Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В.Бычкова.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПОСТ-адеквации
Термин, введенный В.Бычковым для обозначения особого метода вербализации опыта медитативно-ассоциативного проникновения в художественные феномены и артефакты XX в., в объекты ПОСТ-культуры. П. — один из методов современной неклассической эстетики, опирающийся на целостное философско-поэтически-искусствоведческое понимание того, что практически не поддается традиционному дискурсивному искусствоведческому или эстетическому анализу и описанию. П. восходят к древнему жанру поэтического экфрасиса произведений искусства (известному от античности, Византии, Возрождения и до XX в. включительно — см. поэтические опыты М.Шагала, Я.Кунеллиса и др.). Однако, в строгом смысле слова, это — не экфрасис, не поэзия, не философия, не эстетика, не искусствознание, не импрессионы, не ассоциации, не ирония или передразнивание, не игра эстетствующего сознания... Это одновременно все из перечисленного и еще не перечисленного здесь и ничто из этого. П. — вербальные симулякры того, что по природе своей не поддается вербализации; неадекватные адеквации того, что не может иметь адеквации.
Арте-феномены, артефакты XX в., арт-ИНАКовости ПОСТ-культуры требуют для своего исследования-постижения форм и методов, конгруэнтных уровню их арт-бытия. Ибо «строматы» (греч. — лоскутное одеяло)
347
арте-феноменов и артефактов нашего столетия — это причудливый конгломерат, мозаика и палимпсест множества разнообразных, часто взаимоотрицающих и несовместимых явлений, обращенных к самым разным уровням духа, психики и даже тела реципиента — от примитивно тактильных и физиологических до сверхсознательных и мистических. Адекватными многим из них оказываются, как правило, не формально-логические описания, не дискурсивные аналоги, а вербальные структуры иных уровней — в частности, поэтические (верлибр, ритмизованная проза, отчасти даже классический стих), ассоциативные ряды различных порядков, поток сознания, концептуальные построения и т.п.
П., ПОСТ-поэтически-философская эстетика — попытка выхода на современный уровень (постнеклассического) эстетического анализа; это система особых образно-концептуальных предельно концентрированных структур, возникших в процессе медитативного погружения в соответствующие арт-объекты; словесная фиксация опыта эстетической коммуникации с этими объектами, который (опыт), как и всякий эстетический процесс, целостен в единстве своей экстравертности и интравертности, глубокой почти религиозной веры и детской игровой непосредственности, научной серьезности и всерасшатывающей иронии, интеллектуалистской устремленности к сути и буколической наивности и примитива, пафоса абсолютной истинности и скептического отрицания всего, строгой логики аналитического ума и принципиальной парадоксии и абсурдности сильного чувства, настроенного на креативную волну.
П. — это эстетика эстетически-анти-эстетического, это новая наука-не-наука, искусство-не-искусство, поэтизированная эстетика поэтически-анти-поэтического. Здесь все утрачивается и все обретается, все рассеивается и все концентрируется. П. — это ПОСТ-эстетика, или эстетикаПОСТ. Если ПОСТ-культура — это ПРЕД-культура будущего, то П. — это ПРЕД-эстетика, которая несет с собой уже нечто принципиально иное, чем собственно эстетика, но выполняющее близкие функции. И возможно оно только на основе ростков этой ПРЕД— в современном ПОСТ-. Сегодня П. — это больше иероглифические вопросы, чем ответы; больше — проблемы, чем их решения; больше — особого рода гипотезы, интуитивные прозрения, чем дискурсивные концепции. Будущее покажет, что для него будет актуальнее из нашего опыта, нашего наследия.
Лит.: Публикации ПОСТ-адекваций В.Бычкова: Палимпсест звучащего безмолвия. ПОСТ-адеквации // Борис Михайлов. Настоящее неопределенное. М., 1993; Духовидцы от русского искусства XX века. ПОСТ-адеквации // Поиск смысла. Нижний Новгород, 1994. С. 240-255; Эстетический космос Лосева//Начала. М., 1994. № 2-4. С. 224-232; ПОСТ-адеквации как одна из форм философии современного искусства // Парадигмы философствования. Вторые международные философско-культурологические чтения. 10-15 августа 1995. СПб, 1995. С. 273-279; Казимир Малевич // Русское подвижничество. М., 1996. С. 399 — 415; Марица Прешич. ПОСТ-адеквации {фрагмент), (русский, сербский и английский текст — пер. О.Бычкова) // Марица. Альбом. Београд, 1996; Искусство нашего столетия. ПОСТ-адеквации // КорневиЩе ОБ. Книга неклассической эстетики. М., 1998. С. 111-186; Духовный космос Кандинского// Многогранный мир Кандинского. М., 1998. С. 185-206; Марк Шагал // КорневиЩе ОА. Книга неклассической эстетики. М., 1999. С. 75-99; Нью-Йорк— Нью-Йорк... — город хле(ё)бный (то бишь — небо-скре{ё)бный) // Там же. С. 100-138;
In Search of the Spiritual Foundations of Art: The Artistic Culture of the Avangarde // Spectrum. Studies in the History of Culture. Vilnius, 1997. Vol. 1. P.173-215 (transi, by O.Bychkov); The art of our century // KornewiSHCHe. A Book of Non-Classical Aesthetics. Moscow, 1998. P. 49— 164.
В.Б.
Постимпрессионизм
Обобщенное название периода художественной жизни и художественного феноменального поля во Франции (в основном), возникшего после(post) импрессионизма (последняя выставка импрессионистов — 1886 г.), на его основе и длившегося до появления ку-
348
бизма, т.е. период 80-х гг. XIX в. — сер. первого десятилетия XX в. К П. относят таких самобытных художников, как Сезанн, Ван Гог, Гоген, Тулуз-Лотрек и такие камерные направления в живописи того времени, как неоимпрессионизм и «набиды». Единственное, что объединяет художников П., — их определенное отталкивание от импрессионизма как от некоего фундамента, на основе которого начались их собственные художественно-эстетические искания.
Неоимпрессионисты (или дивизионисты — от франц. division — разделение; или пуантилисты — от франц. pointiller — писать точками) — группа художников во главе с Ж.Сера (П.Синьяк, А.-Э.Кросс, Л.Писсаро и др.), который был главным теоретиком, вдохновителем и самоотверженным практиком этого движения. Принимая многие художественно-эстетические принципы импрессионистов, особенно их находку раздельного наложения локальных цветов на полотно, Сера и его единомышленники стремились довести до логического завершения эмпирические находки своих предшественников на основе научных достижений. Сильное воздействие на них в этом плане оказала серия статей Давида Sutter «Les Phenomenes de la vision» в журнале «L'Art», в которых были сформулированы 167 правил, существенно повлиявших на становление нового движения. Основной пафос этих правил сводился к призыву объединить усилия науки и искусства, подчинить интуитивные находки художников рациональным знаниям современной науки, которая, по мнению автора, открывала новые горизонты перед художником, освобождала его от груза ненужных сомнений, слепых поисков, блужданий в потемках.
