Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Малапарте Курцио. Техника государственного переворота

< ЧАСТЬ 1 > < ЧАСТЬ 2 > < ЧАСТЬ 3 > < ЧАСТЬ 4 > < ЧАСТЬ 5 >

Было бы неправильно утверждать, что без сговора с королем Примо де Ривера не сумел бы захватить власть, не смог бы распустить кортесы, отменить гражданские свободы, управлять страной помимо конституции, вопреки конституции. Соучастие короля, не будучи необходимым, тем не менее было полезным для Примо де Ривера: только катилинарий в высшем смысле слова, настоящий диктатор, может обойтись без подобного соучастия. Но если так, могут мне возразить, то среди всех обстоятельств, благоприятствовавших Примо де Ривера, решающим является не наличие парламентской базы, а участие короля.
[86]
У этого замечания есть одна слабая сторона. Чтобы стать соучастником Примо де Ривера, король должен был отрешиться от своего привилегированного положения, освобождавшего от ответственности, и опуститься до парламентского уровня. Такимюбразом, по отношению к Примо де Ривера король был не Сьейесом, не идейным вдохновителем и не deus ex machina государственного переворота, а лишь одним из главных его исполнителей, вроде Люсьена Бонапарта. Снизойти до компромисса с заговорщиками монарх может лишь на парламентском уровне: сговор между королем и Примо де Ривера обязательно предполагает наличие парламента. Как все государственные перевороты, которые начинаются с компромисса подобного рода, переворот Альфонса XIII и Примо де Риверы завершается неким двусмысленным соглашением между конституцией и диктатурой. Первой жертвой государственного переворота становится парламент.
Соучастие короля - самая интересная, быть может, единственно интересная деталь в перевороте Примо де Ривера, оно придает этой неудачной авантюре злободневный смысл. После падения диктатора испанские политические партии задаются весьма знаменательным вопросом: "Кто за все ответит?" Вот в чем разгадка падения диктатуры. Пока Примо де Ривера брал на себя всю полноту власти, всю ответственность перед монархией и перед страной, он мог рассчитывать на поддержку короля. А взять на себя всю полноту власти, нести на себе всю ответственность можно было лишь од-
[87]
ним способом: управляя страной помимо конституции и вопреки конституции. Но в тот день, когда Альфонс XIII понимает, что встревоженные испанцы возлагают ответственность за происходящее не на одного только Примо де Риверу, в союз между королем и диктатором вмешивается третье действующее лицо: конституция. Оказавшись перед выбором: диктатура или конституция, король выбирает последнюю, он становится защитником конституции от диктатуры, которую сам же установил, и объединяется с парламентом против государственного переворота. Катилинариям, подобно Меттерниху, надлежит остерегаться конституционных монархов.
Генерал, верный своему королю, может лишь гордиться тем, что слишком поздно понял, как опасно для революционера вступать в союз с конституцией и с ее гарантом. Примо де Ривера не был одним из тех катилинариев, которые не уступают никому и ничему: он был испанским грандом, уступавшим лишь королю.

Из всех переворотов, по типу близких к восемнадцатому Брюмера, интереснее всего, пожалуй, был переворот Пилсудского в мае 1926 года. Пилсудский, которого Ллойд Джордж называл социалистическим Бонапартом (Ллойд Джордж никогда не питал симпатии к генералам-социалистам), показал пример того, как можно поставить Карла Маркса на службу буржуазной диктатуре. Необычная особенность переворота Пилсудского - это участие в нем трудящихся масс. Подлинными ис-
[88]
полнителями тактических задач восстания здесь, как и в других случаях, выступали солдаты. Это они взяли под контроль мосты и перекрестки главных улиц, заняли электростанции, варшавскую цитадель, казармы, продовольственные и оружейные склады, железнодорожные вокзалы, телефонные станции, телеграф и банки. Массы не участвовали ни в штурме стратегических пунктов Варшавы, которые защищали войска, верные правительству Витоша, ни во взятии Бельведера, где укрылись президент республики и министры. И на этот раз на переднем плане была армия, традиционный элемент бонапартистской тактики. Но всеобщая забастовка, которую организовала социалистическая партия, чтобы поддержать Пилсудского, боровшегося с опорой правительства Витоша, - правой коалицией, - всеобщая забастовка была новым, современным элементом восстания, придававшим социальное звучание этому мятежу, этому жестокому военному путчу. Благодаря поддержке рабочих, солдаты Пилсудского превратились в защитников пролетарской свободы; именно всеобщая забастовка, вовлечение трудящихся масс в революционную тактику, превращает этот военный мятеж в народное восстание при поддержке вооруженных-сил. Пилсудский, который в начале переворота был всего лишь мятежным генералом, становится вождем народа, пролетарским героем, социалистическим Бонапартом, как сказал бы Ллойд Джордж.
По одной всеобщей забастовки недостаточно, чтобы Пилсудский мог возвратиться в рамки за-
[89]
конности. Он, в свою очередь, тоже боится быть объявленным вне закона. В сущности, этот генерал - обычный гражданин, озабоченный тем, чтобы его замыслы и его дела, сколь угодно дерзкие, все же не выходили за рамки современной гражданской морали и традиций его страны. Этот мятежник хочет перевернуть государство вверх дном, не будучи при этом объявленным вне закона. Пилсудский так ненавидит Витоша, что даже не признает за ним права защищать государство. Сопротивление верных правительству частей пробуждает в нем литовского поляка, "сумасброда и упрямца": на пулеметы он отвечает пулеметами. Литовский поляк мешает генералу-социалисту вернуться в рамки законности, воспользоваться выгодными обстоятельствами, чтобы исправить ошибку, допущенную вначале. Нельзя начинать парламентский государственный переворот с безжалостного военного мятежа. "Cela n'est pas correct", сказал бы Мутрон.
Социалистическая партия, организовавшая всеобщую забастовку, - союзник Пилсудского: но ему еще нужно сделать своим союзником маршала сейма. Пилсудский должен прийти к власти, опираясь на конституцию. В то время, как в варшавских предместьях идут бои, исход которых пока неясен, а в Познани генерал Халлер собирается идти на Варшаву, на помощь правительству, в осажденном Бельведере президент Войцеховский и премьер Витош решают, согласно конституции, передать всю власть маршалу сейма. С этого момента гарантом конституции становится не президент ре-
[90]
спублики, а маршал сейма. Парламентский государственный переворот только начинается: до сих пор это был просто военный мятеж, сопровождаемый всеобщей забастовкой. Впоследствии Пилсудский скажет, что, если бы Войцеховский и Витош дождались прихода верных правительству сил, то восстание скорее всего потерпело бы неудачу. Именно поспешное решение президента и Витоша превратило мятеж Пилсудского в парламентский государственный переворот. Теперь возвращение Пилсудского в рамки законности всецело зависит от маршала сейма. "Я не хочу устанавливать диктатуру, - заявляет Пилсудский, едва почувствовав под ногами почву парламентаризма, - я хочу лишь действовать согласно конституции в целях укрепления авторитета, мощи и славы государства". Как все правые катилинарии, захватившие власть силой, он стремится лишь к одному: казаться верным слугой государства.
И въезжает он в Варшаву, как настоящий слуга государства: в карете, запряженной четверкой, в сопровождении эскадрона улан, сияющих от радости. Толпа, выстроившаяся вдоль улиц Краковского предместья, встречает его криками: "Да здравствует Пилсудский! Да здравствует республика!" Маршалу сейма будет нетрудно прийти к соглашению с Пилсудским насчет конституции: "Теперь, когда революция кончилась, - думает глава парламента, - мы сможем договориться". Но парламентский государственный переворот только начинался; и по сей день, после событий, которые сделали конституцию послушным орудием диктату-
[91]
ры, а демократическую и пролетарскую Польшу - врагом генерала-социалиста, после стольких обретенных и потерянных союзников и стольких разочарований Пилсудский все еще не нашел средства примирить насилие с законностью.
В тысяча девятьсот двадцать шестом году парламентский государственный переворот Пилсудского только начинался: сегодня этот государственный переворот пока еще рано называть удавшимся.

