Гельман М. Русский способ. Терроризм и масс-медиа в третьем тысячелетии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть третья

Глава первая. Прямая речь: нужна ли нам Антитеррористическая Конвенция?

Максим Соколов, "Известия", ОРТ:

-...Если употреблять терминологию, которую нам навязывает бандит или террорист, то это означает согласиться с тем, что они навязали нам свою "понятийную" систему. А делать этого, естественно, не следует. И грубые выражения бывают уместны, скорее, в незначительных ситуациях и конфликтах, но не тогда, когда речь идет о трагедии, мобилизующей внимание всей страны. А когда речь идет о конфликтах такой силы, то более естественная реакция - крайне холодный и корректный тон, он более соответствует состоянию крайней ярости, решимости, готовности к отпору. Ругательство скорее свидетельствует о бессилии.

Точно нельзя было выдавать сведения, могущие представлять интерес для террористов, и наверное нельзя было вообще нагнетать эту атмосферу крайней суеты: "скорее, скорее, сейчас же в номер, в выпуск!". В таких случаях я считаю необходимостью введение военной цензуры, которая должна выражаться в том, что информация должна очень жестко дозироваться. Конкуренция - приятная и хорошая вещь для мирного времени. А война - это не то место, где надо заниматься погоней за рейтингами.
Когда мы говорим о журналистском профессионализме, мне кажется, что нужно отдельно говорить о профессионализме индивидуальном и корпоративном. В массе своей наши журналисты не хуже и не лучше, чем их западные коллеги. Западные коллеги занимаются сходной погоней за новостями, за рейтингом, и в ситуации, когда они не ощущают жесткого давления корпорации или общества ведут себя точно также. Но в критические моменты они чувствуют на себе большее давление корпорации и общества, как это было 11 сентября прошлого года. Американцы не могли бы сказать многого из того, что прозвучало в нашем телеэфире

Создание специального журналистского пула - это один из вариантов решения, если это поможет сдержать проблемы неудобств, связанных с введением военной цензуры, но с другой стороны, - а если не поможет? Все должно проверяться на непосредственном опыте. А говорить сейчас с большой уверенностью об успешности или не успешности такого начинания - это довольно сложно.

Кодексы разнообразного рода создавались уже неоднократно, и, в общем, проку от них как-то было немного. По поводу всех этих кодексов мне все время вспоминается одна страничка из записных книжек Ильфа и Петрова: "Курсы киноэтики", причем вся идея курсов заключалась в том, что режиссер не должен жить с актрисами. Вот я боюсь, что получится что-то вроде очередных таких вот "курсов киноэтики". Не нужно большого ума, чтобы понять, что нагнетание истерики это подыгрывание Бараеву и ему подобным в информационном поле, это как раз то, что им и нужно. Но если как-то нет собственного ума и сердца, то так ли уж кодекс нужен? Я понимаю общий замысел - жесткие законодательные запреты, цензура, которая никогда не обходится без перехлеста, это известно и печально. Но, зная нравы нашего нынешнего сообщества, я со скепсисом отношусь к возможностям корпоративной саморегуляции.

Хартии эти могут иметь смысл, если бы существовал некий институт, который бы давал оценку действиям журналистов в сомнительных случаях. Такой институт уже был однажды создан - палата по информационным спорам и большинство тех, кто имел дело с этой палатой, если ее решение не устраивало, просто ей говорили: "Вы мне никто!" Так плевал на них Доренко, Минкин, словом - опыт уже был. Где гарантия, что этот опыт не повторится, я не знаю. Если журналист человек сознательный и ответственный - так его не надо тянуть в трибунал, а человек отвязанный и циничный наплюет на любое подобное решение.
Военная цензура вступает в действие с момента захвата заложников и прекращается после окончания ситуации. Применительно к "Норд-Осту" это должно было начаться с первых сообщений о захвате и закончиться в тот момент, когда террористы были уничтожены. Степень строгости цензуры - важный вопрос.

Военная цензура - суровый институт, соответствующий законам военного времени. Расстреливать журналиста за то, что он лезет, куда не следует, скажем, за оцепление, не обязательно, но в кутузку отправить нужно точно.

Воспользуемся аналогией военного времени. Действительно военные ведомства всех стран устанавливают срок секретности для оперативных планов, для военных архивов и так далее, в чем может быть определенный резон. А здесь это связано с тем, до какой степени эта информация может представлять интерес для будущих террористов, и это ключевой вопрос, ответ на который никто толком дать не может. О чем можно безусловно говорить после прекращения кризисов, и о чем не следует даже и после прекращения чтобы не снабдить террористов полезной информацией? Пока узнать об этом негде.

Такие ситуации возможны в будущем, а насчет того, как их предотвратить вопрос достаточно сложный. Вводить совсем жесткие меры было бы излишне, но последствия безответственных действий могут быть очень тяжкими. Если настанут тяжкие последствия в виде человеческих жертв - это уже преступление уголовное, и тут соответствующие службы должны начинать уголовное преследование этих самых "смелых руководителей".

При просмотре прямых эфиров в тот день меня посетила крамольная мысль: просто пускать внизу бегущей строкой: "пи-ар на крови делает такой-то". А что касается ситуации с Шустером - это уже какое-то запредельное нарушение этики. Нельзя публично показывать человека, находящегося в невменяемом состоянии. С одной стороны, это просто бесчеловечно, а с другой все его слова не могут иметь никакой ценности, потому что он сам жертва, он лишен свободы воли. Действия, слова, заявления, сделанные под дулом пистолета не имеют никакой силы, зачем транслировать в прямой эфир то, что человек делает под пыткой? Если можно так транслировать то, что говорят родственники заложников, то почему не внести в уголовный кодекс статьи о признании судами показаний, данных под пыткой?

Общественное мнение все-таки пробуждается, и пробуждают его такие события. Депутат Думы, бывший уполномоченный по правам человека Сергей Адамович Ковалев, отметил что ситуация сегодня совершенно несопоставима с той, что сложилась после трагедии в Буденновске, когда депутаты ехали с заложниками до границы Чечни, а вдоль дороги их приветствовали радостные толпы местных жителей. За последние семь лет ситуация сменилась, и той пацифистской истерики, готовности отдаться террористам больше нет. Оказалось гораздо больше готовности выносить это несчастье стиснув зубы, понимая, что это несчастье, и что мы должны выстоять. Общественное мнение все же есть, и оно эволюционирует в правильном направлении.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел журналистика