Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Сегюр Ф. Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава I
ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ НЕМАН

Наполеон собрал свои войска в Польше и Восточной Пруссии, от Кенигсберга до Гумбинена. К концу весны 1812 г. он уже сделал смотр многим армиям, обращаясь с веселым видом к солдатам и говоря с ними в обычном и откровенном и подчас даже резком тоне. Он знал, что в глазах этих простых и огрубевших людей резкость сходит за откровенность, грубость — за силу, а высокомерие считается благородством. Щепетильность и тонкость обращения, заимствованная из салонов, кажутся им слабостью и трусостью. Для них это чуждый язык, которого они не понимают и оттенки которого кажутся им смешными.
Согласно своему обычаю, Наполеон проходил перед рядами солдат. Он знал, в каких войнах участвовал каждый из полков вместе с ним, и поэтому останавливался возле самых старых солдат.
Одному он напоминал битву у пирамид, другому Маренго, Аустерлиц, Йену или Фридланд . Ветеран, слыша ласковое слово и думая, что император узнал его, чувствовал себя возвеличенным в глазах своих более молодых товарищей, которые должны были завидовать ему!
Продолжая обходить ряды, Наполеон не оставлял без внимания и самых молодых солдат. Казалось, что все, касающееся их, интересует его. Он знал все их нужды и спрашивал их: заботятся ли о них их капитаны? Уплачено ли им жалованье? Все ли у них есть? Он выражал желание осмотреть их ранцы.
Наконец, он останавливался в центре полка. Там он справлялся о вакантных местах и громко спрашивал, кто наиболее достоин повышения. Призвав к себе тех, на кого
Стр. 31
ему указывали, он задавал им вопросы: сколько лет службы? какие они сделали походы? какие раны получены ими? в чем они отличились? После этого он их производил в офицерский чин и заставлял тотчас же принять в полк, в своем присутствии, указывая как это сделать — мелочи, которые восхищают солдат!
Они говорили себе, что этот великий император, который о нациях судит в массах, к ним, солдатам, относится иначе и обращает внимание на мельчайшие подробности, касающиеся их. Они-то и составляют ему самую старинную и самую настоящую семью! И вот таким путем он заставлял их любить войну, славу и себя)
Между тем армия продвигалась от Вислы к Неману .
Мы уже приблизились к русской границе. Армия расположилась перед Неманом с юга на север. На крайнем, правом фланге от Галиции к Дрогичину находилось 34 тысячи австрийцев с князем Шварценбергом во главе. С левого фланга, от Варшавы к Белостоку и Гродно, — король Вестфальский с более чем 79 тысячами вестфальцев, саксонцев и поляков. Рядом с ними итальянский вице-король, стягивавший к Мариенполю и Пилонам 79 с половиной тысяч баварцев, итальянцев и французов . Затем император с 220 тысячным войском, которым командовали король Неаполитанский (Мюрат), принц Экмюльский (Даву), герцоги Данцйгский (Лефевр), Истрийский (Бессьер), Реджио (Удино) и Эльхингенский (Ней) . Они шли из Торна, Мариенвердера и Эльбинга и 23 июня двинулись общей массой к Ногаришкам, в одной миле расстояния от Ковно. Наконец, Макдональд, с 32 с половиной тысячами пруссаков, баварцев и поляков, образовал перед Тильзитом крайнюю левую часть Великой армии . От берегов Гвадалквивира и Калибрии и до самой Вислы были стянуты 617 тысяч человек, из которых налицо уже находилось 480 тысяч, затем 6 телег с принадлежностями для осады, множество возов с провиантом, бесчисленные стада быков, 1372 пушки и множество артиллерийских повозок и лазаретных фургонов, — все это
Стр. 32
собралось и расположилось в нескольких шагах от русской реки.
Таким образом, Великая армия двигалась к Неману тремя отдельными массами. Король Вестфальский с 80 тысячами человек направлялся к Гродно. Вице-король Италии с 75 тысячами двигался к Пилонам, а Наполеон с 220 тысячами человек — к Ногаришкам, ферме, находящейся в трех милях от Ковно.
Двадцать третьего июня, до наступления рассвета, императорская колонна уже достигла Немана, хотя еще не видела его . Опушка огромного прусского леса в Пилвишках и окаймляющие реку горы скрывали армию, готовую уже перейти реку.
Наполеон, приехавший туда в экипаже, уже в два часа сел на лошадь. Он узнал русскую реку и под покровительством ночной темноты собирался перейти ее . И спустя пять месяцев после этого он смог ее перейти тоже только благодаря темноте! Когда он подъехал к берегу, его лошадь вдруг споткнулась и сбросила его на песок . Чей-то голос крикнул: «Это плохое предзнаменование! Римлянин отступил бы непременно!..» Неизвестно, впрочем, кто произнес эти слова, он сам или кто-нибудь из его свиты?
Произведя смотр войскам, он приказал, чтобы под вечер следующего дня три моста были перекинуты через реку, возле деревни Понемунь. Затем он вернулся в свою стоянку и провел весь этот день частью в своей палатке, частью в одном польском доме, где тщетно искал отдыха, растянувшись неподвижно в душной и жаркой комнате.
Как только настала ночь, он отправился к реке. Прежде всех ее переехали в лодке несколько саперов. Изумленные, они пристали к русскому берегу и высадились на него без всяких препятствий. Там они нашли мир, война же была только на их стороне. Все было тихо и спокойно в этой чужой стране, которую им рисовали такими мрачными красками!
Однако к ним скоро подъехал простой казачий офи-
Стр. 33
цер, командовавший патрулем. Он был один и, казалось, думал, что мир не был нарушен.
По-видимому, он не знал, что перед ним находится вся вооруженная армия Наполеона. Он спросил у этих чужестранцев, кто они такие.
— Французы! — последовал ответ.
— Что вам нужно? — осведомился русский офицер, — и зачем вы пришли в Россию? — Один из саперов возразил ему резко:
— Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!.. Казак удалился и исчез в лесу. Трое наших солдат, увлеченные избытком рвения и стремясь исследовать лес, произвели в него несколько выстрелов .
Итак, слабый звук этих трех выстрелов, на которые никто не отвечал, уведомил нас, что открывается новая кампания и великое нашествие уже началось.
Была ли это просто осторожность или же предчувствие, но только императора очень рассердил этот первый сигнал войны. Триста стрелков тотчас же переехали реку, чтобы защищать постройку мостов .
Тогда из долин и лесов вышли все французские колонны. Безмолвно продвигались они к реке, покровительствуемые глубокой темнотой. Чтобы распознать их, надо было с ними соприкоснуться. Разводить огонь было запрещено, даже не разрешалось высекать искры. Отдыхали с оружием в руках, точно в присутствии врага, зеленая рожь, мокрая от обильной росы, служила постелью людям и кормом лошадям.
Ночь и холод, не дававшие заснуть, темнота, удлинявшая часы и усиливавшая беспокойство, мысли oб опасностях завтрашнего дня — все это делало положение серьезным. Но ожидание великого дня поддерживало бодрость. Было прочитано воззвание Наполеона и шепотом повторялись наиболее замечательные фразы его прокламации. Гений победы воспламенял наше воображение. Перед нами была русская граница. Сквозь ночную темноту жадные взгляды старались разглядеть эту обетованную землю нашей славы. Нам казалось, что мы уже
Стр. 34
слышали радостные крики литовцев при приближении их освободителей. Мы рисовали себе эту реку, с берегов которой протягивались к нам руки с мольбой. Здесь мы во всем терпели недостаток, а там у нас всего будет вдоволь. Они позаботятся о наших нуждах! Мы будем окружены любовью и благодарностью. Какое значение имеет одна плохая ночь? Скоро настанет день, а с ними вернется тепло и все иллюзии!..
День настал!.. Мы увидели бесплодные пески, пустынную местность и мрачные, угрюмые леса. Наши взоры тогда грустно обратились на нас самих, но при виде внушительного зрелища, которое представляла наша соединенная армия, мы почувствовали, что в нашей душе снова пробуждаются гордость и надежда.
В трехстах шагах от реки, на самом возвышенном месте, виднелась палатка императора. Вокруг нее все холмы, все склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми. Как только солнце осветило все эти подвижные массы и сверкающее оружие, немедленно был дан сигнал к выступлению. Тотчас же эта масса пришла в движение и, разделившись на три колонны, направилась к трем мостам. Видно было, как эти колонны извивались, спускаясь по небольшой равнине, которая отделяла их от Немана, и, приближаясь к реке, вытягивалась и сокращалась, чтобы перейти через мосты и достигнуть, наконец, чужой земли, которую они собирались опустошить и вскоре сами должны были усеять своими останками!
Горячность, охватившая их, была так велика, что две дивизии авангарда, оспаривая друг у друга честь первыми вступить на чужой берег, начали драку, и только с трудом удалось успокоить их. Наполеон торопился вступить ногой на русскую почву. И он, без малейшего колебания, сделал этот первый шаг к своей гибели! Он держался сначала около моста, поощряя солдат своими взглядами. Все приветствовали его своими обычными1 возгласами. Солдаты казались даже более воодушевленными, чем он, может быть, оттого, что такое гигантское нашествие все же лежало бременем на его душе или же
Стр. 35
потому, что его ослабленный организм не мог выносить чрезмерной жары. Впрочем, возможно, что он был удивлен тем, что здесь побеждать было некого!
Наконец, его охватило нетерпение. Император быстро проехал через равнину и углубился в лес, окаймлявший реку. Он мчался со всей быстротой, на какую только была способна его лошадь, и, казалось, в своей горячности хотел один настигнуть врага. Наполеон проехал больше мили в этом направлении, но не встретил никого. В конце концов ему пришлось все-таки вернуться к мостам, откуда он уже спустился вместе с потоком своей гвардии, направлявшейся к Ковно.
Казалось, уже доносился гром пушек; мы прислушивались, продолжая идти, и старались угадать, где происходило сражение. Но за исключением нескольких отрядов казаков ни в этот, ни в следующие дни мы не встретили никого, и только небо было нашим врагом. В самом деле, не успел император перейти реку, как в воздухе пронесся какой-то глухой шум. Вскоре начало темнеть, поднялся ветер, и до нас донеслись раскаты грома. Это угрожающее небо и окружающая нас пустынная местность, где мы не могли найти убежища, нагнали нас уныние. Многие из тех, кто раньше был охвачен энтузиазмом, испугались, видя в этом роковое предзнаменование. Им представлялось, что пламенеющие тучи скапливались над нашими головами и спускались на землю, чтобы преградить нам вход в Россию.
Правда, эта гроза была так же величественна, как и все предприятие. В течение нескольких часов темные, желтые тучи, сгущаясь, тяготели над всей армией, от правого до левого фланга, на пространстве пятидесяти миль. Они угрожали ей огнем и обрушивали на нее потоки воды, Поля и дороги были залиты водой, и невыносимый зной сразу сменился неприятным холодом. Десять тысяч лошадей погибли во время этого перехода и на бивуаках. Огромное количество повозок было покинуто в песках, и много людей умерло потом .
Император нашел убежище в монастыре, где он
Стр. 36
укрылся от первых ударов грозы. Но вскоре он выехал оттуда в Ковно, где царил полнейший беспорядок. К раскатам грома уже перестали прислушиваться. Эти грозные звуки, раздававшиеся над нашими головами, как будто были уже забыты. Если вначале это явление, столь обычное в такое время года, и могло повлиять на некоторые суеверные умы, то все же для большинства миновал уже период предзнаменований. Остроумный скептицизм одних, грубость и беззаботность других, земные страсти и настоятельные нужды — все это заставляло людей отворачивать свои взоры от неба, откуда являлась гроза и куда она должна была снова вернуться. Среди царившего кругом беспорядка армия видела в этой грозе только естественное явление, случившееся некстати, вместо того чтобы смотреть на него, как на знамение, осуждающее такое гигантское нашествие. Поэтому гроза служила лишь поводом к раздражению против судьбы и неба, которые придали ей, случайно или нехотя, характер грозного предзнаменования,
В этот день ко всеобщему испытанию, выпавшему на долю армии, присоединилось еще особенное несчастье. Наполеон после Ковно был очень рассержен тем, что в Вильно, где казаки разрушили мост Удино, наткнулся на сопротивление. Наполеон сделал вид, что презирает это, как все, что составляло ему препятствие, и приказал польскому эскадрону своей гвардии переплыть реку. Это отборное войско бросилось туда безо всякого колебания.
Вначале они шли в порядке, а когда глубина увеличилась и они уже не достигали дна, то удвоили усилия и вскоре вплавь достигли середины реки. Но там более сильное течение разъединило их. Тогда лошади перепугались, уклонились в сторону и их стало уносить силой течения. Они уже перестали плыть и просто носились врассыпную по поверхности воды. Всадники выбивались из сил, тщетно стараясь заставить лошадей плыть к берегу. Наконец, они покорились своей участи. Их гибель была неизбежна, но они пожертвовали собой перед лицом своей родины, ради
Стр. 37
нее и ее освободителя! Напрягая последние силы, они повернули голову к Наполеону и крикнули: «Да здравствует император!» Трое из них, еще держа голову над водой, повторяли этот крик и затем исчезли в волнах. Армия точно застыла от ужаса и восхищения перед этим подвигом.
Что касается Наполеона, то он быстро отдал приказания и с точностью указал все, что надо было сделать, чтобы спасти наибольшее число из них. Он даже не казался взволнованным — оттого ли, что привык подавлять свои чувства, или же считал всякие проявления подобных чувств на войне неуместной слабостью, пример которой он не должен был показывать. Возможно, впрочем, что император предвидел гораздо большие несчастья, перед которыми такой случай был сущим пустяком.
Из Ковно Наполеон прошел в два дня к ущельям, защищавшим равнину Вильно. Там, прежде чем показаться, он подождал донесений от своих аванпостов. Он надеялся, что Александр будет оспаривать у него эту столицу; Звуки выстрелов, казалось, подтверждали эту надежду, как вдруг ему объявили, что вход в город открыт . Он двинулся туда, озабоченный и недовольный. Он обвинял генералов авангарда, что они выпустили русскую армию. Этот упрек был обращен к Монбрену, как к наиболее активному из них, и Наполеон так вспылил, что даже пригрозил ему. Однако гнев его не имел последствий. Эта вспышка у такого человека, как Наполеон, Не столько заслужила порицания, сколько внимания, как доказательство, какое огромное значение он придавал быстрой победе.
Однако, несмотря на свою вспыльчивость, он все же обдумал все нужные распоряжения для своего вступления в Вильно. Впереди него и за ним следовали польские полки. Но гораздо более занятый мыслью об отступлении русских, нежели восторженными и благодарными криками литовцев, он быстро прошел через город и отправился к своим аванпостам.

Русская армия исчезла. Надо было отправляться за нею в погоню.

В Битве у пирамид 20 июля 1798 г. в Египте, между селением Эмбабе и знаменитыми пирамидами египетских фараонов, Наполеон разгромил войска турецких мамлюков. Четырнадцатого июня 1800 г. в битве при Маренго французская армия нанесла австрийским войскам сокрушительное поражение. В сражении при Аустерлице 2 декабря 1805 г. французская армия разгромила объединенные австро-русские войска. Четырнадцатого октября 1806 г. в сражении при Йене была полностью разбита прусская армия. В битве при Фридланде 14 июня 1807 г. тяжелое поражение потерпела русская армия.

