Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вот бы нечто вроде ку-клукс-клана, организованное из выпускников паблик-скул, предприняло бы решительные меры, восстановив в Англии дисциплину и порядок.
Г. С. Салт. «Воспоминания о былом Итоне». 1923

Глава 6
ПОДРАЖАНИЕ АНГЛИЙСКОМУ ВОСПИТАНИЮ ВОЖДЕЙ В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ

Их восхищение... распространяется на наши паблик-скул, которым... приписывают роль... возложенную на эти школы [«наполас»]. Так что в будущем вождями нацистов станут лишь самые лучшие люди.
Дж. У. Тейт *80, наставник британской паблик-скул. 1937

БРИТАНСКИЕ ПОЧИТАТЕЛИ СВОИХ ПОДРАЖАТЕЛЕЙ ИЗ «НАПОЛАС»

Организаторы «наполас» — национально-политических воспитательных заведений — из гиммлеровских СС сознательно следовали образцам английских элитарных паблик-скул430. Ими создавалась структура с жесткой иерархией, с суровостью, возведенной в принцип, суровостью ради «закалки воли». «Строго авторитарная... система... приучает повиноваться и приказывать», в результате этого формируются будущие вожди. Таким образом они «рассчитывали воспитать отличительное качество колониальных господ: холодное чувство превосходства». Сдержанность и замкнутость. «Чувство расового превосходства и политическая последовательность должны были создать новый слой вождей»431.
После прихода Гитлера к власти «официальное прославление [британских] паблик-скул теми, кто был близок к нацистской партии, приобрело самый бурный характер и стало безоговорочным». Взаимное осознание своего избирательного сродства наставниками паблик-скул (masters) и их нацистскими коллегами было
*80 Тейт Джон Уилсон (действ, в 1914—1938).
137
не случайным. Так, систему воззрений преподобного Дж. Уэллдона, главы паблик-скул Харроу в 1881—1895 гг., самого красноречивого, самого упрямого и самого твердолобого проповедника британской империалистической этики среди всех наставников элитарных паблик-скул, в Англии аттестовали буквально как «геббельсизм» (sic) — правда, не столько расчетливый, сколько наивный (со всей «партийной пристрастностью, монотонностью, упрощениями и решительностью, с умопомрачительными банальностями»). Этот директор считал интеллектуальные критерии худшими из возможных при выборе кандидатов на должности в империи. Для него значение имела не культура, а готовность действовать, «превосходство в активности... — качества... которыми отличаются англичане и особенно мужчины из паблик-скул»; он прославлял также наследственные дарования англичан, культивировавшиеся в паблик-скул: прагматизм и находчивость432.
С самого возникновения Третьего рейха британские воспитатели расы господ встречались со своими нацистскими подражателями (которые впоследствии самым радикальным образом превзошли своих учителей) и в полной мере сознавали, что воспитание гитлеровской элиты производилось по образцу воспитания элиты английской. Англичане сразу же дали положительную оценку деятельности своих немецких коллег. Так, директор паблик-скул в Лоуэстофт, обращаясь к своим британским читателям, назвал гитлеровские «наполас» «Public Schools in Germany»433.
Соответствующие сравнения с британскими паблик-скул сделал и сам Гитлер в «Речи, посвященной Англии», от 30 января 1941 г.434 Альфред Розенберг говорил о необходимости воспитывать прежде всего характер (об этом пишет его британский биограф Роберт Сесил в книге «Миф о расе господ»435) — само слово «характер», употребленное им, уже указывает на следование традициям британских паблик-скул. Кроме того, один из наставников паблик-скул, отдавая должное национал-социалистскому воспитанию будущих вождей и младших руководителей, заявлял: «Нельзя умолчать... что в Германии нет места для интеллектуалов, для слишком впечатлительных и сложных натур, тормозящих развитие массы»; «отбор отсеивает чувствительных учеников, склонных к самокопанию»436. (Ханс Гримм, торговец, мечтавший о создании расы господ, в 1938 г. говорил, что стоит обращать внимание «не столько... на асоциальную частную жизнь прекрасных душ где-то там, сколько на истинных вождей и на народы вождей». А почитатель Розенберга Генрих Гертле утверждал, что образцом для подражания должна стать Британия: «величайшие строители мирового государства — самые далекие от искусства люди: англичане»437.)