 

[92]
VIII

Если Ленин - стратег большевистской революции, то Троцкий - тактик государственного переворота в октябре 1917 года. Когда в начале 1929 года я был в России, мне довелось беседовать с коммунистами всех оттенков, принадлежавшими к самым разным слоям общества, о роли Троцкого в революции. Официальная позиция СССР в отношении Троцкого выработана Сталиным; но сплошь и рядом, особенно в Москве и Ленинграде, где троцкистская партия наиболее влиятельна, я слышал мнения, не очень-то совпадающие с мнением Сталина. Единственным человеком, который не стал отвечать на мои вопросы, был Луначарский, а единственным человеком, который обоснованно подтвердил сталинскую версию, была мадам Каменева: что не может не вызвать удивления, если учесть, что мадам Каменева - родная сестра Троцкого.
Не мое дело вмешиваться в спор между Сталиным и Троцким о "перманентной революции" и о роли Троцкого в октябрьском перевороте. Сталин отрицает, что именно Троцкий был организатором
[93]
восстания, и все заслуги приписывает партийному военно-революционному центру, членами которого были Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр, куда не входили ни Ленин, ни Троцкий, был частью военно-революционного комитета, возглавляемого Троцким. Ленин - стратег, идеолог, вдохновитель, homo ex machina большевистской революции: но создатель техники большевистского государственного переворота - Троцкий.
Коммунистическая опасность, с которой должны бороться правительства современной Европы, заключается не в стратегии Ленина, а в тактике Троцкого. Нельзя разобраться в ленинской стратегии, не зная общей ситуации в России в 1917 году. Но тактика Троцкого не связана с какими-либо особенностями страны, применение этой тактики не обусловлено теми обстоятельствами, которые обуславливают применение ленинской стратегии: тактика Троцкого представляет собой перманентную угрозу коммунистического переворота для каждой европейской страны. Иными словами, применить ленинскую стратегию в какой-нибудь западноевропейской стране можно только в том случае, если для этого существует удобная почва, и при тех благоприятных обстоятельствах, какие были в России 1917 года. Сам Ленин в "Детской болезни "левизны" в коммунизме" отмечает, что оригинальность политической ситуации в России объяснялась четырьмя специфическими условиями, которых в Западной Европе теперь нет, и по-
[94]
вторение таких, или подобных, условий не слишком легко. Сейчас не стоит перечислять эти специфические условия, благоприятсвующие применению ленинской стратегии в Западной Европе: всем известно, в чем заключалась оригинальность политической ситуации в России по сравнению с другими странами. Следовательно, ленинская стратегия не представляет собой прямой угрозы для правительств европейских стран: явная, перманентная угроза, нависшая над странами Европы, заключена в тактике Троцкого. В своей работе "Октябрьская революция и тактика русских коммунистов" Сталин пишет, что при оценке событий, произошедших в Германии осенью 1923 года, не надо забывать об особом положении России в 1917 году. "Об этом следовало бы вспомнить товарищу Троцкому, который не видит никакой разницы между октябрьской революцией и революцией в Германии и безжалостно осуждает немецких коммунистов за их действительные и мнимые ошибки". По мнению Сталина, немецкая революция 1923 года потерпела неудачу из-за отсутствия особых условий, необходимых для применения ленинской стратегии; его удивляет, как Троцкий может возлагать вину за эту неудачу на немецких коммунистов. Но в глазах Троцкого успех восстания вовсе не зависит от наличия таких же, или сходных, условий, какие были в России в 1917 году. Революция в Германии потерпела неудачу не потому, что оказалось невозможным применить стратегию Ленина. Непростительная ошибка немецких коммунис-
[95]
тов в том, что они не применили большевистскую тактику восстания. На тактику Троцкого не влияют ни благоприятные или неблагоприятные обстоятельства, ни общая ситуация в стране. Поэтому оправдать немецких коммунистов, проваливших восстание, невозможно.

