Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Культурология XX век. Энциклопедия.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ФРЭЗЕР (Фрейзер) (Frazer) Джеймс Джордж (1854 -1941)
— англ. антрополог, фольклорист и историк религии, представитель классич. англ. социальной антропологии. Получил образование в ун-те Глазго (1869-74) и Три нити-колледже, Кембридж (1874-79). С 1879 и до конца жизни работает в Кембридж, ун-те, с 1907 — проф. социальной антропологии. В 1907-08 проф. социальной антропологии Ливерпульского ун-та.
Осн. труд, принесший ему мировую известность, “Золотая ветвь” (1-е изд. в 2 тт., 1890; 12-томное изд., 1907-15; сокращ. 1-томное изд., 1922). В этой книге собран и систематизирован большой фактич. материал по первобытной магии, тотемизму, анимизму, табу, религ. верованиям, фольклору и обычаям разных народов. Ф. был “кабинетным” ученым и почти никогда не покидал пределов Англии; большую часть фактич. материала он получил от миссионеров, живших в колониях, использовав для этого рассылку специальных опросников.
Ф. предпринял попытку создания универсальной теории эволюции человеч. мышления. Согласно этой теории, исходящей из признания психич. единства всех народов, человечество проходит в своей эволюции три истор. стадии, соответствующие трем качественно разл. способам отношения к природе, реализующим стремление человека к установлению господства над природными явлениями: магич., религ. и научную. Магич. мышление предполагает, что природный мир управляется безличными и неизменными законами, и усматривает наличие причинности между ритуальной практикой и природными событиями. Магич. верования основаны на мышлении по аналогии и поверхностных ассоциациях; вера в то, что подобное может быть вызвано подобным, лежит в основе магич. процедур, к-рые, с т. зр. магич. мышления, способны вызвать те или иные желаемые изменения во внешнем мире, отображенные в этих процедурах. Магич. мышление, основанное на ложных причинностях и потому неэффективное в установлении контроля над естеств. силами, уступает место религ. мышлению, персонифицирующему эти естеств. силы, вере в то, что миром управляют сверхъестеств. существа. Чтобы добиться желаемого, человек должен просить помощи у богов и совершать жертвоприношения. Третья стадия развития человеч. мышления — наука, изучающая реальные причинные связи явлений и применяющая для этого логико-экспериментальные методы; познание реальной причинности позволяет человеку установить подлинный контроль над природой.
Ф. выдвинул и другие теории: происхождение мифа из ритуала; представление о “царе-колдуне”, обладающем магич. силой, обеспечивающей благополучие племени: он должен быть подвергнут ритуальному убиению, когда его силы пойдут на убыль, дабы магич. сила племени перешла к более сильному преемнику; связи христианства с древним культом умирающих и воскресающих богов и др.
Оценка трудов Ф. в совр. антропологии неоднозначна. Теории Ф., будучи порождением “кабинетной антропологии”, были подвергнуты критике и по большей части опровергнуты последующими исследованиями полевых антропологов (У. Риджуэя, Эванс-Причарда, Малиновского, Боаса и др.). Однако эти теории, передовые для своего времени, оказали большое влияние на интеллектуальную общественность; общепризнан огромный вклад Ф. в институционализацию социальной антропологии как самостоятельной академич. дисциплины и в ее популяризацию. Заслуга Ф. — и введение в антропологию сравнит. метода. Его “Золотая ветвь” сохраняет свое значение как богатый источник фактич. материала; опр. таксономическую ценность имеет и предложенная им классификация типов магии.
Соч.: Totemism and Exogamy. V. 1-4. L., 1910; Garnered Sheaves. L, 1968; Man, God and Immortality. L., 1968; Библейские сказания. М., 1931; Золотая ветвь. М., 1986; Фольклор в Ветхом Завете. М., 1990.
Лит.: Leach E. Frazer and Malinowski Encounter. 1965; Besterman Th. A Bibliography of Sir James George Frazer. L., 1934.
В. Г. Николаев
319
ФУКО (Foucault) Мишель Поль (1926-1984)
- франц. философ, культуролог, эстетик. Преподавал в ун-тах Парижа, Клермон-Феррана, Варшавы, Уппсалы, Гамбурга и др., с 1970 ~ в Коллеж де Франс. Начинал как структуралист, затем с сер. 60-х гг. перешел на позиции постструктурализма и постмодернизма. В своих взглядах опирается прежде всего на Ницше и Хайдеггера.
В 60-е гг. Ф. разрабатывает концепцию европ. науки и культуры на основе “археологии знания”, имеющей своим ядром “знание-язык”. Все известные теории науки и культуры Ф. относит к “доксологии”, исходившей из наличия единой и непрерывной истории вообще и культуры в частности, а их изменения объясняет борьбой мнений, прогрессом разума, практич. потребностями и т.д. В концепции Ф., изложенной в книге “Слова и вещи” (1966), европ. культура распадается на несколько эпох. В противоположность традиц. историзму он выдвигает понятие “историчность”; каждая эпоха имеет свою историю, к-рая сразу и неожиданно “открывается” в ее начале и так же сразу и неожиданно “закрывается” в ее конце. Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передает последующей. Историю характеризует “радикальная прерывность”. Старое понятие истории неприменимо даже в рамках отдельно взятой культурной эпохи, где нет прогресса и процесса последоват. смены одних идей и теорий другими. Все они как бы сосуществуют одновременно, являясь лишь одним из возможных вариантов единой для данной эпохи структуры или инварианта.
