Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Бас Х. Трактат о похмелье

ОГЛАВЛЕНИЕ

Слова благодарности

Автор благодарит:
Ампаро Руиса Гойри, Альберто и Арица Альбайзар, Аранцу Гарсия Игаундеги, Чарли Гарсию, Диану Мулач, Эдурне Альбайзара, Эстер Сан Педро, Фатиму Вильяну-эва, Фернандо Тоху, Гонсало Хауреги, Горана Тосиловака, Густаво Акосту, Иньяки Гомеса, Иньиго Гарсия Урету, Хавьера Урроса, Хосетсу Фомбельиду, Хуана Баса-старшего, Хусто Васко, Лауру Мерле, Леке Верхорст, Лурда Баринагар-ременттерия, Мануэля Идальго, Маркоса Сан Блас, Марию Исабель Эрвас, Марисоль Ортис, Микеля Лусаррагу, Наталию Инфанте, Педро Гойриену, Пили Олеагу, Тарека Альбарази, Тоти Мартинеса де Лезеа, Рубена Рат, Веронику Вила-Сан-Хуан и Висенту Мору.
Большое спасибо за Вашу – полагаю и надеюсь – бескорыстную помощь, за подаренные мне названия похмелья на других языках, за идеи, сведения и забавные анекдоты. А некоторым – за свидетельства и впечатления «из первых рук», готовность поделиться практическим опытом и угостить – совершенно бесплатно «Кровавой Мэри».
Особая благодарность моему коллеге Альфредо Пите, открывшему мне рассветы в окружении приплясывающих хмельных марионеток его родного Перу. Ему и его бесценному дяде Сельсо, этому Жаку Тати Андских гор, я обязан столькими спасительными кружками пива, усмирявшими бушевавший во мне шторм.
И огромное спасибо издателям – Карман Фернандес де Блас, первой поверившей в меня и вдохновившейся этой странной книгой; и Белен Лопес, проявившей живой интерес к автору этих строк и очевидцу описанных событий.

Пролог

«Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю».

