Гижа А. Интерпретация и смысл. Структура понимания гуманитарного текста

ОГЛАВЛЕНИЕ

ИТОГИ

…Сведем к компактному табличному виду основные рассмотренные соответствия между значениями  терминов, видами контекстов-континуумов и соответствующим пространством и временем.

В (1) движение сверху вниз показывает стадии интерпретации, образующей несколько уровней: в а) интерпретация вообще отсутствует, здесь описание прямое и наглядное; в) и с) есть уровни научной теоретизации, это собственно интерпретация; d), e) и f) – усиливается иносказательная буквальность описания, достигающая своего максимального выражения в пустом контексте. Перед нами описание в превращенно-мнимой форме предметности. Предметность присутствует, но не в буквально бытовом значении, а, скорее, как остаточная предметность. С предметом происходит операция оборачивания, инверсии, в результате которой возникает инверсированный предмет -  вывернутый, пройденный, преодоленный и принятый в таком измененном виде. В d) сохраняется научная форма теоретизации, но только по видимости, локально, поскольку в этих типах континуума ведущим и определяющим является последний, именно он диктует качество иносказательности и одновременно буквальности. Это характерно для фундаментального смысла: его форма выражения парадоксальна и этот парадокс выражен невозможным совпадением буквальности-иносказания. Смысловой бег в разные стороны не разъединяет вещь, а впервые создает ее как таковую. Вещь познается, говорит Гераклит, через «ее бег-в-противоположные стороны». Смысловой разнонаправленный бег    определяет собранность внимания, и оно при этом само может быть исполнено. В степени уясненности одновременной разнонаправленности собственного бега, позволяющего остаться на своем месте, кроется  открытие осознанности. Движение в (2) сверху вниз показывает постепенное ослабление предыдущего фактора и усиление следующего таким образом, что предшествующий аспект, во-первых, получает определенное место в системе последующей конкретизации (гегелевское снятие) и, во-вторых, он перестает быть только существенным или только не существенным – это и определяет его осмысленность; смысл вообще характеризуется выходом за пределы описания, происходящего в рамках представлений существования-не существования или существенного и случайного. Что значит перестать быть тем или другим? Это означает, что оно, это содержание, не играет более внешней роли, по которой его и оценивают, а находится в своем распоряжении, нашло свою меру и укоренилось в ней. Это означает, далее, что оно потеряло обособленное положение, но достигло индивидуальности. Содержание теряет фрагментарность, свою ложную и ограниченную – представляемую – сущность, временно исполняемую роль и становится полномерным (по аналогии со словом равномерный), а также покоящимся, действующим далее из состояния покоя. Слово «равномерный» здесь по своей внешней форме вполне уместно, но рождает ненужные аналогии с равномерным поступательным движением; нам же требуется зафиксировать ведущий аспект покоя, потому мы называем  такое положение содержания, когда оно явно включает в себя внутреннюю меру, полномерным.

Полномерность одного содержания в системе выстраивает полномерность остальных содержаний, а фрагментарная искусственность, соответственно, провоцирует то же состояние и в понимании  связанного с ним материала.

Пустые виртуальные значения опять возвращаются к эмпирической актуальности, наглядности, однозначности, но – инверсированной, перевернуто-вывернутой . В этой вывернутости находит свое законное место и теоретизация, уже без апломба всезнания. Обще уравновешивающим, поисковым фактором выступает пустой контекст, в котором односторонность повседневной наглядности описания и отвлеченного концептуального  вuдения находит адекватное завершение.