Опираясь на психофизиологию восприятия цвета, научные теории цвета (Э.Шеврей-ля и др. ученых), опыты в сфере оптики, Сера предложил и реализовал на практике почти механический способ разложения сложных цветовых тонов на элементарные составляющие («научно» выверенные локальные цвета), которые необходимо было наносить на холст раздельными точечными мазками с расчетом на их оптическое смешение в глазу зрителя. Этот крайне трудоемкий способ письма привел к эффекту создания более интенсивных (хотя и достаточно сухих) цветов, тонов, света в живописи. Разрабатывая теорию дополнительных цветов, Сера в формальной сфере особое внимание уделял контрастам цветов, тонов, линий. В эстетическом плане, обращаясь к художественному наследию прошлого, он стремился объединить в своих картинах вечное и преходящее, архитектонику и световые эффекты, человеческие фигуры и ландшафт, импрессионистские вибрации и случайное с классической построенностью и выверенностью композиций. В результате у него получались предельно яркие, контрастные, устойчиво-статические холодновато-рассудочные, несколько отвлеченные, но изысканно красивые работы. У Синьяка и Кросса цветовые решения их картин имели более открытый эмоциональный характер, что подготовило определенную почву для фовизма и экспрессионизма. Пуантилистские эксперименты самого Сера использовали в своем творчестве многие живописцы ХХв.
После неожиданной скоропостижной смерти Сера на 32 году жизни (1891) лидерство в группе занял П.Синьяк. В 1899г. он опубликовал теоретическую работу «От Эжена Делакруа к неоимпрессионизму», посвященную памяти Сера, в которой, оправдывая методику дивизионизма, доказывал, что разделение цветов логически было предопределено ходом истории искусства. Неоимпрессионисты только завершили то, что начали импрессионисты, но предвидел и теоретически обосновал во многом еще Э.Делакруа. В частности, Синьяк писал, что неоимпрессионисты «придерживались неизменных законов искусства: ритма, чувства меры и контраста» и пришли «к новой технике, желая достигнуть наибольшей силы света, колорита и гармонии, что им казалось невозможным ни при каком другом способе». Они черпают из природы, «этого источника красоты» многие элементы своих произведений, но организуют их в целостные композиции по-своему, чем исключаются элементы случайного, присущие природе, и она предстает на их полотнах в своей «подлинной реальности». Законом для них стало одно из высказываний Делакруа о колорите: «Колористическое искусство, очевидно, связано с математикой и музыкой».
349
Синьяк неоднократно подчеркивал, что главный их принцип не пуантилирование (писание точками — лишь технический и достаточно утомительный прием), а разделение. «Техника разделения — это сложная система гармонии, это скорее эстетика, чем техника... Разделять — значит искать мощности и гармонии красок, передавать окрашенный свет его чистыми элементами и пользоваться оптической смесью этих раздельных элементов, взятых в нужных пропорциях согласно основным законам контраста и градации». Импрессионисты ставили перед собой близкие цели, но на интуитивном уровне дивизионисты перевели эти поиски на научную основу. При этом Синьяк подчеркивает, что они ищут не только «общей гармонии», но недуховной гармонии, о которой импрессионисты не заботились». Свое понимание духовной гармонии он не разъясняет, но увлечение неоимпрессионистов восточными учениями и особенно восточной орнаментикой и восточным колоритом позволяет сделать предположение о некоторых глубинных связях их понимания гармонии с восточными духовными традициями. Трактат Синьяка, приведенные в нем многочисленные цитаты из Делакруа, пафос научного подхода к теории цвета в живописи оказали сильное влияние на последующее развитие европейского искусства, в частности на эстетику и практику В.Кандинского.
Группа «Наби», «набиды» (франц. nabis от древнееврейского navi — пророк) объединяла таких художников, как М.Дени (один из главных ее теоретиков), П.Боннар, Э.Бернар, Ж.-Э.Вюйяр, П.Серюзье, К.Руссель, скульптор А.Майоль. В своем творчестве набиды опирались на широкий круг предшественников (прерафаэлитов, символистов, некоторые тенденции и формы народного французского искусства, японскую гравюру, но особенно — на творчество П.Гогена, его «символический синтетизм»). В духовно-теоретическом плане сильное влияние на них оказали восточные эзотерические учения, получившие в те годы достаточно широкое распространение в Европе ( в частности, вышедшая в 1889 г. книга Э.Шюре «Великие Посвященнные» стала для них почти настольной книгой). Набиды изучали древнюю символику, восточные легенды и т.п. Во французской живописи они ближе всего стояли к символистам (см.: Символизм) П.Пюви де Шаванну и О.Редону.
Импрессионистской объемности и увлечению пленэром они противопоставили плоскостность и подчеркнутую декоративность своих композиций, стремление символически изображать свои мечты и грёзы, религиозные и мифологические мотивы. Повышенный интерес к линеарному эстетизму и мягкой музыкальности обобщенных цветоформ фактически вплотную приблизил их к Ар Нуво (см: Модерн). Многие исследователи причисляют «наби» к этой французской разновидности модерна. Для набидов характерно увлечение древней мифологией, христианской религиозностью в ее просветленно-элегических и романтических тонах. Не случайны поэтому и их стремление к монументальной живописи — росписи храмов, залов дворцов и частных домов, и их тесные контакты с театром (Theatre de l'Oeuvre). Последняя выставка набидов состоялась в 1899г., однако и после этого традиции движения продолжали в своем творчестве многие его участники.
Соч.: Жорж Сера. Поль Синьяк. Письма. Дневники. Литературное наследие. Воспоминания современников. М., 1976.
Лит.: Ревалд Дж. Постимпрессионизм. От Ван Гога до Гогена. Л.-М., 1962; Крючкова В.А. Символизм в изобразительном искусстве: Франция и Бельгия. 1870-1900. М., 1994.
Л.Б., В.Б.
Постмодернизм (франц. postmodernisme)
П. — широкое культурное течение, в чью орбиту в последние два десятилетия попадают философия, эстетика, искусство, наука. Постмодернистское умонастроение несет на себе печать разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, торжество разума, безграничность человеческих возможностей. Общим для различных национальных вариантов П. можно считать его отождествление с именем эпохи «усталой», «энтропийной» культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями,
350
эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектическим смешением художественных языков. Авангардистской установке на новизну противостоит здесь стремление включить в современное искусство весь опыт мировой художественной культуры путем ее ироничного цитирования. Рефлексия по поводу модернистской концепции мира как хаоса выливается в опыт игрового освоения этого хаоса, превращая его в среду обитания человека культуры. Тоска по истории, выражающаяся в том числе и в эстетическом отношении к ней, смещает центр интересов с темы «эстетика и политика» на проблему «эстетика и история». Прошлое как бы просвечивает в постмодернистских произведениях сквозь наслоившиеся стереотипы о нем, понять которые позволяет метаязык, анализирующий и интерпретирующий язык искусства как самоценность.