138
Оберфуппенфюрер СС Гейсмейер также отмечал параллели между английской и немецкой воспитательными системами. В английских паблик-скул (а до них — в Спарте) он видел образец «строгого коллективного воспитания, формирующего тип», образец, передающийся из поколения в поколение, образец «расового единства как такового». В 1938 г. этот эсэсовский авторитет заметил, что «воспитательные средства и задачи [британских паблик-скул]... уместны и в наших заведениях»438. А ведь именно как обергруппенфюрер он не мог не знать, и притом совершенно точно, какие задачи ставят перед собой прирожденные властители из СС и какие методы применяются для их решения. Правда, этот эсэсовский авторитет не использовал выражений вроде «английские наполас». Уолтер Струве, историк из США, описывавший гитлеровские «наполас», также не обмолвился, что в их основу были положены британские образцы. Но зато англичанин, наставник паблик-скул, Кристофер Сидгвик в 1937 г. заявил, что к «тому времени, когда парни из «напола» Бакнанга начнут командовать, ... национал-социалистские правители будут обладать здравым смыслом в той же мере, в какой его приписывают британским офицерам, то есть станут настоящими белыми «пака»-сахибами»439.
Под здравым смыслом будущих фюреров нацизма, обучаемых в «наполас», наставник Тейт явно имел в виду «здоровое национальное чувство». Во всяком случае, говоря о наумбургской «напола», он отмечал именно те черты, которые были характерны для английских паблик-скул: «Наполас под патронатом СС, элиты... придают больше значения телу и характеру, чем умственным способностям»440. «Высокопоставленный офицер СС... сказал, что их цель состоит в том, чтобы парни обязательно вели себя как солдаты. Точно так же в Англии инспектор в актовый день скомандовал бы «играть игру»441 [«игру», укрепляющую тело, военизированную, направленную на сохранение imperium]. Их [будущих нацистских фюреров] восхищение здоровым национализмом этой страны [Англии] распространяется и на нашу систему паблик-скул; считается, что она играет ту же роль в жизни [британской] нации, какую должны играть эти школы [нацистской элиты] в жизни германского рейха. Так что в будущем вождями нацистов станут лишь самые лучшие люди. Небесам ведомо, сколько там уже воспитано будущих Гитлеров»442.
Однако, конечно, не одним небесам было ведомо, на что ориентировался тот единственный Гитлер, выстраивая свою политику. «Сила англичан в том, что они со спокойной душой дают народу [только] то, что ему понятно», — заявлял он. Следовательно, Адольфа
139
Гитлера восхищала эта черта англичан443. Ведь «всякая профессорская наука опустошает. Она уводит прочь от инстинкта, человека отучают к нему прислушиваться... И если бы мир... был отдан на произвол немецкого профессора, вокруг нас ходили бы... одни кретины...» «Интеллект? У нас его так много, что с ним одни трудности!»444 «Мы, немцы, слишком много думаем. [Интеллект] отравил наш народ», — жаловался Йозеф Геббельс. А Адольф Гитлер делал следующий вывод: «Какое счастье для правителей, когда люди не думают! Думать следует только при отдаче или исполнении приказа, в противном случае человеческое общество не могло бы существовать»445. «Мне нужны брутальные натуры... примитивные природные задатки к развитию примитивной жестокости, силы воли. Сопротивляемость человека — одна из черт характера»446. И именно нацистский воспитатель напомнил англичанам в 1938—1939 гг., что задолго до Гитлера, отодвинувшего умственное начало на третью позицию, «доктор [Томас] Арнольд, отец британских паблик-скул... уже ставил интеллектуальные способности на третье место»447. Апологет нацистской педагогики Теодор Вильгельм (1906—?) хвалился, что «наполас ближе всего стоят к британским паблик-скул», и обещал: «За несколько лет мы догоним британские паблик-скул»448. Догнали и перегнали...
