Литаврин Г. Г. Как жили византийцы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9

ПРАЗДНИКИ, ЗРЕЛИЩА, РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Праздники в Византии были общенародными и местными, религиозными и политическими, профессиональными и семейными, регулярными и экстраординарными, официально дозволенными и запрещенными.

Один из наиболее стойких феноменов народной культуры, праздник воспринимался каждым новым поколением как неотъемлемый элемент устоявшегося жизненного распорядка, унаследованного от предков. Наиболее древними, восходящими к античной и эллинистической эпохам, являлись языческие празднества, которые продолжали бытовать в христианском византийском обществе, медленно и трудно сходили со сцены, исчезали и возрождались, маскировались под христианские праздники или под местные обычаи, справлялись тем смелее, чем дальше от крупных центров, высших церковных и светских властей находилась та или иная местность.

Эти враждебные православию рудименты язычества в среде иноплеменного населения империи имели и древнеэллинское и свое, так сказать, отечественное происхождение. Они явственнее ощущались в тех провинциях, которые позже вошли в состав империи (например, некоторые армянские и грузинские земли, северо-западные районы Балкан) и где более замкнутый образ жизни вело население (например, влахи, албанцы). В основном, однако, в IX—XII вв. оригинальные языческие обычаи и обряды иноплеменных ромеев успели тесно переплестись и слиться с чисто эллинскими, подверглись переосмысле­нию и даже некой ритуальной «христианизации».

Знаменательно, что число языческих торжеств и весе­лий даже увеличивалось с распространением христианства: языческие праздники приютились самозванцами в лоне самой ортодоксальной веры и вместе с нею наследовались неофитами. Поэтому церковь вынуждена была идти не по пути полного искоренения языческих, обычаев, а по пути их адаптации, «обезвреживания» несовместимых с христианством идейных норм и истолкования древних игрищ в качестве обрядов, связанных, например, с циклами крестьянской трудовой деятельности.

Общенародными языческими праздниками в Византии IX—XII вв. были календы, брумалии и русалии. Календы по-латыни — вообще первое число каждого месяца, но как праздник они отмечались в начале января и стали справляться на востоке Средиземноморья со времени установления римского господства (в конце Х—ХI сто­летии под именем «коляд» этот праздник вместе с христианством проник и на Русь).

Сначала календы праздновали с 1 по 5 января, а с утверждением христианства в качестве господствую­щей официальной религии начало празднования календ было приурочено к важному церковному празднику — рождеству (25 декабря), и календы стали 12-дневными. В конце VII в., на Шестом вселенском соборе, календы предали анафеме, но запрет не возымел действия: их про­должали справлять в народе, а вскоре снова стали отме­чать в самом императорском дворце. Правда, василевсы старались все-таки отделить языческое веселье от церков­ных торжеств и основные развлечения устраивали не в ночь на 26 декабря, как и не в ночь на 1 января (день св. Василия), а только в ночь на 2 января. Да и ряженых, исполнявших строго определенные ритуальные функции, во дворце были единицы.

Народ праздновал календы, как и римляне, со времен Юлия Цезаря, в ночь на 1 января, хотя новый год в Византии IX—XII вв. начинался не с января, а с 1 сен­тября. Каждый наряжался как мог, чаще всего мужчины переодевались женщинами, а женщины — мужчинами. Надевали маски. Ряженые бродили от дома к дому с пес­нями и плясками, стучались в двери, участвовали в пир­шестве у незнакомых людей, выпрашивали дары. Немало народу толклось в трактирах и кабаках и заполняло ноч­ные улицы.

Во дворце в ночь на 2 января устраивались так на­зываемые готские игры, во время которых приглашенные на праздник вельможи, а также члены цирковых партий «голубых» и «зеленых», певцы и музыканты, прослав­ляли василевса и его наследников. Петь подобающие для случая песни были обязаны и сановники. Пение переме­жалось плясками ряженых и нескольких «готов», воору­женных мечами и щитами. «Готы» пели особые песни, имевшие когда-то ритуальный характер, но затвержен­ные теперь на столь неузнаваемо испорченной латыни, что смысла их уже никто не понимал.

