Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА I. СТАНОВЛЕНИЕ МЕСОПОТАМИИ

В начале IV тысячелетия до н. э. в Юго-Западной Азии произошли события, оказавшие большое влияние на историю человечества: один за другим там образовались культурные центры. Некоторым из них суждено было стать источником возникновения самодовлеющих цивилизаций, которые принято называть по долинам рек, определившим их ареал: цивилизации долин Инда, Евфрата и Нила. Кроме них в тот же период или несколько позднее там же возник ряд менее крупных культурных очагов. Они тоже обладали характерными чертами и неповторимым своеобразием, но их внутреннее развитие было, по-видимому, задержано различными географическими или политическими факторами или случайностями. Элам, Южная Аравия и Сирия - примеры тому, но, возможно, существовали и другие центры, до сих пор еще погребенные под бесчисленными холмами. Местные жители называют их сейчас теллями. Одной из существенных черт рассматриваемого феномена было возникновение сателлитных цивилизаций на периферии цивилизаций, расположенных в долинах рек. Они возникали в результате контактов между главной, или центральной, цивилизацией и новыми этническими группами с собственными культурными традициями. Хеттское и урартское государства служат ярким примером подобных цивилизации; есть все основания полагать, что в дальнейшем станут известны еще и другие такие сателлиты.

Фон

Исключительная концентрация культурных центров наблюдается от верхних притоков Инда до первого порога Нила. По-видимому, она развилась от значительно более рассредоточенных и локально ограниченных центров, названия которых не сохранились. Там в предшествующие тысячелетия человек научился согласовывать свои потребности и надежды с экологическими и технологическими реалиями окружающей среды и создал тот особый образ жизни, который довольно неудачно назван ''культурой деревень'' [1]. В силу обширности территории, на которой эти деревни были разбросаны, они, видимо, отличались друг от друга, но от так называемых ''речных цивилизаций'' их отделяла настоящая пропасть. Пока ее не удается заполнить ни новой информацией, ни теориями ученых.

Новизна великих цивилизаций заключалась в их постоянном динамизме и в том, что в них с самого начала был заложен стимул развития в определенном направлении. Близость как во времени возникновения, так и в местонахождении дает веские основания предполагать, что между ними существовала какая-то взаимосвязь, изучение которой представляет богатую пищу для исследовательской мысли.

Юго-Западная Азия сама по себе неоднородна: она характеризуется большим разнообразием географических и экологических условий. Здесь встречаются аллювиальные долины рек, возвышенности, болота, травянистые склоны холмов, предгорья и плодородные горные долины. Имеются и засушливые районы, каменистые и песчаные пустыни. Прибрежные острова скрадывают необозримость морского горизонта, а в труднопреодолимых горных цепях есть перевалы, через которые идет связь с внешним миром. В этой области имеется лишь несколько естественных и надежных границ: западные отроги Памира, Кавказские горы и просторы Индийского океана. Более доступны водные массивы Черного, Эгейского и Средиземного морей, хотя и они обеспечивают достаточно эффективную изоляцию с севера и запада. Как же были связаны между собой районы, в которых возникли такие разные цивилизации?

Вполне возможно, что настанет день, когда случай и лопата удачливого археолога, если не подведут к решению этого вопроса, то хотя бы дадут такой новый материал, который направит исследования по более плодотворному руслу. Пока же приходится следовать другим путем. Приручение животных и окультуривание растений - важная стадия в истории Юго-Западной Азии, и наиболее серьезные успехи были, по видимому, достигнуты за тысячелетие или даже более до интересующего нас периода. Эти растения и животные, а также технические приспособления, необходимые для их эффективного использования, были распространены по всей изучаемой нами, территории и служили связующим звеном между различными районами - звеном, которое следовало бы подвергнуть тщательному изучению [2].

Ботаникам и зоологам нужно объединить усилия для точной локализации центров одомашнивания, что позволит проследить пути его распространения и изучить переходные стадии, которые привели, например, к возделыванию злаковых, разведению стад - основного источника накопления богатств, выращиванию плодовых деревьев, например финиковых пальм. Если климатологи установят и датируют климатические изменения, которые происходили в этом регионе в древности, можно будет определить, в какие именно периоды были закрыты или открыты линии коммуникаций между культурными центрами. В своих работах ученые будут обращаться к месопотамским письменным источникам, в которых упоминаются эти растения и животные, а также орудия труда. Но дело осложняется тем, что источники фактически отражают достижения дописьменного периода. Значительная часть шумерского словаря, относящаяся к материальной культуре Месопотамии, содержит термины и обозначения, по-видимому не принадлежащие ни к шумерскому, ни к какому-либо из раннесемитских (протоаккадских) языков. Эти слова, возможно, представляют собой следы одного или нескольких более древних языковых субстратов и принадлежат ранним носителям цивилизации, которую мы условимся называть цивилизацией долины Евфрата. К тому же древнему языку (или к нескольким таким языкам) относятся географические названия местностей вдоль обеих рек и многие имена богов, обычно причисляемых к шумерскому пантеону.

Следы древнейших языков могут дать реальную возможность проникнуть в тайну взаимоотношений Месопотамии с Востоком, Севером и Западом в периоды, предшествовавшие тем, к которым относятся самые ранние шумерские тексты. Разумеется, подобные исследования чрезвычайно сложны и могут оказаться безрезультатными. Особенно мало шансов получить сведения лингвистического характера при изучении цивилизации долины Инда. Все же стоит рискнуть и пойти по этому пути, используя в качестве источников информации дошумерские термины, относящиеся к социальной и экономической сфере, или названия камней, растений и животных. Говоря об этом направлении в исследованиях, мы стремимся обратить внимание читателя на то, что цивилизация, возникшая в Месопотамии, не была изолированным явлением; ее нельзя отделять от мира, в который она, так сказать, вросла.

В связи с предысторией месопотамской цивилизации важно также отметить ее сложную структуру. Имеющиеся на сегодняшний день лингвистические данные не отражают должным образом этой сложности. Шумерский язык дает сведения об эпохе более древней, чем аккадский, который не заходил далеко за пределы последних столетий III тысячелетия до н. э. И в аккадском, и в шумерском есть заимствованные слова, которые относятся к одному или нескольким предшествующим культурным слоям. Кроме того, примесь слов явно семитского происхождения указывает на наличие вдоль русла Евфрата или на незначительном расстоянии от него носителей нескольких ранних семитских языков. Аккадский - первый из зафиксированных семитских языков - дает лишь ограниченную информацию о древнейшем языковом материале (так называемом староаккадском). Отчасти это объясняется содержанием текстов и их стилем. Но языковая однородность не обязательно свидетельствует о единстве этноса. Аккадский язык, как известно из его истории, по крайней мере на протяжении двух тысячелетий демонстрировал исключительную способность противостоять иностранному влиянию даже в тех случаях, когда оно было сильным и длительным. Следовательно, не исключена возможность, что семитский элемент месопотамской цивилизации в самый ранний период был не менее сложен и разнообразен, чем, например, в середине II и в I тысячелетии до н. э., когда семиты, не говорившие по-аккадски (''западные семиты'' и ''арамеи''), играли значительную политическую и культурную роль, хотя это и не получило почти никакого отражения в аккадских текстах соответствующих периодов.

В процессе неоднократных взаимопроникновений культур цивилизация Месопотамии сложилась как многослойная. В каждом из этих слоев новые ситуации, заимствованные понятия, переосмысленные традиционные выражения подгонялись под привычные формы и приспосабливались для адекватной передачи того или иного содержания. Это относилось в равной мере к экономике, социальной и политической жизни и даже к ''изящной словесности''. И если каждая фаза месопотамской цивилизации в определенный исторический момент являет собой сплав различных наследственных линий, то мы должны a priori, рассматривать любой аспект древнейшего выражения этой цивилизации - будь то предметы, сооружения или слова - как сложную структуру, как результат слияния нескольких линий развития, а не просто как ранние и потому примитивные попытки. Как бы ни углублялись мы в историю Месопотамии, вряд ли доберемся до такой стадии месопотамской культуры, которую по праву можно было бы назвать ''примитивной''.

Декорации

Вавилония и Ассирия занимали сравнительно плодородные земли в стороне от огромного пустынного Аравийского полуострова. Земли эти простирались на северо-запад от болотистых берегов Персидского залива вдоль рек и горных отрогов Загра и далее переходили в холмы и плато, за которыми высились горные массивы Тавра и Ливана и шли пути к Средиземному морю и на юг, к Египту. Евфрат, особенно в нижней трети своего течения, резко отграничивает плодородные земли от пустыни, которая тянется от его западного берега; Тигр не создает такого рубежа. Это обстоятельство имело, конечно, свои политические последствия. Границы между Месопотамией и горными районами, расположенными вверх по Тигру на северо-восток и по верховьям Евфрата на север, никогда не были стабильными. Через них осуществлялись контакты с теми районами, которые обеспечивали более или менее надежную связь с равнинами Внутренней Азии. По горным перевалам доставлялись такие важные материалы как металлы (в особенности олово), драгоценные камни, ароматические вещества, строительный лес - все то, в чем жители долин, состоятельные земледельцы, испытывали потребность. Далеко не всегда контакты с горными племенами носили миролюбивый характер. Горцы оказывали постоянное давление на жителей равнин, степень сопротивления которых зависела от политической и экономической обстановки. Они проникали на равнины то в качестве работников или наемников, то как завоеватели. Иногда горцы устраивали массовые набеги, чтобы покорять города и целые государства и управлять ими. На эту угрозу Вавилония и Ассирия реагировали неодинаково.

Вавилоняне, продолжая шумерскую традицию (она нашла свое отражение в истории Энмеркара), стремились оказывать культурное воздействие; это стимулировало рост гибридных буферных государств в зонах контактов и позволяло ассимилировать существовавшие там цивилизации. Элам, со столицей в Сузах, на равнине, и Луллубу, в горной долине стратегического значения, могут служить иллюстрацией именно такой вавилонской политики. Ассирия же, чтобы оградить себя от нашествий, сознательно и последовательно стремилась колонизовать и, в конце концов, подчинить себе районы, в которых обитали племена, угрожавшие ей вторжением. О постоянных битвах ассирийских царей на этом ''горном фронте'' мы еще расскажем.

Через юго-восточную границу - побережье Персидского залива и прибрежные острова - Месопотамия осуществляла связь с Востоком (Оманом или еще более отдаленными Маганом и Мелуххой), откуда ввозились некоторые виды растений и животных, а также строительный лес и драгоценные камни. По причинам, не выясненным до сих пор, эта связь была прервана почти на тысячелетие со времен Хаммурапи вплоть до падения Ассирии [3].

Южной и юго-западной границей Месопотамии служил Евфрат с обширными пустынями на западном берегу. На юге (возможно, вдоль побережья) имели место спорадические контакты с местным населением; более регулярные контакты осуществлялись в районе среднего течения Евфрата. Пользуясь испытанными путями, сюда постоянно вторгались и непрерывно просачивались даже за Тигр малые и большие племена кочевников, говоривших на семитских языках. Их основным занятием было разведение овец и ослов. Они надолго разбивали лагеря или кочевали со стадами от зимних к летним пастбищам [4] . Хотя вклад этих кочевников в культуру Месопотамии (помимо языка, который привнесла одна из первых групп) еще не определен, его не следует недооценивать. Влияние кочевого элемента - какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие в каждый данный отрезок времени - проявилось на многих сторонах месопотамской цивилизации. Только этим можно объяснить некоторые фазы политической и экономической истории региона, отношение к войне и торговле и, самое главное, к городу и городской жизни.

Последняя, западная граница предлагает ряд до сих пор не решенных вопросов. Каково было ее значение в развитии, а возможно, и происхождении месопотамской цивилизации? Каковы компоненты совместного влияния Малой Азии, побережья Средиземного моря и даже его островов, которое оказывалось при посредничестве Сирии? Процесс взаимного воздействия и обмена товарами шел по нескольким проторенным торговым путям, усиливаясь в периоды завоеваний и не прекращаясь даже во время войн и междоусобиц. Пути эти пролегали от излучины Евфрата к городам, расположенным на побережье Средиземного моря.

