Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Рейсер С. Основы текстологииОГЛАВЛЕНИЕКонъектурыПо самым разнообразным причинам текст произведения нередко содержит в себе ошибки. Одни из них восходят к опискам самого писателя. В дальнейшем, так как они кажутся осмысленными (бессмысленные ошибки очевидны и интереса для исследователя не представляют) 1 и так как в следующих стадиях (машинистка, вычитчик издательства, корректор и т. д.) 2 угнетающе действует авторитет автора («у него так написано»), они остаются незамеченными или замеченными, но неисправленными. Другие ошибки возникают на следующих стадиях: иногда в процессе устного бытования и рукописной традиции, там, где произведение не сразу печатается (например, в памятниках «вольной», печати), иногда в процессе невнимательного надзора при превращении рукописи в печатный текст и т. д. Обязанность текстолога — восстановить, в меру возможного, исправный текст. Там, где для этого есть прямые возможности — сохранившаяся рукопись, авторизованные копии или корректуры, сделать это относительно нетрудно. Но сплошь и рядом никаких документальных материалов, которые позволили бы дать авторский текст, нет. В таком случае возникает право исследователя на догадку. Исправление дефектного текста или какой-нибудь его части при отсутствии необходимых документов (только на основании догадок) и называется конъектурой. Первое правило, которым должен при этом руководствоваться текстолог, — это осторожность. Увлекаться конъектурами было бы ошибочно. Они должны применяться лишь там, где текст явно дефектен, и лишь тогда, когда догадка исследователя имеет значительную правдоподобность. Правдоподобие же, естественно, возникает там, где предложенную конъектуру можно объяснить и доказать ее преимущество перед прежним текстом. При равноправности нескольких вариантов лучше оставлять текст без исправления, оговорив в примечаниях возможные замены. Практически следует помнить старинное правило: при наличии двух чтений вероятнее более трудное ( lectio dificilitor ) — упрощение возникает обычно в процессе бытования текста.
Конъектура стоит где-то между наукой («логическим умозаключением») и искусством и требует, чтобы текстолог как бы стал на место автора, проникнулся «его духом и манерой» 1 . Не следует без совершенно достаточных оснований заподозривать неисправность текста, и все сомнения в таком случае, следуя по аналогии со старым юридическим правилом, надо толковать в пользу невыправленного текста. Известный польский текстолог Конрад Гурский очень правильно заметил: «Лучше оставить ошибку автора, чем внести свою». «Осторожность, — читаем у Д. С. Лихачева, — более похвальна, чем смелость» 2 . Порой новонайденные материалы могут опровергнуть или подтвердить конъектуру исследователя. Чем осторожнее текстолог, тем реже ему придется признаваться в своей ошибке и отменять предложенное гипотетическое чтение. Широко известен случай, когда академик Ф. Корш заподозрил неверность одной из строк «Домика в Коломне» Пушкина: У нас его недавно стали знать... Контекст требовал не «знать», а «гнать». Эта конъектура и была предложена ученым: впоследствии обращение к автографу Пушкина подтвердило справедливость ее. Известны и другие аналогичные случаи с текстами Пушкина. Порой текст, дошедший до наших дней, кажется вполне логичным, но дотошный и изобретательный текстолог склонен видеть в нем некоторые изъяны. Ему кажется, что текст у писателя был лучше, чем тот, какой до нас дошел, — на этом зыбком основании иногда предлагается конъектура. Следует всячески воздерживаться от искушения исправлять и без того исправный текст, другими словами, улучшать его. Как бы соблазнительно ни было такое стремление, оно в основе своей порочно. Немецкий исследователь Г. Витковский формулирует основание для конъектирования так; конъектура нужна там, где есть «принудительные основания для исправления» 3 . Это совершенно правильно: текстолог имеет право исправлять лишь безусловные дефекты. Тексты новой литературы, где сплошь и рядом сохранились автографы, где нередко автор сам наблюдал за изданием своих произведений, разумеется, нуждаются в меньшем количестве конъектур, чем тексты древней литературы. Однако было бы неправильно, как предлагает Г. О. Винокур, считать, что в памятниках нового времени к конъектурам приходится прибегать «очень редко», что по сравнению с древними текстами «такой настойчивой необходимости в конъектурах быть не может» 1 .