Римлянам 7, 15

Если одну треть своего эфемерного бытия человек пребывает в объятиях Морфея, то сколько же дней, месяцев и лет жизни проводит завзятый пьяница в ядовитых когтях похмелья?
Я имею в виду мужчину или женщину, допивающихся до той точки, той – вспомним Джима Джонса – «тонкой красной линии», которая, тем не менее, достаточно очевидна, ведь всякий пьяница знает, что, пересекая ее вместе с глотком номер «X»[1], он оказывается уже на другом берегу реки и что назавтра он обязательно поплатится за все похмельем неизбежным и неотвратимым, как налоги или смерть. Причем расплата будет легче или тяжелее, в зависимости от того, насколько глубоко он погрузился в пучину и как далеко отплыл от берега своего личного Рубикона.
Я имею в виду пьяницу заядлого и зрелого, а не какого-нибудь бедолагу, вполне законно набравшегося по случаю Нового года или свадьбы, и не юнца, отравляющего свой организм по субботам.
Я обращаюсь к субъекту, более или менее осознанно делящему год на три равных периода, чередующиеся в неуклонном порядке: день попойки, день похмелья, будни раздумий – и понеслось все по новой.
Хорошим барометром для оценки степени душевной и телесной преданности индивида алкоголю служит годовой рост или сокращение протяженности периодов размышлений. Если пьянчуга в основном соблюдает их и даже время от времени позволяет себе два таких периода подряд, стрелка не предвещает бури; если же, напротив, часы размышлений слишком часто заменяются попойками, пусть и тихими, значит, море вокруг вас штормит и есть серьезная опасность кораблекрушения.
Я не имею в виду профессионального алкоголика, для которого не существует целого дня, стоически отданного похмелью. Для которого феномен сводится к дрожи, приступам эпилепсии и визитам госпожи delirium tremens, – извините за тавтологию[2], – в виде ужасающих энтомологических галлюцинаций[3], и так до тех пор, пока он не проглотит достаточную дозу чего-нибудь не слабее сорока градусов, или пока его не убьет цирроз.
И, разумеется, из списка героев сего скромного трактата автоматически исключаются странные особи, – так называемые трезвенники, – которые в жизни своей не пробовали и не станут пробовать алкоголь и не испытывают ни малейшего интереса к тому, чтобы вкусить расслабляющего и освобождающего состояния упоительного опьянения. Этим людям не следует доверять, и я бы советовал всячески избегать их общества; вареные водоросли, вечно настороженные существа с угрюмым оскалом, как правило, абсолютно «юморонепроницаемые» и более скучные, чем фильмы Тарковского. Если правы психопаты, считающие, что инопланетяне с доисторических времен живут среди нас, то, вне всякого сомнения, это и есть те самые трезвенники.
Отдельного упоминания заслуживают бывшие пьяницы и вынужденные трезвенники, обреченные на воздержание до той поры, когда пересадка печени и латание мозгов станут рядовой хирургической операцией. Эти несчастные всего-навсего плохо распорядились собственной судьбой и умудрились выхлебать всю отпущенную им на целую жизнь норму быстрее, чем остальные. Их единственная вина – мотовство, и они, право, вызывают сочувствие.
Я веду речь о пьянице, много дней в году на грани благоразумия сожительствующему с похмельем, гвоздем засевшим в голове; тому, для кого это состояние стало товарищем – докучливым, но таким привычным и даже по-родственному любимым. Мой выпивоха терпит похмелье, как супругу – старую пердунью, с существованием которой следует смириться, как с ценой, которую необходимо заплатить, дабы затем со всем прилежанием заниматься благородным спортом – скоростным заполнением внутренних резервуаров, и совершенствоваться в искусстве ведения беседы, элегантно и дисциплинированно швартуясь у очередной барной стойки.
Следует ли из этого, что заядлый пьянчуга, привычно болеющий похмельем, по натуре своей мазохист?
Никоим образом!
Пьяница – это духовный и физический авантюрист, искатель приключений, человек с эпическим и рефлексирующим взглядом на жизнь, мудро сочетающий гедонизм и стоицизм.
Какой-нибудь злоумышленник может возразить, что, дескать, достаточно уметь вовремя остановиться: прервать возлияния до рокового глотка «X» и, таким образом, избежать похмелья, не отказываясь от выпивки.
Будем серьезны: это не называется пить.
Я буду говорить, как уже упоминалось, об убежденных пьяницах, о любителях излишеств, а не о тех, что пьют коньяк, чтобы согреться. Ведь никакой серьезный выпивоха не остановится, не сделав магического глотка «X», после которого как раз и удается разглядеть радужные изразцы, выстилающие дорогу в волшебную страну Оз, хотя ему отлично известны последствия вкушения упоительного нектара.
Потому что именно в этот момент именно этот глоток – самый желанный на свете. Настоящий выпивоха не променяет его ни на какие блага мира, даже если из бутылки вдруг появится сам бог трезвости (вот уж нелепость!) и в компенсацию за отречение посулит славу, богатство, власть, сексуальные победы… Возможен только один обмен: на другой глоток. А если это не так, значит перед Вами всего лишь жалкий лицемер и самозванец, которому я ни за что не стану посвящать эти скромные, но полные чувства страницы.
Осознавая весомость – лучше и не скажешь, ибо похмелье способно раздавить и расплющить – данной рабочей гипотезы, я приступаю к анализу и изучению феномена похмелья; похмелья хронического пьяницы, отказывающегося видеть в нем, благодаря нашей всеобщей (за исключением трезвенников!) безграничной склонности к самообману, особое душевное и умственное состояние. Для алкоголика это всего лишь привычное alter ego, иная форма проявления характера и восприятия мира, на долю которого отводится не меньше времени, чем на сон, и уж, разумеется, гораздо больше, чем, например, на секс. Напротив, в состоянии похмелья человек, как мы еще увидим, способен вступать в сексуальные отношения, подписать смертный приговор, объявить войну или заключить брак, что подтверждают многочисленные литературные и исторические примеры, а также свидетельства современников.
Дело в том, что физическое и психическое недомогание, связанное с похмельем, вызывает поведенческие и мыслительные нарушения и недооценку значения совершаемых поступков и принимаемых решений, или же они совершаются и принимаются иначе, почти всегда не так удачно, как если бы субъект не находился под воздействием похмелья.
С позиций юриспруденции этиловая интоксикация рассматривается как обстоятельство смягчающее, а в некоторых случаях даже освобождающее от ответственности за преступление. Не следует ли относиться также и к похмелью?
В любом случае, если ржавый гвоздь похмелья засел в Вашей голове, предосторожность советует свято следовать переиначенной народной мудрости: оставь на завтра то, что лучше не делать сегодня.
Таким образом, без всякого преувеличения можно утверждать, что похмелье – это одна из главных составляющих характера многих и многих мужчин и женщин, состояние, служащее причиной и объяснением ряда поступков, и, в конечном итоге, неотъемлемый элемент самой человеческой сути.
Х.Б.
Nota Bene. Видимо, из-за того, что последнее похмелье случилось не далее, как вчера, написав свои инициалы, я – под воздействием условного рефлекса собаки Павлова – ощутил застарелую жажду, водой неутолимую. Я предчувствую с неким реалистическим фатализмом, что хотя сегодня мне и положен день раздумий, завтра придется устроить выходной.
До послезавтра!