Терминами ''Вавилония'' и ''Ассирия'' принято обозначать два главных государства, по которым мы в основном и судим о месопотамской цивилизации. Противопоставление Севера и Юга неизменно присутствует во всех доступных нам источниках, причем об этом говорится либо открыто, либо - в Ассирии - под покровом вавилонизации. Вавилонский вариант цивилизации несколько древнее ассирийского, и в нем явственнее проступают шумерские элементы. Ассирия, развивавшаяся под влиянием совершенно иных политических, экономических и этнических факторов, на протяжении всей своей истории сохраняла способность вбирать в себя элементы культуры Вавилонии. Склонность к восприятию элементов родственной цивилизации привела ко все углубляющейся двойственности в политической, религиозной и интеллектуальной жизни Ассирии. Связи с Вавилонией обрекали Ассирию на роковое соревнование, которое угрожало самим основам ее существования. Нам еще не раз придется говорить о том, как повлияли эти сложные взаимоотношения на Ассирию как государство и общество, стремящееся к самовыражению, и как носителя общей месопотамской цивилизации.

Центральная часть Вавилонии располагалась вниз по течению Евфрата от современного Багдада, или, точнее, от того места, где Евфрат и Тигр настолько сближаются, что между ними остается полоса шириной не более двадцати миль. Ее территория не занимала всей аллювиальной долины между Евфратом и Тигром, а простиралась вдоль нескольких русел Евфрата, которые в историческую эпоху разветвлялись на ряд каналов. Порой Вавилония достигала предгорий Загра (чаще всего вдоль восточных притоков Тигра). Политическое и культурное влияние Вавилонии распространялось вверх по течению обеих рек: по Евфрату - до Мари и дальше, по Тигру - до Ашшура. Только если смотреть на нее с запада, от берегов Средиземного моря, можно считать Месопотамию страной, лежащей между двумя реками [5].

Территорию Ассирии определить труднее. Лишенная естественных границ, она постоянно то расширялась, то суживалась. От районов вдоль среднего течения Тигра Ассирия распространялась на восток, к предгорьям, вверх и вниз по течению Тигра, где были расположены плодородные долины, а на юго-западе простиралась вплоть до большой излучины Евфрата - главных ворот на пути к богатствам и чудесам Запада. Ассирия то неожиданно расширяла свои границы по этим трем направлениям, то столь же внезапно отступала, ''ужимаясь'' до центральной части. В результате в течение примерно тысячелетия Ассирия держала в напряжении весь Ближний Восток. Причины этих регулярных подъемов и спадов до сих пор неясны.


Сирия и Верхний Евфрат

Было время, когда Тигр впадал прямо в Персидский залив, сейчас же он сливается с Евфратом, образуя Шатт-эль-Араб. Все притоки Тигра берут начало в восточных горах: Хазир, протекающий к востоку от Ниневии, Верхний, или Большой Заб, впадающий в Тигр близ города Калах, Нижний, или Малый Заб, Адхем и еще два притока, в свое время они проходили через густонаселенные районы - Дияла (по-аккадски M^e-Turna(t) или Turna(t) ) и Дувейриг (по-аккадски Tuplias^ ). Путь Евфрата был совершенно иным. Покинув горы, он нес свои воды к юго-западу и в одном месте оказывался на расстоянии всего девяноста миль от Средиземного моря. Затем он круто сворачивал на юг и образовывал широкую излучину. Ниже Каркемиша Евфрат поворачивал к юго-востоку, где в него впадали два левых притока - Балих и Хабур, и достигал аллювиальной равнины ниже города Хита, поблизости от Тигра. Широкая петля, образуемая обеими реками, превращала Месопотамию в остров (арабы и по сей день называют ее Джезира. ) В нижнем течении, от Хита до заболоченных районов юго-востока, где Евфрат впадал в Персидский залив, вдоль его русла (неоднократно менявшегося) располагались многочисленные древние города [7] . Евфрат не так многоводен, как Тигр; скорость его течения намного меньше, и он пригоден для судоходства на значительно большей протяженности. Ежегодный разлив, характерный для обеих рек, имел жизненно важное значение прежде всего для Вавилонии. Осенние дожди, проходящие на возвышенностях, вблизи истоков, вызывают общий подъем воды в обеих реках, который сохраняется зимой и весной. В апреле и мае под влиянием таяния снегов в горах Армении уровень воды поднимается до максимума, и реки затопляют равнины - первым выходит из берегов Тигр, за ним Евфрат. Вода спадает в июне и достигает минимального уровня в сентябре и октябре. Таким образом, в Месопотамии время разлива значительно менее благоприятно для возделывания зерновых культур, чем в Египте, где разлив наступает раньше и поля можно засевать сразу же после того, как спадет вода и плодородный ил покроет почву.

Поскольку разлив рек в Месопотамии наступал поздно, появилась необходимость строить плотины и дамбы для защиты всходов от затопления. Приходилось производить специальные земляные работы, чтобы накапливать воду и своевременно подавать ее туда, где появлялась в этом потребность. Важно было также и то, что поздний разлив усиливал засоление почв из-за быстрого испарения при увеличивающейся жаре [8] . Засоленность полей снижала урожаи, и по прошествии какого-то периода (длина его могла варьироваться) приходилось начинать освоение новых пашен, что, в свою очередь, вело к значительным колебаниям в плотности населения. Существовала еще одна важная отличительная черта, связанная со стремительностью поздних разливов Евфрата. Ил, который несла эта река, значительно менее плодороден, чем нильский, поэтому его нельзя было тут же отправлять на ноля. Он засорял каналы, снабжавшие водой внутренние части страны, и мешал нормальному течению. Каналы приходилось очищать или заменять новыми. Вот почему рытье каналов и расселение жителей на новых землях, равно как и забота об исправности плотин, составляли часть экономической и политической программы каждого дальновидного правителя.

Месопотамию можно разделить на две области, отличающиеся по своим экологическим особенностям. Первая - аллювиальная равнина, образованная наносами двух рек, которые несли излишки ила в Персидский залив. Непрерывный подъем почвы компенсировался тектоническим понижением, что вместе с другими обстоятельствами вызывало поднятие уровня грунтовых вод [9] . Это не только лишает археологов возможности добраться до ранних культурных слоев (особенно раннего старовавилонского), но также ускоряет процесс засоления поверхностного слоя почвы в тех местах, где она орошается. Возвышенная часть земель подобного типа пригодна для пастбищ (в особенности весной), а при условии проведения ирригационных работ - и для посевов зерновых культур и садоводства (на юге, например, для выращивания финиковой пальмы, которая хорошо переносит соленую воду).

Что касается низин, то они превращаются в болота и порастают тростником. Так называемые болотные арабы искусно используют этот тростник, иногда в сочетании с глиной, для изготовления лодок и постройки домов. Они ведут полусухопутный образ жизни, селясь вдоль рек и на искусственных земляных насыпях на болотах и вокруг них [10] . Вторая область - плодородные долины, расположенные на холмах и вдоль притоков Тигра, где выпадает достаточно осадков для выращивания хороших урожаев ячменя. Там даже в настоящее время урожаи не уступают тем, которые собирают на орошаемых полях равнины, а порой и превосходят их. Есть здесь также достаточное количество пастбищ для разведения овец и коз (они служат дополнительным источником питания, их разводят также для продажи). В этих местах есть камень для строительных работ, а когда-то тут был и строительный лес. Район, расположенный у истоков Хабура, притока Евфрата, в центре Верхней Месопотамии, в свое время был особенно плодородным благодаря почвам вулканического происхождения.

Как и в остальных странах от Памира до Нила, возделывание злаковых составляло основу оседлого образа жизни, начиная с самых ранних поселений и вплоть до метрополий, относящихся к позднейшему периоду древнего Ближнего Востока. Сеяли ячмень, эммер, пшеницу и просо. Наименьшее значение (в отличие от Индии и Африки) имело просо, ячмень же использовался гораздо шире, чем пшеница. Интересно, что наблюдается определенная связь между излюбленными злаками и другими культурными растениями: Месопотамия была страной ячменя, пива и сезамового масла, тогда как к западу находился ''культурный круг'' пшеницы, вина и оливкового масла - об этом свидетельствуют ассирийские документы, а также тексты из Алалаха и Угарита и данные Ветхого завета. Ячмень шел на приготовление пресного хлеба и разных блюд, пшеница - на дрожжевое тесто и сладкие кушанья. Возделывание сезама [11] , известное также речным цивилизациям Инда, обеспечивало население маслом с довольно острым привкусом, которое вместе с животными жирами (сало и что-то вроде сбитого масла) составляло существенную часть рациона жителей Месопотамии. Бобовые, по-видимому, были распространены мало; в текстах I тысячелетия до н. э. о них говорится редко в отличие от весьма частых упоминаний в эпоху III династии Ура. Из овощей чаще всего называются разные сорта лука и чеснок; иногда встречается репа. Существенную часть рациона, по-видимому, составляли острые, пряные растения и семена: кресс-салат, горчица, тмин и кориандр, которые употреблялись наравне с солью, чтобы придать пикантность монотонному меню ~ кашеобразным кушаньям из злаковых. Лен выращивали главным образом ради волокон, так как масло из льняных семян применяли только как лекарство. Что же касается фруктовых деревьев, то первостепенное экономическое значение имела финиковая пальма - она давала жителям Месопотамии наиболее распространенный вид сладостей. Мед был редкостью, по-видимому, его собирали только от диких пчел. Финиковая пальма - одно из первых культурных растений в Южной Вавилонии; ни одного дикого вида ее обнаружить не удалось. Для получения высоких урожаев фиников требуется искусственное опыление; вероятнее всего, этим занимались профессиональные садоводы. Финики легко сохранялись и являлись высококалорийной пищей, необходимой в рационе трудовой части населения. В I тысячелетии до н. э. из фиников готовился алкогольный напиток, заменявший ячменное солодовое пиво, которое было популярно до середины II тысячелетия до н. э. Виноградная лоза культивировалась, как правило, только в Верхней Месопотамии, хотя есть некоторые указания на то, что изюм и вино имели распространение и на юге - в самый ранний и самый поздний периоды. Другие плодовые деревья сажали редко: упоминаются яблоки, фиги, груши, гранаты, какой-то сорт слив, но выращивание этих плодов, видимо, не имело экономического значения. Надо иметь в виду, что в текстах, которыми мы располагаем, упоминаются почти исключительно те наиболее важные сельскохозяйственные продукты, которые поставлялись храмам и дворцам или производились в больших поместьях, находившихся в частном или ленном владении. Вполне вероятно, что существовали и другие одомашненные растения, которые выращивались на малых полях или в садах и обеспечивали дополнительное питание определенным слоям населения. Следует также отметить, что перечень культурных растений остается постоянным на протяжении трех тысячелетий; правда, есть сведения, что персы внедрили в сельское хозяйство Вавилонии рис.

Домашних животных разводили прежде всего с целью иметь постоянный источник свежего мяса. Уже в ранний период упоминаются козы, овцы, свиньи и другие животные, такие, как олени и антилопы. Козы, овцы и свиньи легко приручались и давали не только мясо, но и шерсть (овцы) и пух (козы). Но одомашнить оленей и антилоп не удалось. Попытки приручить их, засвидетельствованные также в Древнем царстве Египта, прекратились в Месопотамии еще при III династии Ура и в начале старовавилонского периода [12]. Коз и овец содержали под присмотром пастухов большими стадами, принадлежавшими храмам или дворцу. Если скот являлся собственностью частных владельцев, то последним полагалась определенная часть дохода, получаемого от стада. Такая практика существовала главным образом в I тысячелетии до н. э.

Найдены изображения нескольких пород крупного рогатого скота, сделанные месопотамскими художниками; однако в экономических документах эти породы еще не разграничены. До сих пор не решен вопрос, находятся ли они в родстве с восточными породами или с теми, которые были распространены в западных районах. Крупный рогатый скот первоначально использовали как тягловую силу при обработке земли и при молотьбе; в повозки его запрягали редко. Стадами скот содержался только в дворцовых и храмовых хозяйствах, очевидно, из-за необходимости перегонять его на зимние пастбища. Часто упоминается молоко, из которого делали разные виды сыров и масла. Их заготовляли впрок.

Среди непарнокопытных наиболее популярными вьючными животными были ослы; для верховой езды их использовали редко [13] . Начиная с раннего старовавилонского периода встречаются упоминания о лошади, последнем из непарнокопытных, которое появилось в Месопотамии. Лошадей чаще всего впрягали в боевые колесницы (в течение II тысячелетия до н. э. они превратились в эффективный род войск). Еще большее военное значение лошади приобрели, когда Ассирия после IX в. до н. э. ввела в состав своих войск кавалерию. Были известны и высоко ценились также мулы, которых выводили путем различных скрещиваний.