Брумалии праздновались незадолго до календ (слово «брума» по-латыни означает «самые короткие дни в году», т. е. время зимнего солнцестояния). Они были преданы анафеме на том же Шестом вселенском соборе, но также безрезультатно. Народ праздновал брумалии и календы почти одинаково. Во дворце же для брумалий был разработан особый ритуал. Сановники плясали в хо­роводе и пели с горящими свечами в руках. Император одаривал их золотом, а представителей рядового населе­ния столицы — серебром. Вечером устраивалось много­людное пиршество (как и во время календ), на котором присутствовал василевс, сидевший с семьей за отдельным столом. Роман I Лакапин не допускал празднования брумалий во дворце, но их стали отмечать здесь снова уже при соправителе и преемнике Романа I — Кон­стантине VII: этот василевс постановил, что во время брумалий следует раздавать из казны не более 50 литр (3600 золотых).

Русалии — весенний праздник цветов — устраивались после пасхи, накануне троицы. О том, как этот праздник отмечали в сельской местности, можно составить неко­торое представление по судебному решению охридского архиепископа Димитрия Хоматиана (первая треть XIII столетия), вынужденного разбирать дело об убийстве во время русалий. Сельская молодежь устроила танцы, игры, пантомимы и «скакания» — все это полагалось делать, чтобы получить дары зрителей. Пастух в овечьем загоне, у которого молодые люди потребовали сыра, отказался его дать, вспыхнула ссора, пастух был убит. Назначая эпи­тимьи виновникам случившегося, архиепископ замечает, что русалии, как и брумалии, — воистину «бесовские игрища», соблюдаемые как обычай «в этой стороне» (Ма­кедонии).

Однако особенно торжественно все слои византийского общества без исключения отмечали религиозные празд­ники, официально установленные церковью. К концу Х—началу XI в. твердо определился круг так называемых престольных церковных праздников (рождество, крещение, пасха, троица и т. д.). Широко праздновались по всей империи дни таких почитаемых святых, как св. Георгий (23 апреля) и св. Димитрий (26 октября). Близ Чурула во Фракии, в Куперии, ежегодно справ­лялся грандиозный праздник в честь св. Георгия. Здесь устраивалась и ярмарка. Василевс с семьей в этот день отправлялся морем в Манганы (монастырь в северо-вос­точной части столицы) на поклонение мученику. Кроме того, отмечались праздники в честь местных святых, па­мятные события, связанные с данной местностью, горо­дом, церковью, монастырем и т. п.

Религиозный праздник требовал от прихожан присут­ствия на церковной службе в храме, а нередко и участия в торжественной процессии. В престольные и другие праздники (дни св. Димитрия, св. Ильи) совершался вы­ход императора. В соответствии с церемониалом процес­сия проходила из дворца по украшенным улицам и пло­щадям в св. Софию, где василевс с семьей присутствовал на праздничном богослужении, совершаемом самим пат­риархом. Иногда процессия направлялась в иной храм, порою — на конях, порою — на судне. После официаль­ных торжеств начинались игры, а за ними шли пирше­ства. К праздничной трапезе готовились задолго до на­ступления праздника, запасали продукты, экономили. Простолюдины нередко ограничивали себя перед празд­ником в течение многих недель. Накануне пасхи такое воздержание было предписано христианам самой цер­ковью: пасха праздновалась после великого поста. Этот праздник в Константинополе отмечался по традиции особенно пышно.

Помимо церковных праздников, византийцы справляли государственные праздники, ежегодные (например, 11 мая — день основания Константинополя, день рожде­ния императора) и экстраординарные, нерегулярные (коронация василевса, его свадьба, рождение наслед­ника). В такие дни вновь славословили государя, несли дары ему или его детям. Василевс повелевал выдавать народу медные деньги, выставлять на площадях, на спе­циальных длинных столах, даровое угощение, устраивать на ипподроме массовые зрелища. Народ водил на улицах хороводы, пел обрядовые песни и гимны в честь винов­ника торжества. Во дворце пировала высшая знать.

Государственным праздником, по крайней мере для жителей столицы и ее окрестностей, становился и день вступления в столицу победившего узурпатора. В город он въезжал на белом коне, в сопровождении пышной свиты, отряда телохранителей, отборного войска. В соот­ветствии с определенным ритуалом, с песнопениями и славословиями его встречали сановники, высшее духо­венство, руководители корпораций, толпы народа.