«Основополагающая черта английской культуры — культивирование силы воли...» Даже язык Англии называли языком «безжалостного акта воли». «Поэтому при обучении английскому языку главная задача — ввести учеников в англосаксонский мир»449. Написавший это воспитатель будущих фюреров с удовлетворением констатировал, что «английские... гости предпочитают самые коричневые из коричневых школ — наполас»450.
И это соответствовало правде. В Английском королевском институте международных отношений в 1938 г. был сделан доклад о «воспитании будущих вождей нацистов», в котором отмечалось, что нацистские заведения «во многих отношениях построены по образцу наших английских паблик-скул». «Все их... воспитание направлено на то, чтобы прививать им убежденность в их превосходстве над другими — превосходстве в физической силе... прививать веру в непобедимость их нации». Англичане по достоинству оценили и слова одного «пылкого... молодого национал-социалистского наставника», заявившего, что он презирает «времена, когда немцы были в состоянии использовать лишь свой ум». «Мы хотим действия — и именно его принес национал-социализм»451 (т. е. национал-социализм принес как раз ценности, традиционно дорогие и любимые для британской элиты со времен их муштры в паблик-скул). Докладчик, мистер
140
Роувен-Робинсон, высказал также такое суждение о «наполас»: «Высшие руководители этих школ [раньше связанные с СС\... — это все в высшей степени славные люди, великие личности...»452. Пожалуй, слишком «великие» для «простой» человечности.
Определяя функцию школ Адольфа Гитлера, прежде всего исходили из общих принципов дисциплины и послушания, но для этой функции был также нужен институционно-исторический образец. И сам Гитлер нашел его в английских паблик-скул. (Один из воспитанников паблик-скул, Б. Оден, так вспоминал о времени, проведенном в одном из этих учебных заведений: «В школе я жил [как] при фашистском режиме».) 453 Его «рейхсбауэрнфюрер» Вальтер Дарре получил английское воспитание в паблик-скул. Гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп желал, чтобы и его сын получил такое же воспитание. Роберт Лей тоже предпочитал немецким кадетским заведениям соответствующие британские школы: ведь «Англия со своей итонской системой... построила мировую империю»454. Подобное признание сродства воспитания своих будущих вождей и британской элиты со стороны Роберта Лея, рейхсляйтера по вопросам организации, вполне соответствовало высоким оценкам нацистской системы со стороны англичан. Мало того, что уже в 1934 г. будущие британские вожди (из паблик-скул Регби) посетили потсдамскую «напола» — за этим последовали встречные визиты представителей «наполас» и других английских паблик-скул. При этом подразумевалось, что такой обмен будет происходить только с «нордическими партнерами, которые должны предохранить Германию от... войны на два фронта», однако речь шла не только об оборонных задачах — партнеры становились «образцами в строительстве мировой империи»455. Среди наставников паблик-скул, инспектировавших гитлеровские «наполас» (уже с 1936 г. находившиеся под патронатом обергруппенфюрера СС Августа Гейсмейера456), было широко распространено мнение, что «наполас» являются воплощением того, в чем (согласно вильгельмовским, а позже нацистским идеологам) немцы должны были брать пример с Англии. (Причем в то время, когда было сделано это замечание, вся «воспитательная власть» в «наполас» уже давно осуществлялась эсэсовцами.) Наставник паблик-скул Тейт так оценил воспитание новой расы господ: «Тот, кто критикует английские паблик-скул... тем самым критикует и английский характер, и точно так же нельзя разделять военную направленность этих школ и установку всех немцев при нынешнем режиме»457.
По словам Раушнинга, Гитлер заявлял, что создание расового единства требует духовного нивелирования458. (Как уже говорилось,
141
и сам Гитлер сравнивал «наполас» с английскими паблик-скул459.) Во всех структурах его движения (как и в английских элитных воспитательных заведениях) считалось желательным, «чтобы молодежь — или вообще кто бы то ни было» — отвергал «чтение книг по истории даже для развлечения»460.