После смерти Ленина Троцкий впал в великую ересь, попытавшись расколоть единую доктрину ленинизма. Протестантизм Троцкого постигла несчастливая судьба: сам этот новый Лютер пребывает в изгнании, а те из его сторонников, кто не имел неосторожности покаяться слишком поздно, поспешили официально покаяться слишком рано. Но в России нередко еще встречаются еретики, которые не утратили наклонностей к критике, и ухитряются выводить из сталинской версии восстания самые неожиданные умозаключения. Логика Сталина навела их на мысль, что без Керенского не может быть Ленина, поскольку именно Керенский был одной из главных составляющих той исключительной ситуации, какая сложилась в России в 1917 году. А вот Троцкому Керенский не нужен: присутствие Керенского, равно как и Штреземана, Ллойд Джорджа, Джолитти или Макдональда не может ни помочь, ни помешать применению тактики Троцкого. Представьте на месте Керенского Пуанкаре: октябрьский переворот все равно свершился бы. Я даже встречал в Москве и Ленинграде сторонников еретической теории "перманентной революции", которые утверждали, будто Троцкий
[96]
не нуждается в Ленине, будто и без Ленина может быть Троцкий. Это все равно что сказать, будто в октябре 1917 года Троцкий сумел бы захватить власть даже в том случае, если бы Ленин остался в Швейцарии и не принял бы никакого участия в русской революции.
Это весьма смелое утверждение, однако назвать его необоснованным смогут лишь те, кто преувеличивает важность стратегии в революции по сравнению с тактикой: в революционной тактике важна техника государственного переворота. В коммунистической революции стратегия Ленина не является необходимой базой для применения революционной тактики: сама по себе стратегия не может обеспечить захват власти. В Италии в 1919 и 1920 годах ленинскую стратегию применили во всей ее полноте: в то время Италия больше всех других европейских стран созрела для коммунистической революции. Все было готово для государственного переворота. Но итальянские коммунисты думали, что революционная ситуация в стране, возмущение и брожение в пролетарских массах, эпидемия всеобщих забастовок, паралич экономической и политической жизни, захват рабочими фабрик, а крестьянами - помешичьих земель, развал армии, полиции и государственного аппарата, коррупция чиновничества, пассивность буржуазии, бессилие правительства, - условия, более чем достаточные для того, чтобы власть могла перейти к представителям трудящихся. Парламент был под контролем левых: парламентская борьба сопро-
[97]
вождалась революционной борьбой профсоюзов. Стремление захватить власть было велико, но недоставало знания революционной тактики. Революция истощала сама себя в стратегии. Это была подготовка к решающему штурму: но как провести этот штурм, никто не знал. В конце концов важный фактор, препятствующий революционному выступлению, усмотрели в монархии, которая тогда называлась социалистической монархией. Левое большинство в парламенте было обеспокоено действиями профсоюзов, которые могли привести к захвату власти помимо парламента и даже против воли парламента. Профсоюзные организации с недоверием относились к парламентской борьбе, имевшей целью свести пролетарскую революцию к простой смене министерств, выгодной для мелкой буржуазии. Как организовать государственный переворот? Такова была проблема в 1919-1920 годах не только в Италии, но почти во всех странах Западной Европы.
У Троцкого есть очень ясное и четкое представление о том, как решить эту проблему. По его мнению, тактика повстанцев вовсе не зависит от условий в стране и от наличия революционной ситуации, благоприятствующей восстанию. Применить тактику октября 1917 года в России, управляемой Керенским, было ничуть не легче, нежели, скажем, в Голландии или в Швейцарии. Четыре специфических условия, перечисленные Лениным в "Детской болезни "левизны" в коммунизме" (возможность соединить большевистский переворот с
[98]
окончанием империалистской воины; возможность использовать на известное время борьбу между двумя группами держав, которые в ином случае могли бы объединиться против большевистской революции; возможность выдержать сравнительно долгую гражданскую войну, отчасти благодаря гигантским размерам страны, отчасти благодаря плохому состоянию средств сообщения; наличие буржуазно-демократического революционного движения в крестьянстве), как характерные для положения в России в 1917 году, не являются необходимыми условиями для успеха коммунистического переворота. Если бы тактика большевистского восстания зависела бы от тех же условий и обстоятельств, от которых зависит ленинская стратегия и пролетарское революционное движение в странах Западной Европы, то коммунистическая опасность не нависала бы сейчас над каждой европейской страной.
Стратегическая концепция Ленина была далека от реальности: ей недоставало точности и расчета. Ленин понимал революционную стратегию на манер Клаузевица: скорее как своего рода философию, нежели как искусство или науку. После смерти Ленина среди его настольных книг было найдено фундаментальное сочинение Клаузевица "О войне" с ленинскими пометками: по этим пометкам, а также по записям на полях книги Маркса "Гражданская война во Франции", можно судить о том, насколько обоснованным было неверие Троцкого в стратегический гений Ленина. Непо-
[99]
нятно, по каким причинам, если только не в порядке борьбы с троцкизмом, в России официально придается такое значение ленинской революционной стратегии. Та историческая роль, которую Ленин сыграл в революции, не дает оснований называть его великим стратегом.
В канун октябрьского восстания Ленин полон оптимизма и нетерпения. После избрания Троцкого на пост председателя петроградского совета и военно-революционного комитета, а также завоевания большинства в московском совете унялась, наконец, тревога, мучившая Ленина еще с июльских событий из-за того, что его партия никак не могла добиться большинства в Советах. И все же его немного тревожил второй съезд Советов, назначенный на октябрь. "Нам необязательно быть в большинстве на съезде, - говорит Троцкий, - ведь не это большинство будет захватывать власть". По сути, Троцкий прав. "Да, - соглашается Ленин, - было бы наивно рассчитывать на формальное большинство". Ленину хотелось бы поднять против правительства Керенского массы, затопить Россию волной пролетарского гнева, дать сигнал к восстанию всему русскому народу, самому явиться на съезд Советов, принудить к повиновению меньшевиков Дана и Скобелева, лидеров большинства в Советах, сообщить о падении правительства Керенского и об установлении пролетарской диктатуры. Для него существует лишь революционная стратегия, а тактика восстания ему недоступна.
[100]
- Прекрасно, - говорит Троцкий, - но первым делом надо захватить город, занять стратегические пункты, свергнуть правительство. Для этого нужно организовать восстание, сформировать и подготовить ударные части. Они не должны быть многочисленными: массовость нам ни к чему, достаточно и небольшого отряда.
Но Ленин не желает, чтобы большевистское восстание упрекали в бланкизме:
- Нет, - говорит он, - восстание должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма.
- Прекрасно, - говорит Троцкий, - но весь народ - это чересчур много для восстания. Нужен небольшой отряд хладнокровных, решительных бойцов, овладевших революционной тактикой. - Быть может, Троцкий прав.
- Мы должны всю нашу фракцию, - говорит Ленин, - двинуть на заводы и в казармы: там ее место, там нерв жизни, там источник спасения революции. Там должны мы в горячих, страстных речах разъяснять нашу программу и ставить вопрос так: либо полное принятие нашей программы, либо восстание.
[101]
- Прекрасно, - говорит Троцкий, - но даже если массы примут нашу программу, все равно надо будет организовывать восстание. На заводах, на фабриках, в казармах надо будет набрать надежных, смелых людей. Тут требуется не масса рабочих, дезертиров и беженцев, а ударный отряд.
- А чтобы отнестись к восстанию по-марксистски, то есть как к искусству, - продолжает Ленин, - мы в то же время, не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку, занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к дикой дивизии такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города. Мы должны мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы.
- Прекрасно, - говорит Троцкий, - но...
- Это все примерно, конечно, - продолжает Ленин, - лишь для иллюстрации того, что нельзя в переживаемый момент остаться верным марксизму, остаться верным революции, не относясь к восстанию, как к искусству. Вам известны основные правила этого искусства, сформулированные Марксом. В применении к России и к октябрю 1917 года эти правила означают следующее: одно-
[102]
временное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и изнутри, и из рабочих кварталов, и из Финляндиии, и из Ревеля, из Кронштадта, наступление всего флота, скопление гигантского перевеса сил над 20 тысячами юнкеров и казаков, которыми располагает правительство. Комбинировать наши три главные силы - флот, рабочих и войсковые части так, чтобы непременно были заняты и любой ценой удержаны телефон, телеграф, железнодорожные станции, мосты. Выделить самые решительные элементы (наших "ударников" и рабочую молодежь, а равно лучших матросов) в небольшие отряды для занятия ими всех важнейших пунктов и для участия их везде, во всех важных операциях. Составить отряды наилучших рабочих с ружьями и бомбами для наступления и окружения "центров" врага (юнкерские школы, телеграф и телефон). Успех и русской и всемирной революции зависит от двух-трех дней борьбы.
- Все это совершенно правильно, но чересчур сложно, - говорит Троцкий. - План слишком обширен, стратегия охватывает слишком большое пространство и слишком много людей. Чтобы добиться успеха, не нужно ни опасаться неблагоприятных обстоятельств, ни полагаться на обстоятельства благоприятные. Нужно соблюдать тактику, действовать на ограниченном пространстве небольшим числом людей, сосредоточить усилия на главных направлениях, ударить точно и сильно, не поднимая шума. Восстание - это бесшумная ма-
[103]
шина. Ваша стратегия нуждается во множестве благоприятных обстоятельств: а восстание не нуждается ни в чем: оно самодостаточно.
- Ваша тактика очень проста, - отвечает Ленин, - у нее лишь одно правило: победить. Не вы ли предпочитаете Наполеона Керенскому?