Поводом к объявлению всенародного праздника могло стать также возвращение василевса в столицу после по­бедоносного похода. Справлялся триумф. С величайшей пышностью, например, обставил свое возвращение после победы над Святославом и присоединения северо-восточ­ной Болгарии Иоанн I Цимисхий. Императорская колес­ница, влекомая четверкой белоснежных коней, была украшена цветами; собственными руками василевс воз­ложил венок и на своего верхового коня. Но сам государь от Золотых ворот следовал пешком за своей колесницей, в которой лежали одеяния болгарского царя, а на них стояла икона богоматери Влахернской — заступничеству ее император смиренно приписывал свои победы. На Фо­руме Константина василевс снял с идущего во главе знатных пленников болгарского царя Бориса царский венец и отдал, войдя в св. Софию, в руки патриарха 1. Примерно так же была организована встреча Василия II после окончательного завоевания всей Болгарии.

Поводом для импровизированного празднества служил также въезд в столицу иноземной принцессы — невесты императора или его наследника. Берту-Ирину, жену Ма­нуила I Комнина, встречали с ликованием на всем про­тяжении ее пути от берегов Адриатики, где она сошла с корабля, до самого Константинополя. Праздничные встречи на пути и в столице устраивали также мощам известного или новоявленного святого, доставляемым из провинции, из отвоеванных районов, или дарованным василевсу иноземным государем. Так, например, при Константине VII торжественно и празднично встречали раку с рукой Иоанна Предтечи.

Помимо праздников общих для населения империи или для жителей города, справлялись праздники профес­сиональные, корпоративные, квартальные. Константино­польские врачи праздновали 27 июня день св. Самп­сона — покровителя медиков: они совершали поклонение его останкам в храме св. Мокия, а затем собирались за общим пиршественным столом. Церковный приход со­вместно отмечал обычно день памяти святого своей церкви, сослуживцы канцелярии — повышение по службе чиновника, корпорация — избрание нового члена. Напри­мер, процессия тавулляриев в таком случае, выйдя из церкви, где новый коллега получал благословение, про­вожала его до кафедры, на которую он избирался, а за­тем шла пировать к нему на дом. 25 октября, в день па­мяти святых нотариев, подвыпившие адвокаты всей группой, в масках, ходили по городу.

На семейные торжества, которые также очень часто начинались в церкви (крестины, обручение, свадьба), приглашали тем больше народу, чем богаче была семья. Знатный хозяин стремился поразить своих гостей рос­кошью обстановки жилища, богатством одеяний и укра­шений членов семейства, разнообразием блюд. Гости также принаряжались, прибывали на лучших из своих коней и мулов, в дорогих седлах или в богато отделанных колясках. На таких семейных праздниках, даже в глу­хой деревне, общество услаждал специально приглашен­ный певец или музыкант. Свадьбу Дигениса Акрита играли сначала в его доме, затем — в доме родителей невесты. Гостей пригласили множество, их дары молодо­женам трудно счесть. Пиры длились много дней подряд. В городах в подобном случае состоятельный хозяин на­снимал целую труппу бродячих музыкантов, фокусников, мимов и акробатов, представителей нередко весьма низ­копробного искусства.

Как уже говорилось, во время крупных общенародных или столичных празднеств для горожан устраивались раз­ного рода зрелища и увеселения. Разумеется, своеобраз­ными зрелищами для обывателя являлись уже празднич­ные процессии, крестные ходы, встречи, даже похороны знатных лиц. С полным правом к разряду зрелищ сле­дует отнести торжественное богослужение, церковную литургию, в которой прихожанин становился участником пышно театрализованного магического действа.

Однако особенно популярными у столичного населе­ния были специальные игрища, устраиваемые по тради­ции, начиная с античных времен, на ипподроме (эллип­совидном огромном сооружении, подобном современному стадиону), расположенном по соседству с Большим императорским дворцом и св. Софией. Основным видом зре­лищ на ипподроме были конские ристания — соревнования в искусстве управления лошадьми. Каждой из легких колесниц, мчащихся по боковым дорожкам ипподрома и запряженных несколькими лошадьми, правил один воз­ница. Содержание коней и ипподрома, устройство самих ристаний являлось обязанностью цирковых партий, среди которых выделялись четыре: «голубые», «зеленые», «красные» и «белые». В Х в. практически сохранились лишь две первые партий. Ведал ими эпарх столицы.