Двадцать второго июня 1812 года Наполеон прибыл в Литву, в Вильховышки, где им был подписан приказ по Великой армии об открытии войны с Россией: «Солдаты! Вторая польская война началась; первая окончилась Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась в вечной дружбе с Францией и обязалась воевать с Англией. Сегодня она нарушила свои обязательства! Она не дает объяснения своего странного поведения, пока французские орлы снова не отойдут назад за Рейн, бросив наших далеких союзников на ее милость. На своем опыте она узнает, что ей суждено. Считает ли она нас выродившимися? Разве мы уже не аустерлицкие солдаты? Она нас ставит перед выбором: бесчестье или война. Выбор не может вызвать сомнений. Так пойдем вперед, перейдем Неман, внесем войну на ее территорию. Вторая польская война будет славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет обеспечен; он положит конец этому гибельному влиянию, которое Россия уже пятьдесят лет оказывает на Европу». (Чандлер Д. ук. соч. с. 453).

Король Вестфальский, брат Наполеона Жером Бонапарт, был слабым военачальником. Ввиду этого Наполеон назначил начальником штаба у Жерома опытного военачальника Маршана.

Вице-король Италии Евгений де Богарне, пасынок Наполеона, командовал 4-м пехотным корпусом. Жером Бонапарт и Евгений Богарне командовали двумя вспомогательными армиями и двумя полуавтономными корпусами, в большинстве своем состоявшими из союзных солдат. Они должны были охранять фланги, а также предназначались для демонстрационных нападений. (Чандлер Д. ук. соч. с. 462).

Иоахим Мюрат, король Неаполитанский, командовал кавалерией Великой армии. Маршал Даву, принц Экмюльский — командовал 1-м Пехотным корпусом (88 батальонов, 16 эскадронов - всего 72 тысячи чел.). Герцог Истрийский, маршал Бессьер возглавлял кавалерию императорской гвардии; маршал Удино, герцог Реджио командовал 2-м Пехотным корпусом (51 батальон, 20 эскадронов, всего 37 тысячи чел.); маршал Ней, герцог Эльхингенский возглавлял 3-й Пехотный корпус (48 батальонов, 24 эскадрона, всего 40 тысяч чел.) Вышеперечисленные части Великой армии (два корпуса резервной кавалерии, императорская гвардия и три армейских корпуса) образовали главную группу армий, находившуюся непосредственно под командованием императора и предназначенную для нанесения главного удара.

Маршал Макдональд, герцог Тарентский, командовал 10-м Пехотным корпусом (36 батальонов, 16 эскадронов). 10-й корпус обеспечивал прикрытие крайнего левого фланга основной группировки.

Согласно М. Богдановичу (История Отечественной войны 1812 года. СПб., 1859, с. 512-513), в походе на Россию в 1812 г. приняли участие следующие части Великой армии общей численностью 608 тысяч человек, в том числе:
При главной квартире Наполеона - 4 тысячи человек;
Императорская гвардия — 47 тысяч человек;
1-й Пехотный корпус Даву - 72 тысячи человек;
2-й Пехотный корпус Удино - 37 тысяч человек;
3-й Пехотный корпус Нея - 40 тысяч человек;
4-й Пехотный корпус Богарне - 45 тысяч человек;
5-й (польский) Пехотный корпус Понятовского - 36 тысяч человек;
6-й (баварский) Пехотный корпус Сен-Сира — 25 тысяч человек;
7-й (саксонский) Пехотный корпус Рейнье — 17 тысяч человек;
8-й (вестфальский) Пехотный корпус (сначала под командованием Вандамма, затем Гарро, впоследствии Жюно) — 18 тысяч человек;
9-й Пехотный корпус. Виктора - 33 тысячи человек;
10-й Пехотный корпус Макдональда - 32,5 тысячи человек;
11-й (резервный) корпус Ожеро, из которого вступили в Россию 27 тысяч человек;
Австрийский корпус Шварценберга - 33 тысячи человек;
1-й Резервный кавалерийский корпус Нансути - 12 тысячи человек;
2-й Резервный кавалерийский корпус Груши - 10 тысяч человек;
3-й Резервный кавалерийский корпус Монбрена - 10 тысяч человек;
4-й Резервный кавалерийский корпус Латур-Мобура - 8 тысяч человек.
Осадные артиллерийские и инженерные парки, фурштат — 21,5 тысяч человек.
Маршевые части войск и полки, сформированные в Литве — 8 тысяч человек.

Двадцать третьего июня 1812 г. на биваке в лесу у Вильховышек Наполеоновским солдатам зачитали воззвание императора о начале войны с Россией.

Из воспоминаний Клода-Франсуа де Меневаля, личного секретаря Наполеона: «Наполеон лично отправился провести рекогносцировку, чтобы самому определить, в каком месте будет наиболее удобно осуществить переправу через Неман. Он набросил на мундир капюшон (так написано в оригинале. Очевидно, имеется в виду разновидность плаща с капюшоном, который Наполеон одел поверх мундира. — Д. Тарасевич), а на голову надел фуражку гвардейца польской легкой кавалерии». (Наполеон. Годы Величия 1800-1814. В воспоминаниях секретаря Меневаля и камердинера Констана. М., 2001, с. 365) В этой рекогносцировке вместе с Наполеоном принимал участие военный инженер генерал Аксо.
Наполеон тщательно скрывал то место, где Великой армии предстояло форсировать Неман. «Я должен перейти с главными силами у Ковно, - писал Наполеон Даву 20 июня, -постарайтесь не показывать неприятелю-ни одного пехотинца, ни одного кавалериста. Пусть первыми солдатами, которых увидит противник, будут понтонеры». (О. Соколов. Погоня за миражом // «Родина, 1992, №6-7, с. 21). Понтонеры - солдаты инженерных войск, предназначенные для наведения переправ через водные преграды. В армии Наполеона понтонерами командовал генерал Эбле.

Наполеон был сброшен посреди ржаного поля с лошади, испугавшейся внезапно выскочившего из-под копыт зайца. (Чандлер Д. ук. соч. с. 471).

Подобный эпизод, происшедший с вольтижерами 13-го легкого полка, приводит О. Соколов в статье «Погоня за миражом» (Родина, 1992, №6-7, с. 18-21). «Казачий разъезд приблизился к неизвестным пехотинцам. - Кто идет? - окликнул их командир патруля. — Франция! — ответил командир вольтижеров. - Какого черта вы пришли сюда?! - крикнул по-французски казачий офицер. - Сейчас увидите - с этими словами капитан вольтижеров приказал взять ружья наизготовку». Вольтижер - солдат элитной роты полков линейной и легкой пехоты французской армии. В вольтижеры отбирали опытных солдат невысокого роста, умеющих метко стрелять. Вольтижеры использовались для действий в рассыпном строю и ведения меткого огня по противнику, а также для разведки.

Это были три роты вольтижеров (300 человек) 13-го полка легкой пехоты 1-й пехотной дивизии генерала Морана 1-го Пехотного корпуса Даву, которые поздно вечером (в 22.00) 23 июня 1812 г. на лодках переправлялись через Неман.

Из воспоминаний Меневаля, секретаря Наполеона: «После переправы через Неман погода неожиданно резко изменилась, и проливной дождь затопил все дороги, дезорганизовав всю армейскую транспортную службу». (Наполеон. Годы Величия 1800-1814. В воспоминаниях секретаря Меневаля и камердинера Констана. М., 2001, с. 366).

Ковно был занят без сопротивления частями 2-го корпуса Удино.

Расчеты Наполеона на решающее сражение у Вильно не оправдались. Русские войска провели артиллерийский обстрел приближавшихся французских войск и успели эвакуировать город, сжечь все запасы и мост за собой.