В (3) а), в) и с) описываются объективированные, следовательно, в той или иной степени частные и фрагментарные представления о пространстве и времени, укладывающиеся в диапазон от ньютоновской наглядности до эйнштейновской концептуализации. Они взаимосвязаны: у Ньютона существует отвлеченное положение о ненаблюдаемых математических пространстве и времени, а у Эйнштейна осуществляется эмпирическая фиксация – привязка теории; доминирует здесь пространственность, время дано в ракурсе пространственных отношений.
В d), e) и f) начинает выходить на первый план временнaя интенсивность, время доминирует, но и пространственность не отбрасывается, а инверсируется, временит. В пределе здесь исчезает как собственно пространство, так и собственно время и в дело вступают их подлинные прототипы, относительно которых все описания есть только «способ говорить». Доминирование времени приводит к его устранению как отчужденно текущей и внешней хронологии, и оно своей мерой включается в общую, совокупную меру, обнаруживая тождественность и различенность сущего. Опять перед нами «бег-в-противоположные стороны». Кто хочет держаться смысла, должен быть готов к удержанию содержательного раздвоения. Повторение здесь однокоренных слов говорит об их семантической близости и, вместе с тем, о важности их для индивида. Его понимание встречает в данном случае подробную терминологическую дифференциацию.
В (4) видим два типа континуума значений – формализованные (точечный и дискретный) и неформализованный или реальный (процессуальный). В реальном континууме формализация обладает качеством инверсированности, которое оказывается решающим в достижении полномерности.
Во всех четырех вариациях по мере движения сверху вниз форма выражения – понимания освобождается от диктата эмпирического, в той или иной степени случайного содержания, приобретает необходимую пластичность и гибкость. В абстрактно-метафорическом виде здесь находит выражение конкретно всеобщее и универсально определенное содержание. По поводу (1) можно высказаться таким образом, что интерпретация вообще не есть принципиальная проблема. Мы видим градацию раскодировки текста: прямо буквальное прочтение; теоретическое интерпретирующее и инверсионное, относящееся к используемой предметности строго скользящим, не фиксирующим образом. В первом и последнем случаях интерпретация отсутствует. В реальной культуре это плохо заметно, поскольку в первом случае некая простая интерпретация также может быть, а пустой контекст в обиходе не используется, он труднодостижим и в философском отношении. Практика интерпретаций стремится к универсальности, но пределы ее экспансии кладут буквальность и инверсионность, определяя, вместе с тем, ее меру.
Квинтэссенцией всего сказанного по поводу контекстуального многообразия является представление об экзистенциальной форме времени. Оно не появляется в конце рассуждений о времени, как его высшее. Оно присутствует всегда, в любом высказывании, поскольку эта форма человечески универсальна. Одним из ее действий является упразднение себя, как говорилось выше. Упразднить себя можно двояко (в соответствии  с принципом противоположения смысла, для которого логический закон абстрактной самотождественности не выполняется): отбросить себя в понятийную противоположность, в противостоящую и противоречащую оппозицию, здесь – в пространственность, или отбросить себя вообще вовне оппозиций, вывернуться из их непреложности, утянув за собой, заодно, и саму оппозицию, которая не может остаться в обособленном одиночестве.
Обособленность понятийных оппозиций невозможна, в этом случае они даже не могут быть осмысленно проговариваемы. Мнимое существование они имеют в паре, а в отдельности это, можно сказать, отрицательная мнимость. Мнимое – т.е. не имеющее прямое отношение к реальности.
Упразднение первого рода – внешнее и еще не понятое в своем ведущем аспекте, говорящем, что здесь происходит фундаментальное действие и что не выраженное явно время, редуцированное к пространству, есть, тем не менее, его конечная и подлинная истина. И что, следовательно, никакого ущерба временности здесь не наносится. Эта ситуация, однако, еще не проступает с полной ясностью, напротив, кажется, что мы не достигли понимания времени, упустили его сущность. Поиски неуловимой «тайны времени» продолжаются, тогда как решение уже состоялось – пройдя границу меры, ее начало, мы одновременно вступили в ее завершение.
Упразднение второго рода предпочтительнее не тем, что оно «правильнее» - результат здесь тот же, а тем, что оно происходит свободным образом, без насилия. Время находит свою адекватность в инверсированном пространстве, т.е. в той же пространственности, но потерявшей жесткую предзаданность и детерминизм, освободившейся от давления однозначной и внешней необходимости.
Экзистенциальная форма времени обнаруживается как исчезновение времени, оно становится незаметным. Не потому ли, что индивид при этом совпадает со своей природой, неэмпирическим «Я»? Становится подлинно естественным? Ведь если естественность есть, она органична, проистекает спонтанно и не должна отслеживаться как внешняя форма корректируемого поведения.
Из незаметности время (из собственной природы) действует самым определяющим и последовательным образом. Временнaя составляющая контекстов – суть логическая и, далее, смысловая связность текста, речи, описания. Если совокупность значений терминов, их локализация составляет пространственную сторону контекстуального континуума, то их следование – последовательность, связь, смена, переход, совпадение дает временную компоненту.
Соответственно, два типа аксиом должны определять общий вид контекста. Это аксиомы следования и локализации значений. По аналогии с пространством значений, их рядоположенностью мы можем говорить о времени, в котором пребывают значения терминов, т.е. о характере логического вывода, свойственного различного рода контекстам.  Поскольку в нашем распоряжении есть три представления пространства и времени (два физических и одно философское), то экзистенциальная временность должна быть им сопоставлена с точки зрения практики логического вывода. Поэтому можно говорить о такой логической и смысловой последовательности рассуждений, которая определяется как
- формализованный вывод (развит в математической логике);
- формализованная дифференциация контекстов, вывод в которых также строго аналитичен, т.е. здесь мы имеем совокупность определенных выводов;
- одновременно ветвящаяся логика, рождающая многоразличные выводы в одном и том же отношении. Определенность последних, их обобщение, тем не менее, существуют и достигаются в логике пустых форм.
Что является определяющим в самом пространстве-времени? Вопрос о настоящем (одновременности, «теперь»). В объективированном описании пространства и времени характеристики настоящее, одновременность, теперь не совпадают. Но в них есть объединяющая базовая компонента, связанная с представлением об одновременности. Термин одновременность является здесь ключевым, он обозначает совпадение в широком смысле слова. Не удивительно, что это так, поскольку объединение и является совпадением содержаний, их тождеством.
Одновременность, настоящее в выделенных пространственно-временных описаниях Ньютона, Эйнштейна и Гегеля различаются. Время в теории Ньютона можно назвать математическим, оно однозначно и в его рамках одновременность абсолютна. Последнее раскрывается в двух отношениях. Абсолютность означает, что интервал времени ?t между одними и теми же событиями в разных системах отсчета не меняется. Соответственно, если они одновременны (?t=0), то этот факт также безусловен. Далее, одновременными считаются события, которые могут быть связаны световым сигналом, скорость распространения которого у Ньютона считается бесконечной.
Эйнштейновская концепция учитывает ограниченность скорости света, ее постоянство в разных системах отсчета и говорит об относительности одновременности в теории и ненаблюдаемости этой относительности в эмпирии для индивидов, пока они не совпадут в одном месте и времени. Здесь утверждается инвариантность не временного, а 4-мерного интервала (ds)2=(ct)2-(dx)2-(dy)2-(dz)2, имеющего, в силу знака минус перед пространственными компонентами, псевдоэвклидовый характер. Различая эмпирию и теоретико-концептуальные построения, эйнштейновская позиция требует проведения интерпретации теории, привязки ее к эмпирически наблюдаемому материалу. Теория служит определенной интерпретацией наблюдаемого. Это – физическое время (пространство).
Гегель выводит на первый план тождество противоположных определений и одновременность в таком подходе есть единство абсолютного и относительного, а, следовательно, и превышение как одной, так и другой характеристики. Это экзистенциальное время (пространство), которое уже не требует отвлеченной интерпретации, а предполагает свое полное переживание.
Применительно к контекстуальному многообразию значений (в соответствии с п. 3 в последней таблице) одновременность выражается в нескольких формах. Во-первых, можно говорить об аналитической одновременности, отвечающей математическому времени Ньютона и содержащейся в классической, однозначной форме контекста. Графически это можно представить как прямую (линию имен), на которой расположено множество определенных терминологических значений А, В, С и т.д.:

                                      А              В                   С       
                                       ?|                |                     |                  ?                    ?     

линия имен

Значения А, В, С… вполне однозначны, они точечны и одновременны, т.е. участвуют в одном тексте. Аналитическая одновременность реализуется как в математическом рассуждении, в точной рациональной форме, так и в повседневных разговорах, где слова также имеют минимальный разброс значений, т.е. их семантический интервал практически стянут в точку. Одновременность такого вида абстрактно-абсолютна, вывод полностью определяется посылками (следовательно, содержится в них). Прошлое и будущее имеют здесь номинально - количественную природу.
Далее можно говорить о процессуальной одновременности, имеющей два уровня. Первый – эйнштейновский, относительный, характеризующийся формально-диалектической определенностью. Работа на нем завершает объективацию времени и пространства, формализации здесь не ограничиваются теорией относительности, но идут в поле постклассических вариаций, которое задано именно Эйнштейном. Второй уровень и есть собственно экзистенциальный, содержательно-диалектический (по Гегелю) или инверсионный. Теоретизации на нем всегда имеют вторичный характер, они не обладают первостепенной важностью для процесса понимания. Прошлое и будущее включены на этом уровне в настоящее как его моменты. Хронологически-линейное время опять оказывается номинативно-формальным, т.е. тем, чем оно является по сути. Еще раз убеждаемся, что это завершение мы уже имели в самом начале, в представлении математического времени, но оно еще не было должным образом понято.
Заключительную картину также представим графически, с помощью ортогональной системы «координат», образованной линиями имен и значений:

В траектории, представленной на рисунке, этап АВ соответствует рассуждению в бытовых и общепринятых значениях, ВС – переход к значению С, которое должно быть оговорено; СD – этап теоретизации (интерпретации); DEE – здесь включается наиболее нагруженный семантикой пустой термин Е; ЕG – переход (замыкание) от пустого термина к обыденному значению G.      
В термине Е происходит аналитический разрыв рассуждений, нарушающий их последовательную однозначность. Замыкание распространяется не только в правую сторону от Е, но и в левую, поскольку смысл текста не возникает как результат механического сложения отдельных его этапов и фрагментов, но достраивается и преобразуется, все время «вертясь» в сознании – не исчезая, не уменьшаясь каким-либо образом и не увеличиваясь, но оставаясь в становлении, в открытости, в новизне.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание