Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Комментарии (1)

Шестопал Е. Б. Политическая психология

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ 1. ПРЕДМЕТ, МЕТОДОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Глава 1. Политическая психология и другие науки

Начиная изучение политической психологии естественно задаться вопросом о ее дисциплинарной принадлежности, о том, какое место она занимает среди смежных научных дисциплин, что заимствует у них, чем их обогащает. Как уже отмечалось ранее, политическая психология складывалась как междисциплинарная область, получившая от материнских дисциплин многое из научного инструментария, теоретических установок и общенаучных подходов. Приобретя самостоятельность и институциональное оформление, она по-прежнему сохраняет с этими дисциплинами методологические и теоретические связи и решает ряд общих задач. Наиболее тесные связи прослеживаются между политической психологией и политологией, политической психологией и психологией. При этом ряд других дисциплин (социология, география, лингвистика, этнология и др.) с политической психологией тесно соприкасаются, в том числе в вопросах исследования политических аспектов их предметов. В данной главе более подробно проанализирована связь политической психологии с материнскими дисциплинами и бегло отмечен вклад других наук в развитие политико-психологического знания.
1.1. Место политической психологии среди политических наук. Исторический контекст

В последнее время профессиональное сообщество политологов стало все чаще обращаться к размышлениям о состоянии своей науки, уровне ее зрелости и вызовах, которые бросает ей реальная политика1; одним из наиболее серьезных из них стал распад СССР и трансформация политических систем в России и Восточной Европе. Политическая наука не смогла не только предсказать этих глобальных по своему масштабу политических явлений, но и выработать адекватные модели объяснения текущих политических процессов. Попытки использовать уже имеющиеся трактовки процессов становления и функционирования демократических систем наталкиваются на весьма серьезные трудности, что сделало весьма острой проблему соотношения универсальности и национальной специфики в развитии политической науки2.
Несмотря на то, что эта проблема, конечно касается любой страны, в современной России она приобрела особую остроту. Профессиональные политологи в России оказались в чрезвычайно сложной ситуации: чтобы дать адекватную трактовку начавшихся изменений реальной политики, — им пришлось на ходу перестраивать свои методологические и теоретические схемы. Наследство советского периода не было однозначным. С одной стороны, политология уже прошла немалый путь развития, проложенный патриархами отечественной политологии с начала 60-х гг. Тот факт, что в Советском Союзе в этот период уже была основана Советская Ассоциация политических наук (САПН), ставшая одной из первых крупных ассоциаций, участвовавшей в становлении мирового политологического сообщества в лице International Political Science Association (IPSА), свидетельствует о том, что накопление знаний в этой области началось достаточно давно. С другой стороны, даже само название дисциплины в перечне предметов, преподаваемых в высшей школе, — отсутствовало. Политология развивалась в рамках истории, теории государства и права, философии и «научного коммунизма». Серьезным толчком к утверждению политологии как самостоятельной науки стал Всемирный конгресс IPSA, проведенный в Москве в 1979 г. Этим событием отечественные политологи во многом обязаны Г.Х. Шахназарову, бывшему в тот момент Президентом Советской ассоциации политических наук (САПН) и вице-президентом IPSA и добившемуся проведения Конгресса в Москве на высшем политическом уровне.
Многие трудности развития политологии в СССР, а затем и в России имеют свою национальную специфику, неприсущую другим национальным школам. Главным препятствием, безусловно, было догматизированное марксистское учение, которое препятствовало выходу политической науки за рамки «единственно верного учения» столетней давности. Но были и другие барьеры. Так, в советский период не только политология, но и социология, и другие науки с трудом преодолевали сопротивление со стороны более старых дисциплин (прежде всего философии, права, истории), которые не позволяли в полную силу организовать исследования реальных процессов на эмпирическом материале.