Верхний Тигр и Средний Евфрат

Что касается домашней птицы, то тут остается много неясного; от шумерского до персидского периода часто упоминаются гуси и утки, а также какой-то вид куропатки (возможно, франколин), птица kurku^ и др. Однако мы не знаем, насколько твердо здесь можно говорить о настоящем приручении этих птиц [14] , хотя в документах часто упоминаются птичники и известно, что практиковался откорм птиц тестом [15] . Следует также упомянуть собак, содержавшихся при доме и помогавших пастухам; засвидетельствовано и использование охотничьих собак.

Начиная с III династии Ура царственные особы держали в клетках и ямах львов, но лишь ассирийские цари упоминают, что они на них охотились. Ассирийские правители любили, чтобы их изображали за этим опасным занятием; одним из таких царей был Нимрод, ''могучий охотник'' [16] . Охотились ассирийские цари и на слонов (по среднему течению Евфрата и Хабура), а также на диких быков и страусов. Иногда они держали диких животных в своих парках и не прочь были этим похвастаться [17] . Кроме царской надо упомянуть еще и охоту, имевшую ритуальное значение; но другие виды охоты - для добывания пищи или истребления хищников, угрожавших стадам, - в Месопотамии не практиковались.

Рыба, речная и морская, широко употреблялась в пищу в сушеном и соленом виде лишь до середины II тысячелетия до н. э., причем использование ее все сокращалось. В экономических отчетах раннего старовавилонского и предшествующих периодов большое количество различной рыбы называется в таких контекстах, которые указывают на важное значение рыбного промысла для общины. Лексические списки подтверждают популярность рыбы - они включают бесконечное множество разных названий рыб. Однако в более поздних, а также в ассирийских текстах рыба и рыболовство упоминаются редко. Слово ''рыбак'' в нововавилонском Уруке даже стало означать ''грубиян, необузданный человек'' [18] .

Двугорбые и одногорбые бактрийские верблюды считались в Месопотамии иноземными животными [19] и попадали туда обычно в качестве военной добычи; известны были также обезьяны, которых привозили из Индии и Африки. В документах из Амарны мы находим письмо вавилонского царя египетскому фараону (Аменхотепу IV), в котором он просит прислать ему похожие на живые (вероятно, чучела) образцы египетских ''животных, которые живут и на земле, и в реке''; речь, вероятно, шла о крокодилах и гиппопотамах [20] . Видимо, царь, прослышав об этих странных животных, захотел посмотреть на них и выставить в своем дворце.

Действующие лица.

Прежде чем говорить о тех, кто выступал на сцене, где разыгрывалось действо, именуемое месопотамской цивилизацией, следует подчеркнуть, что наши сведения почти целиком основаны на письменных источниках: выделить и охарактеризовать те или иные группы ''действующих лиц'' возможно лишь благодаря тому, что памятники донесли до нас их язык. Определить и описать расовые и этнические группы мы не можем. В Месопотамии отношения между этими тремя категориями - лингвистической, расовой и этнической - исключительно сложны и до сих пор недостаточно исследованы. Общеизвестно, что в столь сложных цивилизациях расовые, этнические и лингвистические категории совпадают крайне редко. Следует помнить и о том, что письменные тексты не дают надежной картины языка, который фактически бытовал в обществе, где эти документы создавались. В особенности это верно для Месопотамии, где чаще, чем нам хотелось бы, крайний и последовательный традиционализм отделял язык писцов от того, на котором они сами и их современники говорили в повседневной жизни.

Много народов прошло через Месопотамию, и большинство из них оставили после себя письменные памятники. С момента, когда проясняется лингвистическая принадлежность обитателей Месопотамии, и до конца политической независимости страны главными ее обитателями на юге считаются шумеры, вавилоняне и халдеи, а на севере ассирийцы, хурриты и арамеи. Завоеватели, которым время от времени удавалось обосноваться в отдельных районах Месопотамии, тоже оставили нам разнообразные письменные свидетельства - от отдельных слов, списков слов и собственных имен до внушительного собрания литературных памятников. Среди этих племен можно упомянуть кутиев, западных семитов (амореев), касситов, эламитов и хеттов. Эламиты и хетты совершали на Месопотамию лишь краткие набеги; существовали, по всей вероятности, и другие завоеватели, след которых сохранился в многочисленных древних (до конца II тысячелетия до н. э.) именах собственных, этимологически не связанных ни с шумерским, ни даже с каким-либо семитским диалектом. Другие следы этих языковых групп обнаруживаются в той части шумерского и аккадского словарного запаса, которая не может быть признана исконно шумерской или аккадской. Когда после завоевания Ниневии мидийцами (612 г. до н. э.) и Вавилона персами (539 г. до н. э.) политической независимости Месопотамии настал конец, последующая история этого региона развивалась по той же схеме. Александр Македонский покорил Вавилонию, в то время сатрапию Персидской империи Ахеменидов; парфяне, спустившиеся с Иранского плоскогорья, положили конец правлению преемников Александра - Селевкидов, сделавших своей столицей Селевкию на Тигре. Через пятьсот лет парфяне, в свою очередь, были побеждены персами, которыми правила тогда династия Сасанидов.

Первые доступные для прочтения месопотамские документы (из Урука, Ура и Джемдет-Насра) написаны по шумерски [21] . Вполне вероятно, что шумеры приспособили для своих нужд уже существовавшую систему и технику письма. Эта система принадлежала, видимо, более ранней, исчезнувшей цивилизации, местной или иноземной, которая, может быть, имела отношение к иностранным элементам в шумерском словаре, к топонимике региона и, возможно, к именам почитавшихся там божеств. Шумеры представляли собой лишь одну из нескольких этнических групп; к ним принадлежали и протоаккадцы, говорившие на каком-то раннем семитском диалекте. Из соединения этих элементов и выросла месопотамская цивилизация. Она возникла за удивительно короткий период и существовала на протяжении более трех тысячелетий, претерпевая различные более или менее крупные изменения, активно воздействуя на соседние цивилизации и вызывая ответные реакции с их стороны.

Место шумерского языка в лингвистической системе до сих пор не установлено. Возможно, он представлял собой один из языков, на котором говорили горные племена, проходившие через Нижнюю Месопотамию в доисторический период. В Уруке, на юге Месопотамии, шумерская культура достигла своего апогея. На это указывают неоднократные упоминания Урука в религиозных и литературных текстах, включая и тексты мифологического содержания; тот же вывод подсказывает историческая традиция, сохраненная в шумерских ''царских списках''. Из Урука политический центр переместился, по-видимому, в Ур, а затем непрерывно передвигался по направлению к верховьям рек, начиная с Эреду и кончая Ашшуром на Тигре и Мари на Евфрате. Политические интересы и экономический потенциал перемещались в том же направлении, захватывая новые города и районы, которые начинали доминировать в политике, тогда как старые области утрачивали значение, застывали и даже отмирали. Политические центры передвигались из Ура в Киш, в Аккад, в Вавилон и, наконец, в Ашшур. В Ассирии происходил аналогичный процесс: столица переместилась из Ашшура в Калах, а затем в Ниневию. На юге наблюдалась другая удивительная особенность: там временами развитие шло как бы в обратном направлении, и возникали периоды безвластия. В таком ''вакууме'' в течение некоторого времени находился город Ниппур, а также Сиппар, лежавший севернее. В конце концов, весь юг впал в состояние застоя, уступив всю политическую инициативу правителям северных городов. Ход исторических событий показывает периодические отклонения от основного пути, свидетельствующие о неоднократных попытках юга (III династия Ура и династия Ларсы) снова захватить политическое и культурное главенство и об интенсивности скрытой борьбы. Главенствующее положение, которое постепенно завоевывал аккадский язык, вытесняя шумерский, далеко не полностью отражает масштабы конфликта, который не был расовым или политическим, а, скорее, отражал столкновение двух разных принципов социальной и духовной жизни. Это привело к существенным изменениям в структуре месопотамской цивилизации - таким, как усиление царской власти и одновременное уменьшение роли храмов, переход от концепции города-государства и непосредственных взаимоотношений между городами к политике главенства и геополитическим устремлениям, наконец, перемены в структуре семьи, подлинный масштаб которых до сих пор неизвестен. Ни языковые связи, ни политические цели не повлияли на ход этих изменений, в результате которых шумерский вариант месопотамской цивилизации оказался подорванным изнутри и потерпел крах. Богатая литература того времени вполне могла бы дать некоторую информацию, если бы мы могли избавиться от предвзятого представления о том, что все, написанное на шумерском языке, обязательно отражает ''шумерскую'' цивилизацию в противоположность ''семитской''.

Содержание шумерских текстов отличается необычайным многообразием: от административных актов (Урук, Ур, Фара, огромный архив периода III династии Ура, Ниппур, Лагаш, Дрехем и Джоха), царских надписей (главным образом правителей Лагаша) и литературных произведений - гимны, плачи, заклинания и молитвы - до кодексов законов, судебных приговоров, пословиц и мифов (главным образом из Ниппура). Переход к аккадскому языку происходил поэтапно: первыми стали писаться на аккадском некоторые группы текстов, например документы дворцового происхождения (законы и царские надписи); другие виды шумерских текстов исчезли совсем (судебные решения, царские гимны - за немногими исключениями) или стали снабжаться аккадскими подстрочниками (заклинания и т. п.); третьи после перерыва стали появляться вновь уже в аккадском варианте (мифологические и эпические тексты). Понятно, что весь переход с шумерского на аккадский в действительности был гораздо сложнее нарисованной нами прямолинейной схемы. Он оказал глубокое влияние на всю последующую историю месопотамской цивилизации.

В этом отношении особенно существенно то обстоятельство, что переход этот был неполным. В последней трети старовавилонского периода перевод шумерских текстов прекращается, и те тексты, которые к этому времени сохранились на шумерском, так и были оставлены в русле литературной традиции в их изначальном виде, тогда как новые пишутся уже на аккадском. Процесс перехода на другой язык как бы застыл на полпути. Писцы обязательно должны были владеть двумя языками и вплоть до эпохи Ашшурбанапала могли составлять, когда этого требовали политические соображения, царские надписи в стиле III династии Ура. В течение более полутора тысячелетий писцы заучивали бесконечные списки шумеро-аккадских соответствий и грамматических форм, снабжали шумерские тексты пояснительными и фонетическими примечаниями и, по-видимому, время от времени продолжали создавать шумерские тексты. Месопотамская литературная традиция приобрела замечательную гибкость благодаря тому, что ей удалось успешно сохранить шумерский язык как язык науки и религии, после того как в первой трети II тысячелетия до н. э. он перестал быть средством общения [22] . Некоторое время литературная традиция сохранялась неизменной даже после замены аккадского другим семитским языком - арамейским; она выдержала удачную трансплантацию в научные центры Ассирии, даже в те, которые находились вне столиц.