Чувствительных мечтателей принуждают подавлять свое воображение.
Эдвард Мэк. «Паблик-скул»

Если англичане не доверяют искусствам, а также большей части наук и не знакомятся с ними, они поступают совершенно правильно. Ведь на этом равнодушии зиждется их моральное величие.
Редьярд Киплинг

ПРИМАТ ВОЛИ НАД ВООБРАЖЕНИЕМ

«Всеобщее образование — это самый разрушающий... яд, изобретенный либерализмом... Для каждого сословия... существует только одно образование... Мы будем последовательны и даруем широким массам низших сословий благодать неграмотности»461, — утверждал Гитлер. Особую неприязнь у него вызывали специалисты и специальные знания462 (такие же чувства еще до Гитлера испытывала и британская элита).
Намерение Гитлера путем селекции вывести человека, который «владеет своим телом, своими мышцами и нервами так же хорошо, как людскими массами»463, вполне отвечает духу и установкам британской идеологии; как, впрочем, и следующее программное заявление Гитлера: «Мне не нужно интеллектуальное воспитание... Знание только испортит мою молодежь... Но учиться повелевать им придется непременно»464. Если бы все эти идеи не нашли свое воплощение в Британии, последователи Ницше в Германии вряд ли смогли бы создать столь мощную и хорошо организованную систему образования, построенную на теоретических рассуждениях своего кумира. Отбор «властителей» (как в рыцарском ордене) по критериям «самодисциплины и жертвенности» (вернее, готовности приносить в жертву других), «властителей» суровых, бесстрастных и готовых претворять волю к власти в реальность, уже давно практиковался в воспитании английской элиты и без ницшевского «Заратустры». Хотя имен
142
но у Ницше Гитлер мог перенять мечту о том, что в его «орденсбургах вырастет молодежь, от которой содрогнется мир»463, избранный Гитлером «педагогический» путь к исполнению этой мечты буквально повторял британскую практику паблик-скул: «Моя педагогика сурова. Слабость надо выбивать из учеников»466.
Только война, объявленная британцами гитлеровской Германии, помешала английским и гитлеровским воспитателям элиты продолжать выражать взаимное восхищение, только война заставила немцев отказаться от признания, что воспитание ее вождей первоначально строилось по британским образцам. В действительности некоторые установки британских паблик-скул и немецких школ Адольфа Гитлера были противоположными по своей сути, и, в конечном счете, они и привели к разрыву отношений между этими воспитательными учреждениями. Так, в Британии во имя сохранения великой империи будущих вождей учили повиноваться и действовать, а не думать. Для защиты немецкого среднего класса от грозившей ему пролетаризации уместно было пойти дальше: не просто (и еще в большей мере, чем в Британии) принуждать массы к повиновению, но еще и муштровать их низших руководителей так, чтобы они «думали кровью».
Роберт Сесил, британский историк немецкой версии мифа о расе господ, дал точное определение этой реалии национал-социализма — умолчав, однако, о том, насколько сильное влияние на немцев оказал пример британской расы господ: «Большинство национал-социалистов испытывало ужас перед интеллектуальной деятельностью»; «Не следует изучать что-либо только ради самого предмета изучения»467. На самом деле подобный мещанский антиинтеллектуализм имел в Англии (в том числе и по британским оценкам) гораздо более древнюю традицию, чем в Германии. Немецкое ницшеанство у себя на родине не оказало столь длительного воздействия, как английский утилитаризм в Британии — где уже в течение двух веков считалось неприличным (и считается по сей день) называть себя интеллектуалом. Примат мышц над духом — несмотря на бюргерское понятие о воле как о средстве избежать «заражения» «бледностью от мыслей», и несмотря на идеи Ницше и лозунги о «духе как противнике души» — стал установкой немецких «элит» намного позже, чем в Англии. К тому же в английской среде эта идея укоренилась несравненно глубже, чем в немецкой. В Германии ницшеанская враждебность к образованию в течение нескольких поколений оставалась чем-то нетипичным и маргинальным, тогда как англичане непрестанно на практике демонстрировали свое неприятие интеллектуализма. Интересно, что в английском языке не существовало и не существует слова «образование», которое под
143
разумевало бы формирование человека, личности с помощью интеллектуальной и эстетической культуры. В немецком же понятию «образование» соответствовало слово «Bildung», которое было вытеснено из обиходного языка только в Третьем рейхе. (Тем более в Англии не существовало понятия об «образованном классе» как о социологической категории.)
(В этой ситуации ничего не меняет популярная острота Маркузе: «Третий рейх не убил немецкий идеализм, а только похоронил его»468. В действительности немецкий идеализм совершил самоубийство.)
Интеллектуалы-критики находились в Англии на положении маргиналов уже более чем за век до того, как в Германии утвердился тоталитаризм «здорового национального чувства». Именно в устах англосакса утверждение: «в Германии давно существует глубоко укоренившийся и популярный антиинтеллектуализм»469 — говорит о самодовольном невежестве его автора. Как раз в «образцовой» Англии такие мыслители, как Мэтью Арнольд и Джон Стюарт Милль, ссылались на Германию Гумбольдтов как на противоположность своей родине, где господствовала мещанская бездуховность. А в гитлеровской Германии молодым немцам внушали, что они должны брать пример с Англии470.
Точно так же, как, например, Шопенгауэр отвергал «пресную» нормальность, так и нацистские «фёлькише чувство и воля» (т. е. экстремизм мелкого буржуа) не могли терпеть никакую «чрезмерно развитую индивидуальность». Ведь ее героическая творческая гениальность несовместима с бюргерством — с мещанством, которое с величайшим напором и бесцеремонностью пробивает себе дорогу в «реальной жизни». А «гениальным бюргером» слыл именно Гитлер4703.

Как английский, так и немецкий вариант филистерства неумолимо враждебны по отношению к вечной борьбе избранного меньшинства за человеческое достоинство и интеллектуальную свободу.
Мэтью Арнольд

ПРИМАТ НОРМАЛЬНОГО НАД ГУМАННЫМ

Для антидуховного «филистерства у нас в английском языке нет термина... возможно, потому, что сам этот феномен у нас в боль
144
шом избытке. Из всех народов именно английский стал самым недоступным для идей, самым нетерпимым по отношению к ним... Поскольку англичане прекрасно обходятся без идей, они и презирают тех, кто поднимает шум вокруг этого предмета», — отмечал Мэтью Арнольд еще в 1865 г.471 Подобная критика филистерства в устах англичанина — уникальная для того времени — связана с влиянием, которое оказал на Мэтью Арнольда немецкий идеализм (и не только идеализм Гумбольдта)472. Поскольку начиная с XVIII в. Англия превыше всего ценила здравый смысл (если не сказать «здоровое национальное чувство» нацистов), англичане осуждали немецкий идеализм как непрактичный и высмеивали его, называя фантазией473. «Англоязычный мир до самой середины XIX в. в очень слабой мере усвоил философский идеализм... Да, все недоступное рациональному анализу отвергалось как суеверие или как что-то бессмысленное и незначащее»473a.
Немецкие же классики — возражая в том числе и признанным авторитетам — в эпоху «бурных гениев», напротив, настаивали на том, что никто не вправе распоряжаться творческим субъектом, личностью, свободной и независимой в своей творческой гениальности. То, что нацисты — а до них и англичанин Дизраэли — считали «народом», во времена немецкой классики, к примеру, Шопенгауэр, воспринимал как чернь, как филистеров, как массу «нормальных людей», враждебных гению. Ведь именно нормальности — всему, что позже окрестят «здоровым национальным чувством» — Шопенгауэр желал поражения в борьбе с гениальностью: пусть мир представления победит мир воли474. Он знал, что тяга к познанию вызывает ненависть филистеров. Но если на такую тягу есть «спрос, они превратят это в принудительный труд». Они настаивают на «реальном»; идеальное нагоняет на них скуку. «Апофеоз филистерства — ...величайшая проблема». Шопенгауэр обращал внимание и на фельдфебельское «сбивание спеси» с интеллекта475. Ханс Гюнтер, гитлеровский популяризатор расизма, напоминал о ценностях и перспективах, которые давал именно средний класс (имея в виду нордическую кровь), и о том, что филистерство «подготовит хорошую расовую почву для нацистов»475a. Он оказался как нельзя более прав.
У Джеймса Родса, например, тоталитарная гегемония среднего сословия ассоциировалась с филистерством, изображенным в «Степном волке» Германа Гессе476. А романтик Эйхендорф уже в «Поэтической [sic] войне с филистерами» говорил об «исконном праве людей... вести посев нового человечества», веря, что «лишенная мышц», неанглийская Германия уже избавилась от филистеров,
145
презрительно бросив им: «Сгиньте, я вас бесконечно презираю»477. Немецкий романтик Клеменс Брентано дает «филистерам» более развернутую характеристику. «Они всегда болтают о "немецкости"... Англичан... они любят только ради фунтов стерлингов... [Филистерство — это когда] человек должен думать: чего ему хватает — того с него и хватит, и это все,., остальное — глупость... Так возник обычай и соединился с пристойностью, и породил приличное... С тех пор как храбрость... и [истинные] герои опочили под земными сводами... вместо героизма... появились воинское подчинение, дисциплина... Они хотят, чтобы люди любили собственный кафтан, и ради этого раздали им одинаковые кафтаны»478.
(«Мнения не будут опасны для государства», — иронизировал другой немецкий романтик Людвиг Тик, — едва только поэзия как глупость будет признана безобидной. «Умы будут подавлены»; ведь ум «сомневается... в реальности, приличной, целесообразной, в настоящей реальности». Будьте снисходительны, «прошу вас: посмотрите же на быт, на домашние, бюргерские добродетели»478a.)
Позже, в 1936 г., ныне забытый Ойген Винклер (1912—1936) в полной мере ощутил на себе, что означает окончательно созревшая агрессивность среднего класса, класса обывателей: «Новое и зловещее обнаруживают себя... в духе гниющего мещанства, в духе казарм, в духе, от которого задыхаешься»479. Это было сказано за несколько лет до массовых удушений в газовых камерах. Путь же в газовые камеры вел через восхваление тех, кто насаждал жесткость: «Жизнь жестка, и лишь тот, кто жёсток сам, заставит ее подчиниться... жёстко давать и брать, пока не победишь... в наших рядах нет неженок»480. И насколько логически обоснованным было это неприятие чувствительности гуманистов и идеалистов, в 1943 г. показал феномен «Белой розы» Софи Шолль и Ханса Шолля — студенческой группы Сопротивления, вдохновлявшейся традициями немецкого идеализма, Гельдерлина, Новалиса и Гете481.
Нацизм осуществил «филистерскую цензуру» гениальности, названную в Англии 1897 г. «клеймом приличия»: «Любой мелкий борец за приличия узурпирует право решать безнравственны ли Байрон и Шелли». Как полагали, именно из-за «тупого патриотизма и грубого высокомерия таких борцов за приличия во всем мире и ненавидят Англию»48и. На самом же деле, среди отчаявшихся «почтенных» немцев (когда-то их именовали филистерами) подобная «социальная дисциплина» находила немало сторонников и подражателей.
146

Англичан... в их ограниченном самоупоении ... — исходной точке их желаний и действий... не смутит никакое универсальное знание...
Карл Петерс

Мы... пройдем через все... стадии воспитания, чтобы научиться владеть миром, и станем на равных с нашими заморскими двоюродными братьями, уже владеющими миром... [это произойдет] тогда, ...когда мы будем похожи на них.
Фридрих Ланге, 1899/1904

ПОДРАЖАНИЕ ОТКАЗУ ОТ КУЛЬТУРЫ РАДИ СОХРАНЕНИЯ ВЛАСТИ

Немецкие классики вызывали у педагогов «гитлерюгенда» еще большую головную боль, чем английские романтики у наставников паблик-скул Великобритании. Ведь для прежней гуманистической культуры Германии, для классицизма и романтизма исключительность гения и нормальность филистера были противоположностями, исключавшими одна другую482. Призывы немецких классиков как людей образованных (например, у Гете: «Да будет высшим счастьем для детей Земли только индивидуальность»), «желание как можно выше поднять личное начало — это цель, которая противостоит фёлькише чувству и желаниям и отрицает их», — уверял не один нацистский школьный наставник. Немецкие «наполас» должны были покончить с подобными теоретическими условностями в культурных представлениях, унаследованных подрастающей немецкой элитой. Выразители «фёлькише» взглядов добивались этого еще в кайзеровские времена. Так, в 1899 г. некий Фридрих Ланге заявлял: следование британским образцам, усвоение «духа джентльменов... приведет к тому... что с течением времени образованных людей [среди немцев] будет все меньше... Напротив, мы пройдем через все стадии... воспитания, чтобы научиться владеть миром, и станем на равных с нашими заморскими двоюродными братьями, уже владеющими миром... [это произойдет] тогда, когда мы станем похожи на них»483. Однако именно немцы, движимые идеализмом образованных людей, во время первой мировой войны протестовали против того, чтобы «нам с жестами пророков и в качестве пропуска в будущее навязывали всю программу, какую осуществляет английская бездуховно-брутальная политика силы — навязывали, даже не показав опознавательного знака "made in England"»483a. Такой образованный
147
идеализм, безусловно, был невыносим как для нацистской Германии, так и для имперской Англии.
Даже во время первой мировой войны, при кайзере Вильгельме II, зависимость немецкого общества от английской модели была настолько очевидной, что это не могло не вызывать критику. «Немецкий дух подвергся довольно сильной англизации, пристрастился к ней», — заявлял социолог Макс Шелер. «По крайней мере, эта война может способствовать началу процесса де-англизации». Как бы не так! На самом деле англосаксонская утилитаристская пропаганда, направленная против традиций немецкого идеализма, в конце концов достигла своих целей при нацистах. В качестве примера можно привести гитлеровского идеолога в сфере образования Эрнста Крика, который требовал «полного уничтожения «высокого мира» идеализма и всех «высоких» ценностей образования [Bildung]». По мнению этого школьного наставника (ставшего при нацистах ректором Гейдельбергского университета), традиционную немецкую гуманистическую культуру следовало заменить «реалистическим образованием»483b.
Перед британскими паблик-скул не стояла проблема, как изжить традиционную духовность у молодежи из английского истеблишмента (или из усиливающейся буржуазии), лишь отдаленно сравнимую с духовностью немецкой. В Англии практически никогда не было разговоров об уровне духовной культуры. Английская гуманистическая литература и вообще духовная жизнь для британской элиты никогда не играли такой роли, как немецкая литература и культурная жизнь для влиятельных элит Германии — в противоположность «образцовому» этосу Сесила Родса, позже изучавшемуся даже в гитлеровском Союзе немецких девушек. В Британии уже при подготовительном обучении (на которое ориентировались воспитатели немецких вождей нацизма) сознательно и систематически, самым методичным образом подавлялась именно автономия личности, именно гениальность индивида-творца. Для британского истеблишмента самореализация креативной личности никогда и ни в какое время не была культурным идеалом. Своих Байронов, своих Шелли этот истеблишмент систематически превращал в изгоев. Такое подавление всего, что так восхищало в Англии немецких классиков и романтиков, подавление интереса ко всему человеческому, присущего гению какого-нибудь Шекспира, — все это было ценой, которую империалистическая Англия с величайшей готовностью платила за воспитание своих вождей, за их способность покорить мир.
В свою очередь в Германии, сотрясаемой кризисами, образованная буржуазия почти безоговорочно отказалась от привычного ей
148
идеала гуманистической самореализации (в свое время возникшего в качестве, так сказать, «мятежа» против догм двора и церкви) — отказалась, чтобы, мобилизовав мелкобуржуазный конформизм в форме национал-социализма, избежать собственного деклассирования и пролетаризации. Буржуазия Центральной Европы, ощущавшая близость экономического кризиса и, в частности, панически боявшаяся потерять свой статус, смотрела на гуманистическое культурное наследие как на балласт, мешающий ей защищать интересы своего класса. Такая ситуация порождала агрессивность в обществе484 — вплоть до того, что люди были готовы к смерти и убийству. И тут — в качестве приема обороны в классовой борьбе — возникала идея направить классовую зависть в другую сторону — в сторону расовой борьбы. Идеология расовой борьбы формировалась прежде всего с помощью инстинктов и лишь во вторую очередь с помощью рациональных аргументов. Национальная, «фёлькише» политика в этот период рассматривала «яд интеллектуализма, либерализма» (как это уже давно повелось в Англии) как угрозу для власти и ассоциировала его чуть ли не с «господством черни»484a. В этой ситуации социальный инстинкт самосохранения велел буржуазии пожертвовать доводами разума. Необходимо было согласиться на «мышление кровью», ставшее частью официальной идеологии Третьего рейха. Страх буржуазии потерять свой статус заставил ее пожертвовать и свойственной образованным людям гордостью наследием классиков с их традиционным уважением к разуму. В результате обращение немцев к английской модели — не обремененной идеализмом образованности — оказалось совершенно естественным.