Невозможность проводить исследование политических процессов и институтов в собственной стране вынудила советских исследователей обратиться к изучению зарубежного опыта. Уже в 60-е гг. были созданы крупные исследовательские центры в рамках Академии наук и кафедры в университетах, задачей которых стало исследование международных, региональных и национальных моделей политического и социального развития. Большую роль в становлении политической науки сыграли Институт США и Канады, Институт Латинской Америки, Институт востоковедения, Институт Африки, Институт Международного рабочего движения, ИМЭМО, Институт общественных наук и др.3 В 60 — 90-е гг. были изданы сотни серьезных монографий, десятки тысяч журнальных статей, заложивших фундамент российской политической науки. В эти годы сформировался корпус исследователей и преподавателей, многие из которых активно работают в политической науке и по сей день.
Серьезный вклад в развитие российской политологии внесли и те исследователи, которые изучали (в пределах возможного) отечественные политические реалии в рамках философии, социологии, права, психологии, географии, экономики и других гуманитарных наук, избегая называть себя при этом политологами. Политическая наука, получившая формальное признание после проведения Всемирного конгресса IPSA в Москве в 1979 г., была, однако, лишена официального статуса вплоть до 1989 г., когда были созданы первые ученые советы, принимавшие к защите диссертации на соискание ученой степени кандидата и доктора политических наук4.
Распад СССР и трансформация политической системы в новой России привели к резко возросшему спросу на политологические исследования. Политическая наука вошла в число обязательных предметов, изучаемых в высшей школе. Возникла острая проблема переобучения старых преподавательских кадров, воспитанных в духе марксизма-ленинизма, и оснащения их современным научным и педагогическим инструментарием. Сразу заметим, что до сих пор эта задача полностью не решена. Преподавательский корпус в высших учебных заведениях составляют весьма немолодые (средний возраст около 60 лет) люди. Младшее поколение неохотно идет на эту работу в силу ее низкого статуса и мизерной оплаты труда.
Не менее сложные проблемы решают политологи, работающие в исследовательских институтах Академии наук. Недостаточное финансирование этих институтов явилось причиной того, что практически все они находятся на грани выживания. Необходимость совмещать два-три места работы, просто для того, чтобы выжить, накладывает отпечаток на качество исследований. Сегодня практически ни одно исследовательское учреждение не способно проводить крупномасштабные, и тем более дорогостоящие, исследования. Очень мала государственная поддержка издания научной литературы.
Одновременно в конце 80-х — начале 90-х гг. политология переживает невероятный бум и становится самой модной из гуманитарных профессий. Это связано и с переосмыслением собственной политической истории, которую к настоящему моменту переписали и будут переписывать еще не один раз, и с бурным развитием эмпирической политической науки, прежде всего исследованиями электорального поведения и политических элит, и с освоением политической публицистики — сейчас каждый второй журналист, подписывая свои статьи, гордо добавляет к фамилии титул политолога. Приход в политическую науку большого числа неофитов, не получивших серьезного образования и подменяющих глубокие исследования банальными рассуждениями и фантастическими прогнозами, привели к быстрой дискредитации политологии в глазах общества. Среди политологов имеет хождение и такая точка зрения, что это неизбежные болезни роста и, переболев ими, политическая наука обретет достойное место среди других наук.
Анализируя состояние политической науки в посткоммунистической России, можно выделить два важнейших аспекта: состояние политологии как научной и учебной дисциплины и состояние профессионального сообщества — как в его институциональном, так и в чисто человеческом измерении.

Что и как изучают российские политологи?