Слова, приписываемые мной Ленину, не вымышлены: все их можно найти в письмах, которые он направлял центральному комитету большевистской партии в октябре 1917 года. *
Люди, знающие все труды Ленина, в особенности его заметки о технике декабрьского восстания в Москве в 1905 году, будут поражены наивностью его представлений о тактике и технике восстания в канун октября 1917 года. Тем не менее надо признать, что после июльского поражения только он, наряду с Троцким, не потерял из виду главную цель революционной стратегии: государственный переворот. После некоторых колебаний (в июле у большевистской партии была лишь одна цель: добиться большинства в Советах) идея восстания сделалась, как сказал Луначарский, мотором всей деятельности Ленина. Но во время вынужденного пребывания в Финляндии, куда он укрылся после июльских событий, чтобы не попасть в руки Керенского, он мог заниматься лишь теоретической подготовкой восстания. Только этим можно объяс-
----------------------------------------
* Автор почти дословно цитирует отрывки из письма Ленина от 13- 14 сентября 1917 г., озаглавленного "Марксизм и восстание", и статьи "Советы постороннего", написанной 8 октября 1917 г.
[104]
нить его наивный план военного наступления на Петроград при поддержке красногвардейцев изнутри. Это наступление окончилось бы катастрофой: провал ленинской стратегии привел бы к провалу тактики восстания и к массовой гибели красногвардейцев на улицах Петрограда.
Ленину поневоле приходилось наблюдать за событиями издалека, и он не мог детально рассмотреть ситуацию: но основные черты революции он видел гораздо яснее, чем некоторые члены центрального комитета партии, выступавшие против немедленного вооруженного восстания. Упустить момент было бы преступлением, писал Ленин партийным комитетам Петрограда и Москвы. И хотя на заседании 10 октября, при участии вернувшегося из Финляндии Ленина, центральный комитет подавляющим большинством (против были только двое: Каменев и Зиновьев) принял резолюцию о восстании, кое-кто в центральном комитете все еще был не согласен с этим. Каменев и Зиновьев были единственными, кто открыто высказался против немедленного вооруженного восстания, но их мнение втайне разделяли многие. Враждебность тех, кто в душе не одобрял решение Ленина, обращалась в основном против Троцкого, "антипатичного Троцкого", новичка в большевистской партии, чья горделивая отвага уже вызывала ревнивое беспокойство у старой ленинской гвардии.
Ленин в те дни скрывался в одном из петроградских предместий и, не теряя из виду общую политическую ситуацию, внимательно следил за интри-
[105]
гами противников Троцкого. В тот момент какие бы то ни было колебания могли оказаться роковыми для революции. В письме центральному комитету от 17 октября Ленин самым решительным образом отвергал нападки Каменева и Зиновьева, главной целью которых было выявить ошибки Троцкого. "Вез участия масс, - утверждали они, - без всеобщей забастовки это будет не восстание, а попытка мятежа, обреченная на провал. Тактика Троцкого - это бланкизм. Марксистская партия не может низвести восстание до уровня военного заговора".
В письме от 17 октября Ленин защищает Троцкого и его тактику от обвинений в бланкизме. Военный заговор - это чистый бланкизм, если только он не организован партией определенного класса, если его организаторы не учитывают особенности положения в политике вообще, и в международной политике в частности. Существует огромная разница между искусством вооруженного восстания и военным переворотом, достойным порицания со всех точек зрения. Но на это Каменев и Зиновьев сразу же могли бы возразить: разве Троцкий не утверждал всегда, что восстание не должно учитывать политическую и экономическую ситуацию в стране? Разве не заявлял, что всеобщая забастовка - один из основных элементов техники коммунистического переворота? Как можно рассчитывать на поддержку профсоюзов, на объявление всеобщей забастовки, если профсоюзы будут заодно не с нами, а с нашими противниками? Они
[106]
обернут всеобщую забастовку против нас. У нас даже нет твердой договоренности с железнодорожниками. Из сорока членов исполнительного комитета профсоюза железнодорожников только двое - большевики. Можно ли победить без поддержки профсоюзов, без помощи всеобщей забастовки?
Это очень веское замечание, и Ленин не может противопоставить ему ничего, кроме своего незыблемого решения. Но Троцкий улыбается, он спокоен: "Восстание - это не искусство, - говорит он, - восстание - это машина. Чтобы завести ее, нужны специалисты-техники: и ничто не сможет ее остановить, даже замечания оппонентов. Остановить ее смогут только техники".

 

[107]
IX

Ударные части Троцкого насчитывают около тысячи рабочих, солдат и матросов. Лучшие силы в этих частях были набраны на Путиловском и Выборгском заводах, из моряков Балтийского флота и латышских стрелков. В течение десяти дней эта красная гвардия под командованием Антонова-Овсеенко проводит "невидимые" тренировки в центре города. На фоне толпы дезертиров, запрудившей улицы, на фоне хаоса, царящего в правительственных учреждениях, в министерствах, в генеральном штабе, на почтамте, на телефонных станциях и телеграфе, на вокзалах и в казармах, в руководстве всеми техническими службами города, никто не замечает этих безоружных людей, которые небольшим группами, по три-четыре человека, среди бела дня отрабатывают тактику восстания. Тактика "невидимых тренировок", обучения повстанческим боевым действиям, впервые использованная Троцким в канун октябрьского переворота, теперь стала частью стратегии Третьего Интернационала. Правила Троцкого изложены и развиты в учебной литературе Коминтерна. Среди прочих дисциплин в китайском
[108]
университете в Москве преподают и тактику "невидимых тренировок", которую так успешно использовал в Шанхае Бородин, опираясь на опыт Троцкого. В Москве, на улице Волхонка, в университете Сунь Ятсена китайские студенты изучают принципы, которые коммунистические организации Германии применяют на практике каждое воскресенье, отрабатывая повстанческую тактику прямо под носом у полиции и благонамеренных бюргеров Берлина, Дрездена и Гамбурга.