Определения и понятия

Весьма полный толковый словарь испанского языка Марии Молинер дает столь же точное, сколь и лаконичное определение слова «похмелье» в интересующем нас значении (правда, несколько неполное во временн?ом плане):

«Недомогание, ощущаемое наутро после излишнего употребления алкоголя накануне вечером».

Благовоспитанной сеньоре Молинер не могло даже придти в голову, что существуют сладостные и смертоносные утренние попойки, венчающиеся марафонскими сиестами, с провалами в крепчайший сон («собраться и спать», говорит одна моя подруга), но затем наступает кошмарная ночь похмелья, заранее обреченная на бессонницу, тоску и полный разлад; состояние сродни тому, что бывает вследствие резкой смены часового пояса.
Словарь Королевской Академии не уступает в лаконичности Марии Молинер.

«Недомогание, испытываемое после пробуждения человеком, выпившим излишнее количество алкоголя».

У испанского эквивалента слова «похмелье» – resaca – есть два других значения, которые любопытно сравнить с «алкогольным» и «морским» вариантами этого полисемантического существительного.
Значение 1: «Ничтожный, морально опустившийся, презираемый человек».
Значение 2: «Обратный вексель, или требование к одному из обязанных по векселю лиц, предъявленное лицом, оплатившим опротестованный вексель, о возмещении ему вексельной суммы и об уплате расходов по протесту».
Не правда ли, второе значение слова рождает почти видимый образ волн, набегающих на берег и откатывающихся обратно? Или, скорее, ударов и контрударов тяжелым двуручным мечом…
Вроде бы и некстати, но мне вспомнилась статья 1.622 Гражданского Кодекса – одна из самых кратких, убедительных и показательных для той философии, на которой зиждутся наши частные права, да и все капиталистическое общество в целом.

«Должник моего должника – мой должник».