Предмет исследования. Начнем с того, что вопрос о предмете политической науки находится в центре внимания исследователей и преподавателей политологии. Дискуссии на эту тему очень активно ведутся в российской политологии. Так, один из известных политологов, главный редактор журнала «Полис» в тот период И. Пантин5 выделяет четыре области политологического знания, наиболее активно осваивавшихся в последние годы, в частности в публикациях этого ведущего академического издания: 1) исследования демократии и переходного периода, 2) динамика политических установок в современной России, 3) компаративные исследования и 4) философия политики.
Действительно, в первые постсоветские годы в отечественной политологии резко возрос интерес к западным работам. В эти годы шло освоение западных моделей политического процесса, отражающих опыт развитых либеральных демократий. Перевод и публикация работ С. Хантингтона, С. Липсета, Р. Инглхарта, Ф. Шмиттера, X. Линца и других исследователей и их осмысление с точки зрения соответствия российским процессам стали центром многих дискуссий. При этом вопрос о возможности и желательности переноса на российскую почву практики западных демократий и тех теоретических моделей, которые этот процесс описывают, во многом стал водоразделом между разными школами в российской политологии, в том числе и в оценке уровня развития отечественной политической науки.
При этом политологи как бы делятся на два лагеря. Одни из них — назовем их условно «западниками», исходят из безнадежного отставания российской политологии от современных зарубежных, прежде всего европейских и американских, разработок, как в силу традиционной неразвитости этой науки в России, так и (особенно) в силу торможения ее марксистским догматизмом. Сторонники «западнического» подхода полагают, что российская политология должна как можно скорее преодолеть это отставание, применяя западный опыт анализа, западные методологии исследований и конкретные теоретические модели к российской политической жизни.
Другая группа политологов — так же условно назовем их «почвенниками», исходит из принципиальной неприложимости западных политологических концепций и теоретических схем к России, которую, как известно, «аршином общим не измерить». Эта тенденция находит отражение не только в пренебрежении к западному опыту развития политической науки (впрочем, и к восточному тоже), но и в отказе от эмпирического исследования текущего политического процесса, в замене его философско-историческими схемами, оперирующими многовековыми цивилизационными циклами.
В действительности эти два подхода не так уж полярны, как может показаться. В своих крайних проявлениях они выражают характерную для нашего сообщества прежнюю «невротическую» установку, за которой скрывается неуверенность при сравнении себя с другими. В данном случае эти комплексы мешают осознать, что на Деле речь идет о соотношении универсальности и самобытности гуманитарного знания вообще и политического — в частности.
Вопреки давней традиции доминирования философско-теоретического типа исследований над эмпирическим в российском обществоведении в современной политологии все более выраженным становится стремление изучать массовые политические настроения, политические ценности и электоральные ожидания. Мобилизация населения в начале 90-х гг., проведение выборов на всех уровнях власти (национальном, региональном и местном) привели к росту работ в области политической социологии и психологии, созданных чаще не в рамках академических институтов и университетов, а в получивших развитие частных исследовательских центрах, занимающихся политическим консультированием, и различных центрах принятия решений.
Сегодня в российской политической науке ощущается большой (и пока неудовлетворенный) спрос на разработку policy problems, которые в соответствии с отечественной терминологией относятся к разряду прикладных областей политической науки6. Это объясняется запросами различных государственных и партийных центров принятия решений, и (особенно) разработкой избирательных технологий, эффективных в условиях российской политической практики, что обусловило развитие и таких прикладных субдисциплин, как политическое консультирование и политические коммуникации. Хотя имеются примеры привлечения зарубежных консультантов для проведения выборов7, большая часть технологий была разработана на основе российского опыта, нередко методом проб и ошибок, а не путем применения заимствованных моделей.
Понимание предмета политической науки российскими и западными политологами (при всем разнообразии подходов) характеризуется некоторыми существенными различиями. Например, авторы книги «Новые направления политической науки»8 наиболее важными для политологии проблемами считают следующие:

институционализм (как старый, так и новый);
поведенческая революция;
сравнительная политология;
международные отношения;
политическое управление;
политическая экономия;
методология исследований.

Конечно, список крупных политологических проблем значительно шире и меняется в зависимости от видения того или иного автора. Но бросается в глаза то, что эти темы укрупнены, предлагаются не только для исследования, но и для преподавания как квинтэссенция политологической премудрости.
Мне довелось опрашивать участников общероссийской конференции по преподаванию политологии. Наши респонденты — преподаватели политологии из самых разных вузов России — предложили значительно более детальный список проблем, входящих в предмет их научного интереса9:

история политических учений;
история международных отношений;
методология;
психология политики;
социология политики;
сравнительная политология;
теория политики;
философия политики.