Поучительно поэтому привести примеры разного рода конъектур в новой литературе. В четвертом издании Собрания сочинений В. И. Ленина в, казалось бы, хорошо изученной и тысячи раз перепечатывавшейся статье «Партийная организация и партийная литература» внимание редакции привлекли слова: «от вашей буржуазной публики, которая, требует от вас порнографии в рамках и картинах». Предпоследнее слово «в рамках» мало соответствует смыслу статьи. В новом издании сделана следующая оговорка: «В источнике, по-видимому, опечатка; по смыслу следовало бы «в романах». — Рей.» (т. XII, 1960, с. 103). Думается, что конъектура вполне обоснована и должна заменить неисправный текст. В «Ленинском сборнике» (т. XXIV, 1933, с. 63) один из ленинских текстов был предположительно расшифрован: «Рем(онт) поезда на зап(адном) фронте». В пятом издании Полного собрания сочинений В. И. Ленина дано гораздо более осмысленное чтение: «Ремонтные поезда на западном фронте» (т. XL , с. 343). Ранее (там же) печаталось: «16 дней отдать армии», вместо правильного: «1 ж(елезную) дор(огу) отдать армии» 2 . Б. Я. Бухштаб в стихотворении Некрасова «Стишки! стишки? давно ль и я был гений...» в строках: Того хандра, того жена зашибла, Тот сам колотит бедную жену, И спину гнет другой... А в старину? предложил третью строку, явно бессмысленную, читать так: И спину гнет дугой... Эта конъектура, отличная от печатающегося текста только на одну букву, может считаться бесспорной. Интереснейший текстологический казус встретился В. Э. Бограду при подготовке текста «Убежище Монрепо» Салтыкова-Щедрина. В главе « Finis Монрепо» («Отеч. зап.», 1879, №9) есть такие слова: «Разумеется, молчать — самое лучшее. Но как молчать, когда будни со всех сторон так и впиваются в вас? как молчать, ежели комнаты не топлены, ежели вы ежечасно рискуете остаться в положении человека, выброшенного на необитаемый остров, ежели самые жизненные удобства ежеминутно грозят сделаться для вас недоступными?» То же читаем в издании 1880 г., но в издании 1883 г. «будни» превратились в «булавки», более легкое чтение — «булавки впиваются». Это упрощение перешло в Полное собрание сочинений 1936 г. (т. XIII, с. 123), но новое издание Г 972 г. (т. XIII, с. 360) приняло «будни» — слово подсказанное всем текстом.