Вместо доксологии Ф. предлагает “археологию”, предметом к-рый должен стать “архаич. уровень, к-рый делает возможным познание и способ бытия того, “что надлежит познать”. Этот глубинный, фундаментальный уровень Ф. обозначает термином “эпистема”, используя также понятие “историческое априори”, “пространство знания”, “порядок”, “эпистемологич. диспозиция” и т.д. Эпистемы отчасти напоминают абсолютное пространство Ньютона, априори Канта, парадигмы Куна. Они представляют собой “фундаментальные коды культуры”, определяющие конкр. формы мышления, знания и наук. Эпистема подобна некоей сетке, к-рая пронизывает реальный мир, выполняя при этом отнологич. и гносеологич. функции: она упорядочивает сами вещи и предметы и создает необходимые условия их познания. В своей гносеологич. функции эпистема сравнима с абсолютной идеей Гегеля, берущей на себя инициативу самопознания и не нуждающейся для этого в традиц. субъекте познания. В этом смысле эпистемы никак не связаны и не зависят от субъекта. Они находятся в сфере бессознательного и остаются недоступными для тех, чье мышление они определяют.
Сравнивая разл. эпохи европ. культуры, Ф. приходит к выводу, что своеобразие лежащих в их основе эпистем обусловлено прежде всего теми отношениями, к-рые устанавливаются между языком, мышлением, знанием и вещами. Эпоха Возрождения, по Ф., покоится на эпистеме сходства и подобия. В этот период язык еще не стал независимой системой знаков. Он как бы рассеян среди природных вещей, переплетается и смешивается с ними. В эпоху классицизма 17-18 вв. возникает новая эпистема представления. Язык теперь становится “великой автономной системой знаков”. Он почти совпадает с самим мышлением и знанием. Поэтому всеобщая грамматика языка дает ключ к пониманию всех других наук и культуры в целом. Совр. эпоха (19-20 вв.) опирается на эпистему систем и организаций. С ее началом возникли новые науки, не имеющие ничего общего с ранее существовавшими. Теперь язык становится строгой системой формальных элементов, замыкается на самом себе, развертывая свою собств. историю. Вместе с тем, теперь и он становится обычным объектом познания — наряду с жизнью, производством, стоимостью и т.д. Однако данное обстоятельство не ослабляет значения языка для культуры. Напротив, его значимость даже возрастает. Он становится вместилищем традиций и склада мышления, обычаев и привычек, духа народов.
В книге “Археология знания” (1969) и последующих работах место эпистемы занимает “дискурс” или “дискурсивная практика” (также “дискурсивное событие”, происходящее на “доконцептуальном уровне”). С помощью этих понятий Ф. разрабатывает новую методологию для исследования культуры. Исходным материалом науки, искусства, лит-ры и всякого иного явления культуры или вида творчества — в их “первичной нейтральности” — является популяция событий в пространстве дискурса. Суть “дискурсивных событий” составляют связи и отношения между высказываниями, означающими совокупность неких объективных правил и закономерностей, к-рые образуют “архив”. Последнее понятие обозначает не собрание разного рода документов и текстов, но лежащие в их основе структуры и законы, “управляющие появлением высказываний как единичных событий”. Дискурсивные практики не совпадают с конкр. науками и дисциплинами, они скорее “проходят” через них, придавая им единство.
“Дискурсивные практики”, “архив” и “дискурсивные события” выполняют примерно ту же роль, что и “эпистема”. Раньше знание было детерминировано эпистемой, теперь оно возникает в поле дискурсивной практики, по-прежнему составляя предмет археологии. Новым является использование понятия “недискурсивная практика”, а также анализ соотношения между наукой, знанием и идеологией. Ф. выражает сомнение в рац. ценности науки, отдавая предпочтение “полиморфным” и неопр. дискурсивным практикам, склоняясь даже к тому, чтобы “разрушить все то, что до наст. времени воспринималось под именем науки”. Критич. отношение не только к науке, но и знанию вообще, все более усиливается и в работе “Порядок дискурса” (1971), где Ф. рассматривает дискурс как “насилие, к-рое мы совершаем над вещами”.
В 70-е гг. тема “знания-насилия”, “знания-власти” выходит у Ф. на передний план, а в работе “Надзор и наказание” (1975) становится центральной. Свою теорию “знания-власти” он противопоставляет всем суще-
320
ствуюшим — и марксистской, и либерально-буржуазным. В методол. плане он дополняет археологию генеалогией, заимствуя ее у Ницше.
Эстетич. интересы Ф. ориентированы гл. обр. на модернизм и авангард в искусстве. Суть своего взгляда на искусство он выразил в ясной и лаконичной формуле: “Мы ищем чистые формы”. Осн. внимание Ф. уделяет проблемам лит-ры, разрабатывая идею ее лингвистич. природы. Язык составляет “чистое начало” лит-ры и письма, благодаря письму и лит-ре он достигает подлинной суверенности, осуществляет все свои внутр. возможности. Проводя параллель с известным “парадоксом лжеца”, суть к-рого заключается в двойственности и неопределенности высказывания “я лгу”, Ф. полагает, что природа лит-ры заключена в высказывании “я говорю”. Здесь говорящий субъект является тем же самым, о ком говорится: “я говорю, что я говорю”. Это высказывание исчерпывается констатацией самого акта говорения, к-рому ничего не предшествует и после к-рого ничего не следует. Все исчезает, как только говорящий смолкает, уступая место безмолвной пустоте. Именно здесь язык проявляет себя в изначальном, подлинном бытии. Подобного состояния он также достигает в лит-ре (Ф. имеет в виду экспериментальную и авангардистскую лит-ры). В качестве конкр. примера он указывает на творчество писателя и поэта Р. Руссе-ля, называемого иногда франц. Хлебниковым, и ставшего одним из предшественников сюрреализма и “нового романа”. Исследуя творчество Русселя, Ф. приходит к выводу, что своеобразие его поэтики заключается в “тропологич. пространстве слов”, создаваемом с помощью удвоения и повторения слов и фраз, использования неожиданных сравнений, аналогий и метафор, игры рифм и фонических комбинаций и т.д. Благодаря таким приемам Руссель открыл для лит. языка особое пространство, к-рое Ф. называет лингвистическим. Оно не соприкасается с действит. миром, в нем действует один лишь язык, сведенный к “словам-маскам”, “полым словам” и “игре знаков”, принимающий облик странных и фантастич. людей, существ, событий и вещей. Нечто подобное Ф. обнаруживает также в произведениях Бланшо, Роб-Грийе, Малларме, Арто и др.