Как видим, проблематика, интересующая российских политологов, больше привязана к субдисциплинарным рамкам и более стандартизирована, особенно в учебных курсах. Название ряда разделов совпадает с их зарубежными аналогами, но их содержание весьма различно.
Степень разработанности многих научных проблем, в том числе и перечисленных, в российской и западной политологии, трудно сравнивать в качественном отношении, хотя во многих направлениях российская политология развивается вполне успешно. Но сравнение количественное (по числу издаваемых монографий, специализированных журналов) явно не в пользу российских ученых, а следовательно, и проработка тех или иных проблем, степень «взрыхленности» почвы, на которой произрастают плоды науки, — просто несопоставимы. Многие западные труды поражают именно детальностью анализа и объемом эмпирических подробностей в теоретической ткани политической науки. Российские политологи традиционно предпочитают обозревать политические процессы с высоты птичьего полета, откуда, понятно, многие детали просто не видны.
Говоря о предмете исследования политической науки, следует отметить еще одну особенность современной российской политологии: она очень резко «отвернулась» от внешнего мира. Среди многих разделов политологии прежних лет исследования международных отношений, регионалистика отличались хорошим уровнем. Специалисты, работавшие в этих субдисциплинах, были нередко признаны не только в России, но и за рубежом. Сейчас, хотя многие из этих специалистов и даже целые институты продолжают свою работу, их деятельность пользуется намного меньшим вниманием, а сами они, за редкими исключениями, не востребованы. Эти процессы имеют негативные последствия не только для данной политологической субдисцплины, но и для политической науки в целом. Российское видение внутриполитических процессов приобретает искаженную оптику, страдает провинционализмом.
Методология. Начиная с 50-х гг. политология в мире стала по преимуществу эмпирической наукой. В России также наметился определенный прогресс в этом направлении, но и по сей день для многих политическая наука — это скорее искусство. Политологов, владеющих методами сбора и обработки эмпирических данных, у нас все еще немного, хотя в необходимости развития политической социологии, психологии, географии, похоже, сегодня уже мало кто сомневается10. Несмотря на значительные успехи, отечественная политология пока не часто прибегает к сравнительному методу.
Говоря о методологии, понимаемой как общая теория, следует признать, что такой общей методологии нет ни на Западе, ни в России. Но если западные исследователи, особенно позитивистски ориентированные, осознанно используют эклектические идеи, то эклектизм отечественной методологической базы можно назвать, скорее, неосознанным. После того как марксизм перестал быть доминирующей теорией, выявить реальные методологические основания того или иного исследования бывает чрезвычайно непросто. Рефлексия в отношении методологии встречается редко, а те или иные взгляды проводятся с некой стыдливостью.
Отсутствие методологической рефлексии и саморефлексии в среде отечественных политологов вообще достаточно распространенное явление. Это, пожалуй, одна из наиболее заметных характеристик нашего научного сообщества.
Похоже, мы не только не используем мировой опыт развития политической науки, но и забываем свой собственный опыт накопления профессионализма в области политических наук, предполагавший, что политолог должен писать статьи и книги, участвовать в конференциях, повышать свой уровень на стажировках — в том числе и за рубежом. Сейчас конференции немногочисленны, и связь центра и регионов чуть теплится, причем регионы винят в этом Москву. Журналов для профессиональной коммуникации чрезвычайно мало, да и авторы пишут в них «из любви к искусству», так как их научное творчество никак не поощряется ни журналами, ни университетами. Международные обмены стали более свободными, но не слишком многочисленными по причинам финансовой несостоятельности и недостаточной языковой подготовки наших политологов (по данным Минвуза, только 5% преподавателей политологии свободно владеют иностранными языками). Так что с интеграцией в мировое политологическое сообщество пока придется подождать. Примерно так же обстоит дело с владением компьютером. Причины все те же: страшная бедность и отсутствие воображения.
Другая группа факторов, мешающих развитию политической науки, относится к сфере самой науки: ее молодость явилась причиной того, что в политологии не сложились пока серьезные профессиональные стандарты качества — прежде всего применительно к подготовке студентов и аспирантов, а также к уровню кандидатских и докторских диссертаций. Новые руководители российского государства, которые решают вопросы финансирования науки и высшей школы, мало продвинулись в понимании того, что политология — это сложная профессиональная деятельность, которой должны заниматься специально обученные люди.
Не удивительно, что в этих условиях наше сообщество плохо себя осознает. Многие из тех, кто профессионально занимается политологией (преподаватели, аналитики, исследователи, эксперты-практики, политические журналисты), не идентифицируют себя со своим профессиональным сообществом. Для того чтобы политология развивалась как профессия, очевидно, надо продумать формы поддержки друг друга и той среды, в которой они могут состояться как специалисты, передав впоследствии эстафету следующему поколению.
Но эту довольно мрачную картину развития политологического сообщества в России следует дополнить некоторыми обнадеживающими приметами времени. Среди факторов, которые способствуют не только выживанию, но и быстрому продвижению политологии, следует назвать наличие определенной институциональной базы, традиции, наличие в России довольно большого количества высококвалифицированных и образованных политологов. Хотя среди ученых старшего поколения, особенно преподавателей политологии, еще немало людей с догматическим менталитетом, не следует преувеличивать их роль в сообществе. Молодое поколение политологов, получившее образование в новых условиях, знакомое с достижениями мировой науки, быстро овладевающее современными методами исследования и преподавания, является залогом лучшего будущего нашей науки.
Сейчас создано новое поколение учебников, проведено немало серьезных исследований, проводятся летние и зимние школы для подготовки молодых профессионалов, налаживаются новые формы финансирования исследований через государственные и частные фонды — это позволяет сказать, что политология начинает подыматься на ноги, а сообщество политологов восстанавливается как нормальный социальный организм, предусматривающий обмен идеями, дискуссии, строгие стандарты научного труда.
Этот краткий обзор дает представление о том, на каком фоне и в рамках каких условий развивается одна из политологических субдисциплин — политическая психология.