Вавилония и Элам

С появлением клинописных текстов на древнеаккадском - диалекте семитов, которые к этому времени, по видимому, заселили (или, во всяком случае, начали осваивать) районы, расположенные вверх по течению от шумерских центров, - в Месопотамии выявились первые претенденты на политическое единовластие. Сначала правитель Уммы (Лугальзагеси), а за ним правитель расположенного севернее, пока безымянного аккадского города (Саргон Аккадский) стали проводить политику экспансии и завоеваний. Вряд ли когда-нибудь удастся узнать, какие именно экономические, социальные или идеологические изменения вызвали этот перелом в политике. Первые успехи на пути завоевании в дальнейшем определили политические концепции и притязания правителей Месопотамии. Пример Саргона использовали не только правители шумерской династии Ура (так называемой III династии Ура); ассирийские цари на протяжении целого тысячелетия рассматривали Саргона как предтечу и в своих политических устремлениях следовали его образцу. Династии Ура удалось создать хорошо управляемое государство с четким разделением власти и политической ответственности, с наместниками в провинциях, таких, как Элам, Мари и отдаленная Ассирия [23] . Хотя по своей структуре это государство и представляется более прочным, чем быстро возвысившиеся, но неустойчивые царства Саргона и Нарам-Суэна, Ур оказался столь же недолговечным. Аккадский язык продолжал вытеснять шумерский или, во всяком случае, соперничать с ним и ограничивать его применение определенными сферами жизни (например, административной), специфическими жанрами литературы и т. д. С возникновением династий Исина, Ларсы и, наконец, Вавилона политическое влияние снова переместилось на север. Кроме того, в этот период (первая половина II тысячелетия до н. э.) становится очевидным новый лингвистический сдвиг. С одной стороны, мы наблюдаем проникновение в писцовую традицию аккадского (старовавилонского диалекта), происходившее в промежутке между началом династии Ларсы (2025 г. до н. э.) и концом династии Вавилона (1595 г. до н. э.); с другой стороны, в исторических, юридических и административных документах мы встречаем все больше и больше семитских, но не аккадских собственных имен. Значение этого периода в истории месопотамской цивилизации вряд ли можно переоценить. Царские надписи пишутся на аккадском наравне с шумерским, и писцы начинают осознавать художественные возможности старовавилонского диалекта для литературного творчества. При ближайшем рассмотрении в этом диалекте удается различить поддиалекты и четко разграниченные литературные уровни. Старовавилонский диалект, сложившийся в этот период, лингвистически заметно отличается от древнеаккадского, на котором говорили и писали до падения III династии Ура. Однако разница между старовавилонским и древнеаккадским простирается за пределы лингвистических особенностей, захватывая также палеографию, систему письма (например, выбор знаков) и внешние особенности текстов (такие, как форма и размер табличек). Все эти изменения говорят о существенных переменах в системе обучения писцов и в традициях их ремесла.

Таким образом, в период становления аккадской месопотамской традиции можно выделить три лингвистических уровня - древнеаккадским, старовавилонским и еще один посторонний - западносемитский диалект. Наиболее древний слой - это древнеаккадский, на сегодняшний день засвидетельствованный в собственно Месопотамии, в районах к востоку от Тигра, от Суз до Гасура (Нузи), а также на Среднем Евфрате (Мари). Поскольку множество лингвистических особенностей и письменных приемов объединяют староассирийский (на нем говорили в Ашшуре на Тигре) с древнеаккадским, можно рассматривать эти два диалекта как принадлежащие к той ветви аккадского, которую, за неимением лучшего обозначения, я предлагаю называть ''тигрской''. По-видимому, на этих диалектах говорили жители, населявшие берега Тигра; позднее носители этих диалектов проникли в собственно Вавилонию, которой в тот период (последняя треть III тысячелетия до н. э.) владели шумеры. В своей северной, позднейшей (староассирийской) форме эта ветвь аккадского распространилась на горы Загра и даже на Анатолию. Мы противопоставляем древнеаккадский, староассирийский и все другие родственные им диалекты, которые еще могут быть открыты в будущем, другой ветви - ''евфратской'' (если можно так выразиться), носители которой продвигались вниз по течению Евфрата в Вавилонию и говорили на старовавилонском языке.

Это распределение во времени и пространстве подразумевает, что носители более ранней, ''тигрской'' ветви диалектов двигались - как и все поздние семиты - из Северной Аравии через среднее течение Евфрата на восток, за Тигр, в район между этой рекой и горными хребтами. Следующая же волна иммиграции обосновалась вдоль берегов Евфрата; название этой реки мы и предлагаем использовать для обозначения второго лингвистического слоя. Этот второй слой - старовавилонский диалект, пришедший в Месопотамии на смену древнеаккадскому, - представляет собой наиболее важный из упомянутых лингвистических слоев. Его значение объясняется в первую очередь тем, что он, в конце концов, стал литературным языком месопотамской традиции и распространился далеко за те пределы, которых достиг древнеаккадский. Почти одновременно с возникновением второго, ''евфратского'', языкового слоя появляются свидетельства того, что довольно большая и политически господствующая часть населения Месопотамии говорила на особом семитском языке, обычно называемом аморейским. Он составляет третий языковой слой, представленный почти исключительно именами собственными нового типа. Разумеется, отсюда не следует, что вклад аморейского в месопотамскую цивилизацию ограничивается одними именами: можно лишь констатировать, что по той или иной причине только они нашли отражение в документах.

На одном из периферийных диалектов, родственном древнеаккадскому, говорили, как упоминалось выше, в Ашшуре и его окрестностях; этот язык прошел несколько этапов внутреннего развития и существовал более тысячелетия, успешно сопротивляясь воздействию языка месопотамской литературной традиции. Ассириологи обычно выделяют его из вавилонского диалекта юга и называют ассирийским. Они настаивают на равноправности обоих диалектов и применяют к ним одинаковое трехчленное деление, различая старо-, средне- и новоассирийский и старо-, средне- и нововавилонский. Но такая четкая симметричность искажает истинную картину.

Правильнее было бы рассматривать по отдельности различия первого и второго плана. Первостепенное различие существовало между литературным диалектом, т. е. старовавилонским, и несколькими диалектами, на которых велись делопроизводство, судопроизводство, а также частная и официальная переписка как в Ассирии, так и в Вавилонии со старовавилонского периода и вплоть до исчезновения клинописной системы письма. В течение всего этого периода старовавилонский оставался (с незначительными изменениями) единственным языком литературного творчества и в Вавилонии, и в Ассирии.

Различие второго плана касается только нелитературных текстов, которые по географическому признаку распадаются на четкие группы. К тому же по чистой случайности их распределение во времени совпадает с традиционным разделением на три стадии. Так, староассирийским мы называем диалект документов, происходящих почти исключительно из Анатолии (Кюль-тепе), - в действительности он является северной разновидностью тигрско-аккадской ветви. Средневавилонским мы называем язык, на котором в середине II тысячелетия до н. э. на юге, в Ниппуре, Уре и Дур-Куригальзу, составлялись административные документы и письма. Язык аналогичных текстов, происходящих из Ашшура примерно того же периода и несколько более поздних, - средне-ассирийский, хотя между ним и староассирийским лежит период большей протяженности, чем между Средневавилонским и старовавилонским. Язык многих административных писем, текстов и юридических документов, которые происходят из Урука, Ниппура и Сиппара и в меньшей степени из Вавилона, Борсиппы и Ура, называют нововавилонским. Это диалект, которым пользовались в собственно Вавилонии начиная с VII в.; самые ранние свидетельства обнаружены, как ни странно, в царских архивах Ниневии, в Ассирии [24] . Другие тексты из тех же самых архивов дают большую часть материалов на диалекте, который мы называем новоассирийским, хотя в Калахе и в других местах также попадаются тексты на этом диалекте [25] .

Каждой из упомянутых групп текстов присущи определенный фон, характерное содержание, стиль и палеографические особенности; ее своеобразие не исчерпывается чисто языковыми признаками. Каждая группа нуждается в специальном изучении, и эти различия следует все время иметь в виду. Крайне редко перечисленные выше диалекты используются в литературных целях. Иногда пишущий сознательно пытается создать нечто новое, выходя за рамки традиционного корпуса литературных текстов, или использует тот или иной диалект из политических соображений. Неизбежны, конечно, следы эпизодического влияния диалектов на правописание, грамматику и лексику традиционных текстов. Мы намерены показать, как на стиле и содержании царских надписей отразилась живая традиция каждого диалекта, его непосредственное окружение. Чтобы проследить историю аккадского языка, предстоит еще много работы по анализу отдельных групп текстов. В конце концов, этот способ может оказаться более плодотворным, чем попытки снять проблему совсем, ориентируясь на однолинейное развитие или применяя схоластические схемы.

Мы надеемся, что это отступление будет способствовать пониманию решающего периода в истории Вавилонии - пятисот лет от самых ранних текстов на аккадском до конца династии Хаммурапи. События того времени оказали влияние на всю политическую и интеллектуальную историю региона.

Случаи подобного возникновения и становления литературной традиции на диалекте, отличном от того, которым, по-видимому, пользовалась правящая политическая группа, дважды зафиксированы несколькими столетиями позже и при более известных обстоятельствах. В обоих случаях новые языки, враждебные для данного региона, не оставили почти никаких следов. Пришельцы, говорившие на одном или нескольких западносемитских диалектах (в первой половине II тысячелетия до н. э.), и те, кто пользовался одним или несколькими арамейскими диалектами (почти на тысячелетие позднее), восприняли язык страны, которую они завоевали или в которой захватили политическую власть. То же самое относится к касситам в середине II тысячелетия до н. э. В отношении касситов и арамеев мы знаем, что разрыв между культурами завоевателей и более развитых оседлых народов, на территорию которых они вторглись, был весьма существенным. Поэтому неудивительно, что завоеватели, даже обладая политической властью, отказывались от своего языка и воспринимали язык покоренного, но более культурного народа. Что же касается первого случая, то дело обстоит сложнее, поскольку мы слишком мало знаем о западносемитских, ''аморейских'' завоевателях, их военном потенциале, относительном уровне культуры и той специфической социальной обстановке, в которой они оказались [26] .

С начала вторжения кочевников с плоскогорий и пустынь и вплоть до окончательного арабского завоевания, приведшего к tabula rasa *, на которой нужно было создавать новый уклад жизни в Месопотамии, семиты составляли подавляющее большинство населения. Племенные группы в поисках новых пастбищ, орды воинов, стремившиеся к богатствам ''Гардарики'' (''Земли городов'', как называли норманны Русь), - все они двигались непрерывным потоком, главным образом из Верхней Сирии, используя, по-видимому, постоянные пути, ведущие на юг или, через Тигр, на восток. Кроме лингвистических различий группы вторгавшихся семитов различались и по их отношению к городской культуре - основной социальной и политической особенности Месопотамии. Одни завоеватели были склонны обживать городские поселения и даже иногда вносить свой вклад в дело урбанизации; другие предпочитали свободно передвигаться по необжитым пространствам и обосновываться в небольших временных лагерях - обычай, существовавший с самых ранних времен и до конца истории независимой Месопотамии. Эти последние группы являлись элементом, непрерывно провоцировавшим недовольство и беспорядки, так как они всячески уклонялись от уплаты налогов, от воинской и трудовой повинности, не желая покупать этой ценой безопасность, которую им гарантировала более или менее прочная центральная власть.

* Tabula rasa - чистая табличка (лат.).

Неизвестно, как происходило расселение семитов в доисторический период. Из доступных нам источников следует, что семиты уже давно обосновались в городах от Ашшура до области к северу от Ниппура. В заселении ''дальнего юга'' они, видимо, участия не принимали. Следующая волна завоевателей, говоривших на старовавилонском, оказала влияние, по-видимому, на гораздо меньшую и четко очерченную территорию. Совершенно неясно отношение этой группы к третьей волне завоевателей, к тем, присутствие которых сказалось исключительно в появлении новых имен собственных. Упоминавшиеся уже амореи, возможно, представляли собой более воинственное общество: мы знаем, что они оказали воздействие, вероятнее всего через воинскую правящую верхушку, практически на все страны, расположенные между Средиземным морем и Персидским заливом. Амореи, видимо, отличались по своей социальной структуре от более ранних семитских групп, селившихся в Месопотамии. Подобные группы, как известно по историческим аналогиям, не оказывали почти никакого влияния на язык побежденных и готовы были относиться с уважением к любому культурному уровню, который они считали выше своего. Все же возможно, что правящие семьи аморейских воинов заслуживают большего внимания, чем то, которое им уделяют современные ассириологи, интересующиеся только отражением их языка в именах собственных. Поскольку об амореях известно так мало, можно a priori предположить, что именно их влияние вызвало многие (если не все) изменения политических концепций Месопотамии после драматического краха империи Ура. Наиболее существенные из них - переход от концепции городов-государств (включая владычество одних городов над другими или даже союзами городов) к концепции территориальных государств, рост торговых отношений за счет частной инициативы, расширение горизонтов международной политики, а внутри государства - умение быстро использовать смену политической принадлежности для контроля над создавшейся ситуацией. Тут проявляется результат непосредственных личных решений царя, не скованного жесткими традициями, которым вынуждены были следовать правители городов, привыкшие к мелким конфликтам, связанным со спорами за орошаемые земли или пастбища. Политическими правителями нового типа стали в Месопотамии такие организаторы, как Хаммурапи в Вавилоне, который с помощью новых идей изменил социальную структуру страны, чтобы поддержать свою армию, и Шамши-Адад I, отчаянно и безуспешно боровшийся за объединение огромных земель Верхней Месопотамии в единое территориальное государство. Можно спорить о том, в какой мере кочевой образ жизни способствовал развитию таких концепций и помогала ли прочность семейно-родовых тенденций поддержанию международных контактов между правителями. Тот факт, что при царе Амми-цадуке, предпоследнем правителе старовавилонской династии, различие между ''аккадцами'' и ''амореями'' было закреплено официальным эдиктом, служит свидетельством того, что различия между ними - социальные и экономические - существовали, по-видимому, на протяжении всего царствования этой династии.