В октябре 1917 года, накануне переворота, реакционная, либеральная, меньшевистская и эсеровская печать без устали твердит русскому обществу о том, что партия большевиков открыто готовит восстание: Ленина и Троцкого обвиняют в намерении свергнуть демократическую республику и установить диктатуру пролетариата. Они не делают секрета из своих преступных планов, пишут буржуазные газеты; подготовка к пролетарской революции ведется на глазах у всех; вожди большевиков, выступая на заводах и в казармах перед рабочими и солдатами, заявляют во всеуслышание, что все готово, что день восстания уже близок. Куда смотрит правительство? Почему Ленин, Троцкий и остальные члены центрального комитета партии до сих пор не арестованы? Какие меры принимаются для защиты России от большевистской опасности?
Неправда, что правительство Керенского не приняло необходимых мер для защиты государства. Надо отдать справедливость Керенскому: он
[109]
сделал для предотвращения государственного переворота все, что было в его силах; окажись на его месте Пуанкаре, Ллойд Джордж, Макдональд, Джолитти или Штреземан, - они действовали бы точно так же. Оборонительные действия Керенского сводятся к системе полицейских мер, к которой прибегали всегда и продолжают прибегать до сих пор как абсолютистские, так и либеральные правительства. Несправедливо обвинять Керенского в непредусмотрительности и некомпетентности: все дело в том, что для защиты государства от современной повстанческой техники одних полицейских мер уже недостаточно. Ошибка Керенского - это ошибка, которую совершают все правительства, рассматривающие проблему защиты государства как проблему полицейских мер.
Те, кто обвиняет Керенского в непредусмотрительности и некомпетентности, забывают, какое политическое мастерство и какое мужество он проявил в июле 1917 года, когда подавил восстание солдат и дезертиров, и в августе, когда сорвал реакционную авантюру Корнилова. В последнем случае он решился даже обратиться за помощью к большевикам, чтобы не дать корниловским казакам уничтожить демократические завоевания февральской революции. Тогда действия Керенского поразили самого Ленина, сказавшего: "Надо опасаться Керенского, он не дурак". Будем справедливы к Керенскому: в октябре, защищая государство от большевистского восстания, он мог действовать только так, как действовал, и не иначе. Троцкий утверждал, что в деле защиты государства глав-
[110]
ное - это правильно выбрать систему. Керенский, Ллойд Джордж, Пуанкаре, Носке, - все они в октябре могли бы прибегнуть лишь к одной системе защиты: классической системе полицейских мер.
Перед лицом грозящей опасности Керенский приказывает верным правительству военным частям - юнкерам и казакам - взять под контроль Зимний дворец, Таврический дворец, министерства, телефонные станции и телеграф, мосты, вокзалы, здание Генерального штаба, перекрестки самых оживленных центральных улиц. Таким образом, двадцать тысяч человек, которыми он располагает в столице, будут заняты охраной стратегических точек в политической и административной структуре государства. Именно этой ошибкой и воспользуется Троцкий. Другие верные Керенскому военные части сосредоточены в окрестностях Петрограда, в Царском Селе, в Колпине, Гатчине, в Обухове, в Пулкове: большевистскому восстанию придется разорвать это железное кольцо, либо задохнуться в нем. Приняты все необходимые меры, чтобы обеспечить безопасность правительства: отряды юнкеров прочесывают город днем и ночью. На перекрестках, в начале и в конце всех важнейших городских артерий, у въездов на площади, на крышах домов по Невскому проспекту установлены пулеметы. В толпе то и дело попадаются солдатские патрули. Медленно проезжают броневики, прокладывая себе дорогу долгим завыванием сирен. Кругом царит ужасающий хаос. "Вот моя всеобщая забастовка", - говорит Троцкий Антонову-Овсеенко, показывая ему людской водоворот на
[111]
Невском проспекте. Но Керенский не ограничился одними полицейскими мерами. Он привел в действие весь политический механизм. Он не собирается цепляться за одних лишь правых политиков: он хочет во что бы то ни стало заручиться поддержкой левых сил. У него вызывает тревогу позиция профсоюзов. Он знает, что руководители профсоюзов не поддерживают большевиков. В этом отношении критика, которой Каменев и Зиновьев подвергли ленинскую теорию восстания и тактику Троцкого, была справедлива. Всеобщая забастовка - неотъемлемая часть восстания: если большевики не смогут опереться на всеобщую забастовку, они будут недостаточно защищены с тыла и потерпят поражение. Говоря об этом, Троцкий как-то назвал восстание "ударом, нанесенным паралитику". Для победы восстания необходимо, чтобы жизнь в Петрограде была парализована всеобщей забастовкой. Руководители профсоюзов не поддерживают большевиков, однако организованные массы трудящихся склоняются на сторону Ленина. Керенский не может воздействовать на массы, поэтому он хочет привлечь на свою сторону профсоюзных вожаков. С большим трудом он добивается от них обещания соблюдать нейтралитет. Когда Ленин узнает о нейтралитете профсоюзных организаций, то говорит Троцкому:
- Каменев был прав: без опоры на всеобщую забастовку ваша тактика обречена на провал.
- Мой союзник - хаос, - отвечает Троцкий, - а это больше, чем всеобщая забастовка.
[112]
Чтобы понять план Троцкого, надо представить себе, каким был в те дни Петроград. Громадные толпы дезертиров, еще в первые дни февральской революции бежавших с фронта и заполонивших столицу, словно с целью разграбить это царство свободы, так и жили с тех пор на улицах и площадях, грязные, оборванные, жалкие, пьяные и голодные, боязливые и безжалостные, готовые взбунтоваться и готовые бежать, с жаждой мести и жаждой мира в душе. Нескончаемыми рядами сидят они на тротуарах Невского проспекта, по сторонам людского потока, медленно движущегося по широкой, шумной улице, продают оружие, пропагандистскую литературу, сигареты, семена подсолнечника. На Знаменской площади, перед Московским вокзалом, царит невероятная сумятица: толпа колышется, ударяется о стены, откатывается назад, словно беря разбег, с истошными воплями валит вперед, разбивается, как прибой, о телеги, грузовики, трамваи, стоящие у памятника Александру III, и гвалт стоит такой, что издали кажется, будто на площади кого-то режут. На углу Невского и Литейного продавцы газет выкрикивают последние новости: о мерах, принимаемых Керенским для выхода из сложившейся ситуации, призывы военно-революционного комитета, Петросовета, городской думы, приказы военного коменданта полковника Полковникова, в которых он угрожает дезертирам арестом, запрещает демонстрации, митинги и уличные стычки. По углам улиц группами собираются рабочие, солдаты, студенты, служащие, матросы, громко спорят, размахивают
[113]