Политическая психология — раздел политологии

Политическая психология почти сразу была признана перспективной областью исследования в мировой политической науке. Да и в отечественной литературе, несмотря на идеологические табу, первые разработки появились еще в годы хрущевской «оттепели» (вторая половина 50-х гг.), хотя ее официальное признание как составной части политической науки состоялось лишь в 90-е гг. — годы перестройки.
Политическая наука проявила всемерную заинтересованность прежде всего в разработке таких проблем, которые связаны с субъективной стороной политического процесса и имеют прямое отношение к области политической психологии: ценности политических культур, настроения и ожидания избирателей, психологические особенности политического лидерства и элит, особенности национального характера разных народов и этнических групп, причины возникновения и разрешения политических конфликтов, формирование имиджа политических деятелей и др.

1.2. Политическая психология и другие смежные дисциплины

В отличие от политологии в психологической науке отношение к политической психологии складывалось несколько иначе. На одном круглом столе, проходившем в середине 90-х гг. и посвященном проблемам политической психологии, ведущие российские психологи сравнили эту науку с ребенком. Возможно, такая ассоциация возникла благодаря месту действия (круглый стол проходил в Российской Академии образования) или действительно юному возрасту самой науки. Но любопытно, что одни ученые называли этого «ребенка» законнорожденным, но трудным, другие — поздним и переношенным, третьи утверждали, что и на свет-то этот «ребенок» появился лишь в результате кесарева сечения да еще от неизвестного отца11.
Такой насмешливо-покровительственный тон представителей психологии — второй материнской науки политической психологии — в отношении области, о появлении которой они узнали не столь давно, понятен: слишком много ожиданий, которые могут и не оправдаться. Добавим, что и социальная психология, и социология, и политология, уже испытав на себе эйфорию больших надежд, которые возлагало на них общество, заняли более скромную, чем ожидалось, нишу среди своих собратьев по цеху.
Тот факт, что один из «родителей» не заметил появления своего «отпрыска», не вызывает удивления. Психологи и социологи в нашей стране не очень-то интересовались в советские времена политикой как объектом изучения; точно так же отечественные историки не слышали до последнего времени о таком разделе политической психологии, как психоистория12. Причиной такого дистанцирования от политики в нашей стране была... сама политика, а точнее, страх перед официальной политической машиной, вполне понятный в недавнем историческом контексте.
При этом в недрах психологической науки зрел интерес к политико-психологической проблематике.
Психологи, особенно социальные, не могли не заметить, что процесс социализации в современном обществе происходит под серьезным влиянием политических факторов. Это относится и к социальному взрослению в целом, и особенно к его политической разновидности — процессу политической социализации13.
Исследователи структуры сознания (В.Ф. Петренко, О.В. Митина) обратили внимание на особенности семантического пространства политического сознания14.
Наиболее близкими к политической психологии оказались проблемы массового поведения и сознания. Так, знаковыми работами отечественных политических психологов — выходцев из психологической науки стали исследования, посвященные массовым политическим настроениям и чувствам (работы Д.В. Ольшанского), групповым и социетальным феноменам политического поведения (работы Г.Г. Дилигенского), психологии разрешения конфликтов и ведения переговоров (работы М.М. Лебедевой). Наряду с массовидными формами политического сознания внимание психологов, естественно, привлекли и индивидуальные политико-псхологические феномены. Так, появились работы в области психологии политического лидерства (работы Е.В. Егоровой-Гантман). Психоанализ, который приобрел чрезвычайную популярность в России 90-х гг. был представлен не только переводными публикациями вроде классического труда 3. Фрейда и У. Буллита о Вудро Вильсоне15, или работой Т. Адорно16 об авторитарной личности, но и отечественными исследованиями личностей политиков — от В. Ленина и, И. Сталина до Путина и Жириновского17. Эти ученые привнесли в политическую психологию тонкий психологический инструментарий и внимание к человеческому компоненту сложных политических феноменов.