Лингвистич. подход Ф. распространяет на проблематику писателя,отказываясь рассматривать его в качестве традиц. автора и собственника своих творений. Вопрос об “авторе” снимается самопорождающимся письмом, игра знаков к-рого состоит в “открытии пространства, в к-ром пишущий субъект беспрерывно исчезает”. И если раньше произведение как бы возлагало на себя долг принести бессмертие своему создателю, “теперь оно получило право убивать, быть убийцей своего автора”. Самое большее, что останется писателю, — “играть роль смерти в игре письма”, а вся его творч. индивидуальность и неповторимость исчерпывается “оригинальностью своего отсутствия”. Судьбу “автора” разделяют “произведение” и “книга”, необходимость к-рых столь же проблематична, как и индивидуальность автора. Их нельзя рассматривать в качестве проекции авторской субъективности, поскольку они составляют лишь “узел сетки” языка или момент всеобщей “дискурсивной практики”.
Во втором и третьем томах “Истории сексуальности” (“Получение удовольствия”, 1984; “Забота о самом себе”, 1984) в круг интересов Ф. входит новая тема: сексуальность, а вместе с ней — вопросы этики, морали и свободы.
Соч.: Raymon Roussel. P., 1963; L'archeologie du savoir. P., 1969; L'ordre du discours. P., 1971; Surveilleret punir. Naissance de la prison. P., 1975; Histoire de la sexualite. V. 1: La volonte du savoir. P., 1976; Histoire de la sexualite. V. 2: L'usage des plaisirs. P., 1984; Слова и вещи: Археология гуманит. наук. М., 1977; СПб., 1994; Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; История безумия в классич. эпоху. СПб., 1997.
Лит.: Автономова Н.С. Филос. проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Визгин В.П. Мишель Фуко — теоретик цивилизации знания// ВФ. 1995. № 4; GuedesA. Foucault. P., 1972; Kremer-Marietti A. Foucault et 1'archeologie du savoir. P., 1974; Deleuze G. Foucault. P., 1986; MerquiorJ.G. Foucault ou le nihilisme de la chaire. P., 1986.
Д.А. Силичев
ФУНКЦИИ КУЛЬТУРЫ
- совокупность ролей, к-рые выполняет культура по отношению к сообществу людей, порождающих и использующих (практикующих) ее в своих интересах; совокупность селектированных истор. опытом наиболее приемлемых по своей социальной значимости и последствиям способов (технологий) осуществления коллективной жизнедеятельности людей. При этом все Ф.к. социальны, т.е. обеспечивают именно коллективный характер жизнедеятельности людей, а также определяют или корректируют почти все формы индивид, активности человека в силу его связанности с социальным окружением. Число такого рода Ф.к. весьма велико, и они могут быть выстроены в иерархич. структуру от наиболее общих до сравнительно частных, обеспечивающих Ф.к. более высокого уровня.
Наиболее общей и универсальной Ф.к. следует признать обеспечение социальной интеграции людей: формирование оснований их устойчивого коллективного существования и деятельности по совместному удовлетворению интересов и потребностей, стимулирование повышения уровня их групповой консолидированности и эффективности взаимодействия, накопление социального опыта по гарантированному социальному воспроизводству их коллективов как устойчивых сообществ.
Ко второму уровню рассматриваемой иерархии можно отнести Ф.к., обеспечивающие осн. формы интегрированного существования сооб-в людей, такие как
321
организация людей в их совместной жизнедеятельности посредством их структурной дифференциации на разл. рода относительно самодостаточные группы: социально-территориальные соседские общины (племена, этносы, нации), социально-функциональные (производств., военные, учебные и прочие коллективы, специальности, профессии, проф. констелляции, классы), социально-бытовые (семьи, кланы, социальные страты, сословия), коммуникативные (по диалектам, языкам, языковым семьям), религиозно-конфессиональные (ре-лиг. общины, секты, деноминации, конфессии) и т.п.;
регуляция процессов взаимодействия между людьми посредством истор. селекции, нормирования и стандартизации наиболее удачных элементов социального опыта в этой области и реализации их в работе регулятивных механизмов конвенционального (ценностные ориентации,мораль, нравственность, обычаи, этикет и пр.) или институционального (право, политика, идеология, церемониал и т.п.) свойства; консолидация и самоидентификация людей в коллективе посредством выработки общих целей и идеалов их совместного существования, групповых интересов и потребностей, чувства солидарности личности с коллективом и защищенности им, удовлетворенности действующими нормами и правилами совместного общежития и взаимодействия, формирования системы образов групповой идентичности (этнич., социальных, конфессиональных, гос. и иных маркеров) и оснований личной самоидентификации человека в коллективе и самоотождествления с ним, заинтересованности членов коллектива в его социальном воспроизводстве как процессе, отвечающем их индивид, и групповым интересам.