руками. В кафе и в столовых все обсуждают воззвания Полковникова, который намерен арестовать двести тысяч дезертиров, находящихся в Петрограде, и запретить уличные стычки. Перед Зимним дворцом стоят две батареи семидесятипятимиллиметровых орудий: возле них нервно шагают взад-вперед юнкера в длинных шинелях. Перед зданием генерального штаба в два ряда стоят военные автомобили. Возле Адмиралтейства, в Александровском саду, разместился женский батальон; его бойцы сидят на земле вокруг составленных вместе винтовок. ,
Мариинская площадь заполнена людьми: рабочими, матросами, бледными, изможденными дезертирами в лохмотьях; вход в Мариинский дворец, где заседает совет республики, охраняют казаки в высоких черных меховых шапках, сдвинутых на ухо. Казаки курят, оживленно переговариваются, смеются. Если бы кто-нибудь поднялся на купол Исаакиевского собора, то на западе он увидел бы густые клубы черного дыма из труб Путиловского завода, где рабочие уже готовятся заряжать ружья. Подальше - Финский залив и остров Котлин, на котором стоит крепость Кронштадт, красный Кронштадт, где матросы с ясными, как у детей, глазами ждут сигнала Дыбенко, чтобы отправиться на подмогу Троцкому, на бой с юнкерами. На другом конце города дым от множества заводских труб сливается в красноватый туман: это Выборгская сторона, где скрывается Ленин, бледный, лихорадочно возбужденный, в парике, придающем ему сходство с мелким провинциальным акте-
[114]
ром. Никто не смог бы узнать в этом безбородом субъекте с торчащими надо лбом накладными волосами грозного Ленина, перед которым трепещет вся Россия. Именно там, на заводах Выборгской стороны, сформированные Троцким отряды красногвардейцев ждут приказов Антонова-Овсеенко. На окраинах у женщин печальные лица, но твердый взгляд; с наступлением сумерек группы женщин с оружием направляются к центру города. В эти дни петроградский пролетариат кочует: огромные массы людей пересекают весь город из конца в конец, потом возвращаются в свои районы после долгих часов, проведенных на митингах, демонстрациях, в уличных потасовках. Вся власть Советам! Охрипшие голоса ораторов поглощаются складками алых знамен. На крышах домов сидят с пулеметами солдаты Керенского; они слушают эти охрипшие голоса, едят семечки и бросают шелуху на толпу.
Ночь опускается на город как зловещая туча. На Невском проспекте толпа дезертиров отхлынула в сторону Адмиралтейства. У Казанского собора расположились под открытым небом сотни солдат, женщин и рабочих. Город во власти тревоги, хаоса, безумия. С минуты на минуту из толпы выйдут пьяные от бессонницы люди и бросятся с ножами на патруль юнкеров, на женский батальон, охраняющий Зимний дворец; другие вломятся в дома к буржуа, которые лежат в постели с открытыми глазами. Лихорадка восстания изгнала из города сон. Петроград, словно леди Макбет, больше не может уснуть. По ночам его преследует запах крови.
[115]
В течение десяти дней, в центре города, красногвардейцы Троцкого методично проводили тренировки по тактике восстания. Среди бела дня, среди шума и сумятицы на улицах и площадях, вблизи величественных зданий, где сосредоточены центры управления бюрократической и политической машиной государства, под руководством Антонова-Овсеенко идут тактические учения, своего рода генеральная репетиция государственного переворота. Полиция и военное командование так боятся внезапного бунта пролетарских масс, так поглощены борьбой с этой угрозой, что не замечают самого существования отрядов Антонова-Овсеенко. Да и кто в такой чудовищной неразберихе обратил бы внимание на небольшие группы безоружных рабочих, солдат, матросов, которые заходят на телефонные станции и телеграфы, на почтамт, в министерства, в генеральный штаб, изучают расположение кабинетов, распределительных щитов, коммутаторов, запоминают планы зданий, чтобы в нужный момент можно было проникнуть туда внезапно, просчитывают возможные варианты, оценивают трудности, стараются найти в защитной оболочке технико-бюрократическо-военной машины государства изъяны, бреши, слабые места? Кому среди общего развала показались бы подозрительными трое-четверо матросов, двое солдат, смирный с виду рабочий, которые расхаживают вокруг правительственных зданий, углубляются в коридоры, поднимаются по лестницам и, встречаясь, не смотрят друг на друга? Никому бы не при-
[116]
шло в голову, что все эти люди выполняют чьи-то точные, подробные приказы, действуют по заранее разработанному плану, отрабатывают приемы тактики, нацеленной на стратегические пункты обороны государства. Эти невидимые учения разворачиваются на том же поле, где произойдет решающий бой. Красная гвардия ударит без промаха.
Троцкому удалось раздобыть план городских коммуникаций: матросам Дыбенко, с помощью двух инженеров и двух рабочих-специалистов, поручено изучить расположение на местности газовых и водопроводных труб, электрических подстанций, телефонных и телеграфных кабелей. Двое матросов обследуют канализационный колодец под зданием генерального штаба. Необходимо суметь за считанные минуты отрезать от мира целый квартал, или всего несколько домов. Троцкий разделяет город на сектора, намечает стратегические пункты, и направляет с заданием в каждый сектор команды, состоящие из солдат и рабочих-специалистов. Рядом с солдатами должны быть техники. Захват Московского вокзала поручен двум командам, состоящим из двадцати пяти латышских стрелков, двух матросов и десяти железнодорожников; три команды, составленные из матросов, рабочих и железнодорожников, общей численностью в шестьдесят человек, получают задание захватить Варшавский вокзал; на другие вокзалы Дыбенко рассчитывает послать команды по двадцать человек каждая. Чтобы контролировать движение по железной дороге, каждой команде придан телеграфист. Двадцать первого октября
[117]
под непосредственным руководством Антонова-Овсеенко, который неотрывно наблюдает за тренировками, все команды отрабатывают захват вокзалов: эта генеральная репетиция проводится с безукоризненной четкостью и ритмичностью. В тот же день трое матросов приходят на электростанцию, которая находится у въезда на территорию порта: на электростанции, подчиняющейся городскому управлению технических служб, нет охраны. "Вас прислал командующий военным округом? - спрашивает у матросов начальник электростанции. - Пять дней назад он обещал обеспечить нам охрану, и с тех пор я все жду". Трое матросов остаются на электростанции, чтобы, как они утверждают, защищать ее от красногвардейцев в случае восстания. Таким же образом другие команды матросов берут под контроль остальные три электростанции.
Полиция Керенского и военные власти прежде всего думают о том, чтобы обезопасить бюрократические и политические структуры государства: министерства, Мариинский дворец, где заседает Совет республики, Таврический дворец, где заседает дума, Зимний дворец, Генеральный штаб. Троцкий, своевременно заметивший эту ошибку, выбирает целью своей тактики лишь техническое обеспечение города и государства. Для Троцкого проблема революции - это лишь проблема технического порядка. "Чтобы захватить современное государство, - говорит он, - нужны ударные военные части и техники: отряды вооруженных людей под командованием инженеров".