Философско-эстетической основой П. являются идеи французских постструктуралистов и постфрейдистов о деконструкции (Ж. Деррида), языке бессознательного (Ж. Лакан), шизоанализе (Ж. Делёз, Ф. Гваттари), а также концепция иронизма итальянского семиотика У. Эко, американского неопрагматика Р. Рорти. В США произошел расцвет его художественной практики, оказавшей затем обратное воздействие на европейское искусство. В силовое поле постмодернистской культуры попали постнеклассическая наука и окружающая среда.
Термин «П.» появился в период Первой мировой войны в работе Р. Панвица «Кризис европейской культуры» (1914). В 1934 г. в своей книге «Антология испанской и латиноамериканской поэзии» литературовед Ф. де Онис применяет его для обозначения реакции на модернизм. Однако в эстетике термин этот не приживается. В 1947 г. А. Тойнби в книге «Изучение истории» придает ему культурологический смысл: П. символизирует конец западного господства в религии и культуре. Американский теолог X. Кокс в своих работах начала 70 гг., посвященных проблемам религии в Латинской Америке, широко пользуется понятием «постмодернистская теология». Ведущие западные политологи (Ю. Хабермас, 3. Бауман, Д. Белл) трактуют его как культурный итог неоконсерватизма, символ постиндустриального общества, внешний симптом глубинных трансформаций социума, выразившийся в тотальном конформизме, идеях «конца истории» (Ф. Фукуяма), эстетическом эклектизме. В политической культуре П. означает развитие различных форм постутопической политической мысли. В философии — торжество постметафизики, пострационализма, постэмпиризма. В этике — постгуманизм постпуританского мира, нравственную амбивалентность личности. Представители точных наук трактуют П. как стиль постнеклассического научного мышления. Психологи видят в нем симптом панического состояния общества, эсхатологической тоски индивида. Искусствоведы рассматривают П. как новый художественный стиль, отличающийся от неоавангарда возвратом к красоте как к реальности, повествовательности, сюжету, мелодии, гармонии.
Популярность термин «П.» обрел благодаря Ч. Дженксу. В книге «Язык архитектуры постмодернизма» (1977) он отмечал, что хотя само это слово и применялось в американской литературной критике 60-70 гг. для обозначения ультрамодернистских литературных экспериментов, автор придал ему принципиально иной смысл. П. означал отход от экстремизма и нигилизма неоавангарда, частичный возврат к традициям, акцент на коммуникативной роли архитектуры.
Специфика постмодернистской эстетики связана с неклассической трактовкой классических традиций. Дистанцируясь от классической эстетики, П. не вступает с ней в конфликт, но стремится вовлечь ее в свою орбиту на новой теоретической основе. Эстетикой П. выдвинут ряд принципиальных положений, свидетельствующих о ее существенном отличии от классической антично-винкельмановской западноевропейской эстетики. Это относится прежде всего к утверждению плюралистической эстетической парадигмы, ведущей к расшатыванию и внутренней трансформации категориальной системы и понятийного аппарата классической эстетики.
Выходящая за рамки классического логоса постмодернистская эстетика принципиально антисистематична, адогматична, чужда жесткости и замкнутости концептуальных
351
построений. Ее символы — лабиринт, ризома. Теория деконструкции отвергает классическую гносеологическую парадигму репрезентации полноты смысла, «метафизики присутствия» в искусстве, перенося внимание на проблему дисконтинуальности, отсутствия первосмысла, трансцендентального означаемого. Концепция несамотождественности текста, предполагающая его деструкцию и реконструкцию, разборку и сборку одновременно, намечает выход из лингвоцентризма в телесность, принимающую различные эстетические ракурсы — желания (Ж. Делёз, Ф. Гватгари), либидозных пульсаций (Ж. Лакан, Ж.-Ф. Лиотар), соблазна (Ж. Бодрийар), отвращения (Ю. Кристева).
Подобный сдвиг привел к модификации основных эстетических категорий. Новый взгляд на прекрасное как сплав чувственного, концептуального и нравственного, обусловлен как его интеллектуализацией, вытекающей из концепции экологической и алгоритмической красоты, ориентации на красоту ассонансов и асимметрии, дисгармоничную целостность второго порядка как эстетическую норму постмодерна, так и неогедонистической доминантой, сопряженной с идеями текстового удовольствия, телесности, новой фигуративности в искусстве. Пристальный интерес к безобразному выливается в его постепенное «приручение» посредством эстетизации, ведущей к размыванию его отличительных признаков. Возвышенное замещается удивительным, трагическое — парадоксальным. Центральное место занимает комическое в его иронической ипостаси: иронизм становится смыслообразующим принципом мозаичного постмодернистского искусства.
Другой особенностью постмодернистской эстетики является онтологическая трактовка искусства, отличающаяся от классической своей открытостью, нацеленностью на непознаваемое, неопределенное. Неклассическая онтология разрушает систему символических противоположностей, дистанцируясь от бинарных оппозиций реальное — воображаемое, оригинальное — вторичное, старое — новое, естественное — искусственное, внешнее — внутреннее, поверхностное — глубинное, мужское — женское, индивидуальное — коллективное, часть — целое, Восток — Запад, присутствие — отсутствие, субъект — объект. Субъект как центр системы представлений и источник творчества рассеивается, его место занимают бессознательные языковые структуры, анонимные потоки либидо, машинность желающего производства. Утверждается экуменически-безличное понимание искусства как единого бесконечного текста, созданного совокупным творцом. Сознательный эклектизм питает гипертрофированную избыточность художественных средств и приемов постмодернистского искусства, эстетический «фристайл».
Постмодернистские принципы философского маргинализма, открытости, описательности, безоценочности ведут к дестабилизации классической системы эстетических ценностей. П. отказывается от дидактически-профетических оценок искусства. Аксиологический сдвиг в сторону большей толерантности во многом связан с новым отношением к массовой культуре, а также тем эстетическим феноменам, которые ранее считались периферийными. Внимание к проблемам эстетики повседневности и потребительской эстетики, вопросам эстетизации жизни, окружающей среды трансформировали критерии эстетических оценок ряда феноменов культуры и искусства «кича, кэмпа и т.д.). Антитезы высокое — массовое искусство, научное — обыденное сознание не воспринимаются эстетикой П. как актуальные.
Постмодернистские эксперименты стимулировали также стирание граней между традиционными видами и жанрами искусства, развитие тенденций синестезии. Усовершенствование и доступность технических средств воспроизводства, развитие компьютерной техники и информатики подвергли сомнению оригинальность творчества, «чистоту» искусства как индивидуального акта созидания, привели к его «дизайнизации». Пересмотр классических представлений о созидании и разрушении, порядке и хаосе, серьезном и игровом в искусстве свидетельствовали о сознательной переориентации с классического понимания художественного творчества на конструирование артефактов методом аппликации. На первый план выд-
352
винулись проблемы симулякра, метаязыка, интертекстуальности, контекста — художественного, культурного, исторического, научного, религиозного. Симулякр занял в эстетике П. место, принадлежавшее художественному образу в классической эстетике, и ознаменовал собой разрыв с репрезентацией, референциальностью как основами классического западноевропейского искусства.
Наиболее существенным философским отличием П. является переход с позиций классического антропоцентрического гуманизма на платформу современного универсального гуманизма, чье экологическое измерение обнимает все живое — человечество, природу, космос, вселенную. В сочетании с отказом от европоцентризма и этноцентризма, переносом интереса на проблематику, специфичную для эстетики стран Востока, Полинезии и Океании, отчасти Африки и Латинской Америки, такой подход свидетельствует о плодотворности антииерархических идей культурного релятивизма, утверждающих многообразие, самобытность и равноценность всех граней творческого потенциала человечества. Тема религиозного, культурного, экологического экуменизма сопряжена с неклассической постановкой проблем гуманизма, нравственности, свободы. Признаки становления новой философской антропологии соотнесены с поисками выхода из кризиса ценностей и легитимности.
Специфика русского П. связана с близостью к авангардистскому андеграунду предшествующего периода, политизированностью, литературоцентризмом, антинормативностью (стёб), шоковой эстетикой («чернуха», «порнуха»), контрфактичностью, мистификаторством (легитимация воображаемых дискурсов в искусстве и искусствознании, фантазийные конструкты «пропущенных» в России художественно-эстетических течений — сюрреализма, экзистенциализма и т.д.), римейки больших стилей (русское барокко, классицизм, авангард и т.д.), новый эстетизм (московский концептуализм) и ряд других черт.
Наиболее известными исследователями П. являются Ж. Бодрийар (Франция), Дж. Ваттимо (Италия), В.Велш, X. Кюнг, Д. Кампер, Б. Гройс (Германия), Д. Барт, В. Джеймс, Ч. Дженкс, Р. Рорти, А. Хайсен, И. Хассан (США), А. Крокер, Д. Кук (Канада), В.Бычков, И.Ильин, В. Курицын, Н. Маньковская, В.Подорога, М. Рыклин, М. Эпштейн, А. Якимович, Б. Ямпольский (Россия), М. Роз (Австралия), М.Шульц (Чили). К принципиальным критикам П. принадлежат Ф. Джеймисон, А. Солженицын, Ю. Хабермас.
Лит.: Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М., 1996; Его же: Постмодернизм от истоков до конца столетия. Эволюция научного мифа. М., 1998; Козловский П. Культура постмодерна. М., 1997; Корневище ОБ. Книга неклассической эстетики. М., 1998; Корневище ОА. Книга неклассической эстетики. М., 1999; Корневище 2000. Книга неклассической эстетики. М., 2000; Курицын В. Книга о постмодернизме. Екатеринбург, 1992; Его же. Русский литературный постмодернизм. М., 2000; Липовецкий М. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Пермь, 1997; Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1995; Ее же: Эстетика постмодернизма. СПб, 2000; Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М., 1995; Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. 2-е изд. М., 1998; Рыклин М.К. Искусство как препятствие. М., 1997; Силичев Д.А. Постмодернизм: экономика, политика, культура; Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981; Connor S. Postmodern Culture. An Introduction to the Theories of the Contemporary. Cambr., Mass., 1990; Habermas J. Modernity. An Unfinished Project // The Anti-Aesthetics. Essays on Postmodern Culture. Port Townsend and Wash., 1986; Huyssen A. After the Great Divide. Modernism, Mass Culture, Postmodernism. Bloom, and Indian., 1986; Jencks C. The Language of Postmodern Architecture. L., 1977; Kroker A., Cook D. The Postmodern Scene. Excremental Culture and Hyper-Aesthetics. Montreal, 1987; Rorty R. Contingence, Irony and Solidarity. Cambr., Mass., 1989; The Horizon of Postmodemity. Poznan, 1995; The Subject in Postmodernism. Vol. 1,2. Ljubljana, 1989-90; Torres F. Deja vu. Post et neomodernisme: Le retour du passe. P., 1986.
H.M.
353
Постпостмодернизм
Новейшее течение неклассической эстетики конца XX в. В классификационном плане наследует постмодернизму и трактуется как один из этапов эпохи «постмодерности» (М. Эпштейн); конец «героического» периода постмодернизма и перехода к «мирной жизни» (В. Курицын); свидетельство исчерпанности, усталости постмодернизма.
П., в отличие от модернизма и постмодернизма, выдвигает некоторые новые эстетические и художественные каноны, а не те или иные общие подходы к эстетическому. Его эстетическая специфика состоит в создании принципиально новой художественной среды «технообразов» (А. Коклен), чье сущностное отличие от традиционных «текстообразов» заключается в замене интерпретации «деланием», интерактивностью, требующими знания «способа применения» художественно-эстетического инструментария, «инструкции».
Основное течение П. — художественная виртуалистика (см.: Виртуальная реальность). Переход от постмодернистской интертекстуальности к постпостмодернистскому стиранию границ между текстом и реальностью происходит как в буквальном (компьютерная квазиреальность), так и в переносном смысле: сошлемся на роман американского постпостмодерниста П. Остера «Стеклянный город» с его новым пиранделлизмом, экспериментами над судьбой.
Другой вектор возможного постпостмодернистского развития — транссентиментализм, принимающий различные формы (сентиментальная «египтомания» во Франции, «новый сентиментализм» в России). Его появление в отечественной культуре связано с процессами перерастания концептуализма в постконцептуализм, соц-арта в постсоц-арт и т. д. Характерными особенностями русского варианта П. являются новая искренность и аутентичность, новый гуманизм, новый утопизм, сочетание интереса к прошлому с открытостью будущему, сослагательность, «мягкие» эстетические ценности. Идеи «мерцающей» эстетики (Д. Пригов), эстетического хаосмоса как порядка, логоса, живущего внутри хаоса (М.Липовецкий) сопряжены с происходящим в самом искусстве синтезом лиризма и цитатности («вторичная первичность»), деконструкции и конструирования.
Лит.: Курицын В. Время множить приставки. К понятию постпостмодернизма // Октябрь, 1997, №7; Маньковская Н.Б. От модернизма к постпостмодернизму via постмодернизм // Коллаж. М., 1998; Пригов Д. Без названия // Иск. кино, 1994, №2; Эпштейн М. Прото-, или конец постмодернизма//Знамя, 1996, №3.
Н.М.
Постструктурализм (неоструктурализм)
Направление в эстетике, в которое в 70-е годы трансформировался структурализм, из главных фигур которого настоящую верность ему сохранил только К.Леви-Строс. В 80-е годы П. сомкнулся с постмодернизмом, что существенно усложнило его идентификацию. В Германии больше известен как неоструктурализм. Вариантом П. является деконструктивизм, возникший из работ Ж.Дерриды и получивший широкое распространение в США (П.де Ман, Х.Блум, Х.Миллер). П. можно считать течением постмодернизма, которое Ж.-Ф.Лиотар именует «постмодерном, достойным уважения» — в отличие от другого течения, находящегося в русле китча и массовой культуры. Главными представителями П. в эстетике являются Р.Барт, У.Эко, Ж.Деррида, Ю.Кристева, Ж.Женетт, Ж.Рикарду, Ц. Тодоров, М.Фуко, Ж.-Ф.Лиотар и др.
В отличие от структурализма П. выражает разочарование в классическом западном рационализме, отвергает прежнюю веру в разум, науку и прогресс, проявляет глубокое сомнение в возможностях осуществления великих идеалов гуманизма. Главное отличие П. от структурализма связано с его отказом от понятий структуры и системы, от структуралистского универсализма, теорицизма и сциентизма. Он также ослабляет антисубьектную направленность структурализма, несколько реабилитирует историю и человека — если не как субъекта, то как индивида, во многом выступая как философия индивидуализма. Глубокая связь между П. и структурализмом состоит в том, что первый сохранил языково-
354
знаковый взгляд на мир, а также практически осуществил намерение второго объединить научно-философский подход с искусством, рациональное с чувственным и иррациональным, ученого с художником.
В методологическом плане П. в большей мере, чем структурализм, опирается не только на лингвистику, но и на семиотику. Сложные отношения постструктурализма с постмодернизмом во многом объясняют тот факт, что не все из вышеназванных и других представителей в полной мере относят себя к рассматриваемому направлению. Такого мнения, в частности, придерживается Женетт. Он определяет структурализм как «новейший и самый эффективный подход «современной рациональности», самый значительный вклад нашей эпохи... в постоянное стремление человеческого духа к большей разумности». Женетт полагает, что структурализм продолжает оставаться таковым. Вместе с тем он указывает и на уязвимые места структурализма. Он также признает, что его взгляды уже не укладываются в рамки структурализма. Тем не менее свою концепцию, которая на деле является постструктуралистской, он предпочитает определять как «открытый структурализм». Такую позицию Женетт объясняет тем, что вместе с П. пришла «черная волна нигилизма», хотя последнюю следовало бы отнести на счет постмодернизма.
Наиболее существенное в П. развертывается вокруг понятий «письмо» и «текст», которые тесно связаны между собой и через которые рассматриваются генезис и процесс создания произведения, роль в этом процессе автора-творца, статус и характерные черты произведения и текста, а также другие проблемы искусства, эстетики и культуры. Результатом письма является текст, значение которого в П. возрастает. Включение этого понятия в научный оборот в начале 70-х гг. было названо «текстуальной революцией». Письмо и текст дополняют и переходят друг в друга. Ю.Кристева, опираясь на диалогизм М.Бахтина, выдвигает принцип интертекстуальности, согласно которому «всякий текст строится как мозаика цитат, всякий текст есть поглощение и трансформация другого текста». У.Эко формулирует сходный семиотический принцип, в соответствии с которым «всякий текст написан на тексте». Женетт для тех же целей использует термины «палимпсест», «архитекстуальность» и «транстекстуальность».
Такой подход радикально меняет традиционное понимание текста, который обычно рассматривался как некий организм или закрытая система. Теперь он не является строго выделенным и законченным целым, у него нет своей внутренней структуры и организации, нет начала, центра и конца. Все тексты тесно связаны между собой, они переплетаются и перекрещиваются друг с другом, образуя запутанный лабиринт, для выхода из которого нет никакой Ариадниной нити. «Каждый текст, — полагает Деррида, — есть машина с несколькими головами, читающими другие тексты». Интертекстуальность исключает возможность выделения первичного или оригинального текста, ибо, как отмечает Деррида, «нет больше такой вещи, как оригинальный текст». В равной мере она не позволяет ставить вопрос об авторе и творце текста. По этому поводу Деррида, рассматривая творчество Ж.-Ж.Руссо, делает вывод: «Нет текста, автором и субъектом которого был бы Ж.-Ж.Руссо».
Для прояснения отношений между традиционным пониманием текста и новым Кристева вводит понятия «гено-текст» и «фено-текст», первое из которых обозначает глубинный уровень, на котором происходит порождение и сверхдетерминация фено-текстов, которые являются конкретными дискурсами и которые отдаленно напоминают традиционные тексты. Барт предпочитает оперировать понятиями «произведение» и «текст», называя первое устаревшим, ньютоновским понятием, а второе — современным, эйнштейновским. Для произведения характерна линейность и необратимость построения, хронологическая или иная последовательность развития. Текст не имеет начала и направленности, он предстает как «стереофоническая и стереографическая множественность означающих». Если метафорой произведения является живой организм, то метафорой текста — сетка, ткань, паутина, он не растет и не развивается, а простирается.
Женетт исследует отношения между текстами и выделяет пять типов транстекстуаль-
355
ных отношений. Первый совпадает с интертекстуальностью Кристевой и опирается на цитирование, которое может приводить к разной степени сходства вплоть до плагиата. Второй представляет собой паратекст, выступающий в виде предисловия, послесловия, введения или комментария. Третий означает метатекстуальность, которую можно рассматривать как критический анализ или комментарий текста, который подразумевается, но открыто не называется. Четвертый выражает гипертекстуальность, существующую между двумя текстами, первый из которых (предшествующий) является гипотекстом, а второй (последующий) — гипертекстом. Пятый предстает как архитекстуальность и предполагает лишь отдаленную, жанровую общность: роман, рассказ, поэма и т.д.
П. расширяет поле компетенции понятия текста, включая в него не только литературу, но и всю культуру в целом, которая превращается в глобальный интертекст.
Лит.: Барт Р. Избранные работы. М., 1994; Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии, 1992, № 4; Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму. М., 1998; Kristeva J. Semeiotike. Recherches pour une semanalyse. P., 1969; Genette G. Palimsestes. La litterature au second degre. P., 1982; Idem. Introduction a l'architexte. P., 1979; Ricardou J. Nouveaux problemes du roman. P., 1978.
Д. Силичев
Постфрейдизм
Влиятельное течение неклассической эстетики, являющееся теоретической основой постмодернизма. Возник во Франции в 60-х гг. XX в. Его философско-эстетическая специфика связана со сращением психоаналитических и структуралистских методов исследования искусства. Творчески, критически переосмыслив эстетический опыт основных неофрейдистских школ XX в. — аналитической психологии К.Юнга, индивидуальной психологии А.Адлера, сексуально-экономической психологии В.Райха, культурно-философской психопатологии К.Хорни, гуманистического психоанализа Э.Фромма, экзистенциального психоанализа Г.Марселя, Ж.-П.Сартра, А.Камю, «нового левого» психоанализа Г.Маркузе, этопсихологии Г.Гартмана, Д.Раппопорта, Ф.Александера и др., психоисторической эгопсихологии Э.Эриксона, дидактического психоанализа С.Нашта, психоаналитической психологии Д.Лагаша, психоаналитических подходов в персонализме Э.Мунье, феноменологической герменевтике П.Рикёра, постфрейдисты сосредоточились на изучении разных уровней и сфер проявления структуры и языка бессознательного в искусстве.
Появление П. в эстетике связано с рядом теоретических предпосылок. «Местом встречи» психоанализа и структурализма в 60-х гг. явилась проблема бессознательного. Встреча эта не была бесконфликтной. Взаимное тяготение и отталкивание психоанализа и структурализма определялось самой логикой развития этих течений. Так, ведущие французские структуралисты — К.Леви-Строс, М.Фуко, Р.Барт изначально исходили из неосознаваемого характера глубинных структур, предопределяющих развитие языка, искусства, науки, религии, культуры, истории, человека и общества в целом как определенных систем знаков. Фрейдизм в эстетике привлекал их своими рационалистическими моментами, позволяющими осознанную расшифровку знаков, декодирование бессознательной языковой символики. Стремясь развить и усилить рационалистическую трактовку бессознательного, создатели французского структурализма критиковали Фрейда и его последователей за пансексуализм. Место фрейдовского либидо заняли в их эстетике понятия означаемого и означающего. Именно эти ключевые структуралистские понятия позволили, по их мнению, осуществить то, что не удалось Фрейду — выявить универсальные бессознательные структуры всех видов жизнедеятельности — «ментальные структуры» (Леви-Строс), «эпистемы» (Фуко), «письмо» (Барт). Именно такой подход предопределил в 70-80-е гг. переход Р.Барта и М.Фуко со структуралистских на постструктуралистские позиции, открывшие постмодернистский период их творчества.
Со своей стороны, таких психоаналитиков, как Ж.Лакан, Ж.-Ф.Лиотар, Ж.Де-
356
лез, Ф.Гваттари, Ю.Кристева, М.Плейне, Ж.-Л. Бодри привлекло стремление структуралистов использовать точные методы исследования, в том числе и неосознаваемой психической деятельности. Вместе с тем выявились и дискуссионные проблемы, касающиеся, в первую очередь, «теоретического антигуманизма» структурализма, примата текста над контекстом.
При анализе генезиса постфрейдистской эстетики следует также учитывать, что рассматриваемый период характеризовался тенденциями плюрализации эстетического знания. Усилились процессы его дифференциации и интеграции, что привело, с одной стороны, к абсолютизации отдельных частных методов и методик, а с другой — к их свободному эклектическому сочетанию. Именно а таком контексте осуществилось сращение психоанализа и структурализма.
Существенное значение имеет и тот общекультурный фон, на котором происходило становление П. — студенческие волнения, бум молодежной контркультуры, обострение интереса к проблемам раскрепощения личности, ее освобождения от общественных табу, в том числе сексуальных и лингвистических.
Посфрейдистские концепции не являются, разумеется, простым эклектическим сочетанием взглядов ведущих французских эстетиков предшествующего периода. Им свойственны новые черты, связанные не только с внутриэстетическими процессами, но и с теми изменениями социально-психологического климата, которые характерны для западного общества последней трети XX в. Кроме того, в новых условиях даже старые идеи приобрели нетрадиционное звучание.
В рамках постфрейдистской эстетики существует ряд оригинальных подходов, конкурирующих между собой. В методологическом отношении их объединяют некоторые общие принципы, свидетельствующие о критическом усвоении фрейдистской и структуралистской традиций на основе их «параллельного» нового прочтения. Так, фундаментальные структуралистские понятия (структура, уровень, модель) и принципы исследования языка искусства (системно-структурный метод, знаковый подход, объективность, формализация, математизация знания) сочетаются с психоаналитической трактовкой бессознательного как основы творческого процесса, художественного произведения как механизма, преобразующего либидозную энергию, основных эстетических категорий и видов искусства как метаморфоз сексуальных пульсаций, дешифруемых при помощи психокритики. В этой связи на первый план выдвигаются методологические принципы плюрализма и релятивизации эстетического знания, находящие свое воплощение в некоторых эстетических инновациях — художественном шизоанааизе; концепциях ризоматики (см.: Ризома), картографии, пиротехники и полилога искусства; физиологической трактовке катарсиса и др.
Бессознательное и язык — системообразующие основы постфрейдистской эстетики, находящиеся в центре внимания всех направлений исследований, существующих в ее рамках. Различия в трактовке этих узловых понятий определяют линии водораздела между основными течениями постпсихоанализа, являются предметами постоянных теоретических дискуссий.
Являясь оригинальными мыслителями, ведущие французские постфрейдисты стремятся к созданию собственных философско-эстетических школ. Наиболее влиятельная и весомая среди них — школа структурного психоанализа Ж.Лакана, давшего новую жизнь фрейдистской традиции макроструктурного психоанализа и сартровской линии исследования бессознательного и воображаемого в художественном творчестве. На этой основе Лакан создает концепцию транспсихологического символического субъекта языка и бессознательного желания.
Широкий диапазон отличает постфрейдистские работы Ж.Делёза и Ф.Гваттари. Структуралистский взгляд на эстетику как точную науку, побуждающую выявлять графичность художественных структур, сочетается в их творчестве с попыткой замены психоанализа шизоанализом, поиском универсальных механизмов функционирования искусства. В художественном шизоанализе Делёза и Гваттари субъект бессознательного желающего производства реализует себя в ризоматике и картографии постмодернистского искусства.
357
В центре внимания Ж.-Ф. Лиотара — специфика постмодернистской ситуации в эстетике и науке. Сравнительный анализ парадигм постнеклассического знания и нетрадиционной философии искусства приводит его к обобщающим выводам о соотношении модернистской и постмодернистской культур. Именно Лиотару принадлежит приоритет в распространении полемики о постмодерне на художественную сферу, что во многом способствовало обретению постмодернизмом статуса философского понятия в 80-е гг. Цели же его «аффирмативной либидозной экономической эстетики» носят более локальный характер. Разрабатываемый Лиотаром прикладной психоанализ искусства направлен на создание концепции художественного творчества как универсального трансформатора либидозной энергии. Литературоцентризмом отличается творчество Ю.Кристевой, стремящейся сочетать психоанализ с витгенштейнианством и неотомизмом.
Идеи П. были не просто восприняты постмодернистской эстетикой, но именно в ее силовом поле доказали свою жизнеспособность. Это связано, прежде всего, с установкой П. на целостное познание личности и ее места в мире. Французские ученые стремятся найти новые подходы к изучению человека-творца, выявить универсальные механизмы эстетической деятельности, создать целостную концепцию искусства в широком социально-культурном контексте. Особую роль приобретает тема реабилитации гедонистических мотивов в эстетике. Развив идеи Р.Барта о «текстовом удовольствии», «наслаждении текстом», а также тезисы американской исследовательницы С.Зонтаг о замене герменевтики «эротикой» искусства, позволяющей просто наслаждаться им, минуя интерпретацию, постмодернистская эстетика сосредоточилась на исследовании энергии и чувственной полноты произведений, «прозрачности» чувственной поверхности артефактов. Ею были также восприняты и усилены гуманистические аспекты П., связанные с утверждением самоценности и достоинства личности, свободы художественного творчества, идеями творческой активизации «Я» посредством художественной и эстетической деятельности.
Оригинальность эстетических взглядов ведущих постфрейдистов связана с рационализированным культурологическим пониманием бессознательного, исследованием языка как универсальной знаковой системы культуры и искусства. Поиски основ научной объективности побуждают их изучать механизмы взаимодействия естественного и искусственного, природного и социального, индивидуального и всеобщего. Особый интерес представляет структурно-психоаналитическая трактовка генезиса эстетического, основанная на диалектике воображаемого и символического. Именно это положение оказалось для постмодернистской эстетики ключевым, вызвав поворот от семиотики к семантике: бурный прилив интереса к значению, содержательной стороне искусства вызвал своего рода эстетический катаклизм. Интертекстуальная лавина значений окончательно подмяла под себя слабое лакановское «реальное», превратив мир в единый безграничный «текст».
Особую ценность для постмодернистской эстетики представляет постфрейдистское обнаружение и описание симптомов болезненной разорванности индивидуального и общественного сознания, западной культуры в целом. Один из ее истоков проницательно усматривается в неклассичности современного познания, означающей в эстетической сфере миграцию исследовательских интересов от континуальности к прерывности материального и идеального, сознательного и бессознательного, означающего и означаемого, воображаемого и символического. Однако вывод этот изолирован, не вписан в контекст комплексного изучения проблемы отчуждения, что снижает новаторский потенциал П. Предлагаемые Лаканом, Делёзом, Гваттари, Кристевой практические рекомендации оказываются достаточно традиционными. Призывы к терапевтическому лечению современной цивилизации методами индивидуального и коллективного психоанализа, «лингвистической революции» обнаруживают внутреннюю противоречивость П. Его уязвимость состоит в разрыве бессознательного и сознательного, их противопоставлении, в подмене общего частным, редукционизме. В ито-
358
ге человек оказывается субъектом либо языка, либо бессознательного «желающего производства». Особенности такого подхода наложили отпечаток на постмодернистскую эстетику в целом, что вызвало в конце 90-х гг. резкую критику изнутри, со стороны деятелей «продвинутого» французского искусства. Так, в фильме представителя «независимого кино» Ш.Акерман «Кушетка в Нью-Йорке» (1996) издержкам П. остроумно противопоставлен традиционный французский здравый смысл.
Вместе с тем постмодернизм воспринял позитивную эстетическую программу, рациональные стороны П, Это относится к роли в художественном творчестве неосознанных мотивов, инстинктов, пережитых в детстве травм и т.д.; постфрейдистской концепции традиций и инноваций в искусстве и эстетике, сущности художественного эксперимента, призвания художника, природы творческого процесса. Особую привлекательность благодаря своей гуманистической направленности, открытости восприятию многообразия художественной жизни человечества приобрели идеи обновления культуры путем диалога и полилога как способов поиска истины.
Связи между художественной практикой постмодернизма и ее философско-эстетическими истоками сложны и опосредованны. Вместе с тем есть основания говорить о парижской школе постмодернизма, включая в нее постструктурализм и П. как философские источники постмодернистской эстетики и искусства.
Лит.: Lacan J. Ecrits. P., 1966; Ibdem. Le seminaire de Jacques Lacan. Livres II-XVIL P., 1978-1991; Lyotard J.-F. Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Ibdem. Le Postmoderne explique aux enfants. P., 1986; Deleuze G., Guattari F. Capitalisme et schizophrenie. T.I. L'Anti-Oeudipe. P., 1972; Ibdem. Rhizome. Introduction. P., 1976; Kristeva J. Au commencement etait l'amour. Psychanalyse et foi. P., 1985; Ibdem. Pointe de suspension. Entretiens. P., 1992; Попова Н.Ф. Французский постфрейдизм. Критический анализ. M., 1986; Маньковская H.Б. «Париж со змеями» (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1995; Ее же. Эстетика постмодернизма. СПб, 2000.
Н.М.
Потебня Александр Афанасьевич (1835-1891)
Один из выдающихся ученых-лингвистов конца XIX в., оставивший глубокий след в различных областях научного знания: лингвистике, фольклористике, мифологии, литературоведении, эстетике, искусствознании. П. окончил в 1856 г. историко-филологический факультет Харьковского университета, защитил магистерскую («О некоторых символах в славянской народной поэзии» — 1861 г.) и докторскую («Из записок по русской грамматике» — 1874 г.) диссертации; здесь же, став профессором кафедры русской словесности, работал до самой смерти. Широкую известность приносят ему труды: «Мысль и язык» (1862), «К истории звуков русского языка» (1876-83), «Слово о полку Игореве: текст и примечания» (1878).
П. был создателем или в той или иной мере стоял у истоков современных подходов к этно- и социолингвистике, фонетике, исторической диалектологии и грамматике, семасиологии, культурной антропологии, этнопсихологии, психологии искусства. Исходным моментом его лингвистических воззрений явилось положение об эвристической функции языка как особого рода духовно-практической деятельности, как средства не только выражать, но и создавать ее. Отсюда следовал вывод о том, что язык и мышление образуют диалектическое противоречие, в котором язык, при определяющей роли мышления, выступает как относительно самостоятельное явление; одновременно — как форма мысли, так и средство ее формирования. Слово, в его понимании, — творческий акт речи и познания, «... выражение мысли лишь настолько, насколько служит средством к ее созданию», то есть оно уже само является образом.
П. разделяет и развивает идею В. Гумбольдта о том, что «язык, в сущности, есть нечто постоянное» и, в то же время, «в каждый момент исчезающее явление», что он «есть не мертвое произведение, а деятельность». Основываясь на классическом представлении о том, что язык есть знак, обозначающий некую предметную реальность, П., вместе с тем, прослеживает в своих работах, как именно происходит это обозначение, как образ пред-
359
мета (явления, процесса) переходит в понятие о предмете, каким образом формируются либо утрачиваются его эстетические свойства. При этом он исходит из идеи, что слово не может быть понято лишь как средство сообщения готовой, завершенной мысли. Становление ее происходит в момент выражения в слове. Понятно, что эти представления имели далеко идущие последствия не только для лингвистики или семиотики, но и для эстетики XX в., понимания становления художественного образа в искусстве.
Для П. характерно отношение к языку как к непрерывной деятельности, динамичному явлению, постоянно трансформирующему слово и варьирующему уровни его поэтической образности. В то же время, рассматривая слово как сложную структуру, П. выделяет в нем те элементы, которые имеют прямое отношение к пониманию художественности. Это, прежде всего, понятие внутренней формы, которое П. считал присущим и слову, и художественному образу, — понятие, стоящее в центре его лингвоэстетической концепции. Трактовка П. этой категории в содержательном отношении восходит к Гумбольдту, но, в то же время, существенно трансформирует его идеи. Внутренняя форма мыслится им как единство трех элементов: звука («внешнего знака значения»), представления («внутреннего знака значения») и самого значения. Внутренняя форма — одновременно и чувство, и представление; на ее основе создаются переносные значения, дающие, по словам П., «простор новым мысленным массам». Внутренняя форма слова дает направление мысли, не ограничивая при этом пределов его применения (всегда ориентированного на поиск множества значений), предоставляя ему возможность выступать в различных сочетаниях и получать переносный смысл, быть частью сравнения и становиться тропом.
П. убежден, что именно процесс сравнения, Перенесения смысла и значения, пронизывающий жизнь слова на всех этапах его развития, и привносит элемент художественности во все более усложняющиеся словесные образования — словосочетания, предложения, образы, произведения. Формирование нового смысла и значения происходит каждый раз при применении слова. «В ряду слов того же корня, последовательно вытекающих одно из другого, всякое предшествующее может быть названо внутренней формой последующего».
Примером здесь могут служить слова: город, огород, городить, горожанин, где каждое значение слова есть собственное и, в то же время, каждое, — производное от другого. Внутренняя форма в языке осуществляет преемственность значения слова в процессе словообразования, словотворчества. Причем, эту преемственность можно ощущать до тех пор, пока ясно происхождение очередного значения слова в этимологической цепочке. Внутренняя форма представляется П. в качестве своего рода образной формы концентрации значения слова. Этой «функцией», главным образом, и определяется ее эстетическая значимость, как собственно в языке, так и в словесных художественных структурах. Внутренняя форма — центр художественности образа и выражает наиболее общий его признак, она, «... выражая собой один из признаков... чувственного образа, не только создает единство образа, но и дает знание этого единства, она есть не образ предмета, но образ образа, т. е. представление».
С этой категорией П. связывает и понятие поэтичности. Изначальная ее основа — сам язык. Но поэтично, т. е. содержит в себе некоторое эстетическое значение, не любое слово, а лишь сохраняющее все три элемента внутренней формы. Слово, потерявшее ее, в художественном плане, безобразно. Более того, поэтичность, как эстетическое свойство, теряется при отсутствии наглядного значения слова. Если субъект воспринимает в слове некий звуковой комплекс и определенное содержание, но в слове утрачивается связь между звуком и значением (наиболее общим образным представлением), то исчезают и его эстетические признаки. Последние могут быть восстановлены и усилены контекстом, расширяющим первичное значение слова. Развернутые параллельные сравнения в русской народной поэзии (типа: «добрый молодец»... «красна девица»), где одно слово указывает на внутреннюю форму другого, являются, согласно П., наиболее наглядной иллюстрацией восстановления для сознания
360
внутренней формы. В соответствии с этим поэзия рассматривается им как поиск и открытие в слове его ближайшего этимологического значения, дающего возможность образного расширения, более живого применения, придающего жизненность, образно-эмоциональную полноту, чувственную конкретность и осязаемость образному строю.
В трехчленной структуре слова, утверждает П., звук и значение относятся к атрибутивным его свойствам, непременным условиям существования. Внутренняя же форма — наиболее подвижный и динамичный элемент. Утрата ее в слове — закономерное явление, сопряженное с процессом абстрагирования, образования понятий из чувственных образов. Этот процесс приводит к возникновению прозы, а вместе с ней и отвлеченного мышления, науки. Язык науки, оперирующий значениями, возведенными в степень понятий, в свою очередь, расценивается П. как высшая ступень прозаичности языка, ибо прозаическое слово непосредственно, без связи с представлением, сочетает образ и значение.
Формулируя свои эстетические воззрения на лингвистической основе, предлагая концептуальную модель, имеющую в своей основе трехчленную структуру, в качестве универсальной, приложимой, помимо словесности, и к другим видам искусства, исходя из понимания языка как орудия мысли и понятия внутренней формы как важнейшей в анализе тех эстетических механизмов, которые формируют феномен художественности, П. пришел к ряду важнейших теоретических заключений. Прежде всего, в самом широком исследовательском контексте были поставлены взаимосвязанные проблемы образности и поэтичности языка, а также поэзии и прозы как соотносительных категорий. Образотворческий процесс был осмыслен как естественное состояние языка, в котором поэтическое и прозаическое мышление непрерывно взаимодействуют. Художественный образ рассматривался не как нечто целостное и определенное, но конструировался в соответствии с принципом собирающейся и рассыпающейся психологической мозаики, в которой выделялись как сущностные, формирующие основу художественности целостные образные эстетические структуры, так и более простые, смутные, картинные образы-представления.
Подобный взгляд П. на природу художественной образности, расширяющий традиционные «классические» представления, был серьезной теоретической новацией. Идея же о том, что слово (язык) участвует в формировании и направлении движения мысли, предоставляла возможность поставить изучение процесса художественного мышления на конкретно-фактологическую основу. Движение языковых фактов и грамматических категорий рассматривалось как форма движения мысли. В соответствии с этим утверждалось, что художественное произведение не оформляет уже готовую идею, но формирует ее, подобно слову, образующему мысль. Отсюда вытекала перспективная идея подхода к слову и художественному произведению как динамичным феноменам.
Следствием методологической широты лингвоэстетической теории П. стало ее влияние на последующую отечественную науку. Отголоски тех или иных ее положений можно обнаружить в трудах крупнейших исследователей: M. M. Бахтина, А. И. Белецкого, Л. С. Выготского, В. В. Виноградова и др. Лингвоэстетическая концепция украинского мыслителя была воспринята теоретиками "русского символизма" (В. Брюсовым, А. Белым и др.), вслед за П. развивавшими идеи о поэтическом богатстве языка, гибких и многообразных формах образности слова, целостности и синтетичности образов искусства. Своеобразную интерпретацию концепция П. о слове и образе получила в кругах теоретиков футуризма (В.Хлебников и др.), пытавшихся вычислить сокровенное, «магическое» сочетание звуков и букв с целью прямого воздействия на жизнь, ее преобразование. Оставшись во многом незавершенной, лингвоэстетическая теория П. стимулировала типологическое изучение искусства, развитие психологии художественного восприятия и творчества в XX в.
Соч.: Эстетика и поэтика. М., 1976; Слово и миф. М., 1989; Теоретическая поэтика. М., 1990.
Лит.: Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1962; Франчук В. Ю. Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1975; Чудаков А. П. Психологическое направление в русском
361
литературоведении. А. А. Потебня.//Академические школы в русском литературоведении. М., 1975.
А.Липов


Обратно в раздел культурология











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.