Третий уровень — Ф.к., обеспечивающие осн. средства совместной жизнедеятельности людей. К. ним можно отнести: культуру демогр. и социального воспроизводства членов сооб-ва, функционирующую посредством выработки норм сексуальных отношений, брачно-семеиных и родств. обязательств, норм соседского общежития, стандартов физич. развития индивида и охраны его репродуктивных возможностей, а также системы форм и средств целенаправленной межпоколенной трансляции социального опыта (воспитание, просвещение, образование, традиции, обряды и ритуалы и пр.), выработки норм и стандартов социализации и ин-культурации личности, ее социальной и культурной адекватности об-ву проживания, стимулирования ее заинтересованности в приемлемых для об-ва формах социальной самореализации, в т.ч. в творч. и инновативной деятельности, в превращении индивида из “продукта и потребителя” культуры в ее “производителя”; культуру адаптации сооб-ва к природным и историч. условиям его обитания, реализуемую посредством накопления опыта и воплощения его в нормах, правилах и формах непосредств. жизнеобеспечения (прежде всего в обеспечении продовольствием, теплом, жильем, в методах и традициях охраны здоровья и межличностной взаимопомощи людей), обеспечении коллективной безопасности сообщества (оборона) и индивид, безопасности членов сооб-ва, их имущества и легитимных прав, интересов (правоохранит. система); культуру развития искусственной материально-пространств.среды обитания сооб-ва и обеспечения его членов социальными благами, выраженную в формировании принципов, норм, правил и стандартов построения территориальной инфраструктуры зоны проживания (населенных пунктов и их внутр. структуры, транспортных коммуникаций, размещения наиболее важных производств и иных функциональных зон и пр.), развития системы энергообеспечения и производства средств производства (инструментария), обеспечения производства и распределения товаров потребления и услуг и т.п.; культуру собственности, власти и социальной престижности, связанную с развитием приемлемых для сообщ-ва технологий и форм властно-собственнических претензий и отношений, способах обретения богатства, формированием иерархии социальных статусов, порядка статусного роста и его символич. маркировки (титулатура, регалии, престижные образцы одежды, украшений, обстановки быта, стилистики поведения, этикета и пр.); культуру социального патронажа, проявляющуюся в традициях оказания материальной и иной поддержки людям, оказавшимся в ситуации неконкурентоспособности (по возрасту, увечью, врожденным физич. недостаткам, пострадавшим от войны или стихийного бедствия и т.п.), благотворительности, милосердия, помощи терпящим бедствие, идеологии гуманизма и абсолютизации ценности человеч. жизни, мифологии социальной справедливости, “уравниловки”, патронажа коллектива над личностью и т.п.; культуру познания и мировоззрения, накопления и кумуляции социально значимых знаний, представлений и опыта: рациональных (наука и обыденные рац. наблюдения), иррациональных (религия, мистика, эзотерика, суеверия), логико-метафизич. (философия, здравый смысл, народная мудрость), образных (искусство, метафоричность мышления и суждений, игровые формы поведения и пр.); культуру коммуницирования и обмена информацией и социальным опытом между людьми, реализуемую в виде процессов: символизации объектов и явлений (формирование обозначающих понятий, слов, знаков, символов и пр.), сложение языков обмена информацией (“естеств.” устных и письм. вербальных, невербальных языков жестов и телесной пластики, символич. и церемониальных действий, искусств. специализир. языков служебных и технич. символов — математич., естественнонауч., компьютерных, то-пографич., чертежных, нотных и пр., разнообразных систем указат. знаков, звуковых сигналов, знаков различия, функциональной атрибутики, языков цифрового, графич. и звукового кодирования объектов и продуктов и т.п.), сложение систем фиксации информации (в графич., звуковой, видовой и иной техн. форме), ее тиражирования и трансляции (синхронной и диахронией, непосредств. и дистантной, механич. и электронными средствами и т.п.), а также институтов, занимающихся накоплением, сохранением и
322
обеспечением доступа к социально значимой информации (архивы, библиотеки, музеи, хранилища, информ. банки данных, картотеки и пр.); культуру физич. и психич. реабилитации и релаксации человека, включающую принятые в сооб-ве нормы и формы охраны здоровья и личной гигиены, традиции кулинарии, социальные нормы отдыха (системы выходных, отпусков, освобождения от активной деятельности по возрасту и состоянию здоровья), традиции физич. культуры и спорта, оздоровит, и культурно-просветит. туризма и иных форм активного отдыха, традиции общенац. и народных праздников, карнавалов, массовых гуляний, разнообр. формы развлекат., игрового и интеллект, досуга, систему институтов организованного досуга и т.п. Следует подчеркнуть, что во всех рассматриваемых случаях Ф.к. речь идет не о практич. технологиях по достижению утилитарного результата (созданию продукта потребления), а о социальных нормах, регулирующих допустимость и предпочтительность тех или иных способов осуществления этой деятельности.
Четвертый и последующие уровни Ф.к. связаны уже с дифференциацией культуры на специализир. функциональные сегменты (“экон. культура”, “военная культура”, “культура торговли”, “религ. культура”, “пед. культура” и т.п.) и системы критериев качества осуществления тех или иных социальных функций (“культура труда и потребления”, “культура быта”, “культура языка”, “культура научного мышления”, “культура худож. творчества” и пр.). В обоих случаях здесь имеется в виду прежде всего уровень соответствия применяемых технологий (а отсюда и качеств. параметры результатов) в той или иной сфере жизнедеятельности общепринятым технол. нормам в соответствующей сфере, к-рые сложились в процессе истор. селекции такого рода технологий по признакам их приемлемости и допустимости с т. зр. социальной цены и долговременных социальных последствий (критерий утилитарной эффективности в данном случае менее значим) и закрепились в ценностных комплексах специфич. свойства, называемых обычно “проф. культурой” и “культурой образа жизни”.
Т.о., во всем многообразии Ф.к. можно выделить такие “профильные” направления, как социально-интегративное, организационно-регулятивно-нормативное, познавательно-коммуникативное, рекреационное и оценочное.