Следует особо отметить трудности, с которыми столкнулись профессиональные психологи, соприкоснувшиеся с политической реальностью в постсоветский период. Эти трудности, связанные прежде всего с прикладными проблемами, рассмотрены Л.Я. Гозманом18: характер работы психолога в политике, отличающийся от консультативной работы с обычными гражданами; невозможность использования им привычных психотерапевтических приемов, стандартных диагностических методов; трудности установления доверительных отношений с клиентом-политиком и его командой и др. Добавим к этому перечню и урон, нанесенный профессиональной политической психологии малограмотными «имиджмейкерами», и политтехнологами, которые «приватизировали» эту сферу деятельности и придали ей манипуляторский характер.
Не меньше сложностей возникает и у политических психологов, ориентированных на исследовательскую, а не консультативную практику. Методики, разработанные для анализа неполитических форм поведения, не всегда подходят для изучения политической деятельности.
Можно сформулировать вопрос так: что, как и насколько точно мы измеряем? Здесь есть немало вопросов, которые заслуживают профессионального обсуждения.
1. Итак, прежде всего, что же мы измеряем, когда просим респондентов назвать «характеристики, присущие политику X»? О чем мы спрашиваем, задавая такой вопрос? Не говоря о вопросах типа: «Если бы выборы были завтра, за кого бы вы проголосовали и почему?» Какой ответ мы рассчитываем получить, какие теоретические гипотезы определяют выбор данной методики?
Первая проблема в том, чтобы определить, что является объектом исследования — личностные характеристики политических деятелей или массовые установки граждан на этих политиков. В первом случае оценки граждан — это пусть и отраженные, но вполне реальные характеристики политиков, причем особенно ценные тем, что они получены на дистанции, без непосредственного контакта с политическим деятелем19. Здесь можно спорить о том, насколько это отражение верно, какие поправки следует внести, но в этом случае мы должны строить исследовательскую стратегию исходя из признания того, что нас интересуют реальные, а не виртуальные В. Путин, А. Чубайс, А. Березовский, М. Касьянов и т.д.
Во втором случае объектом исследования являются не политики, а их образы в сознании граждан, и интересуют нас именно граждане, а не политики. Образы политиков, их качества, оцениваемые респондентами, дают нам материал, в первую очередь характеризующий самих отвечающих, их систему ценностей. Здесь вопрос о том, насколько точно ответы респондентов соответствуют реальной личности политика, можно вынести за скобки — здесь любой ответ ценен сам по себе, так как характеризует скорее желаемый образ политика, идеальный прототип, порожденный чаще неудовлетворенными потребностями граждан, чем реальной личностью политика. Имя же того или иного политика, который выбран для оценки, — это не более чем стимул, активизирующий воображение респондента, своего рода тестовый материал.
Еще одна проблема возникает при получении сравнительных данных не по одному, а по нескольким политикам. В этом случае исследователь должен найти основание для сравнения, для создания типологии. Когда мы смотрим на рейтинги, возникает тот же самый вопрос: являются ли они на самом деле агрегированными, усредненными оценками политиков.