Вот еще несколько примеров. В рецензии на издание «Записок...» декабриста И.Д.Якушкина (1961) М. К. Азадовский обратил внимание на совершенную нелепость фразы о том, что силы К. П. Ивашевой (урожд. Ле-Дантю) были «потрясены ссылкой в Париж». Царское правительство в Париж, как известно, ссылать не могло, да едва ли бы такая ссылка могла для француженки быть особенно страшной; очевидна конъектура: «в Туринск». Именно в этот город Тобольской губернии и была отправлена Ивашева («Нов. мир», 1953, № 3. с.254). В дневниковой записи Л. Толстого 6 января 1857 г. читаем; «Я сказал про Белинского дуре Вяз(емской)» (Полн. собр. соч., т. 47. М., 1937, с. 109). Это прочтение резонно заподозрил В., Шкловский, предположивший конъектуру: «Вяземскому». О какой Вяземской пишет Толстой, понять невозможно, между тем о П. А. Вяземском речь идет в предыдущих записях — 18 и 28 декабря 1856 г. Главное же, что оборот «дуре» с существительным мужского рода вполне возможен: В. Шкловский указал, например, на письмо Пушкина: «Смирдин такая дура» (Шкловский В. Лев Толстой. М., «Мол. гвардия», 1964, с. 260). Кажется вполне обоснованной конъектура, недавно предложенная В. Г. Березиной: «Что же касается до (прозы) Жуковского — он является в ней совершенно учеником Карамзина» — это пропущенное слово надо читать в статье Белинского о Пушкине 1 . В статье Добролюбова «Забитые люди» («Современник», 1861, № 9) есть такие слова: «...самый обыкновенный читатель не затруднится отозваться, вовсе не с чужого голоса, — что, например, «Свои люди» Островского — бесцветны и не новы, «Первая любовь» Тургенева — пошлость, «Полемические красоты» Чернышевского — нахальны до неприличия и т. п.». Ни автограф, ни корректура этой части не сохранились. В посмертном издании сочинений Добролюбова, осуществленном Н. Г. Чернышевским в 1862 г. (т. III, стр. 575), вместо «Свои люди» напечатано «Свои собаки» (т. е. пьеса Островского «Свои собаки дерутся, чужая не приставай»). «Свои люди — сочтемся» напечатаны за одиннадцать лет до того и в контекст этих остро полемических строк Добролюбова не укладываются; «Первая любовь» Тургенева напечатана в 1860 г., «Полемические красоты» в № 6 и 7 «Современника» за тот же, 1861 г. На основании этих ли или каких-то других соображений (может быть, просто помня, что Добролюбов высказывал недовольство этой опечаткой — она возникает естественно — хорошо знакомое легко заменяет мало знакомое и, значит, более трудное), но Чернышевский восстановил текст Добролюбова. Так и печатается с тех пор этот исправленный текст — конъектура Чернышевского совершенно оправдана (см.: Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти т., т. 7,1963, с. 265 — 575).
С текстом писателя надо обращаться предельно осторожно. Не надо слишком часто заподозривать писателя в том, что он, ошибся и что его надо исправить или по крайней мере оговорить его ошибку. Поэтому некоторые из предложенных недавно конъектур неприемлемы. У Тургенева в «Стук... стук... стук!..» в описании наружности Теглева (гл. 2), между прочим, сказано: «На левом глазу века поднималась меньше, чем на правом». По этому поводу С. Е. Шаталов пишет: «Почему Тургенев перевел веко в женский род? Следовало бы исправить при подготовке нового издания» 1 Но дело в том, что «века» — равноправная для XIX в. форма. С. Е. Шаталов предлагает поправку, не справившись со словарями 2 и забывая тексты Тургенева (ср. во «Льгове»: «под каждую веку мне по горошинке положили»). В рецензии Ф. Дубровской на издание стихотворений Э. Багрицкого в Малой серии «Библиотеки поэта» (1940) 3 были отмечены два места в «Думе про Опанаса». В пятой главе поэмы вместо Гибель Приднестровью было напечатано: Гибель Приднепровью Ошибка отмечена совершенно справедливо: правильное чтение очевидно из содержания поэмы. Далее рецензент предлагал исправить следующее место из главы второй. Вместо обычно принятого: Револьвер висит на цепке От паникадила