Лит.: Токарев С.А. Разграничительные и объединительные функции культуры. М., 1973; Соколов Э.В. Понятие, сущность и основные функции культуры. Л., 1989; Морфология культуры. Структура и динамика. М., 1994; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Александрова Е.Я., Быховская И.М. Культурологические опыты. М., 1996; Они же. Апология культурологии // Обществ, науки и современность, 1997. № 2.
А.Я. Флиер
ФУНКЦИОНАЛИЗМ
- один из основных методологических подходов в культурологии и социальной антропологии, заключающийся в рассмотрении об-ва как системы, состоящей из структурных элементов, функционально связанных друг с другом и выполняющих опр. функции по отношению к обществу как целому. Разл. социальные феномены (действия, отношения, институты и т.д.), согласно этому подходу, должны объясняться через функции, выполняемые ими в социокультурной системе вообще или в тех или иных социальных или культурных общностях, в которых они имеют место. Раннефункционалистские идеи развивались в рамках позитивистской социологии (Конт, Спенсер и др.), оперировавшей биоорганич. метафорой и рассматривающей об-во по аналогии с организмом (иногда механизмом, “агрегатом”), и были тесно связаны с эволюционистскими трактовками истор. развития. Спенсер, напр., рассматривал эволюцию об-ва как процесс прогрессирующей структурной дифференциации, сопровождающейся дифференциацией функций по мере “роста” обществ, организма. Большую роль в развитии функционального подхода сыграл Дюркгейм. Он провел различие между причинным объяснением и функциональным объяснением: функциональный анализ рассматривался как необходимый компонент социол. исследования и должен был отвечать на вопрос о роли, к-рую то или иное социальное явление играет в установлении “общей гармонии” (социальной солидарности). Дюркгейм активно использовал функциональные объяснения в своих исследованиях о разделении труда, самоубийстве и религ. верованиях. Идеи Дюркгейма получили развитие в англ. социальной антропологии, гл.обр. благодаря деятельности Радклифф-Брауна и Малиновского, к-рые развили далее понимание общества как саморегулирующейся системы, состоящей из тесно взаимосвязанных и взаимозависимых частей, выполняющих функции по поддержанию и сохранению целостности и жизнеспособности системы. В отличие от предшественников, англ. антропологи-функционалисты были склонны к антиисторизму: тяготея к эмпиризму, они резко выступили против эволюционистских спекуляций и отвергли возможность использования истор. свидетельств в антропол. науке. Важна их работа по освобождению функционалистской методологии от биологизаторских аналогий, велик вклад в разработку понятийного аппарата функционального анализа (понятия “социальная структура”, “функция”, “социальная организация”, “интеграция” и т.д.). Они рассматривали об-во как живую действующую систему и впервые применили системный подход к изучению архаич. об-в. Малиновский исходил из принципа “универсальной функциональности” и связывал возникновение и развитие социальных институтов с человеч. потребностями (физиол., эмоц., культурными). Радклифф-Браун связывал существование тех или иных социальных феноменов с потребностью социальной системы в минимально необходимой степени интеграции (солидарности между ее членами) и видел функцию социальных яв-
323
лении в создании и поддержании солидарности социальных групп и укреплении институтов, служащих поддержанию этой солидарности. В 20-е гг. влияние Ф. в англ. антропологии достигло высокого уровня: плеяда выдающихся антропологов использовала функциональный подход в антропол. исследованиях (Эванс-Причард, М. Фортес, Р. Фёрт, Глакмен и др.). Однако, несмотря на высокую эвристич. ценность, Ф. был подвергнут критике, в особенности в связи с его ориентацией на теорию равновесия, исключит, интересом к стабильности систем и принципом универсальной функциональности. Такой подход оставлял вне рассмотрения некоторые важные аспекты обществ, жизни (конфликт, изменение и т.д.). Дальнейшее развитие функциональный подход нашел в США, в рамках структурного Ф. (Парсонс, Р. Мертон, М. Леви, К. Дэвис и др.), ставшего в 50-х гг. главенствующей теор. парадигмой в амер. социологии. Р. Мертон сформулировал “осн. теорему Ф.”, согласно к-рой один и тот же элемент системы может выполнять множество функций, а одна и та же функция может выполняться разл. элементами (“функциональными эквивалентами”). Антропологи М. Глакмен и П. Ллойд предприняли попытку соединения Ф. с теорией конфликта; идея Глакмена о функциональности восстаний развивает постулат универсальной функциональности. Парсонс в социологии, а Фёрт в антропологии соединили функциональный подход с теорией действий М. Вебера. В наст. время сторонники функционального подхода предпочитают оценивать Ф. не как теорию, а как общенаучный метод исследования.
Лит.: Беспалов В.Е., Сальников Л.В. Введение в функционалистику. Свердловск, 1991; Культура: Теории и проблемы. М., 1995; Radcliffe-BrownA.R. Structure and Function in Primitive Society. L., 1952: Firth R.W. (ed.) Man and Culture: An Evolution of the Work of Bronislaw Malinowski. N.Y., 1964.