Второй вопрос касается интерпретации полученных результатов. Что они означают? Например, если объектом исследования являются сами политики, то политиков требуется «разложить по полочкам»: вот эти политики, скажем, хорошие, а эти не очень; у этих есть шансы, а у этих нет. Но когда мы это делаем, получается, что один политик у нас умный, другой — честный, третий — сильный, четвертый — хозяйственный, пятый — хорош собой. Возникает вопрос, как эти характеристики соотнести между собой, каков вес каждой характеристики в процессе их восприятия, какова структура личности каждого из этих политиков? Как, на основании чего избиратель выбирает, что для него важнее: хозяйственность, компетентность или мужество и честность? Или в отличие от политических психологов и социологов граждане легко составляют «фоторобот» своих избранников: нос одного приставляют к ушам другого и игнорируют недостатки, которые сами же и отметили?
Как только мы начинаем обрабатывать большие массивы количественной информации, тут же возникает и вопрос о «норме» — как индивидуальной для данного политика, так и о средних значениях «температуры по палате». Если в странах с более стабильными политическими системами понятно, что положительные или отрицательные сдвиги, как правило, связаны с действиями самого политика, то в российских условиях они могут быть вызваны как причинами, связанным с действием лично политика (президент вовремя не вернулся из отпуска), так и ситуативными факторами (взрыв на подлодке, обостривший восприятие граждан). Неясно и то, как краткосрочные факторы, влияющие на оценку мэра Москвы Ю. Лужкова или президента России В. Путина (скажем, пожар на Останкинской телебашне), соотносятся с долгосрочными факторами, например с архетипами нашей политической культуры.
Иными словами, если мы оцениваем, скажем, генерала А. Лебедя и выявляем, что респонденты отметили его мужественность, честность, внешнюю импозантность и роскошный бас, то это приближает его к некоему традиционному представлению русских об идеальном политике, а значит, это оценивается обществом со знаком «плюс». Но тогда непонятно, почему эти его качества вызывали в 1996 г. более теплые чувства, чем в 2000 г., вроде бы тембр голоса генерала за это время не изменился, а суммарные оценки этого политика снизились.
В литературе не удается найти ответ и на вопрос о том, каковы совокупность и композиция личностных характеристик эффективного политика в отличие от его менее удачливого собрата. Речь идет о некоем джентльменском наборе качеств, без которого политику заказан «вход на Олимп». Например, в статье С.Г. Климовой и Т.В. Якушевой20 говорится о том, что сейчас честность и нравственность политиков не так уж востребованы, как принято думать. Значит, вроде бы в архетипе нашего сознания есть предписание, чтобы настоящий лидер был честным, но почему-то в данный момент это уже не обязательно.
Приведу пример: 15% опрошенных нами москвичей хотят видеть политиков нравственными. Мы не знаем, это много или мало, если не сравним эти данные с данными другого периода, другого региона или данные одного политика с данными другого политика. Сотрудники Фонда общественного мнения (ФОМ) измеряли качества 30 российских политиков в течение полугода. Но они не задавали вопроса о том, какова динамика? Не менее важен вопрос о том, есть ли набор требований к разным политическим ролям, каким должен быть губернатор, президент, депутат, мэр, министр. В психологических тестах, если мы измеряем интеллект, то мы знаем, каким должно быть значение коэффициента интеллекта, чтобы человека можно считать дебилом или, напротив, считать гением. А какими должны быть показатели восприятия политика — как компетентного, честного или внешне привлекательного? Отличаются ли по этим нормативам президент, губернатор, мэр и т.д.? Этот вопрос возникает именно потому, что политические психологи или социологи в отличие от психологов пока оценивают свой объект «на глазок».
При интерпретации полученных данных, касающихся образов политиков в массовом сознании, возникает не менее сложная проблема интерпретации, касающаяся природы тех сдвигов, которые наблюдаются в оценках политиков. Проводя такого рода измерения в течение нескольких лет, мы фиксировали отклонения в количественных значениях тех или иных оценок личности практически у всех ведущих политических деятелей. Социологические опросы, проводимые ФОМом, Всесоюзным центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) и другими службами, также выявляют перепады оценок одного и того же качества у политика в динамике. Совершенно неясно, как эти сдвиги оценивать. Ведь в редких случаях политики сами давали для этого повод. Не было и видимых изменений политического ландшафта, которые могли бы объяснить тот факт, что осенью 2000 г. внимание к Б. Березовскому превысило внимание к А. Гусинскому. Пожалуй, исключением был лишь кризис августа 1998 г., который позволил зафиксировать зависимость сдвигов в оценках политиков от реального события.
Таким образом, можно сказать, что и проблема измерения, и проблема интерпретации в исследованиях в области политической психологии еще весьма далеки от своего решения. И в этом отношении более зрелые психологические науки служат для политической психологии своего рода эталоном, на который политической психологии предстоит равняться.
Что касается других смежных дисциплин — политической социологии, политической географии, психолингвистики, то они также являются опорой для политической психологии, которая использует и методологию их исследований, и открытые ими закономерности в сходных объектах изучения.
Так, в последние годы издано много работ политических географов, анализирующих пространственные измерения образов политических процессов21. В действительности пространственное, временное и цветовое измерения являются фундаментальными характеристиками любых образов человеческого сознания. В полной мере это относится и к образам политики, власти, лидеров22.
Психолингвистика, раскрывающая связь личностных особенностей говорящего (пишущего) и собственно текста, предоставляет политическим психологам возможность применять различные психосемантические методы для психологического анализа политических текстов. Так, анализ текстов политиков позволяет выявить не только осознаваемые автором интенции, но и бессознательные мотивы, потребности, взгляды. При этом объектом анализа становятся психологические закономерности функционирования политического дискурса как отдельного политика, так и больших групп граждан23.
Граница между политической психологией и политической социологией в настоящее время становится все более размытой, так как в отличие от прежних десятилетий, когда в политической социологии доминировала тенденция опоры на «жесткие» количественные методы, в настоящее время все большей популярностью пользуются «мягкие» методы фокус-групп, фокусированных интервью, которые были разработаны и чаще применяются в психологических исследованиях. Таким образом, и по проблематике (объекту) — изучение массовых представлений, установок и ценностей в политике — и по методам — интервью, фокус-группы — политическая социология и политическая психология пересекаются. Различием прежде всего является ориентация политической психологии на психологические составляющие политических образов, их связь с личностными конструктами, хотя и массовые формы ее тоже интересуют.

Вопросы для обсуждения

1. Какое место занимает политическая психология среди других политических наук?
2. Каковы связи политической психологии с психологией, политической социологией, географией, психолингвистикой?
3. В решении каких проблем реальной политики может пригодиться знание закономерностей политической психологии?

Литература

1. Человек, политика, психология (Материалы круглого стола) // Вопросы философии, 1995, № 4. С. 3 — 23.
2. Гозман Л., Шестопал Е. Политическая психология. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.
3. Геополитическое положение России: представления и реальность. М.: Арткурьер, 2000.
4. Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. Л., 1992.
5. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М.: Наука, 1994.

Комментарии (1)
Обратно в раздел психология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.