Новая и гораздо более интенсивная волна вторжений семитских племен прокатилась по всему древнему Ближнему Востоку спустя почти полтысячелетия. В XII в. до н. э. на территории от Евфрата до побережья Средиземного моря появляются племена, говорившие по-арамейски; они проникли вниз по течению Евфрата в собственно Вавилонию, а затем, как и их предшественники, продвинулись через Евфрат до берегов Тигра и далее. Но вели они себя иначе [27] . На северо-западе они не приняли месопотамскую цивилизацию - ни ее язык, ни письменность; однако на юго-востоке они испытали вавилонское влияние, заимствуя, как правило, аккадские имена собственные и (во всяком случае, поначалу) аккадскую письменность и язык. Но в конечном счете победу одержали их собственный язык и техника письма.

Обосновываясь в Сирии и прилегающих областях, арамеи сохраняли свой язык и использовали алфавит западного происхождения - впервые засвидетельствованный в Угарите - для письма на камне, коже и черепках. Далеко не ясен вопрос о том, насколько культурные традиции приморских государств и ''восточнолувийских'' княжеств в Северной Сирии близки традициям арамейских завоевателей. Месопотамия, особенно Вавилония, по-видимому, потеряла способность подчинять своей культуре завоевателей, которые не находились с ней в непосредственном контакте. Соседние цивилизации стали делать надписи и составлять административные акты на собственных языках и применять свою систему письменности; глина как материал для письма исчезла за пределами Месопотамии, за исключением Элама и (на короткое время) Урарту. Аккадский язык и письмо в это время явно пошли на убыль по сравнению с их повсеместным распространением в амарнский период.

Ассирия, самый опасный враг арамеев, вряд ли могла оказывать на них влияние. Значительная часть арамеев просочилась в Верхнюю Сирию и районы, расположенные вдоль Евфрата, где города-государства и мелкие царства, находившиеся под постоянной угрозой агрессии со стороны Ассирии, стали легкой добычей пришельцев. Здесь, естественно, шла ассимиляция, принимавшая довольно разнообразные формы. Хотя ассирийские цари после многовековых кровопролитных войн снова сумели проложить путь к Средиземноморью через ''арамейский барьер'', господство арамейского языка, начавшееся вскоре после вторжения арамеев в Месопотамию, осталось непоколебленным на всем древнем Ближнем Востоке. Арамейское алфавитное письмо чернилами на пергаменте, коже и каком-то материале, сходном с папирусом, медленно, но неотвратимо вытесняло старую (клинописную) традицию письма в центральной части Месопотамии. Роль арамеев в Месопотамии трудно оценить однозначно. С одной стороны, с их приходом была связана растущая дезурбанизация периферийных районов за пределами старых больших городов, что привело к образованию цепи племенных государств у самых ворот таких городов, как Вавилон, Урук, Ниппур, Ур и Борсиппа; с другой стороны, арамеи выступили за Вавилонию в ее борьбе против притязаний Ассирии на гегемонию и вели вполне успешно освободительную борьбу, которая завершилась воцарением династии халдеев при Набопаласаре и его сыне Навуходоносоре II, обеспечив Вавилонии последний, кратковременный триумф - власть над всем древним Ближним Востоком.

Наконец, говоря о семитах в Месопотамии, следует отметить, что контакты с арабами пустынь до их вторжения в Месопотамию и соседние районы в VII в. н. э. были в основном незначительны и меркнут на фоне непрекращавшейся экспансии Новоассирийской империи. Вполне вероятно (хотя это и не может быть документально подтверждено), что арабы, а не только набатеи принимали участие в международных торговых связях, простиравшихся от Медины и Петры через Тадмор (Пальмиру) и Дамаск до Вологезии в Южной Вавилонии, в основном совпадая со старыми торговыми путями, соединявшими Средиземное море с Персидским заливом.

Среди чужеземных народов, которые двигались через Месопотамию или проникали в нее как завоеватели, наиболее важны группы, говорившие на хурритских языка, так как их традиции были достаточно сильны, чтобы противостоять влиянию аккадского языка, а также - в точно неизвестной, но значительной степени - влиянию месопотамской цивилизации. Присутствие этих групп засвидетельствовано на всей территории Месопотамии; характерные для них собственные имена встречаются в текстах, по крайней мере с конца III тысячелетия до н. э.

По неизвестным причинам хурриты стали играть значительную политическую и культурную роль в восточной части Месопотамии, наиболее важная фаза развития которой скрыта от нас из-за отсутствия документов, относящихся ко времени, которое называют ''Темный период''. Но следы хурритской политической власти, хурритских учреждений, их языка и искусства, относящиеся ко времени до и главным образом после ''Темного периода'', в изобилии имеются повсюду от Мари, долин Загра и Армении вплоть до Анатолии и побережья Средиземного моря. Хурритское влияние на ассирийский вариант месопотамской цивилизации было, по-видимому, особенно сильным. Установить степень хурритского и других, нехурритских влияний на Ассирию весьма трудно потому, что после ''Темного периода'' определенные круги в Ассирии стремились в религии, общественной жизни и даже в языке подражать вавилонским образцам.

Совершенно иными были отношения, развивавшиеся между горцами касситами и вавилонянами. Касситские правители занимали вавилонский трон около пятисот лет, хотя свои имена они сохраняли примерно с 1700 по 1230 г. до н. э. Оценить широту и глубину их влияния на месопотамскую цивилизацию в целом несколько затруднительно, главным образом из-за отсутствия документальных данных. Касситы весьма последовательно принимали существующие способы выражения и формы поведения в частной, официальной и религиозной жизни. Они пошли даже дальше (как делают обычно неофиты или пришельцы, приобщившиеся к более высокой цивилизации), заняв подчеркнуто консервативные позиции, по крайней мере в придворных кругах. Прекрасной иллюстрацией могут служить царские надписи касситского периода, которые своей намеренной сжатостью напоминают традиционный стиль эпохи, предшествовавшей династии Хаммурапи. Слегка драматизированный, выспренний стиль надписей времен I Вавилонской династии был упразднен вкупе с большинством (если не со всеми) осуществленных в тот период социальных преобразований, не говоря уже о политических идеях. В то же время гораздо больше внимания обращалось на поддержание письменной традиции, и прежде всего на сохранение существующего корпуса литературных и ученых текстов. Все, что осталось от касситского языка, - это личные имена, имена богов, фрагмент словаря и некоторое количество технических терминов.

Эламиты, чье политическое влияние ощущалось на юге Месопотамии (особенно в периоды кризисов и отсутствия правительственного контроля), в целом не оказали существенного воздействия на Месопотамию. Месопотамская цивилизация решительным образом затмила эламскую, выросшую из местных корней. Об их взаимосвязи, так же как и об отношениях месопотамской и хеттской цивилизаций, мы будем говорить в следующем разделе этой главы. Хетты, по имеющимся сведениям, лишь один раз вторглись в Месопотамию; во время короткого набега они дошли до Вавилона (ок. 1600 г. до н. э.).

Наконец, следует упомянуть кутиев, о вторжении которых в Южную Месопотамию и о кратковременном правлении там известно из шумерских источников. Между прочим, это единственный случай, когда в клинописных текстах с нескрываемой враждебностью сообщается о победе над интервентами; похожую ненависть, пожалуй, испытывали египтяне к гиксосам. Короткий перечень царских имен, отдельные слова, рассеянные по текстам, - вот и все, что дошло до нас от языка кутиев.

Для полноты картины остается сказать о немногочисленных греческих транслитерациях аккадских и шумерских слов и фраз, обнаруженных на глиняных табличках; греческие буквы на них были процарапаны [28] . Возможно, внимание Греции к клинописным текстам и увядающей цивилизации Месопотамии нашло выражение в греческих сочинениях, составленных при дворе Селевкидов. Если это так, то их интерес, вероятно, был гораздо меньшим, чем к египетской культуре при дворе Птолемеев. Сохранившиеся греческие источники свидетельствуют о весьма умеренном интересе к Месопотамии. Не следует, однако, забывать, что неблагоприятная почва Нижней Месопотамии привела к гибели всех пергаментов и папирусов; этим, возможно, объясняется немногочисленность источников по древней истории Месопотамии, сохранившихся от эпохи Селевкидов.

Окружающий мир

В течение почти трех тысячелетий своей отразившейся в письменных документах истории Месопотамия находилась в постоянных конфликтах с соседями, а порой и с отдаленными цивилизациями. Регион, с которым осуществлялись связи - прямые или через известных нам посредников, - простирался от долины Инда через Ирак (а порой даже заходя за его пределы), Армению и Анатолию до Средиземноморского побережья и далее, вплоть до Египта. Побережье Аравийского полуострова с неизвестными нам цивилизациями представлялось чем-то отдаленным и загадочным. Направление и интенсивность контактов бывали, конечно, различны, и причины их изменения не всегда удается установить. Можно утверждать, что в этом регионе с самых ранних времен наблюдалось своего рода ''осмотическое давление'' с востока на запад. Хорошо известно, что одомашненные растения, прирученные животные и связанные с этим технологические процессы распространялись через Месопотамию из какого-то отдаленного центра Евразии, возможно из района Бенгальского залива.

В исторический период у нас есть бесспорные свидетельства о наличии торговых связей, осуществлявшихся морским путем, между Южной Месопотамией (главным образом Уром) и областями на востоке, называемыми в шумерских и раннеаккадских Надписях Маганом и Мелуххой. Через такие перевалочные пункты, как остров Бахрейн (шумерский и аккадский Дильмун) в Персидском заливе, ввозились медная руда, слоновая кость и драгоценные камни. Они доставлялись с каких-то неизвестных нам Пунктов на побережье, которые могли находиться вблизи Омана или за ним. Во всяком случае, эти связи были прочными: во времена Аккадской империи имелись даже официальные переводчики с мелуххского языка [29] . Когда по неизвестным причинам связи с Востоком были прерваны, Маган и Мелухха стали восприниматься как названия мифических стран. Начиная со второй половины II тысячелетия до н. э. так обозначали крайний юг ойкумены, в частности Египет, где в то время правила одна из эфиопских династий; Мелухху стали считать родиной темнокожих. По-видимому, контакты с Востоком были наиболее оживленными в ранние периоды - до конца III тысячелетия; только много позднее - в персидское время и в эпоху Селевкидов - они снова достигли относительной интенсивности. Прекращение торговли через залив могло быть вызвано политическими переменами в одном из государств-посредников или в самой восточной стране, поставлявшей товары в Ур. Возможно, изменилось и отношение Месопотамии к международным связям.

Беспорядки и войны, предшествовавшие падению династии Хаммурапи, сужение политического кругозора и прогрессирующее окостенение месопотамской цивилизации вызывали сопротивление иностранному влиянию. Контакты с внешним миром в области торговли осуществлялись только на уровне дворцов. На смену торговле, основаной на частнoй инициативе и лишь временами пользовавшейся поддержкой храмов и дворца (в той форме, в которой она засвидетельствована ранее в Уре через Персидский залив) и Ашшуре (вплоть до Анатолии), с середины II тысячелетия до н. э. пришел обмен подарками между царями через царских эмиссаров. Это резко ограничило всякого рода ввоз - как сырья и товаров, так и идей. Наступил застой и в области технологии. В Вавилонии в отличие от Ассирии положение не спасал приток ремесленников и художников в виде военнопленных. Равновесие, которое было достигнуто в касситский период, после того как эксперименты Хаммурапи были либо доведены до конца, либо прекращены, создало довольно инертную социальную структуру. Застою способствовала также статичность вавилонской религии и сокращение экономического влияния крупных святилищ. Такое положение вещей до известной степени подтверждается сохранившимися месопотамскими, особенно вавилонскими, произведениями искусства, которые, несмотря на присущий им традиционализм, служат чутким индикатором состояния общества. Застой был нарушен, по-видимому, в результате изменений в геополитической ситуации:

Вавилония, освободившись (с помощью арамейских племен) от господства Ассирии, оказалась в состоянии одолеть Ассирийскую империю. Эта победа совпала с усилением давления иранских народов на Месопотамию, обстоятельством, в известной мере связанный с исчезновением каких-то препятствий, мешавших контактам между Индией и Левантом. Еще до того как Кир завоевал Вавилон в 539 г. до н. э., в хозяйственных документах крупных святилищ в Сиппаре, Вавилоне и Уруке уже появляются свидетельства о наличии торговых связей, которые достигали Средиземноморья (киликийское железо) и даже Греции. Персидское господство возвестило первый период в истории Ближнего Востока, когда его географические горизонты вышли за пределы, существовавшие в древности.