В. Г. Николаев
ФУНКЦИЯ (от лат. — исполняю, совершаю)
— центр, понятие в методологии функционального и структурно-функционального анализа об-в. Понятие “Ф.” стало активно использоваться в социальных науках со вт. пол. 19 в. в связи с проникновением сначала в социологию, а затем (на рубеже 19-20 вв.) и в антропологию биоорганич. метафоры: об-во рассматривалось, по аналогии с биол. организмом, как некий “сверхорганизм”, состоящий из частей (органов), выполняющих разл. функции, обеспечивающие сохранение обществ, организма в жизнеспособном состоянии. Одними из первых стали пользоваться этим понятием для объяснения социальных феноменов Конт во Франции и Спенсер в Англии. Дюркгейм считал функциональный анализ необходимым компонентом социол. исследования и трактовал функцию как объективную связь между явлением и опр. состоянием об-ва как целого. Функционалистские идеи франц. социсл. школы получили развитие в англ. социальной антропологии (Радклифф-Браун, Малиновский, Эванс-Причард, Р. Фёрт и др.). Большую роль в определении понятия “Ф.” сыграл Малиновский, рассматривавший Ф. как роль, к-рую то или иное социальное явление (институт, обычай и т.п.) играет в целостной системе культуры, и способ, каким разл. социальные явления соотносятся и согласуются друг с другом. Каждый феномен культуры удовлетворяет ту или иную потребность (биол. или культурную) и, следовательно, должен иметь свою Ф. Радклифф-Браун отвергал точку зрения, что каждый социальный феномен непременно исполняет к.-л. Ф. Он рассматривал понятие “Ф.” как методол. инструмент, “рабочую гипотезу”, необходимую для формулировки исследоват. проблем. Особенностью подхода Радклифф-Брауна было методол. требование признания того, что любое социальное явление может исполнять ту или иную Ф. по отношению к социальной системе. Ранние трактовки понятия “Ф.” способствовали развитию методологии социальных наук (структурный функционализм, системный подход), и вызвали путаницу в понимании этого термина, поскольку он использовался в нескольких совершенно разных значениях. Р. Мертон выделил 5 таких значений: 1) обществ. поручение, возложенное на конкр. исполнителя; 2) специализированный род занятий, являющийся для индивида постоянной деятельностью; 3) математич. Ф., выражающая зависимость переменной от другой переменной или нескольких переменных; 4) системообразующий принцип связи структурных элементов, выражающий взаимозависимость и взаимосогласованность частей внутри системы; 5) объективное следствие, благоприятное для адаптации и интеграции системы независимо от субъективных намерений, вкладываемых в действие “актерами”. Сам Мертон считал, что в функциональном анализе необходимо использовать термин “Ф.” в пятом значении: если объективные последствия тех или иных действий способствуют адаптации и интеграции системы, то они по отношению к этой системе функциональны. Мертон ввел также понятие “дисфункции”, обозначающее отрицат. последствия действия для интеграции системы, и провел важное различие между “явными” и “латентными” Ф. Это различение подчеркивает объективный характер Ф. и строится на строгом разделении субъективных мотивов (намерений, целей и т.п.) и объективных последствий действия. “Явная Ф.” — объективно наблюдаемые последствия действий, входящие в намерения участников и осознаваемые ими; “латентная Ф.” — объективные последствия, не входящие в намерения участников и не осознававшиеся ими. Проведя это различие, Мертон подчеркнул важность изучения латентных Ф., по отношению к к-рому изучение явных Ф. должно играть лишь дополнит., подчиненную роль. В структурном функционализме были разработаны также и другие важные понятия, дополняющие понятие “Ф.”: “функ-
324
циональный эквивалент”, “функциональная альтернатива”, “эвфункция” и т.п. См. также Функционализм.
Лит.: Токарев С.А. Разграничительные и объединительные функции культуры. М., 1973; Соколов Э.В. Понятие, сущность и основные функции культуры. Л., 1989; Хасанов М.Х. Структура и функция как философские категории. Ташкент, 1991.
В. Г. Николаев
ФУТУРИЗМ (от лат. — будущее)
— одно из главных направлений в искусстве авангарда нач. 20 в. Наиболее полно был реализован в визуальных и словесных искусствах Италии и России. Начался с опубликования в париж. газете “Фигаро” 20 февр. 1909 “Манифеста футуризма” итал. поэтом Ф.Т. Маринетти. Манифест был ориентирован на молодых художников (“Самые старые среди нас — тридцатилетние, за 10 лет мы должны выполнить свою задачу, пока не придет новое поколение и не выбросит нас в корзину для мусора”) и, особенно, на итальянцев. Маринетти хотел пробудить дух нац. гордости у своих соотечественников и ввести их на Олимп тогдашней европ. культуры из провинциальной Италии. Национализм и шовинизм, бунтарско-анархич. характер, экзальтированно-эпатажный тон манифеста в сочетании с апологией часто поверхностно понятых новейших научно-технич. достижений и полным отрицанием всех духовно-культурных ценностей прошлого оказали свое действие. Группа молодых талантливых художников из Милана, а затем из др. городов Италии немедленно откликнулась на призыв Маринетти и своим творчеством, и своей манифестарной эстетикой. 11 февр. 1910 появляется “Манифест художников-футуристов”, а 11 апр. того же года — “Технический манифест футуристич. живописи”, подписанные У. Боччони, Дж. Балла, К. Карра, Л. Руссоло, Дж. Северини — гл. представителями Ф. в живописи. Сам Маринетти до 1943 опубликовал не менее 85 манифестов футуристич. ориентации, касающихся самых разных видов искусства и сторон человеч. жизни вообще, выводя Ф. за пределы собственно худож. практики в сферу самой жизни. Именно с Ф. в европ. искусстве начинается тенденция последоват. выхода художника за пределы искусства. Футуристы находились в кипящем котле духовных, худож., полит, исканий начала века, к-рый просто бурлил и готов был взорваться в любую минуту и выплеснуть в мир все что угодно. Особое воздействие на умы футуристов оказали нек-рые идеи Ницше, интуитивизм Бергсона, бунтарские лозунги анархистов. Упоенные новейшими достижениями техники, они стремились вырезать “раковую опухоль” традиц. культуры ножом техницизма, урбанизма и новой науки. Гоночный автомобиль, “несущийся как шрапнель”, представлялся им прекраснее Ники Самофракийской. Автомобилю, поезду, электричеству, вокзалу футуристы посвящают свои поэмы и картины. В социально-полит, плане очищение мира от старой рухляди они видели в войнах и революциях: “Война — единственная гигиена мира”! Они с восторгом встретили Первую мир. войну, многие из них ушли воевать добровольцами и погибли. Собственно и сам Ф. как некое целостное художественно-эстетич. движение завершился с началом этой войны. Уцелевшие после войны футуристы двигались в искусстве каждый в своем направлении, нек-рые из них примкнули к фашистской партии Муссолини, увлеченные его идеями насильств. переустройства мира.