Глава II
БИТВА ПРИ ОСТРОВНО, ВЗЯТИЕ ВИТЕБСКА И СМОЛЕНСКА, БИТВЫ ПРИ ВАЛУТИНОЙ ГОРЕ, ПОЛОЦКЕ И ВЯЗЬМЕ

Начиная от Немана, армия не переставала двигаться вперед, в погоню за русскими. Двадцать пятого июля Мюрат направился в Островно со своей кавалерией. В двух милях от этой деревни Домон, Дю Коэтлоске, Кариньян и 8-й гусарский корпус продвигались колонной по широкой дороге, обозначенной двойным рядом больших берез. Гусары уже почти достигли вершины холма, на
Стр. 39
котором они заметили только наиболее слабую часть русского корпуса, состоящую из трех гвардейских полков и шести орудий. Ни один стрелок не прикрывал этой боевой линии .
Командиры 8-го корпуса полагали, что впереди них идут два полка той же дивизии, которые отправились через поля слева и справа от дороги и были скрыты теперь деревьями. Но эти полки остановились, а 8-й корпус, уже далеко опередивший их, продолжал продвигаться, уверенный, что сквозь деревья, на расстоянии 50 шагов, он видит эти самые полки, между тем как он прошел мимо них, не заметив этого.
Неподвижность русских окончательно ввела в заблуждение командующих 8-м корпусом. Они сочли бы ошибкой отдать приказ стрелять, и поэтому послали одного офицера на рекогносцировку, продолжая подвигаться без малейшего сомнения. Вдруг они увидели, что их офицер сражен ударом сабли и взят, а неприятельская пушка громит гусаров. Не теряя ни минуты, они, развернув под огнем противника свои отряды, не колеблясь бросились к деревьям, где скрывались русские, чтобы прекратить их выстрелы. С первого же натиска они захватили пушки, опрокинули полк, находившийся в центре неприятельской линии, и разбили его . В образовавшемся хаосе они вдруг заметили справа русский полк, который обогнали раньше. Этот полк остался стоять, словно пораженный неожиданностью, но они обошли его и, набросившись с тыла, сокрушили также и его. В самый разгар этой второй победы они заметили третий неприятельский полк левого фланга, который тронулся с места, намереваясь отступить. Быстро обернувшись и собрав все силы, какие еще можно было собрать, они набросились на этого третьего врага, когда он двигался, и рассеяли его.
Воодушевленный этим успехом, Мюрат преследовал неприятеля до самых лесов Островно, где, по-видимому, укрылись русские. Мюрат хотел проникнуть туда, но его остановило серьезное сопротивление.
Стр. 40
Местоположение Островно была весьма выгодным. Оно занимало господствующее положение, откуда можно было видеть, не будучи видимым, кроме того, рядом проходила большая дорога. Справа была Двина, впереди овраг и большую часть окрестности покрывали густые леса. Вдобавок селение Островно прикрывало находящиеся вблизи магазины и Витебск, столицу этих мест. Остерман тотчас же поспешил на выручку .
Со своей стороны, Мюрат, не щадивший своей жизни теперь, когда он стал победоносным королем, так же, как не щадил ее тогда, когда был простым солдатом, упорно старался проникнуть в лес, откуда его встречали огнем. Но он тут же заметил, что впечатление, произведенное первым натиском, уже прошло. Захваченная гусарами местность оспаривалась неприятелем, а авангард колонны Мюрата, состоявший из дивизии Брюйера , Сен-Жермена и 8-го пехотного корпуса , должен был держаться против целой армии.
Французы защищались, как защищаются победители, то есть нападая! Каждый неприятельский корпус, атаковавший наши фланги, тотчас же сам подвергался нападению. Русская кавалерия была отброшена в лес, пехота же ниспровергнута ударами сабель .
Однако победители уже стали уставать, когда на подмогу явилась дивизия Дельзона . Мюрат быстро повернул ее на правый фланг, отрезав отступление неприятелю, который пришел в замешательство и уже более не оспаривал победы .
Овраги простирались на несколько миль. В тот же вечер к Мюрату присоединился вице-король Италии Евгений Богарне, а на другой день они уже увидели русских на новой позиции. Пален и Коновницын присоединились к Остерману . Оба французских принца, преодолев сопротивление левого русского фланга, указывали уже отрядам своего правого крыла ту позицию, которая должна была служить им точкой опоры и исходным пунктом для нападения, как вдруг на левом фланге поднялся сильный шум. Взглянув туда, они увидели, что кавалерия и
Стр. 41
пехота левого крыла два раза подходили к неприятелю и оба раза были отброшены. Русские, набравшись смелости, во множестве оставляли свои укрытия в лесу. Теперь уже к ним перешла отвага и горячность атакующих, у французов же появились неуверенность и робость защищающихся .
Кроатский батальон 84-го полка тщетно старался противостоять атаке. Ряды его редели и земля была усеяна убитыми, а за ними равнина покрывалась ранеными, выбывшими из строя и теми, кто уносил их, а также многими другими, которые под предлогом помочь раненым или сами прикидываясь ранеными, покидали поле битвы. Тогда началось бегство. Артиллеристы, это избранное войско, не видя поддержки, отступали со своими орудиями. Еще через несколько минут у входа в овраг должны были встретиться войска разного рода оружия, так как, в своем бегстве, все направлялись туда. Возникло замешательство, во время которого все усилия командиров восстановить порядок бывают тщетны, голоса их не могут быть услышаны и всякие элементы сопротивления исчезают и становятся бесполезными.
Говорят, что при виде этого Мюрат, разъяренный, стал во главе польского уланского полка . Воодушевленные присутствием короля и его словами, уланы, которых притом один вид русских приводил в ярость, ринулись за ним.
Но Мюрат хотел только поднять их и заставить ринуться на врага. Сам он не желал бросаться с ними в битву, так как тогда не мог бы видеть все поле боя и руководить сражением. Однако польские уланы сомкну-
Стр. 42
лись сзади него; они занимали все свободное пространство и толкали его вперед, бешено несясь на своих лошадях. Он не мог ни уклониться в сторону ни остановиться. Пришлось броситься в битву перед этим полком, к которому он обращался с воззванием, и, как солдат, он охотно сделал это.
В то же самое время генерал Артур бросился к своим канонирам, а генерал Жирарден к 106-му полку . Он остановил его и, собрав, снова направил на правое русское крыло, у которого захватил позицию, отбил две пушки и отнял победу . Со своей стороны и генерал Пире, приблизившись к левому флангу неприятеля, обошел его и снова завладел положением. Русские вернулись в свои леса .
Между тем на левом фланге они продолжали упорствовать, защищая лес, передовая позиция которого прервала нашу линию. 92-й полк, смущенный огнем, направленным в него из этого леса и осыпаемый градом пуль, остановился неподвижный, не смея ни двинуться вперед, ни отступить, удерживаемый страхом стыда и страхом перед опасностью, и не решаясь двинуться с места. Но генерал Белльярд, следовавший за генералом Русселем, поспешил туда, чтобы возбудить мужество этого полка своими словами и увлечь его своим примером и таким образом лес был бы взят.
Благодаря этому успеху сильный отряд неприятеля, направлявшийся к нашему правому флангу, чтобы обойти его, сам оказался обойденным. Мюрат заметил это и крикнул, размахивая саблей: «Пусть самые храбрые следуют за мной!» Но местность, прорезанная оврагами, благоприятствовала отступлению русских. Они углубились в лес, растянувшийся на две мили и представлявший им завесу, скрывавшую от нас Витебск.
После такой жаркой битвы неаполитанский король и вице-король не решались пуститься дальше, в страну, где скрывался неприятель. Тут прибыл император, и они бросились к нему, чтобы показать, что было сделано и что еще оставалось сделать. Наполеон тотчас же напра-
Стр. 43
вился к самой выдающейся возвышенности, находившейся ближе всего к неприятелю. Оттуда его гений, обозревая все препятствия, скоро проник в тайну этих лесов и гор. Он отдал приказ не колеблясь, и те самые леса, которые остановили отважных принцев, были пройдены с одного конца до другого, и в тот же вечер Витебск, с высоты своего двойного холма мог видеть наших стрелков, спускавшихся в окружающую его равнину .
Здесь все останавливало императора: ночь, множество неприятельских огней, покрывавших равнину, неизвестная местность, необходимость произвести рекогносцировки, чтобы руководить дивизиями; а главное — надо было время, чтобы эта масса солдат, проходивших по узкому и длинному оврагу, успела отдохнуть, осмотреться, соединиться, подкрепиться пищей и приготовить оружие к завтрашнему дню. Наполеон спал в своей палатке, на возвышенном холме, слева от большой дороги и позади деревни Куковичи .
Двадцать седьмого июля император появился на аванпостах еще до рассвета. Первые лучи солнца указали ему, наконец, где находится русская армия, расположившаяся лагерем на возвышенной равнине, господствующей над всеми дорогами к Витебску. У подножия этой позиции протекала речка Лучеса, промывшая глубокое русло. Впереди 10 тысяч кавалеристов и несколько пехотных отрядов, по-видимому, намеревались защищать подступы к ней. Пехота располагалась в центре на большой дороге. Ее левый фланг находился на возвышенных лесах, а кавалерия на правом фланге вытянулась в двойную линию, упираясь в Двину.
Фронт русских находился, однако, уже не против нашей колонны, а на нашем левом фланге. Он переменил направление вместе с рекой, изгиб которой удалил его от нас. Надо было, чтобы французская колонна развернулась, пройдя по узкому мосту, перекинутому через овраг, отделявший ее от этого нового поля битвы, и переместила фронт налево, выдвинув вперед правое крыло, чтобы с этой стороны опираться на реку и лицом к
Стр. 44
лицу встретить неприятеля. Император уже обратил внимание на маленький, отдельно стоящий холмик на краю оврага, вблизи моста и слева от большой дороги. Оттуда он мог видеть обе армии, и, поместившись сбоку от поля битвы, мог наблюдать ее, как секундант наблюдает дуэль.
Первыми выступили Двести парижских стрелков 9-го пехотного полка . Они тотчас повернули налево, в виду всей русской кавалерии, опираясь, как и она, на Двину и обозначая левый фланг нового строя. За ними последовал 16-й конный егерский полк и несколько легких пушек. Русские хладнокровно смотрели, как мы дефилировали перед ними и подготовляли свою атаку .
Бездействие русских благоприятствовало нам. Но король Неаполитанский, опьяняемый всеми этими взорами, обращенными на него и увлекаемый своей обычной горячностью, двинул егерей 16-го полка на всю русскую кавалерию. Мы смотрели со страхом, как этот бессильный французский отряд, приведенный в беспорядок шествием по местности, перерезанной глубокими оврагами, продвигался к неприятельским массам. Несчастные егеря чувствовали себя приносимыми в жертву и поэтому нерешительно шли на верную гибель. При первом же движении русских гвардейских уланов, они повернулись.к ним спиной. Но овраги, через которые надо было переходить, задержали их бегство. Их настигли и опрокинули в овраги, на дне которых многие погибли .
При виде этого Мюрат, вне себя от огорчения, бросился с саблей наголо в битву, вместе с шестьюдесятью офицерами и конницей, окружающей его. Его дерзость поразила русских уланов, и они остановились. Во время сражения один из ординарцев спас Мюрату жизнь, отрубив руку врага, уже занесенную над его головой. Остатки 16-го полка, собравшись вместе, отправились под защиту 53-го полка .
Эта удачная атака, произведенная на русских гвардейских уланов, привела к подножию холма, откуда Наполеон давал указания корпусам армии. Несколько еге-
Стр. 45
рей французской гвардии тотчас же спешились, согласно обычаю, чтобы образовать ограду вокруг него . При помощи карабинов они отбросили неприятельских уланов, которые, отступая, повстречались с двумястами парижскими стрелками, покинутыми между двумя армиями вследствие бегства 6-го конного егерского полка. Они атаковали их, и взоры всех обратились тогда на этот пункт.
С той и с другой стороны этих пехотинцев считали уже погибшими. Только они одни не отчаивались в своей участи. Прежде всего их капитанам удалось, сражаясь, достигнуть почвы, покрытой кустарниками и рытвинами, у берегов Двины. По привычке к войне все тотчас же собрались туда, чтобы быть вместе и опираться друг на друга, в виду приближающейся гибели. Тогда, как это всегда бывает в минуты неизбежной опасности, все посмотрели друг на друга, и наиболее молодые, глядя на старших и офицеров, старались прочесть на их лицах, на что они могут надеяться, чего должны бояться и что должны делать. Но все оказались преисполненными уверенности и, полагаясь друг на друга, стали в то же время больше полагаться на себя.
Прежде всего они искусно воспользовались условиями местности. Русские уланы, запутавшиеся в кустарниках и задержанные на своем пути рытвинами, тщетно ударяли своими длинными пиками в чащу и старались пробиться через нее. Пули настигали их, и они падали, раненые или убитые, а их тела, вместе с телами лошадей, увеличивали препятствия, которые представляла эта местность. Наконец они отступили . Их бегство, крики радости нашей армии, почетный приказ, немедленно посланный императором и награждавший самых храбрых, его слова, прочитанные всей Европой, — все это уяснило храбрецам, какой Славой они себя покрыли. Они сами еще не понимали этого, так как достославные поступки всегда кажутся самыми обыкновенными тем, кто совершает их. Они уже приготовились к тому, чтобы быть убитыми или взятыми в плен, и вдруг увидели, почти в тот же момент, что они оказались победителями и были награждены !
Стр. 46
Между тем итальянская армия и конница Мюрата, за которыми следовали три дивизии первого корпуса, порученные, со времени Вильно, графу Лабо, произвели атаку на большую дорогу и леса, служившие точкой опоры левого неприятельского фланга. Схватка была горячая, но кончилась быстро. Русский авангард поспешно отступил за овраг Лучесы, чтобы не быть сброшенным туда . Неприятельская армия соединилась вся на другом берегу. Она насчитывала 80 тысяч человек.
Дерзкое поведение русских, занимавших сильную позицию, притом у одной из столиц ввело в заблуждение Наполеона. Он полагал, что честь потребует от них, чтобы они удержали за собой положение. Было только одиннадцать часов. Наполеон приказал прекратить атаку, чтобы спокойно осмотреть линию фронта и подготовиться к решительной битве на следующий день. Он отправился на холм, где были стрелки, и позавтракал среди них. Оттуда он мог наблюдать за неприятелем, причем один из стоявших близко к нему стрелков был ранен неприятельской пулей. Последующие часы были употреблены .на рекогносцировку местности и ожидание других армейских корпусов.
Наполеон назначил битву на следующий день . Прощаясь с Мюратом, он сказал: «Завтра, в пять часов, взойдет солнце Аустерлица!» Эти слова объясняют, почему военные действия были приостановлены в момент успеха, воодушевившего солдат. Эти последние были удивлены, что их заставляют бездействовать, когда они, наконец, настигли армию, бегство которой истощило их силы. Мюрат, ежедневно обманывавшийся в своих ожиданиях, заметил императору, что Барклай, может быть, потому только выказывает такую отвагу в этот час, чтобы иметь возможность более спокойно удалиться ночью! Но так как ему не удалось убедить в этом Наполеона, то Мюрат смело расположился лагерем на берегу Лучесы, почти среди врагов. Такая позиция вполне отвечала его предприимчивому характеру и желанию услышать первые звуки отступления врага, в надежде помешать ему.
Стр. 47
Мюрат ошибался, а все же оказалось, что он бил прав. Наполеон же был прав на самом деле, но события обманули его. Такова игра судьбы. Французский император правильно понял намерения Барклая. Русский генерал, полагая, что Багратион направляется к Орше, решил драться, чтобы дать ему время подойти к нему. Но известие, которое он получил вечерам, об отступлении Багратиона через Новый Быков к Смоленску, заставил его внезапно изменить свое решение .
В самом деле, 28 июля на рассвете, Мюрат послал сказать Наполеону, что он отправится преследовать русских, которых уже не было видно. Наполеон настаивал на своем мнении, продолжая утверждать, что вся неприятельская армия находится там и что необходимо продвигаться осторожно. Это вызвало потерю времени. Наконец он сел на лошадь, С каждым шагом его иллюзия исчезала и вскоре он очутился посреди лагеря, покинутого Барклаем.
Все в этом лагере указывало на знание военного искусства: удачный выбор места, симметрия всех его частей и точное и исключительное понимание назначения каждой части, порядок и чистота, являвшиеся результатом этого. Притом ничто не было забыто. Ни одно оружие, ни один предмет и вообще никакие следы не указывали, вне этого лагеря, какой путь избрали русские во время своего внезапного ночного выступления. В их поражении было как будто больше порядка, чем в нашей победе! Побежденные, убегая от нас, они давали нам урок! Но победители никогда не извлекают пользу из таких уроков — может быть, потому, что в счастье они относятся к ним с пренебрежением и ждут несчастья, чтобы исправиться:
Русский солдат, найденный спящим под кустом, — вот единственный результат этого дня, который должен был решить все! Мы вступили в Витебск, оказавшийся таким же покинутым, как и русский лагерь.
Напрасно обыскали мы все дороги. Направились ли русские к Смоленску? Или же они пошли вверх по Дви-
Стр. 48
не? Отряд иррегулярных казаков увлек нас за собой в этом последнем направлении, между тем как Ней отправился по первому направлению. Мы прошли шесть миль по глубоким пескам, среди густых облаков пыли и удушливого зноя. Ночь застала нас около Агапонова.
Изнемогая от усталости, голода и жажды, армия нашла для утоления только мутную воду. В это время Наполеон, Мюрат, Евгений Богарне и Бертье держали совет в императорской палатке, разбитой во дворе одного замка, на возвышенности, на левой стороне большой дороги. Эта столь желанная победа, которой мы так добивались и которая с каждым днем становилась все более и более необходимой, еще раз ускользнула из наших рук, как это уже было в Вильно! Русский арьергард был настигнут, это правда, но был ли это арьергард всей русской армии? Не представляется ли более вероятным, что Барклай бежал к Смоленску, через Рудню? До каких же пор надо будет преследовать русских, чтобы заставить их принять сражение? Необходимость организовать завоеванную Литву, устроить магазины, лазареты, установить новые пункты для отдыха, обороны и наступления по всей операционной линии, которая удлинялась с ужасающим образом, — разве все это не должно было бы заставить остановится на склонах Великой России?
Недалеко от Агапонова произошла стычка, о которой Мюрат умолчал. Наш авангард был сшиблен, и многие из кавалеристов должны были спешиться, чтобы продолжать отступление . Другие же не могли вывести из сражения своих истощенных лошадей иначе, как держа их за узду. Император спросил Белльярда, и этот генерал откровенно заявил, что полки уж очень обессилены, что они измучены и нуждаются в отдыхе. Если продолжать идти еще шесть дней, то конница погибнет, поэтому пора остановиться !
К этим причинам присоединились еще палящие лучи солнца, отраженные горячими песками . Император был утомлен и поэтому согласился. Течение Двины и Днепра обозначало французскую боевую линию. Армия располо-
Стр. 49