якобы нужно: Револьвер висит на цепке От кадила. Предлагая такое чтение, рецензент прежде всего не заметил, что уменьшением строки на два слога разрушается ритм и трехстопный хорей превращается в двустопный. Рецензента подвела эрудиция. По существу Ф. Дубровская совершенно права: цепочка — принадлежность именно кадила — сосуда, в котором во время богослужения курятся благовония. Паникадило же — большая церковная люстра со свечами или подсвечник. Цепочки («цепки») паникадило не имеет; в крайнем случае есть цепь, на которой оно подвешено, но эту цепь использовать для револьвера немыслимо, а цепочку от кадила вполне возможно. Тем не менее у нас нет никакого права исправлять этот текст, хотя бы он и изобличал Багрицкого в нетвердом знании предметов православного культа 1 . Если текстолог должен быть предельно осторожен, он не может тем не менее превращаться в писаря, бесстрастно фиксирующего тот или иной, хотя бы и последний, текст; его задача — дать текст осмысленный. Это положение можно проиллюстрировать следующим примером. В «вольной» поэзии известно стихотворение «революционного попутчика», популярного в свое время поэта А. Л. Боровиковского (1844 — 1905) «К судьям». Оно было написано в марте 1877 г. в связи с так называемым процессом «50», в котором Боровиковский выступал в качестве защитника. В стихотворении воспевался революционный подвиг народницы Лидии.Николаевны Фигнер (сестры Веры Фигнер) — ее хождение в народ. Стихотворение впервые было напечатано в 1877 г. почти одновременно в лавровском «непериодическом обозрении» «Вперед» (Цюрих — Лондон) и в брошюре М. Л. Драгоманова «Детоубийство, совершаемое русским правительством...» (Женева). Вторая строфа этого стихотворения звучала в обоих изданиях так: Крестьянские вериги вместо платья Одев, и сняв Преступно башмаки, Я шла туда, где стонут наши братья, Где вечный труд и бедняки...
В не вышедшем из печати вследствие разгрома полицией таганрогской подпольной типографии сборнике «Отголоски революции» (1886) первая строка приведенной строфы читалась: Крестьянскую дерюгу вместо платья... Этот текст (совершенно независимо от этого сборника, тогда еще неизвестного) и был много лет спустя предложен В. Е. Евгеньевым-Максимовым («Некрасов в кругу современников». Л., Гослитиздат, 1938, с. 263) и на основании этого сборника мною («Вольная русская поэзия второй половины XIX века». Л., «Советский писатель», 1.959, с. 275). Конъектура кажется вполне естественной и правомерной: текст публикаций П. Л. Лаврова и М. П. Драгоманова бессмыслен. Одевать (т. е. надевать) «крестьянские вериги» вместо платья невозможно — одно другое не заменяет. Мы знаем подвижнические вериги, но что такое крестьянские вериги, непонятно. Слово «вериги» имеет только один, строго определенный смысл и никаких двусмысленностей не допускает. Между тем в хранящемся в Пушкинском доме и недавно введенном в научный оборот автографе этого стихотворения четко написано: «крестьянские вериги» 1 . Обнаруживший этот автограф Е. Г. Бушканец считает этой находкой вопрос решенным и предлагает соответственно «уточнить» текст 2 . С таким механическим решением согласиться невозможно. Вероятнее всего, что перед нами описка — замена нужного по смыслу слова ритмически эквивалентным. Во всяком случае, превращать вполне осмысленную строку в бессмысленную, из пиетета к автографу частного, написанного «ночью» и, как пишет Боровиковский, «совсем бездельного» письма, было бы неосторожно. Конъектуры должны вводиться в основной текст в редакторских скобках, или, во всяком случае, оговариваться в примечаниях. Не бесспорные конъектуры следует не вводить в текст, а лучше указывать в примечаниях. Так, в главе 2 (раздел «В тайной канцелярии») «Записок» М. Л. Михайлова о с.-петербургском обер-полицмейстере И. В. Анненкове в печатном тексте читаем: «брат апокалиптического критика». Такое наименование к П. В. Анненкову явно не подходит, и А. А. Шилов в издании «Записок» (Пг., 1922, с. 58) высказал предположение, что в неизвестном нам автографе стояло «апоплексического» — Анненков был очень толст. Однако ни А. А. Шилов, ни Г. Ф. Коган (Сочинения, т. 3, 1958, с. 493 и 705) справедливо не ввели эту недостаточно аргументированную конъектуру в текст, а ограничились примечаниями 1 .