Маринетти еще у истоков научно-технич. революции впервые почувствовал и осознал, что новая техника меняет и человеч. психику, в частности психофизиологию восприятия, а это требует и принцип, изменения всего изобразит.-выразит, строя искусства. Сенсорика совр. человека, писал Северини, ориентирована на работу новейших “машин”, поэтому мы концентрируем наше внимание на движении. В совр. им мире футуристов особенно зачаровывали скорость и мобильность новых средств передвижения и связи; динамика, энергетика всевозможных машин и механизмов; взрывоопасный характер социальных конфликтов; бунтарское чувство масс, их стихийная необузданная сила; и все это они стремились выразить средствами своего искусства: поэты — экспериментируя с языком, художники — с красками.
В изобразит, искусстве Ф. отталкивается от фовизма, у к-рого он заимствует цветовые находки, и от кубизма, у к-рого перенимает многие элементы формы и приемы организации худож. пространства. Статич. формы кубизма футуристы наполнили динамикой движения и энергией психич. и электрич. силовых полей. Нек-рое знакомство с теориями зрения, концепцией фиксации изображения на сетчатке глаза и т.п. вызывает у отд. футуристов желание запечатлеть эти процессы на полотне. Они стремятся активизировать зрителя, как бы поместить его в центр своих работ и их динамизм перенести в психику зрителя. Знакомство с популярными изложениями достижений физики и психологии приводит футуристов к стремлению изображать не сами предметы, но образующие их энергетич., магнитные, психич. поля и “силовые линии”, развивая здесь на визуальном уровне живописные находки Ван Гога. Зритель, помещенный в центр такой картины, по мнению футуристов, именно ее силовыми линиями вовлекается в активное участие в изображенном событии. Гл. принципы их худож. кредо — движение, энергия, сила, скорость, симультанность, континуитет всех фактов и событий, проникновение всего во все и сквозь все — энергетич. прозрачность бытия. Реализовать их они пытались достаточно простыми (если не сказать примитивными) приемами. Движение часто передается путем наложения последоват. фаз на одно изображение, как бы наложением ряда последоват. кадров кино-
325
пленки на один. В рез-те возникают “смазанные” кадры с изображением лошади или собаки с двадцатью ногами, автомобиля или велосипеда с множеством колес и т.п. Энергетич. поля или состояния души передаются с помощью абстр. лучащихся, динамически закручивающихся в пространстве цветоформ (или пластич. объемов в скульптуре — напр., у Боччони). Бунтующие массы агрессивными киноварными углами и клиньями прорываются сквозь сине-фиолетовую мглу пространства (Л. Руссоло. Бунт, 1911) и т.п. Время манифестируется футуристами как необходимое четвертое измерение худож. пространства и реализуется с помощью симультанности изображения разновременных событий. При этом симультанность относится у них не только к совмещениям внешних форм и явлении, но и к стремлению объединить в некое худож. целое различные моменты внутр. жизни человека — воспоминания, переживания, пластич. ассоциации и т.п. В рез-те футуристам удалось достичь создания предельно напряженного динамич. худож. пространства чисто живописными средствами, чего не удавалось никому ни до них, ни после них, за исключением, пожалуй, только Кандинского в его “драматич.” период. В лучших работах футуристов (особенно Северини, Боччони, Балла) эти попытки привели к созданию высокохудож. ориг. произведений, вошедших в сокровищницу мирового искусства. Наряду с ними возникло и много средних и слабых, чисто эксперимент, работ, к-рые сыграли свою важную роль в истории искусства именно в качестве обнаженного худож. эксперимента, подготовит, этапа для других направлений в худож. культуре.
Еще одной важной особенностью эстетики Ф. стало стремление ввести в изобразит, искусство звук чисто визуальными средствами. Шумы, ворвавшиеся в мир вместе с новой техникой, очаровали футуристов, и они стремятся передать (во всяком случае постоянно декларируют это) их в своих работах. “Мы хотим петь и кричать в наших картинах”, звучать победными фанфарами, реветь паровозными гудками и клаксонами автомобилей, шуметь фабричными станками;
мы видим звук и хотим передать это видение зрителям. Отсюда введение звука в название картин типа “Скорость автомобиля + свет + шум”, “Форма кричит: Вива Италия!” (Балла) и т.п. В опубл. в 1913 манифесте “Искусство шумов” Л.Руссоло, на много лет предваряя конкр. музыку Штокхаузена, Кейджа, выдвигает идею музыки, состоящей исключительно из одних натуральных шумов. К.Карра в своем манифесте “Живопись звуков, шумов, запахов” (1912), доводя до логич. предела принцип синэстезии, утверждал, что ощущения всех этих непизуальных феноменов можно добиться с помощью абстр. ансамблей красок и форм. “Наши холсты, — писал он, — будут выражать пластич. эквиваленты звуков, шумов и запахов в театре, в музыке, в зале кино, в публичном доме, на железнодорожном вокзале, в порту, гараже, в клинике, мастерской и т.п. Для этого художник должен быть вихрем сенсаций, живописной силой и энергией, а не холодным логич. интеллектом”. Стремясь в своих футуристич. скульптурах-конструкциях к объединению пластич. формы, цвета, движения и звука, Балла стал предтечей и кинетизма, и позднейших синтетич. видов искусства. Боччони, пришедший к убеждению, что в одной скульптуре необходимо использовать как можно больше материалов для усиления пластич. эмоций (стекла, дерева, картона, железа, кожи, конского волоса, одежды, зеркал, электрич. лампочек и т.п.), стал предвестником поп-арта и таких типов совр. артефактов, как ассамбляж, инсталляция, абстр. скульптура.