Само представление и подготавливалось и разверты­валось на ипподроме по строгим правилам. Вход на ип­подром был свободным. Горожане занимали места с утра. Каждый «болел» за ту или иную партию. Ристания на­чинались по знаку самого василевса, приходившего в свою ложу из дворца по крытой галерее. Возницы были одеты в цвета своих партий. Бег колесниц сопровож­дался ревом зрителей, подбадривавших, освистывавших и поносивших «своего» или «чужого» возницу. Зрители награждали победителя аплодисментами, император — литрой золота. В XI столетии цирковые партии, по всей вероятности, имелись и в некоторых других городах им­перии, помимо Константинополя: упоминания о пред­ставлениях на ипподромах в провинциальных центрах иногда мелькают в источниках. На конские ристания в Магнесии собиралось почти все население города. Приходили даже монахи, потом каявшиеся «во грехе». Духовенство осуждало иногда игрища на ипподроме как недостойные христиан забавы, но о прямых выступле­ниях священнослужителей против состязаний на иппод­роме в IX—XII вв. неизвестно. Ристания были прочно укоренившимся обычаем, вошедшим в официальную це­ремониальную символику императорской власти и вы­полнявшим определенную функцию во время диплома­тических приемов иноземных посольств.

В X столетии в Спарте по субботам в центре города устраивались спортивные игры — может быть, как отго­лосок местной древней традиции. На соревнования соби­ралось множество народа. Являлся сам стратиг города, забывавший о своих служебных обязанностях: в частности, он пренебрегал жалобами клириков ближайшего к месту состязаний храма, которые говорили, что гром аплоди­сментов зрителей заглушает голос священника, совершающего службу перед немногочисленными прихожанами (большинство предпочитало уйти на игры).

В столице после бега колесниц на ипподроме начина­лись обычно выступления акробатов, борцов, фигляров, фокусников, дрессировщиков животных. К концу пред­ставления близ ипподрома толпились шуты, мимы, музы­канты, певцы и гетеры, участвовавшие или не участво­вавшие в играх и нередко расходившиеся отсюда груп­пами по домам знати для увеселения ее на ночных пирушках.

Иногда василевс повелевал показать на ипподроме зрелище совсем иного рода. Суровый воин Никифор II, вызвавший недовольство столичных жителей своей политикой цен, решил поразить «изнеженных горожан» ви­дом рукопашного боя. Он забыл, однако, предупредить о том, что это всего лишь зрелище. Когда воины импе­раторской гвардии, разделившись на два отряда и обна­жив мечи, начали «сражение», трибуны охватила паника. Горожане отлично помнили, что накануне в уличной схватке было убито несколько гвардейцев василевса, и, не поняв намерений императора, решили, что настал час его мести за убитых. Народ бросился с ипподрома к выходам, насмерть давя упавших.

На ипподроме же иногда демонстрировали свое искус­ство джигитовки знатные воины. Оруженосец Романа I Лакапина — Мосиле, стоя в рост на мчащемся во весь опор коне, не покачнувшись, как рассказывает Скилица, раз­махивал мечом, показывая приемы владения оружием. С конца XII в. под западным влиянием стали вводиться в Византии и рыцарские турниры среди знати. Воинские состязания, правда, устраивались в империи задолго до этих турниров; в них издавна принимали участие даже сами василевсы, но эти соревнования не были поедин­ками (метали копье, стреляли в цель из лука, преодоле­вали на конях препятствия, поражали мечом или булавой чучело «врага»).

Развлекая собравшихся на ипподроме горожан, кана­тоходцы совершали на канате, натянутом на значитель­ной высоте, различные акробатические трюки, ходила с завязанными глазами, стреляли из лука и т. д. Жон­глеры бросали в воздух и ловили стеклянные хрупкие шары, манипулировали сосудами с водой, не проливая из них ни капли. Дрессированный медведь, изображая неудачников, выпивох и простецов, заставлял зрителей покатываться со смеху; ученая собака вытаскивала из рядов по заданию хозяина то «скупца», то «разврат­ника», то «расточителя», то «рогоносца».