 

[118]
X

В то время, как Троцкий рационально организует государственный переворот, центральный комитет большевистской партии организует пролетарскую революцию. Военно-революционный партийный центр, куда входят Сталин, Свердлов, Бубнов, Урицкий и Дзержинский, почти все заклятые враги Троцкого, разрабатывает план всенародного восстания. Члены этого центра, - им, и только им Сталин с 1927 года будет приписывать организацию октябрьского переворота, - совершенно не верят в то, что планы Троцкого могут увенчаться успехом. Чего он сможет добиться со своей тысячей бойцов? Юнкера справятся с ними в два счета. Против правительственных войск надо поднимать пролетарские массы, десятки тысяч рабочих "Путилова" и Выборгской стороны, громадную толпу дезертиров, солдат петроградского гарнизона, перешедших на сторону большевиков. Надо поднять всенародное восстание: а Троцкий со своими авантюрами - союзник бесполезный и опасный.
Как и для Керенского, для партийного центра революция - это проблема полиции. Любопытно
[119]
отметить, что в состав центра входит будущий создатель большевистской полиции, ВЧК, позднее переименованной в ГПУ. Именно он, бледный и жутковатый Дзержинский, изучает систему защитных мер Керенского и разрабатывает план наступления. Из всех противников Троцкого это самый коварный и самый страшный. В своем фанатизме он стыдлив, как женщина; это аскет, который никогда не смотрит на собственные руки. Он умер в 1926 году, прямо на трибуне, когда произносил обличительную речь против Троцкого.
Накануне государственного переворота, когда Троцкий говорит Дзержинскому, что красногвардейцы должны забыть о существовании правительства Керенского, что речь идет не о том, чтобы обстрелять правительство из пулеметов, а о том, чтобы овладеть государством, что Совет республики, министерства, дума не имеют никакого значения с точки зрения повстанческой тактики и не должны быть мишенью для вооруженного восстания, что ключ к государству - это не его политические и бюрократические структуры, не Таврический дворец, не Мариинский дворец и не Зимний, а его техническое обеспечение, электростанции, железные дороги, телефонные и телеграфные линии, порт, газовые сети, водопровод, он отвечает, что восстание должно быть нацелено на противника, должно атаковать его на его же позициях. "Защитник государства - это правительство, - говорит Дзержинский, - поэтому наша атака должна быть направлена именно на правительство. Надо разбить врага на том же поле битвы, на котором он защи-
[120]
щает государство. Если враг окопался в министерствах, в Мариинском дворце, в Таврическом дворце и в Зимнем, значит, надо идти за ним туда. "Чтобы взять власть, - говорит в заключение Дзержинский, - мы двинем на правительство народные массы".
У партийного центра, разрабатывающего тактику восстания, вызывает беспокойство нейтральная позиция, которую заняли профсоюзы. Можно ли взять власть, не опираясь на всеобщую забастовку? "Нет, - отвечают центральный комитет партии большевиков и партийный центр по руководству восстанием, - мы должны спровоцировать забастовку, чтобы вовлечь массы в революционную борьбу. Но для этого мы должны применить не тактику вооруженных вылазок, а тактику всенародного восстания: так мы сумеем вовлечь массы в борьбу с правительством и вызвать всеобщую забастовку". "Необязательно провоцировать забастовку, - говорит Троцкий, - чудовищный хаос, который царит в Петрограде, - это посильнее забастовки. Этот хаос, парализующий государство, мешает правительству принять меры против восстания. Раз мы не можем опереться на забастовку, давайте опираться на хаос". Мы уже говорили, что центр отвергал тактику Троцкого, поскольку считал, что в ее основе лежит слишком оптимистичная оценка ситуации. На самом же деле Троцкий был скорее пессимистом, он считал существующее положение гораздо более сложным, чем казалось на первый взгляд: он не доверял массам, ему было хорошо известно, что восстание может полагаться
[121]
лишь на меньшинство. Идея вовлечь широкие массы в вооруженную борьбу с правительством, спровоцировав этим всеобщую забастовку, была всего лишь иллюзией, потому что в повстанческой борьбе примет участие только меньшинство. Троцкий был убежден в том, что, если всеобщая забастовка начнется, то она будет направлена против большевиков, и власть нужно брать без промедления, чтобы не допустить начала забастовки. Развитие событий показало, что Троцкий был прав. Когда железнодорожники, служащие почт, телеграфа и телефонных станций, сотрудники министерств и общественных учреждений прекратили работу, было уже поздно. Ленин уже был у власти, и Троцкий сломал хребет забастовке.
Из-за неприятия партийным центром тактики Троцкого в канун решающих событий сложилась парадоксальная ситуация, которая могла всерьез помешать успеху восстания. Налицо были два генеральных штаба, два плана действий, две стратегические задачи. Партийный центр, опиравшийся на массы рабочих и дезертиров, хотел свергнуть правительство, чтобы взять власть. Троцкий, опиравшийся на тысячу бойцов, хотел взять власть, чтобы свергнуть правительство. Маркс рассудил бы, что условия более благоприятствуют планам центра, нежели планам Троцкого. "Восстание не нуждается в благоприятных условиях", - утверждал Троцкий. На стороне партийного центра был Ленин, на стороне Троцкого - Керенский.
[122]
Двадцать четвертого октября, не дожидаясь темноты, Троцкий бросается в атаку. План операций до мельчайших подробностей продуман бывшим офицером царской армии Антоновым-Овсеенко, который в одинаковой степени известен как революционер и политический ссыльный, и как математик и шахматист. Ленин говорит об Антонове-Овсеенко, намекая на тактику Троцкого, что только шахматист мог организовать восстание. У Антонова-Овсеенко грустный, болезненный вид: падающие на плечи длинные волосы придают ему сходство с некоторыми портретами Бонапарта до 18-го Брюмера. Но взгляд у него безжизненный, а на бледном, исхудалом лице проступает печаль, нездоровая, как холодный пот.
В маленькой комнате на последнем этаже Смольного, главного штаба большевиков, Антонов-Овсеенко разыгрывает шахматную партию на топографической карте Петрограда. Этажом ниже собрался на заседание партийный центр, чтобы окончательно определить дату всенародного восстания: они не знают, что Троцкий уже начал действовать. Только Ленину он в последний момент дал знать о своем неожиданном решении. Центр точно следовал указаниям Ленина; все должно было начаться 25 октября. Разве Ленин не сказал, что 24-ого будет слишком рано, а 26-ого - слишком поздно? Но едва партийный центр успел собраться, как пришел Подвойский с поразительным известием: красногвардейцы Троцкого уже захватили центральный телеграф и мосты через Неву (контроль над мостами необходим, чтобы обеспечить сообще-
[123]
ние между центром города и рабочим районом - Выборгской стороной). Городские электростанции, газораспределители, железнодорожные вокзалы уже заняты матросами Дыбенко. Все это было проделано с необычайной четкостью и быстротой. Центральный телеграф охраняли полсотни жандармов и солдат, выстроившихся в шеренгу перед зданием. Эта оборонительная тактика, так называемая "охрана и обеспечение порядка", - яркое свидетельство бесполезности полицейских мер: она может дать хорошие результаты, если надо оттеснить взбунтовавшуюся толпу, но отнюдь не горстку решительных бойцов. Полицейские меры бессильны против вооруженной вылазки. Три дыбенковских матроса, прошедших "невидимые тренировки" и успевших изучить план здания, незаметно смешиваются с рядами защитников, проникают в здание: несколько ручных гранат, брошенных из окон на улицу, вызывают замешательство среди жандармов и солдат. Две команды матросов занимают позиции на центральном телеграфе, размещают пулеметы; третья команда располагается в противоположном доме, чтобы в случае контратаки стрелять в спину атакующим. Связь между командами, действующими в различных частях города, а также между Смольным и захваченными стратегическими объектами осуществляют броневики. В домах, выходящих на перекрестки важнейших улиц, установлены пулеметы; казармы воинских частей, оставшихся верными Керенскому, находятся под наблюдением разъездных патрулей.
[124]
В шесть часов вечера, в Смольном, Антонов-Овсеенко заходит в кабинет Троцкого: он еще бледнее, чем обычно, но улыбается. "Дело сделано", - говорит он. Члены правительства, которых происшедшие события застали врасплох, укрылись в Зимнем дворце, находящемся под охраной нескольких рот юнкеров и женского батальона. Керенский скрылся: говорят, он отправился на фронт, чтобы собрать там верные ему силы и двинуться с ними на Петроград. Весь город высыпал на улицы, желая поскорее узнать о происходящем. Работают магазины, кафе, рестораны, кинематографы, театры, проезжают трамваи, переполненные солдатами и вооруженными рабочими, громадная толпа, словно река, катится по Невскому проспекту, все рассуждают, спорят, поносят правительство или большевиков, самые невероятные слухи передаются из уст в уста, из квартала в квартал: Керенский убит, руководители фракции меньшевиков расстреляны перед Таврическим дворцом, Ленин переехал в Зимний дворец и занял царские апартаменты. По Невскому, Гороховой и Вознесенскому проспекту, трем артериям, ведущим к Адмиралтейству, людской поток стремится к Александровскому саду, чтобы увидеть, вправду ли над Зимним дворцом уже развевается красный флаг. Однако при виде юнкеров, охраняющих дворец, толпа в удивлении останавливается и, оставаясь на безопасном расстоянии от пушек и пулеметов, недоуменно разглядывает освещенные окна, безлюдную Дворцовую площадь, автомобили, вы-
[125]
строившиеся в цепочку у здания Генерального штаба. А Ленин? Где же Ленин? Где большевики? Реакционеры, либералы, меньшевики и эсеры, еще не успевшие осознать происходящее, отказываются верить, что правительство свергнуто. Это все лживые слухи, которые распространяют провокаторы из Смольного. Министры собрались в Зимнем дворце исключительно по соображениям безопасности. Если полученные сведения соответствуют действительности, то произошел не государственный переворот, а несколько более или менее удавшихся (на этот момент ничего еще в точности не известно) покушений на государственные и городские службы технического обеспечения. Вся законодательная, политическая и административная власть по-прежнему в руках Керенского. Никто не пытался штурмовать Таврический дворец, Мариинский дворец и министерства. Ситуация, конечно, парадоксальная: никогда еще не бывало, чтобы восставшие объявляли о захвате власти и при этом оставляли правительству полную свободу действий. Такое впечатление, что большевики забыли о правительстве. Почему они не захватывают министерства? Разве можно подчинить себе государство, разве можно управлять Россией, не имея под рукой административных рычагов? Да, большевики захватили всю техническую структуру города: но Керенский не свергнут, вся власть у него, даже если он на какое-то время утратил контроль над железными дорогами, электростанциями, газовой сетью, коммунальным обслуживанием, телефоном, телеграфом, почтамтом, Государственным
[126]
банком, угольными складами, нефте- и зернохранилищами. На это можно было бы возразить, что министры, собравшиеся в Зимнем дворце, практически уже не в состоянии управлять, а министерства - не в состоянии работать: правительство отрезано от остальной России, все средства связи находятся в руках большевиков. Все выезды из города перекрыты, даже Генеральный штаб изолирован от внешнего мира. Петропавловская крепость захвачена большевиками. Полки, несущие охрану города, один за другим переходят в подчинение военно-революционного комитета. Надо действовать без промедления: за чем же дело? Генеральный штаб ждет генерала Корнилова, который ведет войска на столицу. Все необходимые для защиты правительства меры приняты. Если большевики до сих пор не решились атаковать правительство, это свидетельствует о том, что они еще не чувствуют себя достаточно сильными. А значит, можно подождать.
Однако на следующий день, 25 октября, в то время как в актовом зале Смольного открывается Второй съезд Советов, Троцкий приказывает Антонову-Овсеенко штурмовать Зимний дворец, где укрылись министры Керенского. Получит ли фракция большевиков большинство на съезде? Чтобы представители Советов со всей России уверовали в победу восстания, недостаточно объявить им, что большевики захватили власть в государстве: надо иметь возможность объявить, что члены правительства арестованы красногвардейцами.
[127]
- Это единственная возможность убедить центральный комитет партии и военно-революционный центр в том, что переворот не провалился, - говорит Троцкий Ленину.
- Поздновато вы на это решились, - замечает Ленин.
- Я не мог атаковать правительство, пока не был уверен в том, что войска петроградского гарнизона не станут на его защиту. Надо было дать солдатам время перейти на нашу сторону. Теперь у правительства остались только юнкера.