Необходимо, наконец, указать и на ярко выраженный космогонич. характер целого ряда футуристич. композиций, где завихряюшиеся энергетич. потоки сталкиваются с прямолинейными лучами других светоэнергийных полей, вызывая ассоциации с космич., магнитными и т.п. бурями и плазматич. катаклизмами, что в это же время и несколько позже, но в иной стилистич. манере составляло предмет пристального интереса Кандинского.
Первая значит, выставка итал. футуристов прошла в Париже в 1912 и затем проехала по всем худож. центрам Европы (Лондон, Берлин, Брюссель, Гамбург, Амстердам, Гаага, Франкфурт, Дрезден, Цюрих, Мюнхен, Вена). Везде она имела скандальный успех, но практически нигде футуристы не нашли серьезных последователей, кроме России, куда выставка не доехала. Рус. художники сами в тот период часто бывали в Европе, и идеи и манифесты футуристов оказались во многом созвучны их собств. исканиям. Первый футуристич. манифест Маринетти уже через несколько дней после его появления в “Фигаро” был переведен и опубликован в Петербург, газете “Вечер” 8 марта 1909. Он сразу же привлек к себе внимание художников и литераторов. В России возникло футуристич. движение кубо-футуризма, да и лучизм Гончаровой и Ларионова основывался на развитии футуристич. доктрины об энергетич. полях и “силовых линиях”.
В лит. России существовало несколько футуристич. группировок, наиболее плодотворной из них и близкой к собственно Ф. была “Гилея”, в к-рую входили А. Крученых, В. Маяковский, В. Хлебников, братья Бурлюки, В. Каменский и др. Особенно активно она действовала с 1910 по 1915 (сб.: “Садок судей”, “Пощечина обществ. вкусу”, “Дохлая луна”, “Взял” и др.; манифесты и многочисл., часто скандальные обществ, выступления). Футуристов предреволюц. России отличало обостренное ощущение грядущего “мирового переворота”, неизбежности “крушения старья” и возникновения “нового человечества”. В период революц. переворотов они ощущали себя соучастниками этих событий и считали свое искусство “революцией мобилизованным и призванным”. Они искренне приветствовали новую власть и пытались поставить свое искусство ей на службу, но к к. 20-х гг. пришлись не ко двору пролетарским комис-
326
сарам и подверглись гонениям и преследованиям, а их группировки были распущены.
Футуристы стремились на всех уровнях изменить традиц. систему лит. текста, начиная от смешения всех и всяческих жанров (вплоть до синтезирования многих искусств — футуристич. опера “Победа над солнцем”, 1913, музыка М. Матюшина, текст Крученых, декорации Малевича), введения новых принципов стихосложения, основанных на композиционных “сдвигах” и смысловых парадоксах, разработки тонич. стиха, визуальной (графич.) поэзии, использования архаич., фольклорной и бытовой лексики и кончая беспредельным “словотворчеством и словоновшеством” — изобретением зауми. Суть заумной лексики, активно создаваемой Хлебниковым, Крученых, Каменским, состояла в попытке выявления изначального архетипич. смысла звука. фонемы, к-рый, по их убеждению, ближе к сущности, чем фиксируемый разум, и построения на этой основе нового языка, очищенного от бытовых значений. Отсюда особое внимание Хлебникова к “первоначалам”, когда язык был “частью природы” и, одновременно, новый эстетич. принцип: выведение творчества из сферы чистого искусства в жизнь; участие искусства в создании нового мира, предельно технизированного, революционизированного на всех уровнях.
Рус. Ф. не был единым художественно-эстетич. направлением или движением. Футуристами называли себя многие левые группировки в искусстве и лит-ре того времени (Петербург. “Союз молодежи”, моск. “Ослиный хвост” и др.), отличавшиеся друг от друга стилистич. и эстетич. принципами. Здесь были и постсезаннисты, и постэкспрессионисты, и примитивисты, и русские фовисты и др. В России на Ф. ориентировались не только художники и литераторы, но и лит-веды, в частности представители ОПОЯЗа и “Формальной школы”.
Ф. оказал опр. воздействие на многие виды искусства 20 в., в частности, на театр, кино, видео-арт и др.
Лит.: Манифесты итал. футуризма. М., 1914; Манифесты и программы рус. футуристов. Мюнхен, 1967; Baumgarth С. Die Geschichte des Futurismus. Bd. 1-2. Hamb., 1966; Martin M.W. Futurist Art and Theory 1909-16. Oxf., 1966; Markov V. Russian Futurism: a History. Berk.; Los Ang., 1968; Dei" Futurismus: Manifeste und Dokumente einer kunstlerischen Revolution, 1909-18. Koln, 1972; Taylor С. Futurism, Politics, Paintings and Performance. Michigan, 1979; Futurismo: Manifesti, proclami, interventi e documenti teorici del Futurismo, 1909-44. Т. 1-4. Firenze, 1980; The Futurist Imagination: Word + Image. New Haven, 1983; Calvesi М. Der Futurismus: Kunst und Leben. Koln, 1987.
Л. С. Бычкова


Обратно в раздел культурология











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.