Так, иногда в результате опечатки или плохого чтения рукописи или корректуры возникают фамилии несуществующих лиц. В издании: Жихарев С. П. Записки современника с 1805 по 1819 г. (СПб., 1859) появился «парнасский Люстих». В издании « Academia (1934) он был повторен и попал в алфавитный указатель имен. Б. М. Эйхенбаум в издании Академии наук СССР (1955, с. 121 и 712) обратил внимание на то, что в первопечатном тексте «Москвитянина» это слово напечатано с маленькой буквы. Не слишком трудно было выяснить, что оно значит по-немецки — шут, затейник. Бывают случаи, когда текст в чем-то неисправен и настоятельно требует конъектирования, но подходящая конъектура не подыскивается. Стих 300 поэмы Некрасова «Саша» читается: Синих морей и подводных мостов... Что такое «подводные» мосты, непонятно. Напрашивающаяся конъектура «надводных» невозможна — в двух автографах, в корректуре и во всех авторизованных прижизненных изданиях «подводных» — описка поэта остается неисправленной. В «Гамлете Щигровского уезда» рассказывается, как сановник посмотрел на бороду князя Козельского «с негодованием, доходившим до голода». Этот текст был напечатан в «Современнике» (1849, № 2) и потом еще восемь раз перепечатывался при жизни Тургенева; особенно следует обратить внимание на издание 1880 г., в которое автор внес не менее 175 исправлений. Беловая рукопись не сохранилась. В черновой (Гос. публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина) — то же чтение. В академическом издании Тургенева (т. IV, 1963, с. 276) сохранено без оговорок такое же чтение. Ошибки такого рода возникают из какой-то описки автора, когда рука не успевает зафиксировать мысль полностью: скорее всего перед нами фрагмент фразы с какими-то пропущенными словами. С конъектурой не следует смешивать исправление некоторых ошибок писателя. Так, в «Подростке» Достоевского одно из действующих лиц именуется в первой и во второй частях Дарья Онисимовна, а в третьей — Настасья Егоровна. Текстологу следует унифицировать и дать в романе единое имя: в данном случае, кажется, естественнее выбрать первое. В примечаниях ошибку писателя надо, разумеется, оговорить. Точно так же текстолог должен устранить ошибку Чернышевского в повести «Алферьев», где Прасковья Филипповна (глава II, 2) далее в тексте именуется Софьей Филипповной — вероятно, здесь надо выбрать более частое, второе имя. В «Прологе» Илатонцев в части первой называется Николаем Андреевичем (или Петровичем), а во второй- — Виктором Львовичем (или Борисовичем). Его дочь Надежда Николаевна, а потом Викторовна. А. П. Скафтымов, вполне обоснованно, упорядочил этот текст (Полн. собр. соч., т. XIII, 1949, с. 910 — 911).
В «Отце Сергии» Толстого отец Сергий после эпизода с Марьей «прошел в келью, снял мужицкое платье, оделся, взял ножницы, обстриг волосы и вышел по тропинке» (Полн. собр. соч., т.31,1954,с. 37). Но, расставаясь с монашеской жизнью, отец Сергий, надо полагать, не снял, а надел мужицкое платье, а до того был в монашеском. Точно так же не следует относить к конъектурам подлежащие исправлению, часто встречающиеся «осмысления» текста, иногда типа народной этимологии, иногда стремящиеся «революционизировать» текст. Осмыслением первого типа может служить «исправление» в списках стихотворно-прозаического письма Пушкина к В. Л. Пушкину от 28 (?) декабря 1816 г.: Шолье Андреевич конечно Меня забыл давным давно... на «Илья Андреевич». Имя французского поэта — де Шолье (1636 — 1720), с которым поэт сравнил П. А. Вяземского, было непонятным, и возник «понятный» Илья 1 . Типичная «революционизация» текста — в ряде списков пушкинской оды «Вольность», в которой порою находим: И рабство падшее и падшего царя... Читатель «исправлял» Пушкина.
Ваш комментарий о книге |
|