Ленин, переодевшись рабочим, в парике и без бороды, вышел из своего убежища и отправился в Смольный на съезд Советов. Это самая тяжелая минута в его жизни: он еще не верит в успех восстания. Ему тоже, как и центральному комитету, как и военно-революционному центру, как и большинству делегатов съезда, необходимо узнать о падении правительства и об аресте министров, чтобы поверить в успех переворота. Троцкий с его высокомерием, твердостью, отвагой и ловкостью внушает ему опасения. Ведь Троцкий не принадлежит к старой большевистской гвардии, к тем, на кого можно положиться безоговорочно: это новоиспеченный большевик, вступивший в партийные ряды лишь после июльских событий. "Я не один из двенадцати апостолов, - говорит Троцкий, - скорее я святой Павел, который первым стал проповедовать язычникам".
Ленин никогда не питал особой симпатии к Троцкому, чье ораторское мастерство вызывало у
[128]
всех подозрения. Он обладает опасной властью возбуждать массы и провоцировать беспорядки, он создает разногласия, впадает в идейные ошибки. Это опасный человек, но обойтись без него нельзя. Ленин давно уже подметил у Троцкого склонность к историческим параллелям: на митингах, рабочих собраниях, во время партийных дискуссий он то и дело приводит примеры, относящиеся к пуританской революции Кромвеля или к Великой французской революции. Нельзя доверять марксисту, который дает оценку людям и событиям большевистской революции, сравнивая их с людьми и событиями французской революции. Ленин не забыл, как Троцкий, выйдя из Крестов, куда он попал после июльских событий, тут же отправился в Петросовет и произнес там речь о необходимости введения якобинского террора. "Гильотина прокладывает дорогу Наполеону!" - крикнули меньшевики. "Лучше Наполеон, чем Керенский", - ответил Троцкий. Ленин никогда не забудет этот ответ. "Он предпочитает Ленину Наполеона", - скажет позднее Дзержинский. В небольшой комнате, смежной с актовым залом Смольного, где заседает съезд Советов, Ленин сел рядом с Троцким за стол, заваленный документами и газетами: вихор от парика свисает ему на лоб. При виде этого забавного маскарада Троцкий не может сдержать улыбку. Ему кажется, что парик пора уже снять: опасность миновала, восстание победило, и Ленин стал хозяином России. Теперь можно снова отпустить бороду, сбросить накладные волосы, - Ленина должны узнать в лицо. Дан и Скобелев, руково-
[129]
дители фракции меньшевиков, имеющей большинство на съезде, встретившись с Лениным у входа в зал, бледнеют и переглядываются: в этом человеке, нахлобучившем парик, похожем на мелкого провинциального актера, они узнают грозного разрушителя Святой Руси. "Все кончено", - шепчет Скобелеву Дан.
- Почему вы никак не разгримируетесь? - спрашивает у Ленина Троцкий. - Победителям не пристало прятаться. - Ленин, прищурившись, с легкой иронической улыбкой глядит на Троцкого. Кто здесь победитель? В этом весь вопрос. То и дело слышатся пушечные выстрелы, треск пулеметов. Крейсер "Аврора", стоящий на якоре у берега Невы, стреляет по Зимнему дворцу, чтобы поддержать штурм. В эту минуту в комнату входит матрос Дыбенко, голубоглазый великан с пушистой белокурой бородой, от которой выражение его лица кажется мягче.
Кронштадтские моряки и госпожа Коллонтай любят его за детски-простодушные голубые глаза и за жестокость. Красногвардейцы Антонова-Овсеенко ворвались в Зимний дворец, министры Керенского захвачены большевиками: правительство свергнуто. "Наконец-то!" - восклицает Ленин. "Вы опоздали на двадцать четыре часа", - говорит Троцкий Дыбенко.
Ленин снимает парик, проводит рукой по лбу. Его голова, рассказывает Герберт Уэллс, формой напоминала голову лорда Бальфура. "Идемте", - говорит он, направляясь в зал. Троцкий следует за Лениным молча, с утомленным видом, - его вдруг
[130]
начало клонить в сон, не знающие усталости глаза слипаются. Во время восстания, пишет Луначарский, Троцкий был словно наэлектризован. Но вот уже и правительство свергнуто: Ленин снял парик тем же движением руки, каким снимают маску. Государственный переворот - это Троцкий. Но государство - это сейчас Ленин. Вождь, диктатор, победитель - это он, Ленин.
- У меня кружится голова, - говорит по-немецки Ленин. - Es schwindelt.
Троцкий молча следует за ним с загадочной улыбкой на губах, которая смягчится лишь со смертью Ленина.


Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.