Во время этой агонии немецкого образованного бюргерства Эрнст Вильгельм Эшман* с особой настойчивостью рекомендовал немецкому обществу, уже уставшему от гуманизма и демократии, английские методы формирования вождей — именно в силу британской антиинтеллектуальности. Эшман заявил, что он не уверен, является ли отставание английских студентов первого семестра от немецких** (или французских) студентов недостатком485. «Пространство духовного [в Англии] не так обширно, как на континенте»486. Эту столь точную констатацию Эшман подал как пример для подражания.
Английское начальное образование в середине XIX в. было худшим в Западной Европе — правительство давно уже не интересова-
* Эрнст Вильгельм Эшман (1904—?) — нем. писатель, философ и историк культуры.
** До 1917 г. в Англии степень доктора вообще не присуждалась. Желающие получить ее вынуждены были отправляться в другие страны, например, в Германию (прим. автора)484b.
149
лось образованием как таковым, а островной этноцентризм придавал ему ограниченность. (Так, в 1914 г. в Кембридже история Европы — кроме древнегреческой и римской — вообще не входила в программу экзаменов для младших курсов.) Но в Германской империи недостатки английского образования расценивались именно как «основа расовой гордости и тем самым — как основа неистощимой национальной энергии [англичан]». Англоманы вильгельмовских времен понимали, что объективное восприятие мира и своего положения в нем вряд ли может пойти на пользу национальным интересам народа, нацеленного на завоевание мирового господства487. Напротив, в период стабилизации Веймарской республики немецкий англист-гуманист Вильгельм Дибелиус увидел в «недостатке способности к образованию» у английского народа не достоинство, а изъян: «Слабо развитая интеллектуальность — черта, характерная именно для Англии, вследствие которой народным идеалом может стать джентльмен без какого-либо налета интеллекта»488.
Видный британский историк Тревельян писал об отношении англичан к народному образованию следующее: «Обучение народа — это причуда, подходящая для усердных иностранцев... которым недостает нашего превосходства в характере и нашего положения в мире». Англичанин Г. Спенсер утверждал, что «преподаватель физкультуры... по всей вероятности является... смесью филистера и варвара»488a. Именно подобные качества вызывали зависть в империалистической Германии. Карл Петерс с удовлетворением отмечал, что в Англии «даже в университете... в основном учат футболу, крикету и гребле, а спортивная ловкость преподавателя ценится выше, чем образованность»489; учащиеся же пребывают в «наивном неведении... насчет всего, что не относится к Англии»490. И уж если английское воспитание отражало «здоровый» мир английской буржуазии491, значит, такое воспитание обязательно должно было исцелить и недуг грядущего социального деклассирования немецкого бюргерства.
Ведь те, кто еще в первую мировую войну гордился своим гуманизмом, заявляя, что «быть немцем — ...значит серьезнее относиться к духу, чем к жизни»491а, теперь начали воспринимать гуманизм, в том числе и гумбольдтовский, как тягостное бремя. Как бремя героического императива, а то и как почву для появления таких нарушителей дисциплины и порядка, как брат и сестра Шолль, которые восемь лет спустя выступили со своей «Белой розой». Особое недовольство вызывала гумбольдтовская традиция немецкого университета: «немецкому университету до сих пор [1935 г.] ...не хватало... воспитательного элемента», т. е. муштры. Ведь все-таки
150
«задача университета прежде всего заключается в воспитании*»492. В 1943 г. Роланд Фрейслер, приговоривший к смерти профессора Курта Хубера за подстрекательство студенческой молодежи к бунту, возглавляемому «Белой розой» брата и сестры Шолль, также настаивал, что «университетский профессор должен... воспитывать... вверенную ему... молодежь»493.
Английская университетская традиция, наоборот, не вызывала никаких нареканий, поскольку занималась именно воспитанием молодежи и уж точно не могла вдохновить студентов на создание какой-нибудь «Белой розы». «Английский студент не ищет мировоззрения, а хочет стать воспитанным», — с удовлетворением отмечал репортер «Volkischer Beobachter» Ханс Тост. «Education» означает воспитание — понятие, вытеснившее с тех пор в немецком языке понятие «образование» (Bildung), которого нет в английском. Ведь образование имеют лишь некоторые, а большинство его не имеет. Зато воспитания «вкусили» все. Отказ от «идеалов» образования привел к конкретным достижениям, предшествующим «экономическим чудесам». Гуманизм же, напротив, приносил в борьбе за существование больше вреда, чем пользы.