Положение «артистов» акробатических цирковых трупп (как правило, бродячих) было тяжелым: их пре­следовало моральное осуждение церкви и добропорядоч­ных ханжей, суд и власти не признавали за ними граж­данских прав, условия их жизни целиком зависели от степени щедрости случайных зевак. Свои представления они показывали прямо на площадях и улицах города.

Византия не знала собственно театра — такого, каким он сложился в период античности. Но своеобразный театр все-таки существовал: те же бродячие актеры, фигляры и мимы, совмещавшие нередко по нескольку «артистиче­ских» специальностей, разыгрывала остро комические сценки и фарсы собственного сочинения, в которых гро­теску, сатире и клоунаде отводилась главная роль. Сю­жеты выбирались простые: супружеская неверность, похождения молодого повесы, злоключения сводника или глупого скряги. Зачастую представления были грубо ци­ничны: непристойные выражения сопровождались не ме­нее непристойными жестами. Актрисы выступали в не­привычной одежде — укороченном хитоне с большим вырезом. Церковь особенно настойчиво преследовала мимов. На ипподром их не пускали. Однако мимы поль­зовались популярностью, и не только у простонародья. Порой они попадали на ночные кутежи золотой моло­дежи, на пиршества солидных сановников и даже во дворец василевса. Известно о пристрастии к мимам Ро­мана II, Константина VIII, Константина IX. Даже неко­торых патриархов обвиняли в том, что они втайне раз­влекались представлениями мимов, скрытно проведенных в патриаршие палаты.

Театр жил полуофициальной жизнью и при дворе са­мого василевса. В «Житии патриарха Евфимия» упомя­нут «первый актер» «благочестивейшего» василевса Льва VI Мудрого некий Ваан, присутствовавший на трапе­зах императора и осмеливавшийся подавать ему советы 2. Представления актеров Лев VI смотрел, сидя за своим обеденным столом. Никита Хониат оставил описание од­ного из крупных, специально организованных представ­лений в императорском дворце в конце XII в. Зрителями были василевс, члены его семьи, дворцовые сановники и челядь, видные титулованные особы. Среди актеров на­ходились и знатные юноши, обладавшие каким-нибудь «талантом» и желавшие продемонстрировать свои способ­ности. С приглашенных вельмож взимали какую-то плату (видимо, в пользу актеров-профессионалов). Представле­ние было подобно «обозрению»: состязания и трюки атлетов сменялись танцами, фокусы и сценки перемежа­лись песнями. В интермедиях на арену выходили клоуны, игравшие одновременно роль конферансье. Ход забавы регулировал особый распорядитель, а о начале каждого номера возвещалось громким шлепком по нижней части спины некоего молодца.

Зрелищем, привлекавшим внимание множества горо­жан, становилось созерцание диковинных зверей и жи­вотных из далеких стран. Константин IX приказал во­дить по городу для развлечения жителей столицы слона и жирафа, присланных императору в дар из Египта. При дворце василевса (во всяком случае еще в XII в.) имелся специальный зверинец, в котором содержались львы.

Кроме празднеств, пиров и зрелищ, византийцы знали развлечения и другого рода. Весной и летом, в воскрес­ные и праздничные дни, константинопольцы верхом и на судах выезжали на лоно природы, на берега Босфора. Впрочем, эти загородные прогулки оказывались небезопас­ными: в IX в. болгарские легкие отряды не раз совер­шали быстрые набеги на эту беззаботную и безоружную публику столицы империи.

Особенно распространенным и «благородным» препро­вождением свободного времени в кругах византийской знати считалась охота — любимая и нередко опасная за­бава. Василий I погиб, получив смертельные ушибы на охоте: олень, заценив рогом за пояс, волочил императора сквозь чащобу; Исаак I Комнин тяжело заболел, простудившись во время охоты на кабанов. Любили охо­титься и Александр, и Алексей I Комнин с братом Иса­аком, и Андроник I, который повелел художникам изобразить на фресках сцены охоты с собаками, пресле­дующими зайца, кабана, настигаемого ими, а также зубра, пронзенного копьем.