Сам Гроучо Маркс[4] не сказал бы лучше.
Да простит меня читатель за отступление от темы.
«Алкогольное» значение испанского слова resaca, коим обозначается похмелье, гармонично соответствует значению «морскому» – прибой и весь тот мусор и пена, что выбрасываются на берег волнами. Без сомнения, испанский эквивалент похмелья связан именно с этой метафорой: этимологически resaca (похмелье) происходит от resacar – вытаскивать, извлекать. Представьте: едва заметные волны набегают на берег – и откатываются, отступают, возвращаются в море. Наиболее часто используют этот термин, говоря о «сильной обратной волне», опасном откате волн, стремящемся утащить жертву далеко, далеко, на глубину… Точь-в-точь алкогольное похмелье, затягивающее, увлекающее в головокружительный водоворот сумрачной инерции.
В Интернете – «огромной беспорядочной библиотеке», как называет его Умберто Эко, поисковая система Google выдает ни больше, ни меньше как 284000 вебстраниц для термина hangover – английского перевода похмелья – и 27900 для этого же понятия на испанском. Хотя испанские страницы, по крайней мере, многие из них, дают толкование морского или же метафорического значения слова, типа «отрыжка выборной кампании» или «опьянение успехом», но есть и такие, которые обращаются к алкогольной тематике, особенно к филантропическому аспекту проблемы, т.е. к средствам борьбы с похмельем.
Широко распространено убеждение, что недомогание, ощущаемое на следующий день, объясняется тем, что похмелье – это абстинентный синдром (или синдром воздержания), ломка из-за отсутствия алкоголя. Это справедливо только для алкоголиков, физически зависимых от уровня октана в крови, которые должны пить, как рыбы, ежедневно.
В значении органическом и химическом похмелье – просто-напросто вредное последствие метаболизма алкоголя, переработка печенью поглощенного спирта для его последующего удаления из организма.
Мы пьем этиловый спирт или этанол с некоторой примесью ядовитого метанола. В ходе пьянки и после нее печень с помощью энзима, именуемого алкоголь-дегидрогеназа, перерабатывает алкоголь и превращает его в ацетальдегид – очень вредное химическое вещество, марш-бросок которого по кровеносным сосудам и составляет физическую сущность похмелья. Далее, другой энзим, ацетальдегид-дегидрогеназа, перерабатывает ацетальдегид в уксусную кислоту – химическое соединение, легко окисляющее ткани, и, в конце концов, покидающее тело через легкие в виде двуокиси углерода.
Проблема состоит в том, что печень совершает описанный процесс в свойственном ей, постоянном и не слишком быстром темпе, требующем долгих часов и многих усилий. Потому-то мы и страдаем от похмелья.
В ходе этой работы организм потребляет большое количество витамина В и С, калия, магния и цинка.
Через почки теряется много глюкозы.
Ко всему перечисленному следует прибавить сильное мочегонное действие алкоголя, вызывающее обезвоживание клеток.
Высыхание нервных клеток приводит к мигреням, а клеток желудочно-кишечного тракта – к тошноте.
Такова органическая и химическая сущность похмелья.
Но, кроме того, даже несколько (до шестнадцати) часов спустя после приема алкоголя электроэнцефалограмма показывает нарушения работы мозга.
Академические и классические описания ограничиваются физическим вредом, медицинские и научные исследования – органическими и химическими процессами, оставляя в стороне такой, думается, важный аспект, как психологические последствия, то есть, вызываемые похмельем нарушения умственной деятельности.
Именно этому я хочу посвятить сей трактат, или, точнее, сознавая ограниченность своих возможностей, скромные размышления.
Разумеется, психические нарушения есть следствие физического вреда от алкоголя, залитого «под завязку», результат разрушений, оставленных им в организме. Но давайте сосредоточимся на воздействии пьянства на сознание, на наш до сих пор непознанный мозг.
Каким образом описанные химические процессы влияют на электрическую и химическую активность мозга?