жилась лагерем на берегах этих двух рек и в промежутке между ними. Понятовский со своими поляками находился в Могилеве; Даву и 1-й корпус — в Орше, Дубровне и Любовичах, Мюрат, Ней, итальянская армия и гвардия растянулись от Орши и Дубровны до Витебска и Суража. Аванпосты находились в Лядах, Инкове.и Велиже, напротив аванпостов Барклая и Багратиона. Обе неприятельские армии — одна, бежавшая от Наполеона через Двину, Дриссу и Витебск, другая, выскользнувшая из рук Даву через Березину и Днепр, через Бобруйск, Быков и Смоленск, — соединились, наконец, в промежутке между двумя реками .
Отделившиеся от центральной армии большие корпуса были расположены следующим образом: направо — Домбровский , против Бобруйска и против двенадцатитысячного корпуса русского генерала Эртеля; налево — герцог Реджио и Сен-Сир, в Полоцке и в Белой, на петербургской дороге, которую обороняли Витгенштейн с 30 тысячами человек; на крайней левой — Макдональд и 38 тысяч пруссаков и поляков против Риги. Линия их растянулась направо, по Аа и к Динабургу.
В то же время Шванценберг и Ренье, во главе саксонского и австрийского корпусов, заняли, по направлению к Слониму, пространство между Неманом и Бугом, прикрывая Варшаву и тыл Великой армии, который подвергался опасности со стороны Тормасова. Маршал Виктор направился от Вислы с резервом в 40 тысяч человек. А Ожеро собрал 11-ю армию в Штетине.
Что касается Вильно, то там остался герцог Маре вместе с посланными разных дворов. Этот министр управлял Литвой, переписывался со всеми начальниками, посылал им инструкции, которые он получал от Наполеона, отправлял вперед продовольственные запасы, рекрутов и остальных, по мере того как они прибывали.
Как только император принял решение, он вернулся в Витебск со своей гвардией. Двадцать восьмого июля, входя в императорскую квартиру, он снял саблю и, по-
Стр. 50
дожив ее резким движением на карты, которыми были покрыты столы, вскричал:
— Я останавливаюсь здесь! Я хочу здесь осмотреться, собрать тут армию, дать ей отдохнуть, хочу организовать Польшу. Кампания 1812 года кончена! Кампания 1813 года сделает остальное !
С завоеванием Литвы цель войны была достигнута, а между тем война как будто только что началась. В действительности же была побеждена только местность, но не люди. _ .
Русская армия оставалась в целости. Ее оба крыла, разрозненные стремительностью первой атаки, снова соединились. Было лучшее время года. Но Наполеон при таких условиях все-таки бесповоротно решил остановиться на берегах Днепра и Двины. Тут он всего лучше мог обмануть врага насчет своих истинных намерений, так же как обманывался и сам!
Французская оборонительная линия уже была начертана на картах. Осадную артиллерию император направил на Ригу. На этот укрепленный город должен был опереться левый фланг армии. Затем в Динабурге и Полоцке Наполеон хотел придать обороне угрожающий характер . Витебск же было легко укрепить, и его высоты, покрытые лесом, могли служить для укрепленного лагеря в центре. Оттуда, на юг, Березина и ее болота, прикрывающие Днепр, оставляли лишь несколько проходов, и для защиты их хватало небольшого количества войск. Дальше, Бобруйск отмечал правый фланг этой огромной боевой линии, и император уже отдал приказ завладеть этой крепостью. В остальном рассчитывали на возмущение населенных южных провинций. Это должно было помочь Шварценбергу прогнать Тормасова и увеличить армию за счет их многочисленных казаков. Один из крупных помещиков в этих провинциях, важный барин, в котором все, вплоть до внешности, указывало на знатность его происхождения, поспешил присоединиться к освободителям своего отечества. Его-то император и предназначил для руководства возмущением .
Стр. 51
В этом плане было все предусмотрено: Курляндия должна была прокормить Макдональда, Самогития — Удино, плодородные равнины Глубокого — императора. Южные провинции должны были сделать остальное. Притом же главный магазин армии находился в Данциге, а большие пакгаузы — в Вильно и Минске. Таким образом, армия должна была быть связана с землей, которую она освободила, а да этой земле реки, болота, продукты и жители — все присоединялось к нам и готовилось нас защищать!
Таков был план Наполеона. Он осматривал Витебск и его окрестности как бы для того, чтобы познакомиться с местностью, где должен был долго прожить. Приступили к устройству всякого рода учреждений, построили тридцать шесть хлебопекарен, которые могли одновременно испечь 29 тысяч фунтов хлеба. Но не ограничивались только тем, что было полезно, а приступили и к украшениям. Так как вид дворцовой площади портили кирпичные здания, то император приказал своей гвардии сломать их и унести обломки. Он даже помышлял уже о зимних удовольствиях — парижские актеры должны были приехать в Витебск. Но так как этот город был теперь безлюдным, то Наполеон рассчитывал, что зрительницы сами явятся из Варшавы и Вильно.
Его звезда еще светила ему. Было бы счастьем для него, если бы он не принял впоследствии порывов своего нетерпения за вдохновения своего гения!
В этот же день он во всеуслышание обратился к одному администратору со следующими замечательными словами: «Ваше дело, милостивый государь, позаботится о том, чтобы мы могли здесь жить, потому что, — прибавил он громко, обратившись ко всем офицерам, — мы не повторим глупости Карла XII!» Но вскоре его поступки опровергли его слова, и все удивлялись равнодушию, с которым он отдавал приказания, касающиеся такого обширного устройства.
Впрочем, умеренность первых речей Наполеона не обманула его приближённых. Они помнили, что при виде
Стр. 52
пустого лагеря русских в покинутом Витебске он резко повернулся к ним, услышав, что они радуются победе, и вскричал: «Уж не думаете ли вы, что я пришел так издалека, чтобы завоевать эту лачугу?..» Все знали, впрочем, что имея в виду грандиозную цель, он никогда не составлял определенного плана и предпочитал руководствоваться обстоятельствами, что более отвечало быстроте его гения.
Наполеон льстил себя надеждой, что получит от Александра новые предложения мира. Лишения и ослабление армии озаботили его. Надо было дать время длинной веренице отставших и больных добраться сюда и присоединиться к своим корпусам или же лечь в лазареты. Надо было, наконец, создать госпитали, собрать припасы, дать отдых лошадям и подождать походные лазареты, артиллерию, понтоны, которые еще тащились с трудом по литовским пескам. Переписка с Европой могла служить ему развлечением. Само жгучее небо останавливало его здесь! Таков уж здесь климат! Он состоит из крайностей, неумеренностей. Небо либо все иссушает, либо все заливает, сжигает или замораживает эту землю, со всеми, ее жителями, которых оно, как будто, должно было защищать. Коварная атмосфера! Жара ослабляла нас и делала более восприимчивыми к холоду, который должен был в непродолжительном времени дать себя почувствовать.
Император был не менее других чувствителен ко всему этому. Но когда отдых подкрепил его, а от Александра не явилось ни одного посланного, и когда им были сделаны все распоряжения, его охватило нетерпение. Он стал беспокойным. Может быть, как все деятельные люди, Наполеон тяготился бездействием и скуке ожидания предпочитал опасность, или же он был охвачен жаждой приобретения, которая у большинства бывает сильнее радости сохранения или боязни потерь?
Тогда-то образ взятой в плен Москвы завладел его мыслями. Это был конец его боязни, цель всех его надежд, и в овладении ею он находил все! С этой минуты
Стр. 53
уже можно было предвидеть, что такой беспокойный и великий гений, привыкший к кратким путям, не станет дожидаться восемь месяцев в бездействии, чувствуя, что цель у него находится под рукой, и достаточно будет двадцати дней, чтобы ее достигнуть!
И вам не следует торопиться судить об этом необыкновенном человеке на основании слабостей, присущих всем людям. Пусть выслушают его самого и тогда увидят, до какой степени его политическое положение усложняло его военную позицию. Позднее менее будут осуждать принятое им решение, когда увидят, что судьба России зависела от физических сил и здоровья Наполеона, которое изменило ему у самой Москвы!
Однако сначала он даже самому себе, по-видимому, не осмеливался признаться в таком дерзком плане. Но мало-помалу Наполеон стал смелее и принялся обсуждать его. Тогда-то нерешительность, все время терзавшая его душу, завладела им. Император бродил по своим апартаментам, точно преследуемый этим опасным искушением. Он брался за работу и снова бросал ее, ходил без всякой цели, справлялся о времени, смотрел на погоду Он останавливался, поглощенный какою-то мыслью, распевал что-то с озабоченным видом и снова начинал ходить.
В этом состоянии озабоченности он говорил отрывистые фразы тем, кто попадался ему навстречу: «Ну, что ж нам теперь делать? Останемся здесь? Или же пойдем дальше вперед? Можно ли останавливаться на такой славной дороге?» Но ответа он не ждал и отправлялся опять бродить, как будто искал чего-нибудь или кого-нибудь, кто помог бы ему решиться.
Наконец, точно сраженный своей нерешительностью и обремененный тяжестью такой важной идеи, он бросался на одну из кроватей, расставленных по его приказанию в комнатах. Его тело, истомленное жарой и напряжением мыслей, оставалось прикрытым только самой легкой одеждой. Так он проводил в Витебске большую часть своих дней .
Стр. 54
Но когда тело его отдыхало, ум продолжал работать еще напряженнее. Как много побудительных причин толкало его к Москве! Как перенести в Витебске скуку семи зимних месяцев? Он, который всегда сам нападал, теперь принужден был обороняться! Эта роль была недостойна его! У него не было для нее опыта, и она плохо соответствовала его гению.
Тогда, точно приняв внезапное решение, он вставал, как будто боясь раздумывать, чтобы не поколебаться опять. Им уже овладел этот план, который должен был доставить ему победу. Он спешил к своим картам. На них он видел Смоленск и Москву, великую Москву, святой город! Все эти названия он повторял с удовольствием, и они как будто еще более подстрекали пылкость его желаний. При виде этой карты, разгоряченный своими опасными идеями, он находился словно во власти гения войны. Голос его становился крепче, взор ярче и выражение лица более жестоким. Его избегали тогда столько же из страха, сколько из почтительности.. Но, наконец, его план был готов, решение принято и путь намечен! Тогда Наполеон успокоился, точно освобожденный от тяжелого бремени, черты его лица прояснились и снова приняли прежнее спокойное и веселое выражение.
Решение было принято, но он хотел, чтобы окружающие его не были недовольны. Каждый из них, сообразно своему характеру, высказал свое мнение относительно этого плана. Бертье выражал недоумение грустным видом, жалобами и даже слезами. Лобо и Коленкур откровенно высказывали свои взгляды; первый делал это громко и с холодной резкостью, извинительной у такого храброго генерала, второй же выражал неудовольствие с горячностью, почти доходившей до резкости, и настойчивостью, граничащей с упрямством. Император отверг с досадой все их замечания и даже закричал, обращаясь к своему адъютанту, так же как к Бертье, что он слишком обогатил своих генералов и поэтому они теперь мечтают только об удовольствиях охоты да о том, чтобы блистать в Париже своими роскошными экипажами. Война им уже надоела!
Стр. 55
Честь их была задета, и им ничего больше не оставалось, как склонить голову и покориться. Под влиянием досады император сказал одному из своих гвардейских генералов:
— Вы родились на бивуаке и вы там умрете!..
Дюрок не одобрял план Наполеона. Сначала он выражал свое неодобрение холодным молчанием, потом оно вылилось в откровенные ответы, правдивые доклады и короткие замечания. Император отвечал ему, что он сам прекрасно видит, что русские стараются его завлечь. Но все же он находит нужным идти до Смоленска. Там он обоснуется, и если весной 1813 года Россия не заключит мира, она погибла! Ключ к обеим дорогам, в Петербург и Москву, находится в Смоленске, поэтому необходимо овладеть этим городом. Откуда можно будет одновременно идти на обе столицы, на Петербург и Москву, чтобы все разрушить в одной и все сохранить в другой. Он сказал, что обратит свое оружие против Пруссии и заставит ее заплатить военные издержки.
Дарю явился в свою очередь. Государственный секретарь отличался простотой и непреклонностью настолько, что казался бесстрастным. Великий вопрос о походе на Москву был выдвинут вперед, присутствовал только один Бертье, но обсуждение этого вопроса продолжалось целых восемь часов подряд. Император спросил своего министра, что он думает об этой войне?
— Думаю, что она не национальна, — отвечал Дарю, — и что ввоз кое-каких английских товаров в Россию и даже учреждение польского королевства не могут служить достаточными причинами для столь отдаленной войны. Ни наши войска, ни мы сами не понимаем ни ее цели, ни необходимости, и поэтому все говорит за то, чтобы здесь остановиться.
Император вскричал:
—Еще кровь не пролита! Россия же слишком велика, чтобы уступить без боя. Александр может начать переговоры только после большого сражения. Если понадобится, то я пойду до самого святого города, чтобы
Стр. 56
добиться этого сражения. Мир ждет меня у ворот Москвы! Но когда честь будет спасена, а Александр все-таки будет упорствовать, то я начну переговоры с боярами, если не с самим населением этой столицы. Население Москвы велико и достаточно просвещенно. Оно поймет свои интересы и поймет свободу. В заключение он прибавил, что Москва ненавидит Петербург, и он воспользуется их соперничеством. Результаты же такого соперничества неисчислимы.
Возбужденный этим разговором, император разоблачил свои надежды. Дарю возразил ему, что дезертирство, голод и болезни привели к тому* что армия уменьшилась на одну треть. Если не хватит продовольствия в Витебске, то что же будет дальше?
Бертье прибавил, что если фланги слишком растянутся, то это будет выгодно русским. Голод и в особенности же русская свирепая зима также будут их союзниками; между, тем как, остановившись здесь, император сам будет иметь зиму союзницей и сделается господином войны. Он будет держать ее в своей власти вместо того, чтобы идти за ней следом.
Бертье и Дарю возражали. Император кротко слушал, но все же часто перебивал их своими ловкими замечаниями, ставя вопрос так, как это было ему желательно или же перемещая его в другую плоскость, если он слишком настоятельно требовал разрешения. Но как бы ни были неприятны истины, которые ему пришлось при этом выслушать, он все-таки выслушал их терпеливо и даже отвечал. И в этом споре его слова, его манера, все его движения отличались простотой, снисходительностью и добродушием. Впрочем, добродушия у него всегда было достаточно чем и объясняется то, что, несмотря на столько бед, его все-таки любят те, кто жил в его близости.
Император, не очень довольный этим спором, позвал еще несколько генералов своей армии. Но его вопросы заранее указывали им, что они должны были отвечать. Некоторые их этих военачальников, рожденные
Стр. 57
солдатами и привыкшие повиноваться звуку его голоса, были также подчинены ему во время этих разговоров, как и на поле битвы.
Однако все чувствовали, что зашли слишком далеко. Нужна была победа, чтобы быстра выпутаться из этого положения, а победу мог дать только он! Притом же несчастье очистило армию, и те, кто остался в ней, могли быть только избранными как в физическом, так и в умственном отношении. Чтобы добраться сюда, надо было противостоять стольким испытаниям! Скука и плохие условия стоянки волновали их. Оставаться было невыносимо, отступать нельзя — следовательно, надо было идти вперед.
Великие имена Смоленска и Москвы не пугали их. В прежние времена эта неизвестная земля, новый народ и отдаленность от всего подействовали бы удручающим образом на обыкновенных людей и заставили бы их отступить. Но именно это и привлекало их. Им нравилось бывать в таких рискованных положениях. Заманчивость их только увеличивалась от опасностей. Новая же, грозная опасность придавала этому положению совершенно особый характер и обещала сильные ощущения, полные привлекательности для деятельных людей, которые испробовали все и которым постоянно нужно было новое.
Честолюбие Наполеона не знало границ. Все кругом внушало ему страсть к славе, и карьера казалась беспредельной. Ах! Можно ли измерить влияние, оказываемое могущественным императором, который мог сказать своим солдатам после победы при Аустерлице:
— Дайте мое имя вашим детям, я вам это разрешаю. А если среди них окажется достойный нас, то я завещаю ему свое имущество и назову его своим преемником.
Межу тем соединение двух крыльев русской армии в Смоленске принудило Наполеона приблизить один к другому и свои армейские корпуса . Еще не было дано ни одного сигнала к атаке, война окружала его. Она как будто искушала его гений посредством успеха и подстрекала его неудачами.
Стр. 58
В то же время в Витебске узнали, что авангард вице-короля имел успех около Суража, но в центре, около Днепра, в Инкове, Себастиани потерпел неудачу, вследствие численного превосходства неприятеля .
Наполеон написал тогда герцогу Маре, чтобы он ежедневно сообщал туркам о новых победах. Будут ли эти известия истинными или вымышленными — это безразлично, лишь бы разорвать мир турок с русскими. Наполеон был занят этим, когда в Витебск приехали депутаты Червонной Руси и рассказали Дюроку, что они слышали, как русские пушки возвестили о мире в Будапеште; этот мир, подписанный Кутузовым, был теперь ратифицирован.
При этом известии, которое Дюрок тотчас же передал Наполеону, император сильно огорчился. После этого молчание Александра не удивляло его!
Конечно, это событие сделало в глазах Наполеона еще более необходимой быструю победу. Всякая надежда на мир рушилась. Он читал воззвания русских. Они были грубы, как подобает грубому народу. Вот некоторые выдержки из них:
«Враг с беспримерным коварством возвещает о разрушении нашей страны. Наши храбрецы горят желанием ринуться на его батальоны и истребить их. Но мы не хотим приносить наших храбрецов в жертву на алтарь этого Молоха. Необходимо, чтобы, все восстали против этого всемирного тирана. Он явился, с изменой в сердце и честностью на словах, чтобы нас покорить посредством своих легионов рабов. Изгоним же это племя саранчи! Будем носить крест в наших сердцах, а железо в наших руках! Вырвем зубы у этой львиной головы и низвергнем тирана, который хочет перевернуть землю!»
Император взволновался. Все возбуждало его: удачи, оскорбления, неудачи. Движение впереди Барклая тремя колоннами на Рудню, которое было обнаружено неудачей в Инкове, и энергичная оборона Витгенштейна — все, по-видимому, предвещало битву. Приходилось выбирать между ней и обороной — длительной трудной,
Стр. 59
кровопролитной и непривычной для Напрлеона, вдобавок сопряженной с большими затруднениями в виду отдаленности подкреплений, что, разумеется, помогало неприятелю.
Наполеон, наконец, принял решение. Не будучи безрассудным, это решение тем не менее такое же дерзкое и такое же важное, как и само предприятие. Наполеон удалился от Удино, но лишь после того, как он подкрепил его Сен-Сиром и приказал ему соединиться с Макдональдом. Оправляясь на врага, Наполеон переменил, на глазах у него и с его ведома, свою операционную линию с Витебска на Минск. Его маневр был так хорошо придуман и он приучил своих подчиненных к такой пунктуальности, что через четыре дня, в то время, как изумленная неприятельская армия напрасно высматривала французов, Наполеон уже находился с 185 тысячами человек на левом фланге и в тылу врага, осмеливавшегося на мгновение подумать, что его можно будет захватить врасплох!
Стр. 60

Десятого августа Наполеон отдал приказ двинуться. В четыре дня вся его армия должна была быть уже в сборе на левом берегу Днепра, около Ляд . Он выехал их Витебска 13 августа и, следовательно, пробыл там пятнадцать дней.

В армии Наполеона не было 8-го гусарского корпуса. Мы имеем дел с неграмотным переводом. На Островно наступал Мюрат вместе с 1-м корпусом резервной кавалерии Нансути и приданным ему 8-м полком легкой пехоты 13-й пехотной дивизии Дельзона 4-го Пехотного корпуса Богарне. Авангард французской кавалерии возглавлял генерал Пире, двигавшийся с 8-м гусарским и 16-м конноегерским полками, входившими в 1-ю легкую кавалерийскую дивизию Брюйера корпуса Нансути. (см. Богданович М. История Отечественной войны 1812 года. СПб, 1859 г., с. 511). 8-м гусарским полком командовал полковник шевалье Дю Коэтлоске.

Французский кавалерийский авангард, возглавляемый Пире, столкнулся с двумя эскадронами лейб-гвардии Гусарского полка, с которыми были 6 орудий конной артиллерии.

Два эскадрона лейб-гвардии Гусарского полка — это отнюдь не весь полк. Однако французская кавалерия, пользуясь своим численным преимуществом, действительно рассеяла лейб-гусар и захватила русские орудия.

Позиции у Островно обороняли русские войска 4-го Пехотного корпуса генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого: 11-я пехотная дивизия генерал-майора Бахметьева-второго, 23-я пехотная дивизия генерал-майора Бахметьева-первого.

1-я легкая кавалерийская дивизия Брюйера (1-й резервный кавалерийский корпус Нансути) имела в своем составе: 7-й и 8-й гусарские полки (8 эскадронов), 9-й легкоконный полк (4 эскадрона), 16-й конноегерский полк (4 эскадрона), 6-й и 8-й польские уланские полки (8 эскадронов), 2-й прусский гусарский полк (4 эскадрона).

1-я кирасирская дивизия Сен-Жермена (корпус Нансути) включала в себя 2-й, 3-й и 9-й кирасирские полки (всего 12 эскадронов), Ьй легкоконный полк — 4 эскадрона.

Очевидно, имеется в виду 8-й полк легкой пехоты из дивизии Дельзона.

6-й уланский (польский) полк и 8-й гусарский атаковали с фланга и тыла Ингерманландский полк, опрокинули его и захватили в плен около 200 человек. Однако атака двух других полков дивизии Брюйера была остановлена сильным огнем русской пехоты. Остерман-Толстой попытался отбросить штыковой атакой русской пехоты стрелков 8-го легкого полка, но это не удалось - русскую пехоту оттеснила французская кавалерия. Последующие атаки Остермана на флангах войск Мюрата закончились неудачей: первая была отражена польскими уланами и гусарами и прусской кавалерией, а вторая — 9-м легкоконным полком, поддержанным кирасирами.

13-я пехотная дивизия Дельзона 4-го Пехотного корпуса Евгения Богарне имела в своем составе: 8-й полк легкой пехоты (4 батальона), 1-й Кроатский (хорватский) полк (3 батальона), 84-й, 92-й, 106-й полки линейной пехот (всего — 12 батальонов). Подход дивизии Дельзона дал французским войскам почти двойной перевес в силах.

Несмотря на численное превосходство противника, войска Остермана-Толстого удерживали занятую ими позицию до самого вечера. Когда Остерману доложили, что многие русские полки понесли тяжелые потери и спросили, что дальше делать, он ответил: «Ничего не делать; стоять и умирать!» (См.: М. Богданович. ук. соч., с. 195). Этой фразой Остерман-Толстой обессмертил себя. Благодаря ей он приобрел в войсках широкую известность. Сказанным Остерман показал, что в русской армии в 1812 г. мужество, стойкость и героизм демонстрировали все — от генерала до рядового солдата.

На помощь Остерману были посланы 1-й кавалерийский корпус Уварова (не введенный им в сражение) и 3-я пехотная дивизия Коновницына. Утром 26 июля 4-й корпус отошел за позицию, которую занимала 3-я пехотная дивизия (в восьми верстах от Островно, у деревни Куковячино), составив резерв Коновницына.

Коновницын бросил на помощь войскам правого фланга русской армии весь свой резерв, который обошел Наполеоновские войска с левого фланга и оттеснил их за овраг.

Имеется в виду 8-й уланский полк.

Правильно: генерал д'Антуар.

106-й линейный полк дивизии Дельзона до этого момента находился в резерве.

Русская батарея, находившаяся в центре, подверглась атаке вражеской кавалерии, но была спасена Перновским и Кексгольским полками под командованием генерал-майора Чоглокова. Французская пехота атаковала русские позиции и захватила три орудия. Черниговский полк штыковой атакой отбил захваченные противником пушки.

Французские войска, заметив позади отступающей дивизии Коновницына колонны корпуса Остермана-Толстого, не рискнули преследовать русские части, однако Наполеон, прибывший к месту сражения, приказал продолжать наступление.

Авангард французской армии во главе с Мюратом находился в восьми верстах от Витебска.

Или иное название: Куковячино.

Это были две роты вольтижеров 9-го полка линейной пехоты 14-пехотной дивизии Брусье 4-го корпуса Богарне.

16-й конноегерский полк и вольтижеры 9-го линейного, двигаясь влево, значительно отдалились от основной массы французских войск.

Французский 16-й конноегерский полк подвергся атаке лейб-гвардии Казачьего полка, поддержанного двумя эскадронами Сумского гусарского полка. Русские гвардейские уланы, вопреки утверждению Сегюра, участия в этой атаке не принимали. Вообще, в описании сражения под Витебском Сегюр часто упоминает русских гвардейских улан. Очевидно, он был введен в заблуждение, приняв за улан казаков, вооруженных пиками, и русских гусар, передние шеренги которых имели на вооружении пики. Лейб-казаки и сумские гусары, несмотря на произведенный по ним залп из карабинов, решительным и мощным ударом смяли французских конных егерей, отбросили их назад.

53-й линейный полк входил в 14-ю пехотную дивизию Брусье.

Правилом для дежурных эскадронов кавалерии французской Императорской гвардии, составлявших эскорт Наполеона, было обеспечивать безопасность императора на поле боя, образуя вокруг него своего рода живое кольцо.

Вольтижеры 9-го линейного полка подверглись атаке лейб-гвардии Казачьего полка и сумских гусар. Вольтижеры в этот момент, действовали рассыпным строем (стрелковой цепью) и потому были чрезвычайно уязвимы для атак кавалерии противника. Попав в окружение, отважные вольтижеры не дрогнули и успели построить небольшие каре и отразить ружейным огнем атаку русской конницы, а затем отошли к оврагу под защиту 53-го линейного полка.
(Скорее всего, вольтижеры построились не в «маленькие каре», а в так называемые «кучки» — обычная в те времена тактика рассыпных стрелков, атакованных кавалерией — прим. Константина Дегтярева)

Наполеон, подъехав к вольтижерам, спросил: «Какого вы полка?» — «9-го линейного и все парижане», — отвечали они. - «Вы молодцы, всякий из вас достоин креста!» - сказал Наполеон, провожаемый далее по всей линии восклицаниями: «Да здравствует император!» (См. Богданович М. ук. соч., с. 203).

Наполеон был вынужден ввести в дело всю кавалерию Нансути и пехоту Дельзона, и тогда граф Пален, видя явную невозможность удерживаться против столь превосходных сил, отступил за Лучесу, в пятом часу полудни». (М. Богданович. ук. соч., с. 203).

Боевой порядок армии Наполеона для готовящегося сражения 16 (28) июля 1812 г.: левое крыло 4-го корпуса Богарне примыкало к Двине, правее от нею находился 3-й корпус Нея. Вторую и третью линии составляли три пехотных дивизии 1-го корпуса Даву, императорская Гвардия и 1-й кавалерийский корпус Нансути. На правом берегу Двины располагался 2-й кавалерийский корпус Монбрена. 6-й баварский корпус Сен-Сира и 3-й кавалерийский корпус Груши должны были двигаться к Витебску: первый из Умача, второй из Орши. (См.: Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война. Описание войны 1812-1815 гг. СПб., 1899, с. 85).

Барклай-де-Толли действительно собирался дать сражение Наполеону у стен Витебска, но дожидался подхода армий Багратиона. Двадцать третьего июля 1812г. корпус Даву, в ходе сражения с Багратионом у Могилева, глубоко вклинился между двумя русскими армиями и закрыл пути продвижения Багратиону на север. Багратион не имел более шансов подойти к войскам Барклая-де-Толли через Оршу. Барклай-де-Толли был уведомлен адъютантом Багратиона князем Меньшиковым, что Даву занял Могилев, а поэтому для соединения с 1-й армией Багратион взял направление правее и решил двигаться на Смоленск через Мстиславль. Барклай-де-Толли, «имея с обеих сторон неприятеля и не будучи в состоянии соединиться с 2-ю армией при Витебске, не мог вступить в дело, которое, - доносил он, — ни в каком предположении не принесло бы ожидаемых от него прежде выгод, и потому принужден был оставить Витебск, чтобы на четыре марша отступить к Поречью, где хотел бы принять меры, судя по обстоятельствам». (См.: Михайловский-Данилевский А. И. ук. соч. СПб., с. 85).

Авангард французской кавалерии, увлекшийся преследованием русского авангарда Палена, 16 (28) июля потерпел поражение в бою при Агапонове.

Из-за жары, холодных дождей, бескормицы, вызванной нехваткой фуража, болезней, длительных изматывающих маршей во французской кавалерии летом 1812 г. наблюдался массовый падеж лошадей. Участники похода в Россию вспоминали, что на обочинах дорог лежало множество мертвых и умирающих лошадей, а многие кавалеристы шли пешими, неся на себе седла и конскую упряжь. Дабы восполнить недостаток в лошадях, французские кавалеристы вынуждены были конфисковывать их у местного населения. Высокорослые и широкоплечие, могучие французские кирасиры и карабинеры довольно нелепо смотрелись, на неказистых низкорослых крестьянских лошаденках, которых они называли на русский манер «конья» (коверкая слово «конь»). (См.: Васильев А. А. Французские карабинеры при Бородино // Цейхгауз, №2, с. 6—10).

Летом 1812 г. в России была сильная жара. Французские пехотинцы, делая форсированные марши, в погоне за ускользающей русской армией, с полной выкладкой - неся на себе оружие и боеприпасы, шанцевый инструмент, запасы воды и продовольствия, личные вещи, — изнемогали от жары и усталости. «Пройдя 50 км в день с поклажей в 30-40 кг, пехотинец просто валился на обочину дороги. Еще возле Орши, увидев солдат образцового 1-го корпуса, один немецкий офицер был несказанно удивлен, когда обнаружил, что в строю на марше была только половина людей, другая половина в небольших группах, заметно отстав, иногда на лошади, а то и в кибитках плелась за строем». (www.genstab.ru//3eM4OB В. Н. Французский солдат в Бородинском сражении. Опыт военно-исторической психологии). В этот Период небоевые потери Великой армии были весьма велики. К тому моменту, когда Наполеон подошел к Витебску, в войсках отсутствовало около 100 тысяч человек больных или отставших от своих частей.

Четвертого августа (по ст. ст.) 1812 г. армии Барклая-де-Толли и Багратиона соединились в окрестностях Смоленска, после чего их общее количество достигло 125 тысяч человек.

17-я польская пехотная дивизия генерала Домбровскот го: 1-й, 17-й, 6-й и 14-й пехотные полки.

Констан Вери, личный камердинер Наполеона, вспоминал, что во время нахождения в Витебске Наполеон в разговоре с Мюратом заявил, что первая военная кампания в России завершилась и что на следующий год он будет в Москве, а через год — в Санкт-Петербурге, и что вся война с Россией будет продолжаться три года. (См. Наполеон. Годы Величия/ 1800-1814, с. 365).

Ригу осаждали прусские войска из 10-го корпуса маршала Макдональда, а остальная часть его войск подошла к Двине для осуществления захвата Динабурга.

Вероятно, в данном случае речь идет о помещике польского происхождения. Это вполне можно предположить, поскольку события происходят в западных областях Российской империи. В Польше, Белоруссии, Литве наполеоновские войска не встречали активного сопротивления со стороны местного населения, а скорее наоборот — большинство поляков католического вероисповедания, населявших западные территории Российской империи, не питавших симпатий к русскому царю и властям, часто воспринимали наполеоновских солдат как своих освободителей и оказывали им активную помощь — предоставляя помещения для ночлега и госпиталей, продовольствие, фуражи и т. д. С активным сопротивлением местных жителей французские войска столкнулись, лишь оказавшись в исконно русских, центральных областях — например, в Смоленской губернии. Здесь основная часть населения уходила вместе с отступающей русской армией, уничтожая все оставшееся имущество, дабы оно не досталось врагу, создавались партизанские отряды, а дворяне, если и не показывали открытого сопротивления, то в большинстве своем никаких симпатий к французам не испытывали.

Из воспоминаний Констана Вери: « В Витебске стояла такая невыносимая жара, что император чувствовал себя совершенно измученным и не переставая жаловался на это В своей комнате он почти не надевал мундира и часто, обессиленный, валился на кровать, чтобы отдохнуть В таком виде он часто принимал высших офицеров, хотя в его правилах было всегда появляться перед ними в мундире. (Наполеон. Годы величия, стр. 375).

В это время численность центральной группировки Наполеоновской армии составляла около 185 тысяч человек (против 125 тысяч в армиях Барклая-де-Толли и Багратиона). 5-й корпус Понятовского и 8-й корпус Жюно располагались южнее у берегов Днепра. Севернее находился 6-й корпус Сен-Сира, 4-й корпус Богарне. Императорская гвардия дислоцировалась в Витебске. Между южной и северной группами размещались 1-й корпус Даву, 3-й корпус Нея и кавалерия Мюрата. 4-й кавалерийский корпус Латур-Мобура располагался выше по Днепру.

Около городка Инкова 3 тысячи французских кавалеристов, находившихся под командованием генерала Себастьяни, потерпели неудачу в бою с казаками Платова.

В ночь с 13-го на 14-е августа (н. ст.) понтонеры генерала Эбле закончили наведение четырех понтонных мостов через Днепр и начала осуществляться переправа французской армии. К утру 15-го августа около 1:75 тысяч человек переправились через реку.