Итак, Эшман самым настоятельным образом рекомендовал образованным бюргерам (уставшим сначала от гуманизма, а вскоре и от гуманности) проверенную опытом, эффективную английскую модель. Эшман подчеркивал, что английский университет не служит для научных исследований, то есть не призван давать знаний для ума494: главный его приоритет в Англии — выполнение воспитательной миссии во имя формирования «слоя вождей, мыслящего и действующего единообразно»495. Эшман особо отмечал заслуги доктора Томаса Арнольда, создателя нынешней системы паблик-скул, который сумел воспитать подрастающих вождей одинаковыми, и тем самым предотвратил «разлад», грозивший нации. А «разрушительное... воздействие этого унифицирующего воспитания на отдельных людей с более тонкой организацией, таких, как Перси Биши Шелли», нисколько не уменьшало восхищения этого образованного мужа (который чувствовал себя очень уверенно, находясь под защитой авторитарного «гляйхшальтунга»). Ведь разве образцовая Англия не позволяла, причем с готовностью, ломать чувствительные натуры — во имя единообразия и закалки вождей?496 В конце концов, «реальная жизнь» по своей сути была гораздо ближе буржуазии, а главное — более любима и дорога, чем идеализм. (Не случайно в окрепшей буржуазной среде воз-
* Так, в 1938 г. в немецких университетах остался всего 71% профессоров от уровня 1931 — 1932 гг. (прим. автора).
151
никла поговорка: «Тут никакой Шиллер не поможет» («Das hilft einem kein Schiller nicht»).)
И потому одна из самых настоятельных рекомендаций Эрнста Вильгельма Эшмана, в 1935 г. указывавшего Германии на великий английский образец, звучала так: «В английской паблик-скул тот, кто не способен постоять за себя, неминуемо погибает... в этом отношении [паблик-скул] ...является отражением реальной жизни». Таким образом, Эшман предлагал отказаться от идей Фридриха Шиллера и вернуться к атмосфере пресловутой Карлс-шуле, в которой последний подвергался жестоким притеснениям. (Эшман, видя, как другие страны пытаются подражать английским паблик-скул, сильно сожалел, что этим подражателям не хватает такого понимания реальной жизни497.) «Если что бросается в глаза в паблик-скул, так это жесткость», — с гордостью отмечал он — и резюмировал: «Кто прошел через паблик-скул... может всю оставшуюся жизнь рассматривать как отдых»498. Но многие паблик-скул-бойз «уже никогда не оправятся от пережитого здесь», — констатировал один британский автор в 1960-е годы499. Эшман считал, что ситуация, сложившаяся в Германии в 1935 г., требовала создания воспитательных заведений по английскому образцу. Английский властитель с его «жесткостью ...принципом единообразия ...командным духом и вождистской основой»500 должен был стать примером для немцев. Таким образом, вождистский принцип, возникший в коллективах, где «всех вынуждают быть одинаковыми... где насаждают командный дух... и подавляют индивидуальные притязания», стал примером для Германии501.
При таком воспевании «гляйхшальтунга», позволяющего максимально упрочить положение образованного буржуа, вполне логично, что Эшман502 уделяет особое внимание главным английским «гляйхшальтерам», директорам паблик-скул, и тому влиянию и авторитету, которые они имели в общественной жизни Англии503. Ведь «наставники часто по своей натуре являются истинными вождями, им не обязательно быть выдающимися учеными»504. Эшмана восхищало, что в Англии воспитание неотделимо от формирования вождей. Он восхищался и слоем вождей, «который обеспечивает единство нации, пронизывая все сословия, ... и преобразует силовые импульсы, исходящие от великих исторических вождей, в решения». «Английское воспитание прививает дисциплинированность, качества вождя и командный дух... и поэтому эти свойства отличают весь правящий слой»505. «Здесь вызывают интерес только черты, характерные для структуры английской системы формирования вождей ... — часто при почти не диктаторском руководстве»506.
152
Для реализации воли к власти в рамках того, что называли «прусским» [национальным] социализмом, требовалась (кроме «философского» ницшеанства) именно проверенная, практическая модель — модель империализма, успешно осуществленная на практике: «Нам нужна жесткость, нам нужен... класс социалистических природных вождей... — власть, власть и еще раз власть. Планы и замыслы — без власти ничто... без нее не удастся добиться добровольного повиновения»507 (из работы Шпенглера «Пруссачество и социализм»).
Обращение к английскому опыту было далеко не новым делом для немецкой практики. (Временный) переезд в Англию (в 1852— 1853 гг.) некогда оказал «глубокое и плодотворное влияние... на мировоззрение» немецкого «фёлькише» культуролога Пауля де Лагарда508, которого Альфред Розенберг почитал как «провидца» и одного из предшественников национал-социализма509. Лагард «завидовал англичанам, восхищался ими и впал... в некую... англоманию». Да, он имел намерение эмигрировать в Англию510, к «самым чистым представителям германской нации — англичанам»511.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история