Как хозяйничает похмелье в области, расположенной выше носа и непосредственно за лбом, как оно действует на предлобную кору, управляющую мозгом, где, собственно, и варится на медленном огне чувство ответственности?
Как удается похмелью периодически извлекать из глубин нашего сознания мистера Хайда, притаившегося внутри каждого?
Насколько велик непоправимый ущерб, причиняемый бесчисленному множеству связей и комбинаций клеток мозга, и сколь серьезен вред для функционирования его молекул?
Каковы последствия утраты десятков тысяч нейронов, убитых пьянством?
Каждый мозг – вселенная, огромная и безграничная, а нервные клетки подобны звездам… Сколько вселенных, столько и мозгов.
Впрочем, оставим пантеизм.
Пусть наука, если сможет, ответит на вопросы, касающиеся механики, случайных сбоев и накапливающихся неполадок в работе мозга. Я же ограничусь описанием внешних, поведенческих отклонений и нарушений.
Порассуждаем о похмелье с чисто человеческих позиций.
Благодаря похмелью душа вступает в прямой контакт со всем лучшим и всем худшим, что есть в каждом из нас, общается с адом и раем.
Похмелье, как зубочистка, расковыривает самые черные дыры на дне души, о которых мы и сами не знаем или не осмеливаемся узнать, обнажает в темных глубинах каждого удивительные вещи: и такие, от которых буквально встают дыбом волосы, и гротескные, и низменные, наконец, изредка – возвышенные, чаще – патетические.
Иной раз похмелье, как и продиктовано одним из значений испанского слова resaca, превращает человека в настоящий мусор – существо низкопробное, аморальное и презираемое.
Обращаясь к высочайшим литературным источникам – прошу прощения за упоминание всуе Конрада, Маккарти, Диккенса, Набокова и Кафки – полагаю, что могу сослаться на них и определить похмелье, как некое месиво или рагу из «Сердца тьмы», «Кровавого меридиана», «Посмертных записок Пиквикского клуба», «Лолиты» и «Превращения».
Курц, судья Холден, Пиквик и Гумберт Гумберт маршируют плечом к плечу, взявшись за руки, по темной, вонючей улочке, сплошь в прокисших зловонных лужах, а где-то в самом ее конце осторожно подмигивает неоновым глазом мерзкий полузаброшенный бордель. Словно герои дурацкой телевизионной комедии положений, они ведут пошлую, банальную беседу.
«Казалось, что разом сорвали завесу. Я увидел на мраморном лице выражение мрачной гордости, печать деспотичной власти, самого низкого страха, самого полного и крайнего отчаянья. […] Что-то – образ ли, видение ли – заставило его едва слышно вскрикнуть; он крикнул дважды, почти шепотом:
– Ужас! Ужас!»
«Поутру солнце цвета мочи, похожее на чей-то гноящийся глаз, взглянуло сквозь пыльную завесу на мутный, застывший в бездействии мир […] …вызванное из небытия дьявольское королевство, на землю, с которой наступивший день стер все, не оставив ни дымка, ни развалин, как не оставляет следов кошмарный сон».
«Наш пламенный дух вынужден тащить тяжелую ношу: тюк, набитый суетными мирскими заботами и муками; если же дух ослабевает, груз становится неподъемным. И мы отступаем».
«Грязнейшая из моих поллюций была в тысячу раз чище, чем адюльтер, рожденный воображением писателя с сильно развитым мужским началом или же талантливого импотента. Мой мир раскололся».
«Многочисленные лапки, жалко-тоненькие по сравнению с объемистым туловищем, беспомощно дрожали перед его глазами».
Путешествие в самую сущность первобытного, неосознанного, коллективного ужаса по дороге, ведущей к Апокалипсису, в автомобиле аутизма, простодушия, тупости и эгоизма, во время которого необходимо внимательно следить за дорожными указателями, напоминающими о развращенности и мелочной скаредности, и беспокоиться, как бы руки не превратились в клешни. (ПУСТЬ ЧИТАТЕЛЬ ПРИБАВИТ К ОПИСАНИЮ САТАНИНСКОЕ ЗАВЫВАНИЕ, ОТДАЮЩЕЕСЯ В ГОТИЧЕСКИХ СВОДАХ, СУЕТЛИВОЕ МЕЛЬТЕШЕНИЕ МНОЖЕСТВА МАЛЕНЬКИХ СУЩЕСТВ, ТРЕСК ЖЕНСКИХ ПОДВЯЗОК И ЗАКОНСЕРВИРОВАННЫЙ СМЕХ).

Сравнительная терминология

Склонные к звукоподражательной и визуальной метафоре англичане называют его, как я уже упоминал, hangover, в буквальном переводе – «подвешенный на что-то», что заставляет меня вспомнить о словесном образе, придуманном будоражащим воображение героем очаровательного фильма Ивана Зулуэты «Вспышка». Возможно, он и не имел в виду именно похмелье, а может быть, напротив, обобщил все виды и типы этого неприятного состояния и возвел их в степень мегапохмелья.

«Зависший в паузе…, плененный».

Французы прибегают к метафоре – неостроумной и неудачной, с гадким пиноккиевским привкусом (от Пиноккио, а не от Пиночета!): они называют похмелье gueule de bois. Gueule переводится как «морда животного», а все вместе – «деревянная морда» – исключительно выразительно!
Я вспоминаю картинку из альбома Госсинни и Удерзо «Астерикс в Бретани», на которой Обеликс – такой же символ Франции, как Бриджит Бардо, гусиный паштет или гильотина, – просыпается, страдая от похмелья, и представляет себя в виде пенька с человеческим лицом, в который вонзился топор.
По-немецки похмелье – kater, то есть «кот». Похоже, что сия зоологическая аллегория восходит к диалектной форме произношения слова «катар» или katarrh страдающими от жажды студентами города Лейпцига XIX века. Члены братства Улисса воспользовались греческим аналогом, посчитав, что воспаленный мозг подобен простуженному, покрытому испариной телу.
Потеющий мозг кажется мне недурным сравнением.
Приходит на память один мой старый товарищ – назовем его сеньор Красный[5] в стиле «Бешеных псов» – который говаривал, что когда он страдал от похмелья, превышающего 7,5 градуса по шкале Бахуса (а его излюбленным коктейлем, в соответствии с исповедуемым ортодоксальным марксизмом, был пролетарский солнце и тень), то ему казалось, что его несчастный мозг источал капли бензина, разумеется, с высоким содержанием свинца.
Еще одно название похмелья, позаимствованное тевтонцами из животного мира, это affe или «обезьяна». И другое, используемое довольно редко, но куда более поэтичное и волнующее: katzen-jammer, что в практически буквальном переводе означает «жалобные вопли мартовского кота».
В итальянском нет специального слова для обозначения феномена. Просвещенные выпивохи с цицероновой торжественностью используют термин postum sbornia (пост-попойка, вроде послевкусия).
По-голландски похмелье – na-dorst, но, как и мы, голландцы прибегают к метафоре «гвоздь» (heb), или, подобно немцам, вспоминают аллегорического «кота», который и пишется так же: kater.
Швеция всегда остается на высоте: земля метафизиков и колыбель Ингмара Бергмана. Похмелье по-шведски – hont i haret, «боль в основании головы».
Норвежское название вызывает панический ужас, указывает на исключительное трудолюбие скандинавов и, кроме того, рождает наглядный образ: jeg har tommermen – «столяры в моей голове».
Сербохорватский звучен, он будит воображение. Само сочетание звуков в слове заставляет меня вспомнить о зловонном кипящем питательном бульоне (так называемой питательной среде) или о корыте, наполненном кашей из гравия и цемента: mamurluk.
Польский краток, звучание слова похоже на щелчок или хруст, означающий, что механизм сломался окончательно и навсегда: kac.
Румынское похмелье – persecute – наводит на мысль об организованном преследовании, что-то сродни погрому.
Русское «похмелье» происходит от слова «хмель» (растение, из шишек которого варят пиво). «Похмелье» это то, что приходит вслед за чрезмерным употреблением хмеля или пива. Для последствий купания в водке – русском национальном напитке – нет специального термина. Странно…
В иврите отсутствует слово для обозначения данного феномена, по крайней мере, в культурном языке, или я просто не сумел отыскать его.
По-арабски sakra обозначает и попойку, и похмелье. Само собой: мусульмане не пьют и этих тонкостей не различают. У японцев есть слово «фуцукайои». Китайским мандаринам для решения проблемы не достаточно одного слова, потребовалось четыре: «джиу», «хуо», «бу» и «ши». Каждый китайский иероглиф – целое слово. Все вместе означает что-то вроде «ощущения, испытываемого на второй день после приема алкоголя». Не понимаю только, имеется в виду второй день похмелья или же второй день, считая также и день попойки. Китай, как известно, – это другой мир.
Португальский и каталонский пользуются общим термином. Они ограничились тем, что добавили в испанское слово лишнюю скользящую согласную «S»: ressaca, сообщив ему некоторую маслянистость.