На охоту отправлялись обычно перед рассветом и воз­вращались домой к завтраку. Выехав спозаранку в ок­рестные леса, окружавшие Константинополь еще в XII в., Алексей I успевал к утру вернуться с добычей во дво­рец, Полководцы и знатные воины не упускали случая поохотиться и во время военных походов, когда войско останавливалось на отдых.

Великолепные охотничьи угодья находились в Бол­гарии, у Анхиала и близ Дуная, а в Македонии в меж­дуречье Струмы и Вардара, неподалеку от Фессалоники, к северу от города. Тешилась охотой фессалоникийская знать чаще всего в октябре, накануне дня св. Димитрия. В начале Х в. почти под стенами самой Фессалоники бродили иногда дикие олени, пасшиеся вместе с коровами горожан. На мелких зверей и птицу охотились с соко­лами: у Алексея I был специальный сокольничий. В Малой Азии во время охоты на хищников использо­вали подсадных домашних животных (Дигенис Акрит, например, в качестве приманки для хищного зверя при­вязывал к дереву козленка). После охоты притомив­шийся аристократ позволял слугам снять с него загряз­ненное платье, омыть его в ванне, одеть в легкие наду­шенные одежды, а близ его ложа, на котором он отдыхал, воскурить ароматические специи.

Игрой-забавой знатных ромеев, требовавшей силы и ловкости, была также конная игра в мяч. Алексей I пре­давался ей с придворными на малом ипподроме, в преде­лах территории Большого дворца. В чем состояли пра­вила игры, неизвестно, но мяч, видимо, всадники отби­рали друг у друга силой: по словам Анны Комнин, в борьбе с василевсом один из его партнеров свалился с лошади и сильно ушиб ногу императору. С тех пор-то, замечает принцесса, начались и стали усиливаться «рев­матические» боли у ее отца.

Любили образованные ромеи проводить свой досуг за игрой в шашки и в «затрикий» — шахматы; знали они и другой совсем не безобидный вид игры — игру в кости на деньги. Иоанн Скилица рассказывает, как в ночь убийства заговорщиками императора Никифора II Фоки, его родной брат Лев, крупный полководец и видный са­новник, доведший своими спекуляциями с зерном сто­лицу до голода, играл в кости. Он вошел при этом в та­кой азарт, что не удосужился прочитать тайно передан­ную ему во время игры записку, в которой неизвестное лицо предупреждало о заговоре и о назначенном на предстоящую ночь убийстве василевса. Константин VIII с юности пристрастился к этой игре и проводил за ней целые ночи, уже став императором. Либо эту игру, либо какую-то ее разновидность имеет в виду, по всей вероят­ности, и Кекавмен, называя ее «игрой в тавли» («тавли» — испорченное латинское «табула», т. е. «доска»): этой игре предавался в итальянских владениях империи во время отдыха византийский полководец, и заслужил суровое порицание Василия II. Кекавмен остерегает своих сыновей от увлечения азартными играми, настоятельно рекомендуя посвящать досуг чтению и душеспасительным беседам с монахами.

Итак, мы коротко рассказали о праздниках, зрелищах и развлечениях византийцев. Во всех случаях, когда эти празднества и увеселения носили массовый характер, их главными организаторами неизменно выступали церковь и государство. Первоначальный акт учреждения ежегодного праздника церковью и государством мог давно забыться — праздник становился народной тради­цией, но его социальная роль не исчезала. Обряд и ритуал, пышный и исполненный многозначительности, тор­жественно развертывавшиеся в строгом порядке церемонии воздействовали на чувства ромея, пожалуй, сильнее чем заключенная в празднике идея. Точнее говоря, эта идея проникала в сознание тем успешнее, чем более были возбуждены эмоции зрителей. Праздничные торжества и сами массовые зрелища выполняли в Византии важную социальную и политическую функцию, они также служили церкви и государству в качестве мощного средства воздействия на народные массы, которые обычно с не­терпением ожидали наступления праздничных дней, стре­мясь хотя бы на короткое время, отвлечься от тяжелых, неприглядных будней.