Ассирия до ее драматической и героической гибели строила связи с окружающим миром совершенно иначе. Решающее значение для развития Ассирии имел хурритский период, и вряд ли мы когда-нибудь сможем полностью оценить степень и глубину иноземного влияния в Ассирии. Наличие определенных мотивов в ассирийском искусстве - недостаточно надежный показатель: хурритское влияние явно прослеживается в каких-то сферах религиозной и социальной жизни Ассирии, но в целом хурритское и другие немесопотамские влияния не были так глубоки и чреваты конфликтами, как вавилонское. Серьезный эмоциональный конфликт между цивилизациями Ассирии и Вавилонии глубоко повлиял на внутреннюю и внешнюю политику обоих государств. Для Ассирии он имел, кроме того, жизненно важные последствия. В Ассирии определенные круги смотрели на Вавилонию как на образец для подражания. Главные боги вавилонского пантеона вошли в состав ассирийского. Письменная традиция Вавилонии была воспринята в Ассирии, разрабатывалась с профессиональной тщательностью и сохранялась на удивление успешно. Различные формы политических связей с Вавилонией практиковались свыше пятисот лет; были попытки создать коалицию, превратить Вавилонию в зависимый доминион, протекторат и даже сделать из этой страны, бывшей для Ассирии колыбелью цивилизации и образцом культурного совершенства, подчиненную провинцию. Эти попытки не имели прочного успеха по двум причинам. Во-первых, в самой Ассирии провавилонские настроения разделялись лишь некоторыми кругами при дворе; правда, круги эти были достаточно сильны и оказывали влияние не только на идеологию, но и на экономику, прежде всего на торговлю. Документальные свидетельства наличия оппозиционных, антивавилонских сил найти труднее, однако ясно, что они вполне успешно противостояли силам, ориентировавшимся на Вавилонию. Можно предположить, что ''националистические'' тенденции существовали среди военной верхушки и, возможно, в государственной администрации. Позицию храмов определить невозможно: большинство дошедших до нас материалов происходит из полностью ''вавилонизированного'' Ашшура, в то время как такое святилище (предположительно ассирийской ориентации), как храм Иштар в Арбеле, не раскопано до сих пор просто потому, что оно погребено под современным городом.

В Ассирии, бесспорно, был силен дух ''национального само сознания'', который не раз помогал ей выстоять и при поражениях, и в периоды иноземного господства. Трудно сказать, кто сохранял политические и культурные традиции и ассирийский язык в периоды упадка политической власти. Если бы был найден ответ на этот вопрос, мы могли бы понять причины столь продолжительного могущества Ассирии. Во всяком случае, патриотические силы часто были достаточно действенны: им удавалось смещать царей провавилонской ориентации и круто менять внешнюю политику по отношению к Вавилонии. Роковое сочетание притяжения и отталкивания, характерное для ассиро-вавилонских связей, сохранялось вплоть до падения империи.

За пределами политических интересов Ассирия была гораздо восприимчивее к иноземным идеям и стимулам. Об этом говорит ассирийская технология, а также изображения на памятниках и других произведениях искусства. Ассирийские тексты откровенно признают практику заимствования более совершенной иноземной техники (например, в металлургии, архитектуре, использовании глазури в керамике). Ассирийцы с гордостью упоминают, что среди захваченных ими на Западе пленников оказались певцы и музыканты, а среди ремесленников, привезенных из Египта, - пекари, пивовары, кораблестроители, каретники, а также ветеринары и даже толкователи снов. Невавилонские влияния с трудом поддаются анализу. Можно проследить несколько культурных элементов; я условно объединил их под названием ''хурритские''. В некоторых случаях мы имеем дело с полным усвоением чужой культуры, в других - с заимствованием определенных культурных черт. Эта сложная картина отразилась в тематическом разнообразии заимствованных хурритских слов в ассирийских диалектах - от названий блюд и частей одежды до названий должностей и учреждений. Судя по всему, эти иноземные элементы вошли в ассирийский обиход легко и без конфликтов, несмотря на стратегическую обстановку, превращавшую Ассирию в вечного противника горных племен, среди которых и со хранилась - в изначальном или видоизмененном варианте - хурритская культура.

Наиболее наглядный пример признания месопотамской цивилизации в окружающем мире - это рост и процветание группы цивилизаций-сателлитов. Они возникали на периферийных территориях и носили гибридный характер; при этом месопотамские элементы в них решительно преобладали, так что ''туземные'' черты часто бывает трудно различить и выделить для самостоятельного изучения. Три главных таких цивилизации (с востока на запад) - эламская со столицей в Сузах, урартская, в районе озера Ван, со столицей в Мусасире и хеттская с ее анатолийской столицей в Хаттусасе. Первая была самой долговечной - она просуществовала почти столько же, сколько сама месопотамская цивилизация; вторая засвидетельствована лишь на протяжении около двух столетии; третья насчитывает семь веков или несколько больше. До сих пор не проведено сколько-нибудь систематическое исследование проблемы общей структуры этих гибридных формаций. Проблема действительно сложна, поскольку предполагает изучение лингвистических и археологических данных; к тому же месопотамская ''половина'' такой гибридной цивилизации часто складывается из трудноопределяемых элементов. При неизбежных существенных отличиях у всех цивилизаций имеется ряд общих черт: они восприняли месопотамскую систему письма (клинопись на глине) и - в различной степени - язык и литературную традицию Месопотамии. Это повлекло за собой усвоение многих религиозных, культурных и социальных терминов, что, в свою очередь, вызвало частичное заимствование или адаптацию понятий, не свойственных самим этим цивилизациям. То же самое относится к литературным формам, стилю и эстетическим нормам: они либо заимствовались, либо приспосабливались к местной литературе, если она не находилась на дописьменном этапе.

Еще одна общая черта - односторонность воздействия: Месопотамия всегда выступает в роли дающей стороны. Даже Элам, с которым в течение длительного времени существовали тесные и непосредственные политические контакты, не оказал сколько-нибудь существенного влияния на Вавилонию. Элам бесу словно, а Урарту весьма вероятно имели собственные, местные системы письменности, от которых они отказались в пользу месопотамской. Что касается хеттской цивилизации, то здесь дело обстоит несколько сложнее. Там местная (иероглифическая) письменность сохранилась и даже пережила клинописную, существование которой зависело, по-видимому, от специфического политического и этнического комплекса обстоятельств. После их изменения исчезла и клинопись, тогда как местная система письменности сохранилась до VII в. до н. э.

Стимулируемая привнесенной литературной традицией, местная литература могла развиваться в любой из этих цивилизаций, но только в хеттской она достигла значительной сложности и разнообразия - там даже возникли новые литературные жанры. В Урарту и Эламе местные тексты рабски следовали своим аккадским прототипам - во всяком случае, в тех памятниках, которыми мы располагаем. Однако именно это отсутствие оригинальности намного упрощает для нас изучение местных языков. Наибольших успехов наука достигла в понимании хеттского языка; благодаря этому прояснились многие понятия из области местной религии и политики и появилась возможность оценить и сравнить силы воздействия и сопротивления, рост числа псевдоморфических адаптации и рождение новых идей. Если хеттский, как индоевропейский язык, сравнительно легко доступен, то в случае с эламским языком положение осложняется лингвистическими трудностями и малочисленностью текстов, относящихся к важнейшим периодам истории. Даже аккадские тексты из Суз мало помогают, так как все они специальные: создается впечатление, что вавилонский язык применялся лишь для особых целей. Эти тексты не затрагивают обширных и существенных областей социальной, экономической и интеллектуальной жизни. Лингвистические трудности возникают и при изучении Урарту; кроме того, документы на урартском и аккадском (ассирийском) незначительны и по числу, и по содержанию. Что касается археологических данных, то здесь следы иноземного влияния - во всех трех цивилизациях - весьма немногочисленны. Только в области письменности (как техники, так и содержания) влияние Месопотамии оказалось непреодолимым; поскольку египетская письменность начала развиваться, несомненно, под воздействием месопотамской, можно считать, что месопотамское влияние проявилось уже в ранний период.

Важное информативное значение для этих трех цивилизаций - эламской, хеттской и урартской - имеет временной элемент. Элам, безусловно, стоит особняком из-за своей близости с Вавилонией [30] . Его ''месопотамизация'' относится по крайней мере к аккадскому периоду, и контакты с Двуречьем почти не прерывались вплоть до эпохи Ахеменидов, которые находили нужным делать надписи на трех языках: персидском, эламском и вавилонском. В Урарту ситуация была совсем иной, поскольку эта страна принадлежала к тем гибридным цивилизациям, которые под влиянием Ассирии возникли на короткий срок в начале I тысячелетия до н. э. в горных районах от Малой Азии до Каспийского моря. В то время как от большинства этих гибридных цивилизаций, включая манеев и мидян, до нас дошли весьма скудные археологические свидетельства, жители Урарту оставили надписи (сначала на ассирийском, а потом и на своем родном языке) и создали большое количество зданий, скульптур и произведений искусства.

Тот факт, что хетты восприняли многие элементы месопотамской цивилизации, следует считать лишь одним из местных проявлений (засвидетельствованным во многих отношениях лучше других) определенной фазы распространения вширь, через которую прошла эта цивилизация в первой половине II тысячелетия до н. э. В предшествующие столетия аккадские надписи появлялись на скалах долины Луллубу, в горах Загра, на статуях раннего периода в Мари на Евфрате, а позднее глиняные таблички были завезены купцами из Ашшура в Анатолию (Каниш). В течение старовавилонского периода по-аккадски на глине писали в Мари и в некоторых горных долинах, в Чагар-Базаре - на торговом пути, шедшем через Верхнюю Месопотамию, в Алалахе и, вероятно, в других местах этого региона, служивших промежуточными центрами распространения этого нового средства общения. Участвовали ли хурриты в этом процессе (и если да, то в какой степени), до сих пор установить не удалось, однако их роль могла быть решающей. До сих пор большинства этих районов еще не коснулась лопата археологов и энергичных местных охотников за золотом, статуями и глиняными табличками, на которые существует большой спрос. Из одного такого центра хетты, вероятно, получили свою клинописную систему, которая резко отличалась от клинописи, бывшей несколько раньше в ходу у ассирийских купцов в этом регионе, и от системы, которой пользовались писцы в Вавилонии того времени. Позднее крах политической власти Вавилона, падение Мари и закат Ашшура не помешали дальнейшему распространению аккадского языка и клинописи и признанию его международным дипломатическим языком Востока - от Хаттусаса, столицы Хеттской империи, через Сирию, Палестину, Кипр до египетской столицы в Амарне, почти двести миль вверх по течению Нила. Аккадский язык везде преподавался особым способом, который включал частичное знакомство с шумерским, а также со специфическими приемами письма и даже литературными формами, считавшимися необходимыми для правильной подготовки месопотамских писцов. С разной степенью основательности так учили и в хеттской столице, и в Алалахе, и в Угарите; возможно, такая же практика существовала и в других, еще не открытых городах. Столичные писцы могли писать по приказу хозяев письма, адресованные их союзникам, повелителям или наместникам в провинциях, как на родном языке корреспондентов, так и на аккадском, который понимали повсеместно. Кроме того, они создали (в основном по вавилонским образцам) бюрократическую систему учета хозяйских доходов и расходов и составления юридических документов. Эти документы касаются международных соглашений, договоров царей, а также сделок между частными лицами определенного класса. Мы располагаем такими текстами из Алалаха, Угарита и Нузи; они дают необычайно богатый материал. Лишь в редких случаях, и всегда неудачно (по месопотамским стандартам), писцы брались за то, что мы называем царскими надписями; сохранились лишь немногочисленные образцы литературных текстов из Амарны, Катны, Хацора и Нузи. Даже в столь близком от центра распространения месте, как Мари, найдено всего несколько царских надписей, содержание которых хотя бы незначительно выходит за пределы традиционных формул, а литературных текстов почти не обнаружено.

