Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Комментарии (1)

Егер О. Всемирная история (т. 4. Новейшая история)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ. РЕВОЛЮЦИЯ ВO ФРАНЦИИ 1789-1799

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Продолжение войны 1793-1794 гг. Террор. 9 термидора и его последствия

Завоевания революции

Европейские кабинеты ничего не сделали и не могли ничем предотвратить ужасный исход дел во Франции. Только испанские родные, Бурбоны, сделали слабую попытку и предоставили своему послу деньги для подкупов, предлагая за жизнь Людовика нейтралитет Испании. Теперь не имела смысла война, начатая для спасения короля Франции, и она превратилась в наступательную войну против революции. Конвент выразил готовность помогать всем, желающим избавиться от деспотизма; в своих прокламациях он говорил о знамени свободы, о хартии человеческих прав, и завоевательная политика его выражалась решительными действиями. Папские области, Авиньон и Венесин, присоединены, и здесь, не стесняемая ничем, развилась вся сила якобинцев. Декретом 27 ноября Савойя была переименована в департамент Монблана; пародируя классицизм, явилась просить об этом депутация "Аллоброгов"; таким же образом явился департамент Жемаппы, а 3 января присоединена была Ницца; клуб патриотов в Майнце тоже высказывал требования. Водружали деревья свободы и открывали клубы якобинцев в пограничных кантонах Швейцарии: в Женеве, Базеле, и фраза "мир хижинам, война дворцам" приводила в восторг.

Великодушным декретом от 15 декабря конвент приказал генералам республики провозгласить во всех провинциях о верховной власти народа, об уничтожении всех привилегий, обязательств и ленных обязанностей. Самообольщение длилось не долго: вскоре выяснилось, чего хотели освободители. Камбон прямо объявил бельгийским патриотам, что требуются церковные имущества Бельгии на покрытие французских бумажных денег - ассигнаций, которых на 2700 миллионов было выдано, а оставалось на лицо только 24 миллиона - и вскоре наплыв бумажек заполонил весь рынок. Комиссары конвента не забывали и себя. Среди партии конвента, стоявшей тогда у кормила правления, почти не было людей с незапятнанным прошлым. Особенно второстепенные деятели были или прогнанные лакеи, или отпущенные за обман служащие, мошенники, клейменые воры. Дантон, со свойственным ему цинизмом, не скрывал, что он пользовался своими полномочиями комиссара конвента и воротился с туго набитыми карманами.

Война с иностранными державами

Партия была в таком положении, что стесняться ей было нечего; чтобы спасти себя, ежели не Францию, ей нужно было тройное мужество Дантона; так она и поступила. 1 февраля конвент объявил войну Англии и Голландии, 7 марта Испании, и все эти декреты проходили в конвент без прений, как обыденная раздача должностей. Последние события произвели в Англии сильное впечатление. Глава министерства, Вильям Питт, энергично принялся за подготовку к войне, хотя не желал ее, и на несколько десятилетий Англия сделалась главным противником и центром всех коалиций против Франции. Необходимость реформ чувствовалась и у них; выборы в Нижнюю палату, основанные на предрассудках и подкупе, порождали недовольствие; но земельная и денежная аристократия дружно сплотилась в защиту старых прав и разных неправд, которые они называли конституцией.

Революция во Франции пробудила новые надежды в Ирландии, где давно уже не могло быть и речи о правах; нестерпимы стали притеснения и жестокости, составились заговоры, тайные общества, следовательно - новые жертвы. Парламент одобрил требования Питта. Военный флот, главная сила Англии, был увеличен, для чего сделан был значительный заем. Для усиления сухопутной армии прибегли к обычной системе субсидий. Заключены договоры с великими и малыми державами: Ганновер, Гессен-Кассель, Сардиния, Испания, Неаполь, Австрия, Пруссия, Баден, Португалия, Дармштадт; война охватила чуть не всю Европу и линия фронта простиралась по всей границе Франции. Австрия выставила 120 000 человек, Пруссия столько же, как и в прошлом году; Россия продолжала прежнюю политику: не отказывалась от участия в коалиции, но вынуждена была держать наготове большую армию в Польше. Германская империя вступила тоже в войну, которую она объявила 22 марта 1793 года. Военная система ее не улучшилась со времени Семилетней войны; цвет юношества ее служил если не в австрийских или прусских, то в каком-нибудь чужеземном войске. В одном заметен был поворот к лучшему: в том, что северные провинции (Шведская Померания, Мекленбург, Голштиния и Гамбург) заключили военные конвенции с Австрией, которая, за известную плату, взялась выставить за них контингент войск. Мелкие государства: Италия, Генуя, Тоскана, Венеция, даже папа - оставались нейтральными. Они были наводнены тайными агентами якобинцев.

Коалиция и Франция

Против такой грозной военной силы Франция была одинока и надеялась только на неизбежные во всякой коалиции разногласия и счеты, да на свое вековое народное единство; хотя революционная горячка, овладевшая ею, то разжигала страсти, то доводила до изнеможения, но все-таки они делались силой и войско крепло. 19 февраля конвент объявил, что все мужчины в возрасте от 18 до 40 лет, неженатые, вдовые и бездетные, подлежат воинской повинности; назначили набор в 300 000 человек. Одновременно сделан был новый выпуск ассигнаций на 800 000 миллионов - единственное средство для уплаты расходов. Образован был комитет общей обороны, или "общественного спасения", и в докладе Дюбуа Крансе есть место, ясно обрисовывающее положение дел: "Вы должны перемешать оба рода войск; многочисленных волонтеров, стекающихся со всех сторон, и армейские войска, в которых процветало дезертирство, не превращая, однако, волонтеров в армию, а, напротив, армию обращая в войско волонтеров. - Беда, ежели вы не преобразуете всех солдат в волонтеров и, в то же время, не объявите военную службу обязательной для всех граждан". Так и исполнилось: принуждение обратили в свободу, а свободу в принуждение. Офицерские чины, до начальника бригады, присуждались по выбору на две трети, а на одну треть производство шло по старшинству. Тот же доклад рекомендовал изучение тактики, необходимое при недостатке образования и военной подготовки; нападение большими массами на один пункт и атаки в штыки имели будущность; таланты могли выказаться, хотя настоящее не соответствовало, по-видимому, таким громким речам.

Военные действия 1793 г., южный и восточный театры войны

Желая сделать общий обзор, мы должны разделить театр военных действий на: южный - Альпы, Пиренеи; восточный - Верхний и Средний Рейн; северный - Бельгию, Голландию и, наконец - западный, под которым обозначим проявившееся внутри Франции контрреволюционное движение, преимущественно в департаментах, прилегающих к Атлантическому океану. О южном театре почти нечего сказать за целый год. Поддержанное богатыми приношениями католиков, испанское войско оттеснило незначительный отряд французов до Байонны, но это решающего влияния не имело. На Среднем Рейне командовал австрийцами генерал Вурмзер, а пруссаками герцог Брауншвейгский, недоверчиво следивший за движениями австрийцев, желавших захватить Эльзас для себя. Взятие обратно Майнца было здесь главным успехом. Импровизированная Рейнская республика, или клуб, который при наступлении опасности захватил правление в свои руки, послал в марте депутацию в Париж, предлагая присоединить Майнц к Франции. В депутации этой был знаменитый путешественник и натуралист Георг Форстер.

Возможен ли строгий суд над людьми, находившимися под влиянием обманчивых обольщений и при жалком политическом состоянии империи! Было слишком поздно для присоединения, осада началась и 22 июля город должен был сдаться на капитуляцию. Французы вышли с оружием; с ними спаслась и часть клуба. Понятно, что те самые люди, по малодушию которых город перешел к Франции, жестоко мстили теперь тем, кто, хотя и неуспешно, но исполняли долг свой, кто добровольно или по принуждению подчинился французским порядкам. После этого наступила приостановка военных действий. 14 сентября пруссаки разбили французского генерала Моро при Пирмазене; 13 октября австрийцы, под начальством Вурмзера, взяли приступом Вейсенбургскую линию. С 28 до 30-го герцог Брауншвейгский одержал победу при Кайзерлоутерне. Раздоры и недоверие мешали извлечь из побед возможные выгоды, и год окончился возвращением за Рейн (30 декабря).

Северный театр войны

На севере важные военные действия велись с переменным счастьем. В феврале Дюмурье с успехом проник в Голландию. Но он потерпел 1 марта сильное поражение от союзного войска, под начальством принца Кобургского, при Альденговене и 18-го при Нервиндене, на запад от среднего течения Самбры. Дюмурье был крайне недоволен ходом дел в Париже. Ясный ум его с негодованием относился к политическому хаосу, господствовавшему во Франции. Восстановление королевства было невозможно при Людовике XVI, к которому он сохранил уважение до конца; но его уже не было, а в войске Дюмурье был юноша, которому действительно судьба сулила корону. Это был герцог Шартрский, Людовик Филипп, сын того несчастного человека, который, как гражданин-Egalite, должен был теперь положить свою презренную голову на гильотину. Остается спорным, в пользу ли его, или другого кого, замышлял Дюмурье совершить переворот, при помощи армии, против революции и возвратить Франции конституционное королевство. Он открыл свой план принцу Кобургскому - идти на Париж и положить конец владычеству якобинцев. Но в Париже ему давно не доверяли, да и Дюмурье не особенно таился. Конвент решил арестовать его и послал для этого несколько комиссаров, которых Дюмурье арестовал в свою очередь; однако же войско отказалось от своего главнокомандующего и, подобно Лафайету, Дюмурье вынужден был бежать. Беглецом явился он перед неприятельскими форпостами вместе с юным герцогом Шартрским (4 апреля). Коалиция отказалась от их услуг; при грубых, методичных правилах ее стратегии, она не умела воспользоваться губительными раздорами в неприятельском лагере. По тем же правилам стратегии она не воспользовалась и прямым следствием победы - отчаянным положением противника.

Генерал Дюмурье. Рисунок и гравюра работы Дюплесси-Берто, выполненные в VI г. республики

Вместо того, чтобы идти со всеми силами в Париж, выжидали, пока герцог Йоркский с англичанами (образовавшими правое крыло большой наступательной армии) приступит к осаде Дюнкирхена - дело очень второстепенное, сравнительно с великой главной задачей. Французскую границу действительно перешли, крепости Кондэ и Валансьен пали в июле. Взяты они были именем императора, так как в планы Австрийского двора входило расширение владений в эту сторону как плата за военные издержки. Французские историки не берут на себя труда объяснить то, что с военной точки зрения, т. е. по понятиям самого простого человеческого взгляда на великие военные события, кажется непростительной нелепостью. Они твердо держатся легенды, которая может только затемнить грустную и позорную страницу истории, будто революционная энергия и образ действия людей террора спасли Францию: давно доказана ложность этого мнения. Коалиция безвозвратно упустила время, парализованная препятствиями, которые называют "дипломатическими", - препятствиями, происходившими от той грубой жажды политического захвата, которой отличается восемнадцатое столетие.

Западный театр войны. Вандея

Эти обстоятельства были причиной и другого странного, непонятного явления: почему в то время союзники не оказали никакой поддержки анти-якобинскому элементу в самой Франции? Когда господствующая партия хотела кого ограбить или убить, всегда служило удобным предлогом обвинение заподозренного в тайном заговоре с иностранцами, с Кобургом, Брауншвейгом или что он подкуплен Питтом. В действительности, коалиция ничего не делала в этом отношении. Нам со стороны ясно видно, какое ничтожное меньшинство возложило свое кровавое ярмо на целый французский народ; трудно понять, почему протестующая часть народа не сплотилась единодушно, не возмутилась, не поднялась разом; но, не надо забывать, что протестующие лишились через эмиграцию сильных руководителей, а масса народа трудящегося была сбита с толку терроризмом.

Целой областью владела контрреволюционная сила только в Вандее, той своеобразной местности на юге от Луары, между Пуатье, Туром, Рошелью и Нантом, которая перерезана оврагами, поросшими терновником, и волнообразной равниной спускается к океану. Феодальные порядки, ненавистные Франции, сохраняли здесь свой первобытный смысл и прекрасный патриархальный характер; земля делилась на множество мелких хуторов, с владельцами которых, своими арендаторами, барин стоял в близких личных отношениях и жил в такой же простоте нравов, как они. Поселяне были, в лучшем смысле, хорошие католики. Священники - люди простые, но в большинстве безупречной жизни, руководили умами и понятиями своих прихожан, которых не коснулись новые понятия литературы и contrat social. Революция и ее нововведения, на которую всюду смотрели - совершенно справедливо - как на облегчение и освобождение, здесь возбуждали только недоверие и отвращение. Феодальные ренты, уничтоженные 4 августа, продолжали выплачивать. Когда с введением новой организации надо было избирать мэров, тут попросили дворян взять на себя эти должности.

Отказавшиеся от присяги священники только здесь нашли убежище от грубых преследований, хотя масса католического народа признавала только их истинно католическими. Обнаружилось восстание в марте 1793 года, когда, после казни короля, потребовали и здесь приведения в исполнение закона о наборе 300 000 человек. За белое знамя старой королевской Франции, за несчастного ребенка Людовика XVII, находившегося в руках грубой власти, поднялось восстание, а предводителями были господа, пользовавшиеся всеобщим доверием, и несколько выдающихся людей из среды самого народа: извозчик Шателино, охотник Стофелэ и другие. Пламя восстания охватило восточную часть, называемую le bocage, страну кустарников, как западная, морская часть, испещренная болотами и каналами, называлась le marais. До июня счастливо сопротивлялись они, в пересеченной, но хорошо им знакомой и родной местности. Для строевых колонн и орудий синих (так называли здесь войско конвента) местность эта представляла трудноодолимое препятствие, тогда как недисциплинированные, но воодушевленные и хорошо руководимые храбрецы-вандейцы пользовались всеми выгодами: удобство нападения и защита при отступлении.

Якобинцы у власти

В нашем рассказе приходится вернуться к внутреннему развитию революционного движения. Считали четвертый год свободы, давно сделавшейся пустой фразой, а теперь все более и более принимавшей образ страшной тирании. Народ работящий, честный, составляющий силу государства, давила олигархия, состоявшая из горячих голов, сбитых с толку, из лентяев и преступников всякого рода. Хлопоты с паспортами были только скучны - никто в Париже не смел покинуть города без свидетельства о разрешении выезда от своей секции; но в этом была не вся беда. Принудительный налог на частные дела; на каждом доме вывешен был список живущих в нем; достигшие восемнадцатилетнего возраста должны были иметь при себе карточку с удостоверением патриотических убеждений, civisme. 20 марта опять произведено было множество арестов в Париже, соответственно то же делалось в департаментах, с той разницей, что там клубы действовали еще более неограниченно, чем в Париже, и все делалось с большим шумом. Обманчивые речи о всемогущем народе имели полную силу в провинции. Слова эти освобождали людей революции от повиновения, кто бы его ни потребовал во имя закона: мэр, которого сам приход избрал, директория департамента, министр в Париже, хотя бы сам конвент! Дозволено было все: грабеж, обыск домов днем и ночью, самое гнусное убийство сограждан. Достаточным предлогом было обвинение, даже одно подозрение в том, что называли участие в заговоре, даже одно сочувствие противникам свободы. Затем такого заподозренного подвергали осуждению и истязанию исступленной толпы, отуманенной неожиданной властью и упоенной звуками революционных фраз. Со времени сентябрьских убийств всякому, кто не разделял привычек простого народа, ежеминутно грозил нож. Для защиты от подозрений оставалось только быть санкюлотом, циником в обхождении и внешности.

Большинство конвента и руководители его, принадлежавшие к образованному обществу, почувствовали, что наступил крайний срок положить предел усиливающейся анархии, общему разложению и установить какой-нибудь порядок. Новейший французский историк этого времени, Г. Тэн, вводит нас в рабочий кабинет тогдашнего министра внутренних дел Ролана и дает нам заглянуть в дела, ежедневно поступавшие, со всех концов Франции, о жалобах на вопиющие насилия, о слабости власти, о мучениях, которым подвергались отдельные личности. Самый значительный из правителей, Дантон, чувствовал необходимость сильной власти. Он не поддавался негодяям, которыми пользовался, но которых презирал. Напрасно жирондисты отвергли его попытку соединиться с ними; у него было именно то, чего им не доставало; в его руках была власть, он умел начать дело, имел влияние на чернь и разделял чувства республиканской партии; не пристала им и чрезмерная брезгливость к человеку, руководившему сентябрьскими убийствами, так как у них на совести было немало крови, хотя они не сами проливали ее. Люди 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября переложили, только по-своему, благозвучные слова жирондистов об убийстве, тиранах и так далее. Нельзя было терять времени. Самодержавный народ трибун, секций, общинных советов заметно овладевал всем. По предложению Дантона, 10 марта установлено было новое чрезвычайное судилище: революционный трибунал для суда над подозрительными, которыми снова наполнились все тюрьмы. Закон гласил, что девять человек, не стесненных никакими определенными судебными формами, будут присуждать к смерти всякого искусителя народа. Совершенно неожиданной победой было постановление конвента, что судьба и присяжные назначаются им. Это давало Дантону возможность достигнуть диктатуры, которую он считал необходимой ввиду положения дел за границей. Несомненно, что его диктатура была бы меньшим из зол.

Дантон и жиронда

К сожалению, измена Дюмурье нанесла жестокий удар жиронде. Он числился в их партии, хотя в действительности этого не было; крайняя революционная журналистика, всемогущая теперь, удвоила ядовитые нападки. Она не переставала напоминать этому одичалому обществу об измене Дюмурье и то, что в ее глазах было самым тяжелым преступлением, о желании жирондистов спасти короля. Задор прессы да старая злоба на человека, сентябрьскими убийствами опозорившего благородное дело идеальной республики, спутало их и, надо сказать, мудрено было войти в соглашение с таким человеком, как Дантон. Они напали на него в конвенте, обвинив, по обычаю того времени, в измене республике, а он, в страшном гневе, ответил таким же нелепым встречным обвинением. Раздор этот дал перевес партии "Горы" и ее главе Робеспьеру; к ним примкнул и Дантон. 6 апреля сделан был важный по последствиям шаг: централизация исполнительной власти, установление комитета общественного спасения из 9 депутатов и из 9 кандидатов с широкими полномочиями надзора за министрами и чиновниками. Первые выборы дали решительное большинство сторонникам "Горы". Обычный способ, употреблявшийся против монархии, направили теперь против жиронды. Ораторствовали против апеллантов, федералистов, заговорщиков, изменников. 15 апреля явились депутаты 45 отделений (section); из их шумных собраний давно удалились все порядочные люди. Под предводительством мэра Паше они требовали предания суду 22 депутататов-жирондистов; всюду призывали к восстанию, а где и прямо к убийству. Еще раз отклонили нападение и отвергли петиции. 13-го жиронде удалось провести постановление об аресте Марата, но эта победа была только кажущейся.

Полусумасшедшему Марату это придало значение, которого он вовсе не имел, так как революционный трибунал признал его невиновным, а партия сделала его предметом смешного поклонения. Дантон еще раз попробовал с ними сблизиться. Гауде предложил 18 мая, во-первых, немедленное уничтожение общинного совета, т. е. уничтожение правления столичной черни, и, во-вторых, сообщение этого решения департаментам, где оппозиция только и ждала такого ободрения для сопротивления постыдному господству клубов. К сожалению, дело было плохо подготовлено; Барер не знал еще, откуда подует ветер, и предложил среднюю меру: установить комитет дознания из 12 членов. Предложение его приняли и выбор пал на жирондистов. Они попытались распространить свою власть дознания на сентябрьские события; это окончательно оттолкнуло от них Дантона, примкнувшего к своим и к Робеспьеру. Тем временем 21 член действовали довольно энергично; они велели арестовать негодяя Гебера, издававшего уличный листок "Le риге Duchesne". Это вызвало волнения между радикалами; депутации требовали от конвента освобождения этого примерного гражданина. По этому случаю президент жирондистов Инард ответил высокопарно: "Грядущие века будут тщетно искать на берегах Сены то место, где стоял Париж, ежели город этот осмелится оказать сопротивление нации!" Такие громкие слова принимались теперь за геройские дела.

Жак. Р. Гебер, прозванный "папашей Дюшеном". Рисунок с натуры работы Габриэля

Дикие сцены повторялись, и однажды мясник Лежандр бросился с пистолетом на храброго президента собрания янсенистов Ланжюинэ. Силе якобинской черни жиронда не противопоставила правильно организованную силу порядка, и так наступил решительный день, подготовленный собраниями якобинцев. Дантон теперь явно присоединился к ним. Было воскресенье, 2 июня. Били в набат; якобинские части национальной гвардии (остальные давно покинули ее) вместе с санкюлотскими батальонами, достойно предводимые клейменым преступником, пьяницей Генрио, собрались перед дворцом Тюльери, где заседал конвент, и преградили все подступы. На требование удалиться, Генрио отвечает отказом. Среди всеобщего волнения в зале Барер, нашедший своевременным присоединение к сильнейшей партии, предложил конвенту выйти в полном составе и испытать свою самостоятельность. Это исполнили; с президентом во главе двинулось собрание представителей высшей власти Франции. Генрио не обратил на них никакого внимания; тому сброду, который он вел, казалось пустой болтовней всякое сопротивление их анархистским стремлениям; он велит своим людям заряжать ружья и требует именем народа 34 человека виновных, а Марат, во главе части этого народа, предлагает конвенту вернуться к своему посту. Всемогущий воле собравшейся тут черни беспрекословно повинуется собрание представителей Франции, и, без дальнейшего сопротивления, утверждает требование Кутона об аресте 22 вновь заподозренных народом депутатов и 12 членов из комитета дознания. Все это были лучшие имена жиронды - Вернио, Бриссо, Гуадэ, Петьон, Барбару, Ланжюинэ и другие.

Падение жиронды. Бунты

В то время, как "горцы" достигали полного господства, содрогания в департаментах указывали, что настроение Франции, что совесть народная возмущена непрестанным пролитием крови,- виной, которая падала на всю Францию. 13 департаментов бунтовали. В Лионе, 29 мая, победила партия порядка и захватила городскую ратушу; захватили некоего Шалье, жестокого якобинца, и казнили 8 июля. Главными опорными пунктами были Кальвадос и город Кан - центр либерального и конституционного возбуждения, как Вандея - центр роялистского. 13 июля кинжал экзальтированной республиканки из Кана, Шарлоты Кордэ, поразил отвратительного тирана дня, чудовищного Марата. В его квартире, rue de lecole de Medecine, она нанесла ему тысячу раз заслуженный им смертельный удар. Все, кроме сообщников, признают, что низость и порок, безобразие душевное и телесное делали из него воплощенного дьявола. Он имел бесстыдство принять гражданку, сидя в ванне. Исполнив свой замысел, она спокойно дала себя арестовать и с тем же спокойствием пошла на смерть.

Жан-Поль Марат. Гравюра работы Бриссона с картины кисти Бозэ

Шарлота Кордэ. Гравюра с портрета того времени

Шарлота Кордэ по дороге на эшафот. Гравюра с рисунка XVIII в.

Кордельеры устроили своему божеству отвратительное погребальное торжество, сопоставили его с Христом. "Ежели Иисус был пророк, то Марат - божество", - так заключил один из ораторов, вполне в духе современного радикализма.

Убийство Марата. Усиление терроризма

Движение в духе, противном якобинству, служило только к усилению кровавой решимости партии "Горы". Тщетно искать тут политических причин, хотя бы превратных. Чернь партии, заметно более развращенная чем в начале революции, убивала по привычке и для грабежа. Очень удобно было обозвать богача предателем свободы, врагом народа. Сколько-нибудь заметные руководители должны были идти все далее, остановиться было невозможно; всякий поворот к порядку был для них гибелью.

Общество должно было защищать такие ценные приобретения: низшее - наворованное добро ограбленных; высшее - захваченные должности и государственные доходы, которые они поделили между собой, как добычу. Вся власть была в руках клуба якобинцев. При новом избрании комитета общественного спасения, 10 июля, выбраны были исключительно сторонники Робеспьера, несколько человек из окружающих Дантона и провансальца Бертрана Барера. По малодушию, он брался говорить фразы в защиту жестокого пролития крови. В те дни составили "конституцию 1793 года". Общее право голоса, единое собрание, исполнительный совет - не стоит останавливаться на этом, так как всякий закон в применении объяснялся якобинцами согласно выгодам народа. Министерства были вскоре заменены комиссиями по различным делам.

Марсель, Лион, Тулон

Восстание в Кальвадосе, куда отошел Дантон, скоро усмирили войска конвента. Бежавшие туда из Парижа главы жирондистской партии должны были спасаться дальше; терроризм побеждал всюду. В Марселе 23 августа партии дошли до столкновения. Монтаньары ("горцы") победили и открыли ворота генералу конвента. Несколько долее держался Лион, под начальством роялиста Преси. 22 августа войско конвента начало страшную бомбардировку, продолжавшуюся чуть не месяц. Съестные припасы истощились. С 2500 человек Преси сделал отчаянную вылазку и пробился едва с 50 человеками. На следующий день, 9 октября, в город вступили осаждавшие. Отсюда войско конвента направилось на Тулон для усиления отряда, осаждавшего этот город. Восстание имело тут чисто роялистский характер. Город и порт были открыты англичанам, в руки которых попали таким образом флот и военные запасы громадного арсенала; признали Людовика XVII, накололи белую кокарду и усилили гарнизон 4000 испанцев, столькими же неаполитанцами и 2000 пьемонтцев. Осада эта знаменита тем, что позднейший усмиритель революции - Наполеон Бонапарт - принимал в ней участие еще юношей 24 лет. Он был артиллерийский офицер в 12-тысячном отряде неспособного Карто, одной из тех креатур дня, которые всегда надеются, что гений революции внушит им в данную минуту то, что их уму непостижимо. Как все искатели карьеры, молодой человек держался господствующей партии. Орудия, которыми он командовал, назывались "батарея горы" и "батарея санкюлотов". Дело не двигалось, пока не подошли подкрепления из-под покоренного Лиона и главное начальство не перешло к Дюгомье, одобрившему план Бонапарта - взять сначала форты Мюльграв и Мальбоскэ и тем прорвать оборонительную линию: осажденные не выдержали огня; 17 и 18 декабря отплыли англичане, взяв с собой больных, военные запасы и 15 000 человек, которых они спасали от великодушия якобинцев, и французские корабли, сколько можно было их увести под огнем победителей. Из 31 линейного корабля и 25 фрегатов, французам осталось только 12 линейных судов и 18 фрегатов. Республиканцы вступили в город 19 декабря.

Вандея

Пала в это время и Вандея. Восставшие, которым содействовала сама природа страны, нанесли целый ряд поражений войску конвента, которому трудно было действовать замкнутыми колоннами и тяжелыми орудиями. Но в июне пал под Нантом самый искусный предводитель Вандеи Шателино, и вандейцы потерпели поражение. Нападения приостановились, а когда, вследствие необыкновенно выгодной капитуляции Майнца, конвент мог воспользоваться храбрым гарнизоном этой крепости, под начальством Клебера и других талантливых генералов, счастье повернуло в другую сторону. Война приняла ужасный характер. В прокламации к западной армии конвент говорил: "Солдаты свободы, разбойники Вандеи должны быть уничтожены до конца октября". Огнем и мечом война продолжалась, и дошла до того, что как в королевской католической армии, так и в армии свободы без милосердия убивали пленных. 17 октября, под стенами Шолье, на левом притоке Луары, нанесен был удар, казавшийся окончательным. Говорун победоносной партии в Париже, Барер, говорил: "Вандея более не существует". Вся надежда вандейцев была на движение по правому берегу Луары, где ожидали высадки англичан. Воодушевление первого времени исчезло, потому что люди скоро дичают в такой войне. Один из благороднейших борцов, Боншан, смертельно раненный в последней битве, с горестью сознался, что боролся против дурной партии, но не за правое дело. Умирая, он еще спас жизнь нескольким тысячам пленных. Новый предводитель, потомок древнего рода, Ларошжакелен, составил план двинуться на север, завладеть приморским городом Гранвиль и ожидать там помощи англичан. Все было тщетно, их отбили. При Ле-Мансе, месте решительной битвы, синие, предводимые Марсо и Вестерманом, опять настигли их 12 декабря 1793 года, и окончательно разбили. 15 000 вандейцев были убиты на поле сражения, а взятые в плен расстреляны - бессердечный Россиньоль был в лагере победителей. Около 12 000 человек, способных носить оружие, двинулись обратно через Луару, где на челноках спаслось небольшое число их. Остальные рассеялись или пали в разных стычках. Разбойничьи шайки продолжали грабить, протестуя против нового порядка вещей; восстание не было подавлено окончательно и при удобном случае возобновилось.

Великий террор

К концу 1793 года революция всюду осталась победительницей и о непосредственной опасности республике не могло быть речи; но еще менее думали о милосердии и кротости. Без цели и без жалости пролитая кровь требовала все новых жертв, и теперь терроризм вступил в самую дикую стадию свою со свойственным всякому деспотизму чувством недоверия и страхом, и не под давлением опасности, что могло бы несколько оправдать его: буйствовало самое отвратительное из всех неудавшихся правительств, когда-либо имевших власть над равными себе людьми. Красноречивый английский историк выражает ужасы тех дней такими словами, которые останутся вечным памятником позора Бареру, этому худшему из худших в том жалком сборище, которое опозорило прекрасное дело свободы на многие десятилетия: "настало то странное время, которое известно под именем террора, - настали дни, когда самый жесточайший суд руководствовался самыми строгими законами; дни, когда сосед не смел поклониться соседу, читать молитвы, причесать волосы, опасаясь совершить смертельное преступление; дни, когда шпионы были за всяким углом, гильотина уставала работать, когда тюрьмы были набиты как корабль, нагруженный невольниками, когда каналы, полные крови, выливались в Сену, когда повинны были смерти - племянник капитана королевской гвардии или сводный брат доктора Сорбонны, всякий высказавший сомнение в ценности ассигнаций, или державший у себя экземпляр памфлетов Бёрке в запертом столе, или смеявшийся над якобинцем, принявшим имя Кассия или Тимолеона, или назвавший пятую санкюлотиду старинным суеверным названием Матвеева дня.

В то время, как телеги, нагруженные жертвами, тянулись по улицам Парижа, проконсулы, посланные верховным комитетом в департаменты, доводили там жестокость до размеров, и в столице невиданных. Нож смертной машины подымался и опускался слишком медленно для их кровавой работы. Длинные ряды пленных расстреливали картечью, переполненные людьми барки топили в реках. По всей Луаре, вниз до Сомюра, стаи ворон и хищных птиц питались... Ни возраст, ни пол не находили пощады. Сотнями надо считать число юношей и семнадцатилетних девушек, убитых этим достойным проклятия правительством. Грудных младенцев, оторванных от матери, перекидывали с пики на пику... Нескольких месяцев было достаточно, чтобы низвести Францию на уровень Новой Зеландии".

Лионские убийства. Гравюра с рисунка XVIII в.

Действительно, трудно составить себе понятие о Франции тех дней, первого полугодия 1794 года. Подонки населения, грубое, необразованное во все времена и всюду варварское, достигло вдруг власти и удержало ее настолько, что успело прибавить к низости и подлости рабства всю низость и порочность властительства. Это было самое невыносимое правление черни, руководимое фанатиками без сердца и без разума - фанатиками, которые сами под влиянием нескольких фраз и отвлеченных понятий убивали, чтобы в крови новых жертв потопить своего мстителя и заглушить угрызения совести. Чаще всего побудительной причиной убийств была трусость; при всеобщем опьянении надо было убивать, чтобы самому не попасть в подозрительные. Господствовал формальный нигилизм, дух разрушения, не спрашивавший, что разрушается. "Долой дворянство, и тем хуже добродетельным, ежели они существуют". "Гильотина действует во всей республике, постоянно. Для Франции достаточно пяти миллионов жителей". Смешно было, когда старались искоренить все старые воспоминания и при этом с полудетской, полубесовской злобой и ненавистью шли против Церкви и христианства; переименовывали улицу Сен-Дени в улицу Пи; приходилось слышать о гражданах Анаксагоре Шометт, или Анахарсисе Клотсе, или Гракхе Бабёфе; один законодатель конвента спрашивал у другого экземпляр законов Миноса, книгу, которую он не мог найти в библиотеке; в Страсбурге, ночной сторож, патриот, старинную песнь ночных сторожей "Хвалите Господа с небес" переделал в "Хвалите Бога-гражданина" - все это было относительно невинно, равно как и переворот в летосчислении.

Вместо маститых тысячелетий, повели летосчисление от эпохи мнимого освобождения: первый революционный год начался с осеннего равноденствия, 22 сентября 1793 года. Двенадцать равных месяцев (Vendemiare, Frimaire, Brumaire и т. д.) составляли три декады Примиди, Дюоди, Триди и шесть добавочных дней, названных санкюлотидами и предназначенных для самых нелепых празднеств. Некоторые нововведения оказались разумны и прочны, как например, применение децимальной системы к монетам, мере и весу. И снова началась травля на подозрительных - настоящих аристократов, того, что как называли революционеры, не существовало. 5 сентября 1793 года можно назвать началом систематического или организованного террора. Депутация секций и совета общин обычным образом явились в конвент с требованием такого террора. Революционная армия в 6000 человек и 1200 человек артиллерии, хорошо оплаченный трибунал и эшафот - все это, передвигаясь с места на место, должно было искоренить во всей Франции заговорщиков против революции. Закон против подозреваемых появился 17-го: достаточно привести третий параграф его, по которому "подозрительным" признается всякий, кто не получил свидетельства гражданской благонадежности, а недостойным этого драгоценного документа делался всякий, кто отказывался или затруднялся подписать кровавую петицию санкюлотов своей сессии.

Заседание революционного комитета во время разгула террора в Париже. Гравюра работы Карла Шлейха с рисунка Флагуара

Революционный трибунал работал теперь энергично и почти ежедневно посылал на смерть большее или меньшее число лиц без дальних формальностей, после краткого допроса, а часто и удостоверив только личность. 28 августа пал Кюстин, тот самый, который завладел Майнцем, но имел несчастье быть маркизом. Перед этим, единственным в своем роде, судилищем явилась 16 октября "вдова Капет", несчастная королева Франции. В истории мало таких ужасных примеров превратности счастья! Сраженная непомерными страданиями, она едва отвечала на предложенные ей вопросы. Ее судьи на этом допросе превзошли до такой степени всякую меру низости, что даже публика стала роптать.

Точный снимок и перевод письма Марии Антуанеты к принцессе Елизавете Бурбонской, сестре Людовика XVI; писано в Консьержери, 16 октября 1793 г., в 4:30 утра. (Письмо это было обнаружено среди бумаг Робеспьера).

"Пишу Вам, сестрица в последний раз. Меня только что осудили, но не на позорную смерть (она позорна только для преступников), а на воссоединение с Вашим братом. Невинная, как и он, я надеюсь проявить ту же твердость духа в последние минуты. Я спокойна, как бывают спокойны люди с чистой совестью. Глубоко сожалею, что приходится покидать моих бедных детей - Вы знаете, что я только для них и жила!

А Вы, добрая и милая сестра моя, Вы, которая ради дружбы с нами, ради того, чтобы быть с нами, пожертвовала всем - в каком положении я Вас оставляю. Во время суда я узнала, что дочь моя была разлучена с Вами. Увы, бедные дети! Не смею ей писать, зная, что она не получит моего письма. Сомневаюсь даже в том - получите ли Вы это письмо..."

Точный снимок подписи башмачника Симона, на протоколе заседания в Тампле (26 октября 1793 г.), где было выслушано заявление мальчика Луи Капета

Точный снимок подписи Луи Шарля Капета на протоколе заседания в Тампле, 6 октября 1793 г.

Четырьмя днями позднее, 20-го, начался допрос захваченных жирондистов. Прения длились пять дней, окончание можно было предвидеть. Разные чувства возбуждают эти жертвы, они со своей стороны пролили немало невинной крови, и без чистого патриотизма или серьезного сознания своей гражданской ответственности, они содействовали возвеличению того братства, которое теперь поглотило их. Идеализм нового духа времени, которому они посвятили себя, придал им все-таки известную силу духа: когда их уводили от трибунала, осудившего их, они, истинные французы, запели марсельезу, гимн против тирании. Последнюю ночь, которую они провели вместе, они ободряли друг друга, некоторые были даже веселы ввиду смерти, особенно горькой для них. 31-го пали Бриссон, Жансонне, Вернио, Дюко, всех 21; пророчица их, госпожа Ролан, пала 10 ноября и выказала большую твердость. Даже те члены партии, которым удалось спастись от руки палача, кончили, большей частью, печально. Недалеко от Руана, на шоссе, нашли тело Ролана, который закололся шпагой; ученый Кондорсе принял яд. Его, как и многих других, в эти смутные времена, судьба и желание играть роль отвлекли от наук, и попав в этот водоворот, он не мог из него выбиться. Гуаде и Барбару казнены были в Бордо. На поле, близ Гаронны, нашли тело Петьона, растерзанное волками. Герцог Орлеанский не хотел отстать от своей партии и пал 6 ноября. По-видимому, он шел на смерть с тем чувством отупения, которое все чаще и чаще замечалось в жертвах и от которого самим властителям становилось жутко. 12-го последовал за своими товарищами доблестный Бальи, первый президент национального собрания, в первые, чистые дни искаженного теперь движения. Преступление его состояло в том, что он применил военный закон 17 июля 1791 года и что он дал показания, благоприятные королеве. Очищение клуба якобинцев доставило новые жертвы 29 ноября. Сделано это было по требованию Робеспьера, и один из последователей и приверженцев его не дурно придумал, в виде правила нравственной оценки - ставить вопрос: "Что бы ты сделал, чтобы в случае антиреволюционного движения быть достойным смерти?" Новая Франция была на пути вообще принять этот вопрос за право на существование. А между тем общинный совет предписывал переворачивать в печах изразцы, на которых были изображения лилий, гербов и всего, что напоминало уничтоженный порядок вещей, и сжигать гобелены с королевским именем. Зная состав коммуны, нечего удивляться и тому, что совещались, не подлежит ли сожжению королевская библиотека на улице Ришельё? Борьба шла против всего, что выдвигалось из общего рядового уровня, к какой бы области оно ни принадлежало: было ли это научное приобретение или чудо искусства. Предлагали разрушить все колокольни, и вероятно тогда же невежды в Эльзасе толковали об уничтожении Страсбургского собора.

Отмена христианства

С особенной злобой направилась эта недостойно кощунственная борьба на религию, которую старались заменить пародией поклонения божеству разума. В день, когда вели на смерть госпожу Ролан, недалеко оттуда, в церкви Богоматери, совершалось празднество разума. В церкви воздвигнут был алтарь философии, и женщина изображала воплощенный разум. При этом Анахарсис Клотс декламировал: "Во всеуслышание восклицаю, что нет иного бога, кроме Природы, иного повелителя, кроме рода человеческого, кроме божественного народа. - Граждане, настало время уничтожить религию.- Человечество сожгло свои помочи". Ораторство это не спасло Клотса от гильотины, когда Робеспьер нашел его неудобным. Вспомнили, что он уроженец Пруссии, барон, имел 100 000 франков дохода. Конвент находился во власти тиранов трибуны и давно отвык от свободных речей, даже от выражений неудовольствия; его задача состояла теперь в том, чтобы превращать в декреты и законы то, что подготовляли властители дня.

13-го ноября духовенство получило предписание отказаться от христианства, в чем всенародно в своем округе уже отрекся конституционный парижский епископ Гобель. Церкви Св. Рока и Св. Германа очистили 21 ноября, нагрузили на ослов церковные сосуды и доставили в конвент. Нечего и говорить о том, что множество драгоценностей исчезло при таких удобных предлогах для самого беззастенчивого грабежа. Колокола церковные смолкли, и отныне комиссар коммуны провожал на кладбище тела умерших. После величественных обрядов, глубокомысленных таинств или строгой простоты богослужения, жалкой и ничтожной заменой этой веры были: деревья свободы, красные шапки и подобные нелепости, описывать которые не стоит. Когда всеми духовными силами народа овладел какой-то страшный бред, все приняло отпечаток пошлости и безвкусия. Полное понятие о празднике 10 августа можно себе составить, читая, что суть праздника состояла в выпускании из клеток 3000 пойманных птиц, с трехцветными лентами на ногах и надписью: "Мы свободны, подражайте нам!" С другой стороны, придирчивая в мелочах полиция - ее и жандармов преобразовали, но можно себе представить, какими элементами пополнили - проникла в старинное убежище французской свободы и французского веселия, в театр, и запретила, между прочим, пьесу "Кай Гракх", за то, что при словах "законы, а не кровь", публика выразила шумные одобрения. То же случилось при словах Брута: "Надо быть тираном, чтобы по одному подозрению остановить римлянина" (arreter un Romin sur de simples soupcons - c'est agir en tyran). Трагедию Вольтера "Брут" вычеркнули из репертуара. Впрочем, театры посещались, как и в лучшие дни; хотя нам и трудно представить себе это, но жизнь массы населения шла обычным путем.

Бракосочетание во Франции времен первой республики. Гравюра работы Леграна

Департаменты

В департаментах было чуть ли не хуже, чем в Париже, так как там всякий негодяй бесчинствовал по-своему. В утешение должно указать, что отчеты комиссаров конвента бывали часто преувеличены, из желания выслужиться пред тогдашними властителями. Все-таки это были исключения, а общее положение было ужасно. Побежденные города Франции - Лион, Тулон, Марсель, Вандея - прежде всех испытали значение слов Барера: "Идти войной на свободу". Вспоминается судьба города Капуи, отделившегося во время большой войны, в дохристианскую эру (212 лет до Р. X.), от Рима; в сравнении с тем, что произошло теперь, обхождение того времени кажется человеколюбивым и милостивым. Лион приговорен был декретом 12 октября к разрушению. Самое имя его было уничтожено и уцелевшим домам дали название Ville affranchie. На лугу близ Анжера расстреляли картечью разом 2700 жертв.

Массовые расстрелы в Лионе 14 декабря 1793 г., проведенные по приказу Колло д'Эрбуа. Гравюра по рисунку работы Швебах-Дэфонтэна

Во французском языке не нашлось слов для небывалых ужасов и его обогатили новыми выражениями: митральады, фюзильады, нуаяды [То есть расстрел картечью, пулями и потопление]. Всю Вандею окружил широкий пояс пламени: деревни и хлебные запасы исчезли в пламени. Не удивительно, что весной 1794 года во многих местах, под страхом быть расстрелянным, принуждали людей обрабатывать поля. Убийства сопровождались столькими преступлениями, что Европа с негодованием отвернулась от этих людей крови, которые, по меткому замечанию Маколея, в шесть месяцев совершили больше злодейств, чем все короли - Меровинги, Каролинги, Капетинги в шесть столетий! Восстание против ненавистного и устаревшего положения целой Франции и большей части Европы 1789 года нельзя осуждать, с пристрастием партии, потому только, что властью временно завладели дурные элементы. Нельзя также безусловно винить характер французов за эти ужасы. Громадное большинство населения с проклятиями подчинялось дикому господству сравнительно небольшой партии.

Самим тиранам становилось жутко от той ледяной холодности, с которой их встречали в Париже. Только горсть нищих, оплачиваемых по двадцать четыре су ежедневно, рукоплескала палачу. Французские историки и неосновательные радикалы других народов приписывали прежде так называемой энергии терроризма честь спасения Франции от нашествия иноземцев. Немецкие, а за ними и французские исследователи доказали, что заслуга, которую приписывали этим дикарям, просто миф. Францию спасли постепенно достигавшие все большего значения благородные элементы и сознание силы национального единства, развившееся наперекор слепому неистовству, а также нерешительность, отсутствие единства и отжившая военная методика у противников. Надо только удивляться тому, что громадное большинство проявило относительно мало сопротивления тому дикому меньшинству, господство которого было несравненно тягостнее самого необузданного иноземного господства. Большинство лучших патриотов и благороднейших людей терялось при одной мысли о том, что будет, ежели "эмигранты за границей" - ежели эмиграция, при помощи иностранцев, победит? Действительно, это было бы ужасным несчастьем. Об этом не хотели слышать даже такие города, как Лион, освободившиеся с такой похвальной энергией от своих якобинцев.

Только сознание необходимости отвратить это вторжение во что бы то ни стало могло побудить такого безупречного человека, как Карно, вступить в число членов комитета общественного спасения, где он управлял своим военным департаментом, не справляясь о том, что делалось в обществе. Неисчислимо зло, которое причинили своей стране и всему человечеству главные предводители партии: Дантон, Робеспьер и философ секты Сен-Жюст, еще молодой человек, проповедник духа уничтожения, оковавший ум и сердце свое от всяких человеческих порывов, как бы железной броней, революционной метафизикой и диалектикой. За этими людьми следовало множество их приверженцев, уполномоченных, последователей, поверенных второго и третьего разряда. Они так же, как жирондисты, своими преступлениями и нелепостями, совершавшимися во имя свободы, надолго унизили прекрасное дело гражданской независимости и те политические идеалы, которым так сочувствовали люди второй половины восемнадцатого столетия. В своем народе и в незрелой части европейского общества они оставили поколение, все еще верившее их фразам и убежденное, что фразами этими можно прикрыть свою распущенность и умственную пустоту. Последователи, гораздо многочисленнее, чем настоящие якобинцы 1793 и 1794 годов, начали с подражания их атеизму и с хвастовства атеизмом. В этом отношении поучительно сравнение великой революции Англии в семнадцатом столетии с французской революцией восемнадцатого столетия.

Пуритане Англии и могущественный вождь их Кромвель безжалостно употребляли меч против врагов своего дела, которое они считали делом Божиим. Они также пролили кровь королевскую; но они не упивались кровью беззащитных, не забавлялись убийствами с сатанинской изобретательностью, как монтаньяры во Франции в этот год террора. Пуритане признавали нечто высшее - закон, не ими созданный,- высший свет, лучи которого хотя и преломляются, но согревают сердца и освещают ум. Человек вполне подпадает под власть тьмы, когда он заменяет понятия вечные земными понятиями и земными силами и дерзает придать им характер quasi-божественный. Тогда он подчиняется и становится в зависимость от слов, причем самая возвышенная фраза мешается с животными побуждениями человека, все понятия путаются - рабство называется свободой, унизительное - честным, порок - добродетелью, дьявольское - божественным.

Дантон и Робеспьер

К счастью, такой терроризм не мог долго длиться по закону природы. Такая партия, как якобинская, не могла сохранить единодушие; всякое проявление умеренности тотчас образовало партию, или котерию радикальнее прежней, эта вызывала еще более радикальную, наконец - наирадикальнейшую. Все это независимо от личных раздоров и соперничеств.

А между партией общинного совета и комитетом общественного спасения уже были разногласия: между гебертистами и дантонистами. В общинном совете умели только безумствовать в пользу пролетариата Парижа; влиятельным человеком здесь был низкий и порочный Гебер. Раньше он был театральным кассиром и обокрал кассу. Комитет общественного спасения состоял из людей, хотя большей частью преступных, но которые, управляя большой страной, сталкивались с людьми, им приходилось иметь дело не с одними экзальтированными французами. Декрет конвента от 24 августа объявил, что "до признания ее независимости", Франция находится в состоянии революции; о конституции 1793 года не было речи, и 18 членов комитета общественного спасения ежемесячно вновь избирались для виду, а они правили Францией по крайней мере с такими же полномочиями, как некогда Conseil du roi (совет короля). Главными членами комитета были Дантон и Робеспьер, и можно было скорее ожидать, что Дантон даст делам более человечное и разумное направление. На некоторое время он удалился от дел, поехал на родину, в Арсис-на-Обе, и там женился. Казалось, что ему, погрязшему в грехах и пороках, начинала нравиться честная жизнь. Он удалился на некоторое время от дел: уверенный в своей силе, он думал, что влияние останется в его руках. В этом он ошибался; при господствовавшей во всем и всюду посредственности, интригану и эгоисту Робеспьеру удалось захватить первенство. Для виду он сблизился с гебертистами искусно воспользовался общим отвращением к ужасам последнего времени, особенно негодованием на оскорбление церквей.

Во главе этих осквернителей был Гебер и на этом Робеспьер и погубил его, по обычаю своему сказав накануне, в клубе якобинцев, речь против атеизма. Не успели оглянуться, как он уже опутал всех сетью своих речей. Рядом с громкими словами о бунтовщиках заграничных, о заговорах и заговорщиках, теперь услыхали об ультра- и интрареволюционе-рах прежде, чем они заметили опасность. Гебер, глупый немец Клотс, Ронжен, Шомет и множество их товарищей стояли перед судом революционного трибунала, который поцеремонился с ними не более, чем с другими. Восемнадцать человек казнили по обвинению в заговоре и подкупе Англией; на этот раз рукоплескали не одни наемники во время казни. В темницы весть эта дошла лучом надежды, хотя скоро сменилась еще большим мраком. Для Дантона наступил крайний срок деятельности. Его приятель, Камилл Дюмулен, раздражал партию Робеспьера. В своем журнале "Старый Кордельер" он с большой силой и убедительностью нападал на правление и тиранию заподозривания, изображая правление Цесарей и заимствуя краски у Тацита. Ясно было, что Дантон руководил или допускал эту шутку. Дантон, между тем, все еще ни на что не решался, а в ночь на 31 марта его арестовали. В конвенте за него говорил Лежандр, но против него встал Робеспьер, ужаснее чем когда-либо: "Кто в эту минуту дрожит, тот значит виновен; невинный не боится открытого надзора". Судебные прения перед революционным трибуналом возбудили симпатии к страшному еще деспоту. Он заговорил сначала с прежней силой, но скоро свел речь к тому,- вероятно, он говорил правду,- что жизнь ему в тягость, просил прощения у Бога и у людей за то, что установил революционный трибунал. Он не захотел бежать. Казалось бы, что именно его обвинение легко было провести; он не пренебрегал никакими средствами для своего распутства и в былое время черпал из королевской шкатулки, но президент Германн, создание Робеспьера, признал за лучшее сократить прения по-своему. Великий преступник взошел на кровавые подмостки 5 апреля 1794 года, вместе с Камиллем Дюмуленом и Геро-Сешель. Умирая вполне заслуженной им смертью, он говорил о своих мечтах, о жизни более чистой и предсказывал падение Робеспьера.

Казнь Дантона. Диктатура Робеспьера

Так исполнилась заветная мечта Робеспьера, этого ограниченного фанатика и честолюбца,- он стал всемогущ: всего около десяти недель насладился он этой диктатурой. Конечно, с ним случилось то, что бывает со всяким тираном: он не ел ничего, прежде чем другие не попробуют, и всегда около него было несколько сильных людей. Теперь должно было наступить всеобщее блаженство, царство разума, новое общество, как Робеспьер и его ученик Сен-Жюст расписывали это. Один раз еще надо было основательно перебрать всех врагов свободы, аристократов и заговорщиков. Снова наполнились ими тюрьмы. Число их доходило до 11 000 в двадцати восьми новых бастилиях главного города революционной Франции; когда же так называемый "заговор тюремный" дал повод к убийствам массами, число жертв дошло до 1500 в ближайшие недели: 31 бывший парламентский судья, 27 генеральных откупщиков, 35 дворян, 33 жителя города Вердена, в числе которых молодые девушки, подносившие королю прусскому печения, и т. д. Дошло до того, что большинство жертв шло на смерть с ужасающим равнодушием. Все так свыклись с мыслью о смерти, в такой обстановке жизнь была так печальна, что ее покидали равнодушно.

Сам диктатор чувствовал необходимость прервать чем-нибудь однообразие убийств. У этого ограниченного ума не было никакой политической программы. В заметках, писанных его рукой, нет никаких положительных мыслей, и те, кто имел терпение прочитать его речи, не нашли в них ничего. Система, измышленная Сен-Жюстом, граничит с бессмыслицей: раздел на небольшие десятинные жеребья всего национального имущества, составившегося из громадной добычи, оставшейся от церквей, эмигрантов, гильотинированных; запрещение всякой золотой и серебряной утвари; общественное воспитание детей: ни одно дитя до 16 лет никогда не ест мяса, взрослые только один день в декаду; одинаковая для всех грубая одежда, один "хлеб равенства" для всех. Вместо уничтоженной христианской религии, конвент декретировал обязательную веру в Высшее Существо и бессмертие души. "Статья 2. Французский народ признает, что самое достойное почитание Верховного Существа - исполнение человеческих обязанностей". 8 июня 1794 года - 20 прериаля, года II - состоялось печальное празднество, которым прервали однообразие кровавых оргий. Робеспьер, в роли священника, сжег громадную картину атеизма, стоявшую в Тюльерийском саду. "Завтра, - заключил он свою речь,- завтра станем бороться с пороком и с тиранами". Закон 22 прериаля объяснил эти слова: чтобы в делах революционного трибунала, при обвинениях, судьи принимали в соображение внутреннее убеждение, предпочтительно перед юридическими доказательствами. "Ибо совесть присяжных очищена любовью к отечеству", - пояснял Робеспьер.

И теперь-то, когда, по последним разъяснениям тирании, всякий, не угодивший тирану дня, должен был опасаться за свою жизнь, когда достигнуто было то, что и самый страх производил мужество, Робеспьер сделался неблагоразумен. В глубокой тайне образовывалась против него партия. Между людьми, исключенными по его приказанию из клуба якобинцев, были мастера в искусстве интриговать; например, Иосиф Фуше, достигший на этом поприще высоких почестей. Людям, как Карно, талантливым и трудящимся, без которых нельзя обойтись, даже дикой тирании, постепенно наскучило такое положение дел. Трусы, как Барер, чуяли в воздухе перемену и готовились к ней. Остановить все это мог новый переворот, но Робеспьер не решался, к тому же средство устарело постепенно. Он все реже показывался в конвенте и комитете общественного спасения. Теперь, именно теперь, когда он достиг высшего положения в царстве якобинцев, выказалась вся неспособность его к этому высшему положению. Последовало еще несколько страшных дней. 54, 67, 60, 44, 7 термидора еще 45 жертв погибло на трех гильотинах, поставленных в Париже, и подмостки которых начинали уже шататься.

9 термидора (27 июля)

После долгого времени Робеспьер явился опять в конвенте 8 термидора - 26 июля 1794 года по старому счислению. Это не предвещало ничего хорошего; он рассчитывал сразиться со своими противниками. В длинной речи он говорил о преступном заговоре, козни которого куются в самом комитете,- о необходимости возобновить и очистить комитет общественного спасения и комитет общественной безопасности. Мешкать было нельзя: Камбон, первый собравшись с духом, сказал: "Один человек идет против воли национального конвента, это Робеспьер". Слово было сказано, и диктатор потерпел первое поражение в том, что не было изъявлено желание, как бывало прежде, распространить речь его печатно. Следующий день был решительный - 9 термидора. Накануне вечером Робеспьер появился в клубе якобинцев, но он не умел организовать восстание и в его партии, разрозненной и раздробленной разными тайными влияниями, не было единодушия. Доктринеры эти, утопавшие в крови, играли теперь жалкую роль. Сен-Жюста, только приготовившегося к обыкновенной речи, скоро перебили: общество теряло сознание представителей первенствующей партии, тогда как дерзкие слова противников их, вызывая одобрение, придавали им смелость. Таллиен сделал первое прямое нападение.

Когда Робеспьер взошел на трибуну, обнаружилось общее настроение. "Долой тирана", - раздалось с разных сторон зала. Среди оглушительного шума раздается требование арестовать Генрио и еще нескольких креатур Робеспьера. Он попытался говорить во второй раз - ему отказали в слове. Один из депутатов произносит требование арестовать Робеспьера. Испуганные сначала собственной смелостью, все становятся смелее при усиливающихся все более и более одобрениях, и когда Робеспьер в бешенстве берется за последнее свое оружие, за слово, которого он требует от всего собрания, от "убийц из-за угла, требую слова", раздается отовсюду: "Нет, нет". Когда, после тщетных усилий заставить себя слушать, он сказал, что у него пересохло в горле, раздалась та чисто французская острота, так высоко ценимая в их собраниях: "Кровь Дантона его душит". Гром рукоплесканий был ответом ловко сказанному слову. В конвенте дело было выиграно; решено было обвинение и арест Робеспьера, Кутона и Сен-Жюста, к которым добровольно присоединились Леба и Робеспьер-младший. Победа была однако, неполная. Предстояло победить опасного человека в глазах революционных властей столицы, которые, конечно, понимали значение событий в конвенте. Общинный совет, секции, клубы, национальная гвардия - народ Генрио - встревожились. Стражу сумели напугать и заключенных выпустили одного за другим. Около 9 часов вечера они собрались в городской ратуше. Конвент со своей стороны потребовал несколько отрядов. Начальника национальной гвардии Генрио, ничтожного человека, сделавшего карьеру геройскими сентябрьскими подвигами (1792 г.), парализовало обычное пьянство, а Робеспьер, никогда не отличавшийся личной храбростью, потерял присутствие духа. Конвент издал декрет, которым объявил вне закона парижскую общину, национальная гвардия общинного совета разбежалась, и в полночь войска конвента проникли в ратушу, чтобы снова овладеть арестованными. В ту минуту, а быть может и раньше, как добрались до комнаты заседаний, где общество или часть его заседала, раздалось несколько выстрелов. Леба застрелился, Робеспьер упал с размозженной челюстью. Остается неизвестным, была ли это попытка самоубийства, или они пали под выстрелами ворвавшихся. Кутон хромал, Робеспьер-младший и Генрио, выбросившиеся из окна, были схвачены близ ратуши; Сен-Жюст сдался без сопротивления. В то же время Лежандр уничтожил притон могущественной котерии, клуб якобинцев. На следующий день, 28 июля, после полудня, казнили пятерых главных, а 29 июля - 71 члена общинного совета, в том числе и башмачника Симона, в руки которого властители отдали на мучение несчастного дофина Франции.

Арест Робеспьера, 27 июля (9 термидора) 1794 г. Гравюра работы М. Слоана с рисунка Барбье

Падение Робеспьера. Перемены

Перемена совершилась довольно быстро, по всей Франции, после того как в Париже одержана была первая решительная победа. Силы революции истощились, новое правление террора стало невозможно и свободнее вздохнувшее среднее сословие (буржуазия) постепенно сознало, как немногочисленна была шайка, которой оно подчинялось и которую терпело три года. Самое большее 300 000 якобинцев держали в рабстве, грабили и обирали десятую долю с 25 миллионов французов. Новая партия, термидорианцы, поднялась, и главами их вначале были Таллиен и Фрерон. Жена первого из них, подобно госпоже Ролан, принимала в своем салоне, где ей поклонялись как Notre dame du-Thermidor. Из-за грубого санкюлотизма и деланной небрежности начинала проявляться некоторая изящность. Ненавистный закон 22 прериаля был уничтожен, а месяц спустя после падения Робеспьера, по предложению Таллиена, система терроризма объявлена уничтоженной 28 августа. Каждый день приводил к более человечному положению.

По предложению Робера Лэндэ, немедленно освободили заключенных ремесленников, сельский люд и аристократов. 16 октября приступили к ослаблению несносного владычества клубов: запретили всякие сборища народные, собрания, сношения и коллективные прошения. Заговорили об единичных жестокостях комиссаров террора, как, например, в городе Нанте Карриер. Подобные ему злодеи испугались, вздумали сопротивляться; но попытка их во время доклада дела Карриера, действовать привычным образом и грубостью трибун подчинить конвент - на этот раз не удалась. У всех являлось мужество, ветер подул с другой стороны, а союзы молодежи из достаточных классов общества, величавшиеся кличками "мюскаден" и "золотая молодежь", которые они себе усвоили, встретили террористскую сволочь их же собственным оружием и сдержали ее толстыми палками. Небывалое дело, трибуны удалось очистить, а вечером того же дня золотая молодежь посетила клуб якобинцев. Крови пролито не было: в жестокой схватке они отомстили мужчинам и женщинам. Гражданки охотно посещали клуб, где речи и скандалы составляли приятное зрелище; получили они - хотя и не кровавый,- но чувствительный и грубый урок, не мешаться в политику и заниматься своим хозяйством. 11 ноября конвент постановил закрытие клуба; 17 декабря казнили жестокого Карриера с несколькими другими, а в мае 1795 года еще одну запоздавшую жертву - Фукье Тэнвилля, обвинителя при революционном трибунале.

Точный снимок с подписи официального обвинителя Фукье Тэнвилля

События 1795 года

Конец 1794 и первые месяцы 1795 года прошли в единичных попытках террористов взять верх, но противное течение становилось все сильнее. 2 декабря принято было предложение Карно об амнистии Вандее. 8-го заняли свои места 73 жирондиста, изгнанные из конвента, и постановлено заключение Билло-Варенна, Колло Эрбуа и Барера. 19 февраля уничтожили революционные комитеты, органы господства якобинцев, а 8 марта возвратили права тем жирондистам, которые объявлены были вне закона. Остатки партии с триумфом воротились в Париж. Дальше этого не пошли: хотя преследование религии прекратилось, но антиклерикальное направление осталось. Серьезную опасность представляла материальная нужда. Правильную заработную плату, которую народ получал, выручку от торговли и промышленности - все, что оплачивали "богатые", которых с таким неистовством уничтожало правление террора, нельзя было заменить надолго конфискациями, вспомоществованиями лентяям, платой палачам. Так называемый максимум, введенная в сентябре 1793 года такса - обязательная цена на предметы первой необходимости - была уничтожена в декабре 1794 года, и теперь все недовольные кричали: "Хлеба и конституцию 1793 года". При этих криках ворвалась еще раз в зал конвента 12 жерминаля - 1 апреля 1795 года- шумная толпа, преимущественно из предместий Сент-Антуан и Сен-Марсо - всегдашних очагов недовольства. Но подоспели батальоны секций, в которых участвовали теперь владевшие имуществом классы, и возмущение не удалось. Положение "горы" только ухудшилось; ясно было, что им не удастся более криком и шумом трибун прикрыть свою малочисленность. Конвент принялся теперь за работу, для которой он был созван; назначили новую комиссию для составления конституции.

1 прериаля - 20 мая 1795 года - возобновилась опасность нового господства якобинцев. Толпа завладела залом, и к вечеру бунтовщики и их друзья монтаньяры считали себя победителями. На другой день восстание приняло угрожающие размеры: мятежники образовали свой конвент в городской ратуше. Дошло до уличных схваток: пришлось употребить в дело войско, и несколько тысяч человек, под командой генерала Мену, скоро подавили восстание. Предместья обезоружили, сослали трех главных террористов, которых захватили: Билло-Варенна, Барера, Кол-ло д'Эрбуа, и дело реакции пошло быстрее. Необходимо было окончательно вырвать власть из рук массы. Это было теперь не трудно. Прекратили плату, выдававшуюся пролетариям за посещение собрания сессий, у сессии отняли пушки, рабочих и нуждающихся удалили из национальной гвардии. Зато крепко держались республиканской формы правления и постановили - предложение королевства наказывать изгнанием. Около этого времени (8 июня) умер несчастный ребенок, которого, на языке якобинцев, называли молодым Капетом, Людовик XVII, на десятом году. Ненадолго воспользовался он, несчастная жертва варварства, не знавшего человеческих побуждений, переменой к лучшему, происшедшей от переворота термидора. Смерть эта не имела значения для общего положения дел. Французская республика входила в систему европейских держав и только что заключила с некоторыми из своих противников мирные договоры на очень выгодных для нее условиях.

Луи Шарль Капет. Гравюра XVIII в.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.