Пятнадцатого августа, в три часа, армия увидела Красное, город, состоящий из деревянных домиков. Один русский полк вознамерился защищать его , но удержал маршала Нея лишь столько времени, сколько потребовалось, чтобы привести неприятеля в беспорядок. Когда город был взят , французы увидали вдали разделившиеся на две колонны шесть тысяч русских пехотинцев, отступление которых прикрывалось несколькими эскадронами. Это был корпус Неверовского, совершивший свое львиное отступление. И все-таки он оставил на поле битвы тысячу двести убитых, тысячу пленных И восемь пушек! Честь этого дня принадлежит французской кавалерии. Атака была настолько же ожесточенна, насколько была упорна защита. На стороне последней имелось больше заслуг, так как она могла употреблять только одно железо, против огня и железа.
Неверовский, почти совершенно разбитый, бежал в Смоленск, чтобы там запереться . Он оставил позади лишь несколько казаков, чтобы сжечь фураж. Жилища же были пощажены.
В то время как Великая армия продвигалась вверх по течению Днепра по левому берегу, Барклай и Багратион, располагавшиеся между этой рекой и озером Каспля, по направлению к Инково, все еще воображали, что они находятся в присутствии французской армии. Они были в нерешительности. Два раза, увлекаемые советами генерал-квартирмейстера Толля; они собирались прорвать линию наших войск, но оба раза, испуганные смелостью, останавливались среди начатого движения. Наконец, не решаясь действовать по собственному усмотрению, они, по-видимому, ждали дальнейших событий, чтобы принять решение и сообразовать свою защиту с нашей атакой.
Стр. 61
Вид Смоленска воспламенил пылкое нетерпение маршала Нея . Неизвестно, вспомнил ли он так некстати чудеса прусской войны, когда крепости падали под саблями наших кавалеристов, или же он хотел только произвести рекогносцировку этой первой крепости, но только он подошел слишком близко. Одна из пуль ударила его в шею . Раздраженный, он направил батальон в атаку, под градом пуль и ядер, вследствие чего потерял две трети своих солдат . Другие последовали за ним, и только русские стены смогли их остановить. Вернулись лишь немногие. Об этой героической попытке говорили мало, потому что она была бесплодна и, в сущности, являлась ошибкой . Охлажденный неудачей, маршал Ней отступил на песчаную, покрытую лесом возвышенность на берегу реки. Он обозревал город и страну, когда, на другой стороне Днепра заметил вдали движущиеся массы войск. Он бросился к императору, провел его сквозь густую чащу кустарников, чтобы пули не смогли его застигнуть.
Наполеон, поднявшись на холм, увидал в облаке пыли длинные черные колонны и сверкающие массы оружия. Эти массы подвигались так быстро, что казалось, будто они бегут. Это были Барклай, Багратион, около 120 тысяч человек, — словом, вся русская армия!
Увидя это, Наполеон захлопал в ладоши от радости и вскрикнул: «Наконец-то они в моих руках!» Сомневаться было нельзя. Эта армия, замеченная им, спешила в Смоленск, чтобы развернуться в его стенах и дать нам, наконец, столь желанное нами сражение. Момент, в ко-
Стр. 62
торый должна была решиться судьба России, наконец наступил!
Император тотчас осмотрел всю нашу боевую линию и каждому указал его место. Даву, а затем граф Лобо должны были развернуться вправо от Нея, гвардия оставалась в центре, в резерве, а несколько дальше должна была находиться итальянская армия. Жюно и вестфальцам было также указано их место, но их ввел в заблуждение ложный маневр. Мюрат и Понятовский образовали правый фланг армии. Они уже угрожали городу, но Наполеон заставил их отодвинуться до опушки рощи, чтобы оставить свободной впереди широкую равнину, простиравшуюся от окраины леса до Днепра. Это было поле битвы, которое он предлагал неприятелю. Позади французской армии, размещенной таким образом, находились овраги, но Наполеон не заботился об отступлении — он думал только о победе!
Между тем Багратион и Барклай быстро возвращались к Смоленску: один должен был спасти город посредством битвы, а другой прикрыть бегство жителей и эвакуацию магазинов. Он решил оставить нам только/пепел. Оба генерала достигли, запыхавшись, высот правого берега. Они вздохнули свободно только тогда, когда увидали, что мосты, соединяющие оба города, находились еще в их руках.
Наполеон пытался заставить неприятеля принять битву на следующий день . Уверяют, что Багратиона было бы легко увлечь, но Барклай избавил его от этого искушения. Он отправил его в Ельню и взял на себя защиту города.
Барклай полагал, что большая часть нашей армии шла на Ельню, чтобы поместиться между Москвой и армией. Он ошибался вследствие обычной склонности на войне всегда приписывать неприятелю намерения, противоположные тем, которые он показывает. Оборонительная война уже по существу всегда бывает беспокойна и часто преувеличивает действия наступления, а страх, разгорячая воображение, заставляет приписывать неприяте-
Стр. 63
лю тысячу таких планов, каких у него нет на самом деле. Возможно также, что Барклай, имея перед собой колоссального врага, ожидал от него также и грандиозных движений.
Русские сами впоследствии осуждали Наполеона за то, что он не решился на этот маневр. Но подумали ли они о том, что, заняв место между рекой, укрепленным городом и неприятельской армией, он, конечно, отрезал бы им дорогу в столицу, но в то же время отрезал бы и себе всякое сообщение с собственными подкреплениями, другими своими армиями, с Европой? Те, кто удивляется, что маневр этот не был совершен сразу, очевидно, не понимают всех трудностей положения и маневрирования такими массами, в виду реки и в незнакомой местности, да еще притом в такое время, когда не было доведено до конца начатое движение!
Как бы то ни было, но в вечер 16 августа Багратион выступил по направлению к Ельне. Наполеон разбил свою палатку в середине первой боевой линии, почти на расстоянии выстрела от смоленских пушек, на берегу оврага, окружающего город. Он позвал Мюрата и Даву. Первый заметил движение русских, указывавшее на то, что они готовятся отступить. Впрочем, со времени Немана он постоянно готов был видеть у них признаки отступления. Он не верил поэтому, что на другой день произойдет битва. Даву же был противоположного мнения. Что касается императора, то он, не колеблясь, верил тому, чего хотел.
Семнадцатого августа, на рассвете, Наполеон проснулся с надеждой увидеть русскую армию перед собой, но поле битвы, приготовленное им, оставалось пустынным, и тем не менее он упорствовал в своем заблуждении. Даву разделял это заблуждение. Дальтон, один из генералов маршала, видел неприятельские батальоны, выходившие из города и выстраивавшиеся для битвы. Император ухватился за эту надежду, против которой тщетно восставал Ней вместе с Мюратом.
Но пока император надеялся и. ждал, Белльяр, утом-
Стр. 64
ленный неизвестностью, увлек за собой нескольких кавалеристов. Он загнал отряд казаков в Днепр за городом и увидел на противоположной стороне, .что дорога из Смоленска на Москву была покрыта движущийся артиллерией и войсками. Сомневаться было нельзя — русские отступали! Императору тотчас же сообщили, что надо отказаться от надежды на битву, но что он своими пушками может с противоположного берега затруднить отступление неприятеля.
Белльяр предложил даже, чтобы часть армии перешла реку с целью отрезать отступление русского арьергарда, которому было поручено защищать Смоленск. Но кавалеристы, посланные отыскивать брод, проехали две мили и ничего не нашли; они только утопили нескольких лошадей. Между тем существовал широкий и удобный брод всего в одной мили расстояния над городом! Наполеон, сильно возбужденный, сам поехал в ту сторону. Но проехав несколько верст, он утомился и вернулся. С этой минуты он стал смотреть на Смоленск лишь как на проход, которым надо было завладеть силой и притом немедленно. Но Мюрат, осторожный, когда присутствие врага не воспламеняло его пылкости, и которому нечего было делать со своей конницей в проектируемом приступе, восставал против этого решения.
Такое огромное усилие казалось ему совершенно излишним, так как русские сами отступали. Что же касается проекта настигнуть их, то на это он воскликнул, что так как они, видимо, не желают битвы, то пришлось бы их преследовать очень далеко и поэтому пора остановиться.
Император возражал ему. Окончание разговора неизвестно. Однако потом король говорил, что он бросался на колени перед своим братом , что он заклинал его остановиться, но Наполеон видел только Москву! Честь, слава, покой — все сосредоточивалось для него в Москве, и эта Москва должна была нас погубить! Из этого ясно, в чем заключалось разногласие между ними.
Несомненно то, что лицо Мюрата выражало глубокое огорчение, когда он выходил от императора. Движения
ЗЗак.1915
Стр. 65
его были резки и видно было, что он сдерживал сильное волнение. Он несколько раз повторил слово «Москва».
Недалеко оттуда, на левом берегу Днепра, в том самом месте, откуда Белльярд наблюдал отступление неприятеля, была поставлена грозная батарея. Русские же противопоставили ей две других, еще более страшных. Ежеминутно наши пушки разрушались выстрелами и зарядные ящики взрывались. Мюрат погнал свою лошадь как раз в самую середину этого ада. Там он остановился, сошел с лошади и остался стоять неподвижно. Белльярд заметил ему, что он дает себя убить бесполезно и бесславно. Но Мюрат, вместо всякого ответа, пошел вперед. Для окружавших его было ясно, что он отчаялся в этой войне и, предвидя ее печальную судьбу, искал смерти, чтобы избежать такой судьбы! Но Белльярд все-таки продолжал настаивать и постарался обратить его внимание на то, что его безрассудная смелость может быть гибельна для тех, кто его окружает.
— Ну, что ж, — отвечал Мюрат, уходите вы все в таком случае и оставьте меня одного! Но никто не захотел покинуть его, и тогда Мюрат с запальчивостью повернулся и ушел с этого места, как человек, над которым было произведено насилие.
Был отдан приказ начать общий приступ . Ней атаковал крепость, Даву и Лобо — предместья, прикрывавшие стены города. Понятовский, уже находившийся на берегу Днепра с шестьюдесятью пушками, должен был опять спуститься вдоль реки до предместья, лежавшего на берегу; разрушить мосты неприятеля и отнять у гарнизона возможность отступления. Наполеон хотел, чтобы в то же самое время гвардейская артиллерия разрушила главную стену своими двенадцатифутовыми пушками, бессильными против такой толстой массы . Артиллерия, однако, не послушалась и продолжала свой огонь, направляя его на прикрытие дороги, пока не очистила ее.
Все удалось сразу, за исключением атаки Нея , единственной, которая должна была иметь решающее значение, но которой пренебрегли. Враги были внезапно от-
Стр. 66
брошены назад, за свои стены, и все, кто не хотел укрыться туда, погибли. Однако, идя на приступ, наши атакующие колонны оставили длинный и широкий кровавый след — массу раненых и убитых.
Один батальон, стоявший флангом к русским батареям, потерял целый ряд одного из своих взводов; одно ядро сразу уложило 24 человека.
Между тем армия, расположившись амфитеатром на возвышенностях, с безмолвной тревогой смотрела на своих товарищей по оружию. Когда же атакующие, в удивительном порядке, несмотря на град пуль и картечи, с жаром бросились на приступ, то армия, охваченная энтузиазмом, начала рукоплескать. Шум этих знаменитых аплодисментов был услышан атакующими. Он вознаградил самоотверженность воинов, и хотя в одной только бригаде Дальмона и в артиллерии Рейдра пять батальонных командиров, полторы тысячи солдат и генерал были убиты, все же те, которые остались в живых, рассказывали, что эти аплодисменты, отдававшие дань их храбрости, были для них достаточным вознаграждением за те страдания, которые они испытывали!
Достигнув стены площади, осаждающие устроили для себя прикрытие из разрушенных ими .внешних зданий. Перестрелка продолжалась. Жужжание пуль, которое повторяло эхо, становилось все громче. Императора оно утомило, и он хотел удалить свои войска. Итак, ошибка Нея, накануне сделанная одним из его батальонов, по приказанию Наполеона, теперь была повторена целой армией. Но первая обошлась французам в триста-четыреста человек, вторая — в пять-шесть тысяч! Однако Даву все же убедил императора, что он должен продолжать атаку.
Настала ночь . Наполеон ушел в свою палатку, которую теперь перенесли в более безопасное место, чем накануне. Граф Лобо, завладевший рвом, чувствуя, что он не может больше держаться, приказал бросить несколько гранат в город, чтобы прогнать оттуда неприятеля. Тогда-то над городом увидели несколько столбов густого черного дыма, временами освещаемого неопределенным сиянием и искрами. Наконец со всех сторон поднялись длинные снопы огня, точно всюду вспыхнули пожары. Скоро эти
огненные столбы слились вместе и образовали обширное пламя, которое, поднявшись вихрем, окутало Смоленск и пожирало его со зловещим треском .
Такое страшное бедствие, которое он считал своим делом, испугало графа Лобо. Император, сидя перед палаткой, молча наблюдал это ужасное зрелище. Еще нельзя было определить ни причин, ни результатов пожара и ночь была проведена под ружьем.
Около трех часов утра один из унтер-офицеров Даву отважился подойти к подножию стены и бесшумно вскарабкаться на нее. Тишина, господствовавшая вокруг него, придала ему смелости, и он проник в город. Вдруг он услышал несколько голосов со славянским акцентом. Застигнутый врасплох и окруженный, он думал о том, что ему больше ничего не остается, как сдаться или быть убитым. Но первые лучи рассвета показали ему, что те, кого он принимал за врагов, были поляки Понятовского! Они первые проникли в город, покинутый Барклаем.
После сделанных разведок и очистки ворот армия вошла в стены города. Она прошла эти дымящиеся и окровавленные развалины в порядке, с военной музыкой и
Стр. 69
обычной пышностью. Но свидетелей ее славы тут не было. Это было зрелище без зрителей, победа почти бесплодная, слава "кровавая и дым, окружающий нас, был как будто единственным результатом нашей победы и ее символом!
Когда император узнал, что Смоленск был окончательно оккупирован и огонь его почти погас, и когда дневной свет и многочисленные донесения достаточно осветили ему положение вещей, то он увидел, что там, как на Немане, в Вильно и Витебске, признак победы, так манивший его и, казалось, бывший уже в руках, снова ускользнул от него. Но он все-таки решился гнаться за ним.
После Смоленска дорога в Петербург отступала от
Стр. 70
реки. Две болотистые дороги отделялись от нее направо: одна — в двух милях от города, другая — в четырех. Дороги проходили через лес и сливались потом с большой московской дорогой, сделав большой крюк, одна — у Бредихина, в двух милях от Валутиной горы — другая уже дальше, у Злобнева.
В этих оврагах Барклай, продолжавший бегство, не боялся застрять с лошадьми и повозками. Длинная и тяжелая колонна должна была описать два больших полукруга. Большая же дорога, из Смоленска в Москву, которую атаковал Ней, служила хордой этих двух дуг. Каждую минуту, как это всегда бывает, все движение останавливалось из-за какого-нибудь неожиданного препятствия — опрокинутого фургона, увязшей лошади, свалившегося колеса, разорванных постромок. Между тем все-таки гул французских пушек приближался. Уже эти пушки как будто опередили русскую колонну и, казалось, достигли и заперли проход, куда спешили русские.
Наконец, после утомительного перехода, передовые отряды неприятеля достигли большой дороги, как раз в тот момент, когда французам оставалось только взять Валутину тору и Колоднкх Ней уже захватил силой Стабну, но Корф, отброшенный к Валутиной, призвал к себе на помощь предшествующую ему колонну. Уверяют, однако, что эта колонна не решилась вернуться. Но Воронцов, понимавший всю важность этой позиции, убедил своего командира повернуть назад.
Русские защищались, чтобы сохранить все: пушки, раненых, багаж. Французы же атаковали, чтобы все это захватить. Наполеон остановился в полутора милях от Нея. Полагая, что это лишь стычка авангарда, он послал Гюдена на помощь маршалу, собрал другие дивизии и вернулся в Смоленск . Но стычка перешла в сражение, в котором последовательно приняли участие 30 тысяч человек, как с той, так и c другой стороны. Солдаты, офицеры, генералы — все перемешались. Битва длилась долго и со страшным ожесточением. Даже наступление ночи не прекратило ее. Овладев, наконец, равниной, Ней, окру-
Стр. 71
женный только убитыми и умирающими, почувствовал усталость и с наступлением темноты приказал прекратить огонь, соблюдать тишину и выставить штыки. Русские, не слыша больше ничего, тоже смолкли и воспользовались темнотой, чтобы отступить.
В их поражении было столько же славы, сколько и в нашей победе . Обоим полководцам удалось — одному победить, другому же быть побежденным — лишь после того, как он спас артиллерию, багаж и русских раненых. Кто-то из неприятельских генералов, оставшийся один на поле битвы, попытался было ускользнуть от наших солдат, повторяя французские слова команды. Но свет от выстрелов помог узнать его, и он был взят . Другие русские генералы погибли в этой бойне. Но Великая армия испытала гораздо большую потерю. Во время перехода по довольно плохо исправленному мосту через Колодню генерал Гюден, не любивший подвергать себя бесполезным опасностям и притом не доверявший своей лошади, сошел с нее, чтобы перейти через ручей, и в этот момент ядро, пролетая над землей, раздробило ему обе ноги. Когда известие об этом несчастии дошло до императора, оно на время прекратило все разговоры и действия. Все были опечалены, и победа при Валутиной горе уже не казалась больше победой!
Гюден был перенесен в Смоленск, где сам император ухаживал за ним. Но все было тщетно. Его смертные останки были погребены в крепости города, которому они делают честь. Это была достойная могила воина, хорошего гражданина, супруга и отца, бесстрашного генерала, справедливого и доброго, и в то же время честного и способного — редкое сочетание качеств в одном человеке, и притом, в таком веке, когда слишком часто оказывалось, что люди высоконравственные были неспособными, а способные были безнравственными.
Случаю угодно было, чтобы ему был найден достойный преемник. Начальство было передано Жерару, самому старшему из бригадных генералов дивизии . Неприя-
Стр. 72
тель, не заметивший нашей потери, ничего не выиграл оттого, что нанес нам такой ужасный удар.
Русские, изумленные тем, что нападение на них было сделано только с фронта, вообразили, что все военные комбинации ограничивались только следованием за ними по большой дороге. Они называли Мюрата в насмешку генералом больших дорог, судя о нем по одному событию, которое скорее могло бы обмануть, нежели просветить насчет его истинных намерений.
В самом деле, в то время как Ней бросился в атаку, Мюрат со своей конницей присматривал за его флангами. Но он не мог действовать, так как справа болота, а слева леса затрудняли все его движения. Сражаясь с фронта, они оба ожидали результатов флангового движения вестфальцев под командой Жюно .
Начиная от Штубни, большая дорога, во избежание болот, образованных различными притоками Днепра, поворачивает налево, и таким образом, направляясь по возвышенным местам, удаляется от бассейна реки, чтобы приблизиться потом к ней там, где условия почвы становятся благоприятнее. Замечено было, что проселочная дорога, более прямая и короткая, как и все такие дороги, пролегала через болота и подходила к большой дороге, позади Валутиной горы.
Жюно отправился как раз по этой проселочной дороге, перейдя реку в Прудищево. Она привела его в тыл левого фланга русских, к флангу колонн, возвращавшихся на помощь арьергарду. Надо было только произвести атаку, чтобы
Стр.73
победа стала окончательной. Те, кто противостоял с фронта атаке маршала Нея, услышав, что позади них происходит сражение, могли бы прийти в замешательство, и .беспорядок, возникший во время битвы в этой массе людей, лошадей, экипажей, столкнувшихся на единственной дороге, бесповоротно решил бы судьбу сражения. Но Жюно, храбрый как отдельная личность, не решался брать на себя такую ответственность .
Между тем Мюрат, полагая, что Жюно уже подошел, удивлялся, что не слышит его атаки. Стойкость русских, отражавших атаку Нея, заставила его подозревать истину. Он покинул свою конницу и один, пройдя леса и болота, поспешил к Жюно, которого резко упрекнул за бездействие. Жюно оправдывался тем, что он не получил приказа к атаке. Его вюртембергская кавалерия была вялая и ее усилия только кажущимися. Она не решилась бы ударить во вражеские батальоны!
Мюрат отвечал на эти слова действиями. Он сам стал во главе этой кавалерии. С другим генералом и солдаты стали другими. Он их увлек за собой, бросил на русских, опрокинул неприятельских стрелков и, вернувшись к Жюно, сказал:
— Теперь доканчивай! Твоя слава заключается здесь, как и твой маршальский жезл!
После этого Мюрат покинул его и вернулся к своим отрядам, а Жюно, смущенный, остался по-прежнему стоять неподвижно. Он слишком долго пробыл возле Наполеона, деятельный гений которого входил во все подробности и всем приказывал, поэтому Жюно научился
Стр. 74
только повиноваться. У него не было опыта командования. Наконец, усталость и раны состарили его раньше времени .
Выбор этого генерала в качестве командующего корпусом, впрочем, никого не удивил. Все знали, что император был к нему привязан по привычке. Жюно являлся самым старым адъютантом Наполеона, и так как с ним были связаны все его воспоминания о счастье и победах, то Наполеон не решался расстаться с ним. Кроме того, самолюбию императора льстило видеть своих людей, своих учеников, во главе французских армий. Впрочем, было вполне естественно, что он больше рассчитывал на их преданность, нежели на преданность других.
Однако когда на другой день он увидел местность и мост, на котором Гюден был сражен, то. ему сейчас же бросилось в глаза, что вовсе не там следовало выходить армии. Когда же он воспламенившимся взором оглядел положение, которое занимал Жюно, у него вырвалось восклицание: «Вестфальцы должны были оттуда броситься в атаку! Судьба сражения заключалась там! Что же делал Жюно?..» — раздражение Наполеона было так сильно, что никакие оправдания не могли успокоить его. Он позвал Раппа и закричал ему: «Примите командование у герцога д'Абрантес! Его надо отослать обратно из армии! Свой маршальский жезл он потерял безвозвратно! Эта ошибка, может быть, закроет нам дорогу в Москву! Я отдаю вам вестфальцев. С ними вы будете говорить на их языке и сумеете заставить их драться!»
Однако Рапп отказался занять место своего прежнего товарища. Он постарался успокоить императора, гнев которого всегда быстро испарялся, как только он изливал его в словах.
Но неприятель мог быть побежден не только на левом фланге; на правом он подвергался еще большей опасности. Моран, один из генералов Даву, был направлен в эту сторону через леса. Он прошел по заросшим лесом возвышенностям и с самого начала битвы находился на фланге русских. Еще несколько шагов — и он очутился
Стр. 75
бы в тылу их правого фланга. Его внезапное появление должно было бы неминуемо решить исход битвы и сделать победу неизбежной. Но Наполеон, не знавший местности, велел отозвать его туда, где он остановился вместе с Даву.
В армии спрашивали себя, почему император, заставивший трех военачальников, совершенно независимых друг от друга, стремиться к одной и той же цели, сам не оказался там, чтобы дать войску то необходимое единство, которое без него было немыслимо. Но он вернулся в Смоленск — потому ли, что устал или не ждал., что произойдет серьезное сражение, или просто потому, что вынужденный заниматься всем сразу, не мог быть вовремя нигде и не мог ничем заняться всецело? В самом деле, предшествовавшие дни приготовления к войне приостановили его работу в Империи и в Европе, а эта работа все увеличивалась. Надо было, наконец, опорожнить портфели и дать ход гражданским и политическим делам, которых становилось все больше и больше. Впрочем, Наполеон сделался очень нетерпеливым, и высокомерие его увеличивалось со времени Смоленска. Когда Борелли, помощник начальника главного штаба Мюрата, привез Наполеону известие о столкновении при Валутиной горе, он колебался, принять ли его. Озабоченность Наполеона была так велика, что понадобилось вмешательство министра, чтобы император тотчас же принял офицера, привезшего ему это донесение. Однако рапорт Борелли сильно взволновал его.
— Что вы говорите? — вскричал Наполеон. — Как? Вам этого мало? А у неприятеля было шестьдесят тысяч войска? Но ведь это же битва!...» — и он снова раздражался, вспоминая непослушание и бездеятельность Жюно. Когда Борелли сообщил ему о смертельной ране Гюдена, огорчение его было очень велико. Оно выражалось в многочисленных вопросах и в возгласах сожаления, затем, со свойственной уму силой духа, он подавил свою тревогу, свой гнев до другого времени и, занявшись работой, отложил всякую заботу о битвах, так как уже на-
Стр. 76
стала ночь. Однако надежда на сражение все-таки не давала ему покоя, поэтому он с рассветом уже появился на полях Валутиной горы.
Солдаты Нея и дивизии Гюдена, оставшиеся без своего генерала, находились там среди трупов павших товарищей и русских, среди наполовину сломанных деревьев и местности, взрытой ногами сражающихся, изборожденной гранатами и усеянной обломками оружия, лоскутной утвари, опрокинутых повозок и оторванных членов. Таковы трофеи войны и красота поля битвы!...
Батальоны Гюдена превратились просто во взводы, но гордились тем, что численность их так сохранилась. От них еще исходил запах сожженных патронов и пороха, которым была пропитана их одежда, земля и вся окружающая атмосфера. Лица их почернели от порохового дыма. Император не мог пройти мимо их фронта, не натыкаясь на каждом шагу на скрученные силой удара штыки, валявшиеся на земле, и трупы, через которые ему приходилось переступать.
Но все эти ужасы он покрыл сиянием славы. Его благодарность превратила это поле мертвых в поле триумфа, где в течение нескольких часов господствовали только удовлетворенные честь и самолюбие.
Наполеон почувствовал, что настало время, когда он должен поддержать своих солдат и словом и наградами Никогда еще он не смотрел так ласково, а что касается его речей, то он говорил, что «эта битва была самой великолепной из всех сражений в нашей военной истории». Солдатам, которые его слушали, он сказал, что с ними можно завоевать весь мир! Убитые же воины покрыли себя бессмертной славой! Он говорил это, прекрасно понимая, что именно среди такого разрушения всего охотнее думают о бессмертии!
В наградах Наполеон также обнаружил величайшую щедрость. 12-й, 21-й, 127-й пехотные полки и 7-й полк получили 87 орденов и производств в следующие чины. Это были полки Гюдена. До этого времени 127-й полк не имел знамени, так как тогда знамя надо было заслужить
Стр. 77
на поле битвы, чтобы доказать, что сумеешь его сохранить. Император собственными руками вручил знамя этому полку . Он удовлетворил таким же образом и корпус Нея.
Его благодеяния были велики сами по себе и по своей форме. Но Наполеон увеличивал значение этих даров своей манерой давать. Он окружал себя последовательно каждым полком, точно своей семьей. Он громко вызывал офицеров, унтер-офицеров, солдат, спрашивая, кто были «самые храбрые среди храбрых», или самые счастливые, и тут же награждал их. Офицеры указывали ему, солдаты подтверждали слова офицеров, а император награждал. Таким образом, — как он сам потом говорил, — выбор достойных делался тут же, на поле битвы, и войско подтверждало его восторженными возгласами.
Такое отеческое обращение с простыми солдатами, превращение их в товарищей по оружию повелителя Европы и вообще все эти формы, воспроизводившие обычаи республики, о которых они так сожалели, приводили солдат в восторг. Это был монарх, но монарх революции, и им нравился государь — выходец из народа, который давал возвышаться и другим! Все в этом государе поощряло рвение солдат, ничто не способствовало их нерадению.
Никогда еще поле битвы не представляло зрелища, более способного вызвать воодушевление. Дарование знамени, столь залуженного ими, торжественная церемония, раздача наград и повышений, крики радости и слова воинов, вознагражденных тут же на месте их подвигов, восхваление их доблестей голосом, к звукам которого прислушивалась со вниманием вся Европа, — все это воодушевляло их. Они должны были прославиться среди своих сограждан ив глазах своих близких, которые одновременно успокоятся насчет их участи и возгордятся их славой. Они были опьянены радостью, и, казалось, сам император был увлечен их восторгом.
Но когда прекратилось это зрелище, и он больше не видел солдат, то поведение Нея и Мюрата и слова Поня-
Стр. 78
товского, столь же искреннего и рассудительного на военном совете, как и бесстрашного в бою, несколько охладили его. Он испытал разочарование, узнав из донесений, что пройдено было восемь миль, а неприятеля все же не удалось настигнуть. Тряска экипажей, когда он возвращался в Смоленск по дороге, усеянной после сражения обломками, длинная вереница раненых, задерживавших движение, которые тащились сами или которых несли на носилках, а в самом Смоленске — телеги, попадавшиеся навстречу, наполненные ампутированными членами, которые вывозили подальше за город, — словом то, что так ужасно и отвратительно, — все это окончательно обезоружило его. Смоленск превратился в один огромный госпиталь, и великий стон, стоявший над городом, заглушил крик победы, поднимавшийся с Валутинского поля битвы.
Донесения хирургов были ужасны. В этой стране вино и виноградную водку заменяют водкой, которую перегоняют из хлебных зерен и к которой примешивают наркотические растения. Наши молодые солдаты, истомленные голодом и усталостью, думали, что этот напиток поддержит их силы. Но возбуждение, вызванное им, со-
Стр. 79
провождалось полным упадком сил, во время которого они легко поддавались действию болезней .
Некоторые из них, менее воздержанные или более слабые, впадали в состояние оцепенения. Они сидели скорчившись во рвах и на больших дорогах и тусклыми, полуоткрытыми слезящимися глазами, казалось, совершенно безучастно смотрели на приближающуюся к ним смерть и умирали угрюмые, не издав ни одного стона.
В Вильно можно было устроить госпитали только для шести тысяч больных. Монастыри, церкви, синагоги и риги служили приютом для всей этой толпы страдальцев. В этих печальных убежищах, порою нездоровых и всегда переполненных, так как их было недостаточно, больные часто оставались без пищи, без постелей и одеял, даже без соломенной подстилки и медикаментов. Помощь хирургов становилась недостаточной, так как все, вплоть до госпиталей, способствовало лишь развитию болезней, но не их излечению.
В Витебске четыреста раненых русских остались на поле битвы, триста были покинуты русской армией в городе, и так как все жители были удалены оттуда, то эти несчастные оставались три дня без всякой помощи, никому неведомые, сваленные в кучу, умирающие и мертвые, среди ужасного смрада разложения. Их, наконец, подобрали и присоединили к нашим раненым, которых было семьсот человек, столько же, сколько и русских. Наши хирурги употребляли даже свои рубашки на перевязку раненых, так как белья уже не хватало .
Когда же раны этих несчастных заживали и людям нужно было только питание, чтобы они могли выздороветь, то его не хватало, и раненые погибали от недостатка в пище. Французы, русские — все одинаково гибли. Первыми умирали те, кому потеря какого-нибудь члена или слабость мешала отыскивать себе пропитание. Эти несчастья случались везде в отсутствие императора или после его отъезда, так как все устремлялись за ним, и его приказания точно исполнялись только тогда, когда он находился поблизости.
Стр. 80