Вполне можно предположить, что когда-нибудь будут открыты новые поселения того периода и появятся тексты, которые еще более осложнят и без того сложную проблему. Едва ли можно ожидать, что будут открыты новые цивилизации сателлиты - скорее дело ограничится небольшими центрами вроде Нузи и Алалаха, откуда хурритские правители управляли своими владениями, простиравшимися временами от предгорий Загра (Нузи) до подступов к побережью Средиземного моря. Быть может, какой нибудь один или даже несколько из вновь найденных центров окажутся столицами Хурритского или Митаннийского царств - такая находка устранила бы еще один пробел в наших знаниях. Хурриты приняли аккадскую систему письменности в такой форме, которая заставляет предположить существование у них серьезной школы. Имеющиеся у нас хурритские тексты из Богазкёйя, Амарны, Мари и других мест, а также большое число хурритских технических терминов, дошедших в текстах из Ниппура и Угарита, не говоря уже о широком распространении хурритских имен собственных, составляют внушительный корпус свидетельств.

Кроме того, мы располагаем богатым археологическим материалом и обширной иконографией. Правильная оценка всех этих материалов помогла бы заполнить брешь между Месопотамией и цивилизациями Севера, Северо-Запада и Запада. Подобная оценка намного упростилась бы, если бы был обнаружен центр хурритской цивилизации [31] .

Такая значительная и долговечная цивилизация, как месопотамская, должна была распространять свое влияние на окружающие территории; заслоном могли быть только непреодолимые географические препятствия. Поэтому следует предположить существование вокруг цивилизаций сателлитов некой, подобной нимбу, периферийной зоны, куда медленно просачивались месопотамские идеи и обычаи и ввозились месопотамские изделия - в виде добычи после набегов горцев на земли Месопотамии или путем торговли. К возникновению периферийных зон приводили и недолговременные попытки Вавилонии и Ассирии создавать буферные государства путем колонизации воинственных племен. Влияние Месопотамии с различной степенью интенсивности распространялось, вероятнее всего, по торговым путям на Иранское плоскогорье и даже за его пределы, в Афганистан и на побережья Каспийского и Эгейского морей, т. е. значительно дальше, чем свидетельствуют документы [32] .

Одновременное существование цивилизаций, статус которых не уступал бы Месопотамии, было редким явлением; такой цивилизацией, по видимому, был Угарит. Технология месопотамской письменности (клинопись на глине) была там приспособлена к системе, которая представляет собой решительный шаг вперед: это алфавитное письмо с последовательностью знаков, в основном совпадающей с нашим алфавитом [33] . Эта система письменности донесла до нас памятники местной литературы, ею пользовалась сложная бюрократическая машина, с ее помощью составлялись юридические документы. Но в то же время в Угарите имелись писцы, обученные месопотамскому способу письма на аккадском языке; кроме того, в Угарите писали по хурритски - как угаритским алфавитом, так и месопотамской клинописью. В Угарите встречаются также хеттские клинописные документы и художественные изделия с посвящениями, написанными египетскими иероглифами. Угарит, видимо, был подлинно интернациональным центром обмена идей и товаров. Как бы ни соотносились в этой средиземноморской цивилизации местные и привнесенные элементы, они оказывали значительное влияние на юг - на Палестину, регион, который был, по видимому, мало затронут месопотамской цивилизацией.

Если исключить цивилизации, от которых сохранилось множество письменных памятников, - Месопотамию, Малую Азию и Египет, - то о Палестине мы знаем больше, чем обо всех других областях древнего Ближнего Востока. Можно твердо сказать, что Ветхий завет подробно освещает период после VIII в. до н. э. и дает информацию (с разной степенью достоверности) о многих событиях предшествовавших трех-четырех столетий. При этом, однако, о самом важном периоде, когда могло бы проявиться влияние Месопотамии (середина II тысячелетия до н. э.), в Ветхом завете прямых сведений нет. Только позднее, когда начинает чувствоваться политическое влияние растущей Ассирийской империи и ассирийские цари, а затем и Навуходоносор II появляются как завоеватели, в тексты Ветхого завета проникают немногочисленные, но важные сведения о Месопотамии. Благодаря различиям в культуре между двумя цивилизациями и в не меньшей степени в силу полемического характера Библии Ветхий завет дает нам единственную в своем роде возможность взглянуть на Месопотамию со стороны. В этом отношении Библия содержит гораздо более интересные и точные сведения, чем, например, отчет о путешествии Геродота в Вавилонию. В то время как месопотамское влияние на Ветхий завет было либо опосредованным (через Угарит или через других, еще неизвестных посредников), либо чисто случайным, сам Ветхий завет способствовал проникновению на Запад ряда литературных традиций и черт месопотамской культуры.

Наконец, следует обратить внимание на недооценивавшуюся до сих пор роль эллинистического Египта как одного из центров распространения месопотамских идей: вавилонская астрология и астрономия двигались из Египта на Запад; параллельно с этим ассирийское искусство (на этой стадии уже весьма синкретическое) распространялось через Малую Азию в Грецию, а ассирийский дворцовый церемониал через посредство персидских и сасанидских обычаев дошел до Византии, а впоследствии и до Европы. Все еще не исследованными остаются контакты эллинистической Вавилонии с Индией и Дальним Востоком.

В целом можно сказать, что лишь немногие, и притом главным образом второстепенные, культурные достижения месопотамской цивилизации сохранились и включились в общий ход развития в западном направлении. То же самое относится и к Египту - другой великой цивилизации древнего Ближнего Востока. Только помня об этом, можно должным образом оценить поразительную яркость и силу света, который вспыхнул на безвестных холмах вдоль восточного побережья Средиземного моря.

ПРИМЕЧАНИЯ. Глава I

1. Материалы и литературу, касающиеся ''деревни'', см.: Braidwood Л.J., Howe В. Prehistoric Investigations in Iraqi Kurdistan. Chicago, 1960, с. 1 и ел.; о хронологии см. там же, с. 147 и сл.; список литературы см. там же, с. XIII и сл.

2. Об истории и типологии культурных растений и одомашненных животных (палеоботаника и палеозоология) см.: Weissmann H. von. Ursprungsherde und ihre Abhangigkeit von der Klimageschichte. - Erdkunde. 11, 1957, с. 81-94, 175-193; Dyson R. H. Archaeology and the Domestication of Animals in the Old World. - American Anthropologist. 55, 1953, с. 661-673; Hanзar F. Zur Frage der Herdentier-Domestikation. - Saeculum. 10, 1959, с. 27-37; Brentjes B. Wildtier und Haustier im Alten Orient. - Lebendiges Altertum. 11. В., 1962; он же. Die Haustierwerdung im Orient. Wittenberg, 1965; Herre W. The Science and History of Domestic Animals. - Science in Archaeology. Ed. D. Brothwell, E. Higgs, G. Clark. N. Y., 1963, с. 235-249; Helbaeck H. Paleoethnobotany. - Там же, с. 117-185; Zeuner F. E. A History of Domesticated Animals. L., 1963; Nagel W. Fruhe Tierwelt in Sudwestasien. - ZA. 55, 1962, с. 169-222; Berger R., Protsch R. The Domestication of Plants and Animals in Europe and the Near East. - Orientalia. N. s. 42, 1973, с. 214-227.

3. См.: Oppenheim A. Leo. Seafaring Merchants of Ur. - JAOS. 74, 1954, с. 16 и сл., и противоположную точку зрения: Jacobsen Т. - Iraq. 22, 1960, с. 184, примеч. 18; Falkenstein A. - ZA. 55,1963, с. 252 и сл.; 56,1964, с. 66 и сл. О том, что египтяне знали о существовании связи между Красным морем и Персидским заливом, см.: Otto E. Agypten. Stuttgart, 1953, с. 186.

Более подробно о ранних контактах Южной Месопотамии с областями, прилегающими к Персидскому заливу, см.: Bibby G. Looking for Dilmun. N. Y., 1969; Malloisan M. E. L. The Mechanics of Ancient Trade in Western Asia: Reflections on the Location of Magan and Meluhha. - Iran. 3, 1965, с. 1-7; During Cas-pers E. C. L. Further Evidence for Cultural Relations Between India, Beluchistan, Iran and Mesopotamia in Early Dynastic Times. - JNES. 24, 1965, с. 53-56; она же. Some Motifs as Evidence for Maritime Contact Between Sumer and the Indus Valley. - Persica. 5, 1970-1971, с. 107-118; она же. New Archaeological Evidence for Maritime Trade in the Persian Gulf During the Late Protoliterate Period. - East and West. 21, 1971, с. 21-44; Gelb I. L. Makkan and Meluhha in Early Mesopotamian Sources. - RA. 64, 1970, с. 1-8; Tosi M. Dilmun. - Antiquity. 45, № 177, 1971, с. 21-25.

4. Здесь в термин ''кочевник'' (nomad) мы вкладываем неопределенный, условный смысл, как принято у филологов, занимающихся древним Ближним Востоком. См.: Kupper J.-R. Les nomades en M'esopotamie au temps des rois de Mari. P., 1957; он же. Le r^ole des nomades dans l'histoire de la M'esopotamie ancienne. - JESHO. 2, 1959, с. 114-127; Klengel H. Halbnomaden am mittleren Euphrat. - Das Altertum. 5, 1959, с. 195-205; он же. Zu einigen Problemen des altvorderasiatischen Nomadentums. - ArOr. 30, 1962, с. 585-596; см. также: Bernhardt K.-H. Nomadentum und Ackerbaukultur in der frьhstaatlichen Zeit Israels. - Das Verhдltnis von Bodenbauern und Viehzьchtern in historischer Sicht. B., 1968, с. 31- 40; Klengel H. Halbnomadischer Bodenbau im Kцnigreich von Mari. - Там же, с. 75-82; он же. Zwischen Zelt und Palast. Leipzig - Vienna, 1972. См. также серию статей: Rowton M. В. Autonomy and Nomadism in Western Asia. - Orientalia. N. s. 42, 1973, с. 247-258; Urban Autonomy in a Nomadic Environment. - JNES. 32, 1973, с. 201-215; Enclosed Nomadism. - JESHO. 17, 1974, с. 1-30.

5. О различных названиях Месопотамии и их аккадских соответствиях см.: Finkelstein 1. ]. Mesopotamia. - JNES. 21, 1962, с. 73-92.

6. Об ирригации в Месопотамии см.: lonides M. G. The Regime of the Rivers Euphrates and Tigris. L., 1937; Neumann H. Die physisch-geographischen Grundlagen der kunstlichen Bewasserung des Iran und Iraq. - Wissenschaftliche Veroffentlichungen des Deutschen Instituts tur Landeskunde. N. F. 12, 1953; Adams R. McC. Developmental Stages in Ancient Mesopotamia. - Irrigation Civilizations, a Comparative Study. Ed. J. H. Stewart (Social Science Monographs, Social Science Section I). Wash. I, 1955, с. 6-18.

7. Карту см.: Jacobsen Т. The Waters of Ur. - Iraq. 22, 1960, табл. 28; Adams R. McC. Survey of Ancient Water Courses and Settlements in Central Iraq. - Sumer, 14, 1958, с. 101-103.

8. О проблеме засоления почвы см.: lacobsen Т., Adams R. McC. Progressive Changes in Soil Salinity and Sedimentation Contributed to the Breakup of Past Civilizations. - Science. 128, № 3334, 1958, с. 1251-1258.

9. О тектонической проблеме см.: Lees G. M., Falcon N. L. The Geographical History of the Mediterranean Plains. - Geographical Journal. 118, 1952, с. 24-39, и последующую дискуссию там же. См. также: Mitchell R. С. Instability of the Mesopotamian Plains. - Bulletin de la Sociйtй de Geographie d'Egypte. 31, 1958, с. 127-140.

10. Самые последние сведения см.: Westphal-Hellbusch Sigrid, Westphal Heinz. Die Ma'dan. Kultur und Geschichte der Marschenbewohner im Sud-Iraq. В., 1962; Thesieer W. The Marsh Arabs. L., 1964.

11. Поскольку семена сезама (Sesamu.m indicum) начисто отсутствуют в месопотамской почве, невозможно установить, к какому именно масличному растению относится аккадское наименование samassammu. О связанных с этим проблемах см.: Kraus F. R. Sesam im Alten Mesopotamien. - JAOS. 88, 1968, с. 112-119.