На фамильярном баскском говорят aje y oste. Другой вариант лаконичен с налетом фатализма: памятуя о страшном суде, религиозный баскский крестьянин называет похмелье biharamuna, т.е. «следующий день».
Возможно, этот термин, навевающий думы о времени, пришелся бы по вкусу дону Пио Барохе. Я имею в виду, что великого баскского писателя пленила латинская надпись под стрелками старинных курантов: Vulnerant omnes, ultima necat (Все ранят, последняя – убивает).
Реже встречающееся, несколько загадочное и поэтичное название azeria larrutu, буквально означает «снимать шкуру с лисы». А еще есть оптимистичное festondoa – «по соседству с праздником».
Пять синонимов для обозначения похмелья. Неплохо для такого скупого языка, как баскский.
Испаноговорящие страны по ту сторону океана как всегда нарочито изобретательны.
Например:
В Мексике, где так любят текилу и домашние праздники, похмелье называют cruda[6]. Я сразу вспоминаю, что во времена Франко именно так называли слишком грубые или жесткие фильмы.
Зато в Гондурасе, Коста-Рике и Панаме сие состояние ассоциируется не то с чем-то мягким, не то с профилактическими средствами: его называют goma, т.е. «резинка». Хотя, возможно, речь идет о резинке жевательной…
Под влиянием американской колонизации Пуэрто-Рико смирилось с англо-испанским изуродованным словечком jangover[7].
На Кубе описательный термин имеет привкус криминального романа или, по крайней мере, триллера: perseguidora, что переводится как «преследователь». Менее используемо, но столь же выразительно «пылающий рассвет». Похоже, кубинцы вполне осознают опасность спонтанного возгорания (см. воспламеняющееся похмелье), которому подвергается индивид в зловещий послепопоечный день.
Венесуэльцы также обращаются к зоологической аллегории, вспоминая о настырности грызунов: похмелье для них – «мышь» (испанское ratdri).
Не знают границ и распространены повсюду словечки agrura, в буквальном переводе означающее «кислота», но представляющееся мне неологизмом, в котором сплавились горечь (agrio), чернота (negrurd) и щепотка грусти; «обезьяна» (mono), вроде той, что навещает наркомана, которому нечего вколоть себе в вену, и, наконец, распространенный во всех испаноязычных странах в память о мужественном Святом Бернаре Альзирском «гвоздь». Несчастного Святого Бернара – официального покровителя похмелья – в 1180 году казнили мавры, пронзив лоб мученика бронзовым гвоздем.
В Колумбии похмелье прозвали «гуайявой» по имени тропического дерева. А в Испании, все в ту же эпоху «жестких» фильмов, мужчины называли гуайявой смазливую полнотелую девицу.
Эквадорцы используют непереводимое словцо chuchaqu, предполагающее выжимание всех соков из многострадального тела.
Жители Уругвая и Чили категоричны и не теряют времени на всякие нюансы.
Страдающий похмельем пожалуется, что его «ударили топором» и при этом выразительным жестом стукнет себя ребром ладони по середине лба. Не знает государственных границ и сопровождается тем же жестом выражение «меня преследует индеец», верно, в память о томагавках почти полностью истребленных северных соседей – индейцев.
Кроме того, в Чили существует медицинский ротоглоточный термин cana mala, что означает «больная глотка».
В Аргентине происходит нечто крайне любопытное, удивительная мистическая загадка, которая тем более непостижима, если учесть чрезвычайную плодовитость всякого жаргона. Они попросту игнорируют явление, не называя его никак, даже просто похмельем. Может, они с ним не знакомы? Может, как раз в Буэнос-Айресе и находится утраченный рай?
Мне представляется невозможным отсутствие этиловых интоксикаций и, следовательно, похмелья в стране, пережившей Перона и Виделу и стоящей сегодня на пороге развала.
Может быть, это связано с лингвистическим убожеством многочисленных итальянских иммигрантов: как вы помните, итальянцы тоже никак не называют данный феномен.
Перуанцы используют наглядный графический образ котла. Но помимо этого, они родили шедевр, прозвище непревзойденное, самую изобретательную, будоражащую и забавную из всех существующих метафор, притаившуюся где-то между фантастикой, нелепостью и ужасом. В Перу наутро после попойки просыпаются в компании куколок или марионеток. Понимай, как хочешь: то ли во время похмелья кто-то дергает тебя за ниточки-нервы, то ли место твое в пыльном ящике среди марионеток.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология

Список тегов:
абстинентный синдром 











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.