12. Это относится к откорму оленей. См. также: Brentjes B. Ccrvinae (Hirsch als Haustier, Hirschformen des Nahen Orients, Hirschhaltung des Alten Orients, Hirsch und Religion). - Mitteilungen Anthrop. Gesellschaft Wien. 92. 1962. с. 34-46; Gaillard C. Les tвtonnements des йgyptiens de l'ancien empire а la recherche des animaux а domestiquer. - Revue d'ethnographie et de sociologie. 3, 1912, с. 329-348.

13. См.: Dyson R. H., /r. A Note on Queen Shub-Ad's ''Onagers''. - Iraq. 22, 1960, с. 102-104; Brentjes В. Onager und Esel im Alten Orient. - In Memoriain Eckhard Unger: Beitrдge zur Geschichte. Kultur und Religion des Alten Orients. Ed. M. Lurker. Baden-Baden, 1971, с. 131-145.

14. Вопросы, связанные с изучением распространения домашних птиц, не привлекали достаточного внимания; между тем они могут оказаться важными для подтверждения контактов между Месопотамией и Востоком (Индией). В этом отношении показательно распространение в более позднюю эпоху индюка и павлина. См.: Sethe K. Die дlteste Erwдhnung des Haushuhns in einem дgyptischen Text. - F. C. Andreas Festschrift. Lpz., 1916, с. 109-116 (сведения относятся к району, лежащему к востоку от Ливана). Шумерское описание петуха ('' краен обородо-го'') см.: Falkenstein А. - ZA. 55, 1962, с. 253.

15. В Нузи существовала ''улица птицеловов''; см.: Salonen A. Vцgel und Vogelfang im Alten Mesopotamien. Helsinki, 1973, с. 27. В текстах нововавилонского периода время от времени упоминаются откормленные утки.

16. Тема царской охоты заслуживает особого изучения по литературным и иконографическим источникам. См., в частности: Dostal W. Uber Jagdbrauchtum in Vorderasien. - Paedeuma. 8, 1962, с. 85-97; Alexander R. L. The Royal Hunt. - Archaeology. 16, 1963, с. 243-250; Grayson A. К. New Evidence on an Assyrian Hunting Practice. - Essays on the Ancient Semitic World. Ed. J. W. Wevers and D. B. Redford. Toronto, 1970, с. 3-5; Heick W. Jagd und Wild im alten Vorderasien. Hamburg - Berlin, 1968.

17. О слоне см.: Wace A. J. В. Obsidian and Ivory. - Bulletin of the Faculty of Arts. Farouk I University. Cairo, 1943, с. 8; Koldewey R. - MDOG. 38, 1908, с. 19; Guterbock H. G. - ZA. 42, 1934, с. 29; Barnett R. D. A Catalogue of the Nimrud Ivories with Other Examples of Ancient Near Eastern Ivories in the British Museum. L., 1957, с. 164, примеч. 3; Brentjes B. Der Elefant im Alten Orient. - Klio. 39, 1961, с. 8-30; он же. Der syrische Elefant als Sьdform des Mammuts? - Sдugotierkundli-che Mitteilungen. 17, 1969. с. 211-214; Krebs W. Zur Rolle des Elefanten in der Antike. - Forschungen und Fortschritte. 41, 1967, с. 85-87; Schmцkel H. Bemerkungen zur Grossfauna Altmcsopotamiens. - Jahrbuch fьr Kleinasiatische Forschung. 2, 1965, с. 433-443. О страусе см.: Laufer В. Ostrich Egg-shell Cups of Mesopotamia and the Ostrich in Ancient and Modern Times (Field Museum of Natural History, Department of Anthropology, leaflet 23). Chicago, 1926.

18. Кроме текста, переведенного Э. ЭбелиЯгом, см.: АЮ. 16, 1952, с. 68; СТ. 22, с. 56: YOS. 7, с. 19, а также примеч. 91 к гл. V.

19. О сложной истории этих животных см.: Brentjes В. Das Kamel im Alten Orient. - Klio. 38, 1960, с. 23-52; Schauenburg K. Die Kameliden im Altertum. - Bonner Jahrbьcher. 155-156, 1956-1966, с. 59-94; он же. Neue antike Kameliden. - Там же, 162, 1962, с. 98-106; Bulliet R. Le chameau et la roue au Moyen Orient. - Annales: Economies, sociйtйs, civilisations. 24, 1969, с. 1092-1103.

20. Это письмо № 10 из Телль-Амарны, написанное Бурнабуриашем.

21. См.: Falkenstein A. Archaische Keilschrifttexte aus Uruk. В., 1936; Burrows E. Archaic Texts. - UET. 2; Deimel A. Die Inschriften von Fara. - WVDOG. 40, 43, 45; Langdon S. The Herbert Weld Collection in the Ashmolean Museum Pictographic Inscriptions from Jemdet Nasr. - OECT. 7; Biggs R. D. Inscriptions from Teil Abu Salabikh. - OIP. 99, Chicago and London, 1974. Обзор связанных с этим проблем см.: Sollberger E. (йd.). Aspects du contact sumйro-akkadien. - Ge-neva. N. s. 18, 1960, с. 241-314 (авторы статей: P. Amiet, D. 0. Edzard, A. Falkenstein, I. J. Gelb, S. N. Kramer, F. R. Kraus); см. также: Kraus F. R. Sumerer und Akka-der: Ein Problem der altmesopotamischen Geschichte. Amsterdam, 1970; Cooper о. S. Sumerian and Akkadian in Sumer and Akkad. - Orientalia. N. s. 42,1973, с. 239-246''

22. В последние годы исследованием двуязычных текстов занимался Дж. С. Купер; опубликована только часть его материалов, касающаяся Богазкёйя. См.: Cooper J. S. Bilinguals from Boghazkoi, I and.II. - ZA. 61, 1971, с. 1-22; 62, 1972, с. 62-81. Многоязычные тексты происходят из Богаакёйя; см. Laroche E. Un hymne trilingue а Iskur-Adad. - RA. 58, 1964, с. 69-78. См. также ''Послание Лу-дингир-ра к своей матери'' - шумерский литературный памятник, снабженный в Богазкёйе аккадским и хеттским переводами: Civil M, The "Message of Lu-dingir-ra to His Mother" and a Group of Akkado-Hittite "Proverbs; - JNES. 23, 1964, I-II. О фрагменте, найденном в Угарите, см.: Nougayrol ). - Ugaritica. Vol. 5. P., 1968, с. 310-319; Laroche E. - Там же, с. 773, примеч. 2.

23. См.: Kraus F. R. Provinzen des neusumerischen Reiches von Ur. - ZA. 51, 1955, с. 45-75.

24. Интересное исключение см.: Dhorme P. Les tablettes babyloniennes de Nei-rab. - RA. 25, 1928, с. 53-82, с двадцатью семью текстами из Сирии, от Навуходоносора II до Дария I.

25. См.: Finkelstein ). J. Assyrian Contracts from Sultantepe. - AnSt. 7, 1957, с. 137-145; о современных текстах из Телль-Биллы см.: он же. - JCS. 7, 1953, с. 137-141, 169-176. Тексты из Калаха см.: Wiseman D. /.-Iraq. 12, 1950, с. 184-200; 15, 1953, с. 135-160; Wiseman D. ). and Kinnier Wilson J. V. - Iraq. 13, 1951, с. 102-122; Parker Barbara. - Iraq. 16, 1954, с. 29-58; 19, 1957, с. 125-38; 23, 1960, с. 15-67; Saggs H. W. F. - Iraq. 17, 1955, с. 21-50, 126-154; 18, 1956, с. 40-56; 20, 1958, с. 182-212; 21, 1959, с. 158-179; 25, 1963, с. 70-80; 27, 1965, с. 17-32; 28, 1966, с. 177-191; 36, 1974, с. 199-221; Kinnier Wilson ). V. The Nimrud Wine Lists: A Study of Men and Administration at the Assyrian Capital in the Eighth Century B. C. L., 1972; Postgate J. N. Taxation and Conscription in the Assyrian Empire. Rome, 1974; он же. The Governor's Palace Archive. L., 1973.

26. О проблеме амореев см.: Gelb I. I. The Early History of the West Semitic Peoples. - JCS. 15, 1961, с. 27-47; Soden W. von. - WZKM. 56, 1960, с. 186 и сл.; Buccellati G. The Amorites of the Ur III Period. Naples, 1966; Haldar A. Who Were the Amorites? Leiden, 1971. Литература, посвященная загадочным ''Habiru'', недавно обогатилась исследованием Р. Боргера: Borger H. Das Problem der 'apiru (Habiru). - Zeilschrift dos Deutschen Palдstina-Vereins, 74. 1958. с. 121-132. Очень удобный обзор литературы о касситах см.: Jaritz K. Die Kulturreste der Kassiten. - Anthropos. 55, I960, с. 17-84.

27. См. библиографию: Koopman J. J. - JEOL. 15, 1957, с. 125-132, и резюме: Маъаг В. The Aramcan Empire and Its Relations with Israel. - The Biblical Archaeologist. 25/4, 1962, с. 98-120.

28. См.: Sollberger E. Graeco-Babyloniaca. - Iraq. 24, 1962, с. 63-72, с дискуссией о всей известной совокупности данных, главным образом о лексических текстах н (mK'TiTnni.lY чякитлпаттнсту См тямясо' Г)р]чП.РГ 1 7,IПT Kpfl^u+.ll ntT dpp ЯGraftf^.lV-Babyloniaca'' fьr die Ьberlieferung des Sumerischen und Akkadischen. - MIO. 17, 1972, с. 356-364.

29. Печать была опубликована: Collection De Clercq: Catalogue mйthodique et raisonnй (P., 1888, vol. l, pl. 9, № 83) в свидетельствует о том, что ее владелец был переводчиком с родного на иностранный язык (eme. bal), в данном случае на мелуххский. См. также: Soden W. von. Dolmetscher. - Reallexikon fьr Antike und Christentum. Vol. 2, 1958, с. 138-140; Gelb I. I. The Word for Dragoman in the Ancient Near East. - Glossa (A Journal of Linguistics). 2, 1968, с. 127-128.

30. См.: Le Breton L. The Early Periods at Susa, Mcsopolamian Relations. - Iraq. 19, 1957, с. 79-124; Meyer R. Die Bedeutung Elams in der Geschichte des alten Orients. -Saeculum. 9, 1959, с. 198-220: Labat R. Elam (1600-1200 В. С.). - The Cambridge Ancient History (revised йd.). 1975, II / pt. 2, Chap. 29; Hinz W. Das Reich Elam. Stuttgart, 1964; Amiet P. Elam. Auvers-sur-Oise, 1966.

31. См.: Gelb l. ]. New Light on Hurrians and Subarians. - Studi orientalistichi in onore di Giorgio Levi Delia Vida. Vol. I. Rome, 1956, с. 378-392.

32. См.: Barnett R. D. Ancient Oriental Influences on Archaic Greece in the Aegean and the Near East. - Studies Presented to Hettie Goldman. Locust Valley, N. Y., 1956, с. 212-328; Dundabin T. J. The Greeks and Their Eastern Neighbours: Studies to the Relations Between Greece and the Countries of the Near East in the Eighth and Seventh Centuries B. C. L., 1957; Heick W. Die Beziehungen Дgyptens zu Vorderasien im 3. und 2. Jahrtausend v. Chr. - Дgyptische Abhandlungen. 5, Wiesbaden, 1962 (2nd ed. 1971); Kantor Hйlиne l. The Aegean and the Orient in the Second Millennium B. C. Bloomington, Ind., 1947; Labat R. Le rayonnement de la langue et de l'йcriture akkadiennes au deuxiиme millйnaire avant notre иre. - Syria. 39, 1962, с. 1-27; Nougayrol J. L'influence babylonienne а Ugarit d'aprиs les textes en cunйiformes classiques. - Там же, с. 28-35; Borger R. Ausstrahlungen des Zweistromlandes. - JEOL. 18, 1965, с. 317-330.

33. См.: Virolleaud С. - JA. 238,1950, с. 481-482; Dussaud R. - Syria. 27,1950, с. 376; Cross Frank Moore, fr., Lambdin Th. 0. A Ugaritic Abecedary and the Origins of the Proto-Canaanite Alphabet. - BASOR. 160, 1960, с. 21-26.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.