В Смоленске недостатка в госпиталях не было . Пятнадцать больших кирпичных зданий были спасены от огня. Была даже найдена водка, вино и некоторый запас медикаментов. Наконец, и наши резервные лазареты присоединились к нам, но всего этого оказалось мало. Хирурги работали день и ночь, но уже на вторую ночь не хватало перевязочных средств. Не было белья, и его пришлось заменить бумагой, найденной в архивах. Дворянские грамоты употреблялись вместо лубков и пакля заменяла корпию.
Наши хирурги, заваленные работой, не знали, что делать. В течение трех дней один госпиталь со ста ранеными был забыт. Рапп проник в это место отчаяния. Избавляю тех, кто будет читать эти строки, от описания ужасов, которые он там увидел. Зачем других заставлять переживать эти страшные впечатления, после которых душа остается омраченной? Рапп, однако, не избавил от них Наполеона, который велел раздать свое вино и несколько золотых монет тем из этих несчастных, в которых, несмотря ни на что, еще теплилась жизнь, быть может, сохранившаяся вследствие употребления ужасной пищи!
Но к сильному волнению, которое вызывали в душе императора все донесения, присоединялась еще страшная мысль. Пожар Смоленска больше уже не был в его глазах роковой и непредвиденной случайностью войны, ни даже актом отчаяния, а результатом холодного обдуманного решения. Русские проявили в деле разрушения порядок, заботливость и целесообразность, которую обыкновенно применяют к делу сохранения!
В этот же день мужественные ответы одного попа — единственного, который остался в Смоленске, — еще больше открыли глаза императору, уяснив ему, какая слепая злоба была внушена всему русскому народу. Переводчик Наполеона, перепуганный такой ненавистью, привел этого попа к самому императору. Почтенный священнослужитель прежде всего начал с твердостью упрекать императора в предлагаемых осквернениях святыни . Он, как оказалось,
Стр. 81
не знал, что сам русский генерал приказал поджечь торговые склады и колокольни и потом нас же обвинял в этих ужасах для того, чтобы торговцы и крестьяне объединились с дворянством против нас!
Император внимательно выслушал попа и спросил:
—А ваша церковь была сожжена?
— Нет, государь, — отвечал поп,— Бог могущественнее вас, и он защитил ее, потому что я открыл ее двери для всех несчастных, которых пожар города оставил без крова!
— Вы правы, — возразил Наполеон. — Да, Господь позаботится о невинных жертвах войны. Он вознаградит вас за ваше мужество. Идите, добрый пастырь, и возвращайтесь к вашему посту. Если бы все попы следовали вашему примеру, если бы они не изменили низким образом миссии мира, возложенной на них небесами, если б они не покинули храмов, которые делает священными одно их присутствие, то мои солдаты уважили бы это святое убежище, потому, что мы .все христиане и наш Бог — ваш Бог!
С этими словами Наполеон отправил попа в его храм, в сопровождении охраны. Но когда увидели солдат, входящих в храм, то там раздались душераздирающие крики. Толпа перепуганных женщин и детей бросилась к алтарю. Поп, возвысив голос, закричал им:
— Успокойтесь! Я видел Наполеона, я говорил с ним. О, как нас обманули, дети мои! Французский император вовсе не таков, каким его изображали нам! Знайте же, что он и его солдаты верят и поклоняются такому же Богу, как и мы! Война эта — вовсе не религиозная война. Это просто политическая ссора с нашим императором. Его солдаты сражаются только с нашими солдатами. Они вовсе не режут, как нам это говорили, стариков, женщин и детей. Успокойтесь же и возблагодарим Господа, что мы избавлены теперь от тяжелого долга ненавидеть их как язычников, нечестивцев и поджигателей! После этого поп начал служить благодарственный молебен, и все повторяли со слезами слова молитвы.
Стр. 82
Но даже эти самые слова указывали, до какой степени был обманут русский народ . Оставшиеся жители бежали при нашем приближении. С этого момента не только русская армия, но и все население России, вся Россия целиком, отступала перед нами. Император чувствовал, что вместе с этим населением у него ускользает из рук одно из самых могущественных средств к победе.
В самом деле, уже с самого Витебска Наполеон два раза поручал своим агентам разведать настроение русского населения. Надо было привлечь его на сторону свободы и вызвать среди него более или менее общее восстание. Но можно было воздействовать только на нескольких отдельных, отступивших крестьян, может быть, оставленных русскими нарочно, чтобы служить среди нас шпионами. Эта попытка привела лишь к тому, что план Наполеона был открыт и русские стали его остерегаться.
Впрочем, и самому Наполеону этот план был не по душе, так как его натура склоняла его больше на сторону королей, нежели на сторону народов, поэтому он и пользовался им довольно небрежно. Позднее, уже в Москве, он получил несколько писем от различных отцов семейств, где они жаловались, что помещики обращаются с людьми, как со скотом, который можно продавать и обменивать по желанию. Они просили Наполеона объявить отмену рабства и предлагали себя в качестве предводителей нескольких частичных восстаний, которые обещали сделать вскоре всеобщими.
Предложения эти были отвергнуты. Бывали уже примеры варварской свободы у варварского народа, и она превращалась в безудержную разнузданность. Мы уже видели несколько примеров этого. Русские дворяне погибли бы, как колонисты в Сан-Доминго. Боязнь этого взяла верх над другими соображениями. Она-то и заставила Наполеона отказаться вызвать такое движение, которое он не в состоянии был бы урегулировать .
Впрочем, и господа сами не доверяли своим рабам. Из всех опасностей, окружавших их, эта была самая грозная. Они постарались воздействовать на ум своих крепост-
Стр. 83
ных, отупевших от долгого рабства. Их священники, которым они привыкли верить, вводили их в заблуждение лживыми речами. Крестьян уверяли, что мы представляем легионы демонов под командой антихриста, что мы — адские духи, один вид которых внушает ужас, а прикосновение оскверняет. Наши пленные заметили, что эти несчастные не решались пользоваться утварью, которая служила французам, и оставляли ее для самых нечистых животных.
Но мы приближались, и в нашем присутствии должны были рассеяться все эти грубые сказки. Между тем русские дворяне отступали, вместе со своими крепостными, внутрь страны, прячась от нас, словно от страшной заразы. Имущество, жилища — все, что должно было бы удержать их на месте и могло бы нам служить, — приносилось ими в жертву, и между собою и нами они воздвигали преграду из голода, пожаров и запустения. Это великое решение было направлено столько же против Наполеона, сколько и против собственных крепостных. Таким образом, война королей превращалась в классовую войну, в партийную, религиозную, национальную, — словом, это была не одна, а несколько войн сразу!
Тогда-то император постиг всю громадность своего предприятия. Чем дальше он продвигался, тем больше оно разрасталось перед ним. Пока он встречал только королей, их поражение было для него игрушкой, так как он был более великим, чем все они. Но короли уже были побеждены, и теперь он имел дело с народами. Это была для него другая Испания , только более отдаленная, бесплодная и беспредельная, которую он встретил на другом конце Европы. Пораженный, он почувствовал нерешительность и остановился.
Какое бы ни было решение, принятое им в Витебске, ему все-таки нужен был Смоленск, нужен во что бы то ни стало. Он как будто отложил до Смоленска окончательное решение. Вот почему он был смущен, и это смущение было тем сильнее, что все эти пожары, эпидемии и жертвы, окружившие его, ухудшали положение. Его
Стр. 84
охватила лихорадка нерешительности, и взоры его попеременно обращались на Киев, Петербург и Москву.
В Киеве он мог окружить Чичагова и его армию. Он освободил бы правый фланг и тыл Великой армии, занял бы польские провинции, наиболее богатые людьми, продовольствием и лошадьми. Укрепленные же квартиры войск в Могилеве, Смоленске, Витебске, Полоцке, Динабурге и Риге могли бы защищать остальную область. За этой укрепленной линией во время зимы он мог бы поднять и организовать всю старую Польшу, чтобы весной обратить ее на Россию и, противопоставив одной нации другую, сделать войну равной.
Между тем в Смоленске qh оказался как раз в самом узле дорог на Петербург и Москву. От одной из этих столиц его отделяли 29 переходов, от другой - 15. Петербург — это правительственный центр, узел, в котором сходятся все нити администрации, мозг России, место, где находятся ее морские и военные арсеналы, и единственный пункт сообщения между Россией и Англией. Победа при Полоцке, о которой он узнал, как будто толкала его в этом направлении. Идя на Петербург, в согласии с Сен-Сиром, он окружил бы Витгенштейна и заставил бы Ригу пасть перед Макдональдом.
С другой же стороны, в Москве он мог атаковать дворянство в его собственных владениях, затронуть его древнюю честь. Дорога к этой столице была более коротка, представляла меньше препятствий и больше ресурсов. Великая русская армия, которой он пренебрегать не мог, которую он должен был истребить во что бы то ни стало, находилась там, так же как и все шансы выиграть сражение, как и надежда потрясти нацию, поразив ее в самое сердце в этой национальной войне.
Из этих проектов наиболее возможным представлялся ему последний, несмотря на позднее время года. Между тем история Карла XII постоянно находилась у него перед глазами. Но не та, которую написал Вольтер и которую Наполеон отбросил с досадой, считая ее романтичной и неверной, а дневник Адлерфельда. Его он чи-
Стр. 85
тал постоянно, но и это чтение не остановило его. Сравнивая обе экспедиции, он все же находил тысячу различий и придирался к этому. Никто не может быть судьей в своем собственном деле! И к чему может служить пример прошлого, когда в этом мире никогда не встречается ни двух людей, ни двух вещей, ни двух положений совершенно одинаковых? Во всяком случае, в этот период времени имя Карла XII часто срывалось с его уст.
Однако известия, получаемые со всех сторон, возбуждали его пыл, так же как это было в Витебске. Его лейтенанты, по-видимому, сделали больше его. Битву при Могилеве, Молодяне, Валутиной горе были настоящими правильными сражениями, где Даву, Шварценберг и Ней вышли победителями. На правом фланге его операционная линия, по видимому, была защищена; перед ним убегала неприятельская армия, а на левом фланге, в Словне, 17 августа Удино, герцог Реджио, притянув Витгенштейна в Полоцк, подвергся там нападению. Атака Витгенштейна носила очень ожесточенный характер. Он потерпел неудачу, но все же сохранил свою наступательную позицию. Сен-Сир заменил его в командовании этой армией, состоявшей приблизительно из 30 тысяч французов, швейцарцев и баварцев. На следующий же день этот генерал, которому нравилось быть единственным и главным командиром, воспользовался этим обстоятельством, чтобы померяться силами с врагом. Но он сделал это хладнокровно, заранее все взвесив, как это было свойственно его натуре. С рассвета и до пяти часов вечера он морочил неприятеля, предлагая ему заключить соглашение для уборки раненых с поля битвы, а затем обманул его притворным отступлением. В то же время он втихомолку собирал своих воинов и, расположив их тремя колоннами к атаке, спрятал их за деревней Спас и окрестными холмами.
К пяти часам все было готово. Витгенштейн заснул, и тогда Сен-Сир дал сигнал к атаке. Тотчас же артиллерия сделала залп и колонны бросились в атаку. Захваченные врасплох, русские напрасно старались держаться.
.86
Прежде всего уступил натиску левый фланг, затем центр обратился в бегство/Они бросили тысячи пленных, двадцать пушек, поле битвы, усеянное ранеными, и прекратили свои наступательные действия. Сен-Сир же на самом деле был слишком слаб и потому мог только делать вид, что наступает, чтобы лучше защищаться.
Во время этого короткого, но ожесточенного и кровавого столкновения правый фланг, опиравшийся на Двину, проявил очень упорное сопротивление. Пришлось взяться за штыки под градом картечи. Все это удалось, но когда оставалось, по-видимому, только преследовать бежавшего неприятеля, вдруг все повернулось в другую сторону. По одной версии, русские драгуны, по другой — кавалергарды рискнули ринуться в атаку на одну батарею Сен-Сира. Французская бригада, которой поручено было поддерживать эту батарею, сначала выступила вперед, потом вдруг повернулась спиной и побежала мимо наших пушек, из которых поэтому нельзя было стрелять. Русские прибежали туда же, вперемежку с нашими. Они зарубили наших канониров, повалили пушки и с такой силой набросились на наших кавалеристов, что обратили их в бегство, и те в полном беспорядке бежали мимо своего генерала и его главного штаба, который они смяли и опрокинули. Генерал Сен-Сир вынужден был бежать пешком. Он спрятался в глубине оврага, пока не промчался вихрь. Русские драгуны уже почти достигли первых домов Полоцка, когда быстрый и ловкий маневр Беркгейма и 4-го французского кирасирского полка прекратил, наконец, эту стычку. Русские исчезли в лесах.
На другой день Сен-Сир распорядился их преследовать, но единственно только для того, чтобы произвести разведку, подтвердить победу и еще более извлечь из нее пользу. В течение двух последних месяцев, до 18 октября, Витгенштейн оставлял его в покое. Со своей стороны, и французский генерал только ограничивался тем, что наблюдал за неприятелем и поддерживал сношения с Макдональдом, держал связь с Витебском и Смоленском,
Стр. 87
стараясь в то же время укрепить свою позицию в Полоцке и главным образом находиться там.
В стычке 18 августа были ранены четыре генерала и много офицеров. Между генералами находились и баварцы Деруа и Либень. Оба умерли 22 августа. Они были ровесники, из одного полка, и оба участвовали в одних и тех же войнах. Они почти одинаковым шагом продвигались вперед по пути своей блестящей карьеры, которую завершила достославным образом одна и та же геройская смерть, в одной и той же битве. Так как ни жизнь, ни смерть не могли их разлучить, то их не захотели разлучать и теперь и потому положили в одну могилу.
Получив известие об этой победе, император послал генералу Сен-Сиру маршальский жезл. Он предоставил также в его распоряжение много орденов и впоследствии одобрил большинство предложенных им повышений.
Несмотря на эти успехи, решение идти дальше Смоленска было слишком опасно само по себе, и поэтому Наполеон не мог решиться на это один. Ему нужно было, чтобы другие побудили его к этому. После битвы у Валутиной горы утомленный корпус Нея был заменен корпусом Даву. Мюрат, как король и зять императора, должен был командовать им по его приказанию. Ней покорился этому не столько вследствие уступчивости, сколько вследствие сходства характеров, так как они оба отличались одинаковой горячностью.
Но Даву, методический и настойчивый характер которого представлял резкий контраст с запальчивостью Мюрата, возмутился этой зависимостью, тем более что он гордился двумя великими победами, связанными с его именем. Оба полководца, одинаково гордые, ровесники и боевые товарищи, взаимно наблюдавшие возвышение друг друга, были уже испорчены привычкой повиноваться тольк© одному великому человеку, и совсем не годились для того, чтобы повиноваться друг другу Мюрат в особенности не годился для этой роли и слишком часто не мог управлять даже сам собой.
Однако Даву все же повиновался, хотя и неохотно
Стр. 88
и плохо, как только умеет повиноваться оскорбленная гордость. Он тотчас же сделал вид, что прекращает всякую непосредственную переписку с императором. Наполеон, удивленный, приказал писать ему по-прежнему, ссылаясь на то, что не вполне доверяет донесениям Мюрата. Даву воспользовался этим признанием и вернул свою независимость. С этих пор авангард имел уже двух начальников. Утомленный, больной и подавленный множеством всякого рода забот, император вынужден был соблюдать осторожность со своими офицерами и поэтому раздроблял власть, как и армии, несмотря на свои собственные наставления и на свои прежние примеры. В былое время он сам подчинял себе обстоятельства, теперь же они были сильнее его и в свою очередь подчиняли его себе.
Когда Барклай отступил без всякой помехи до Дорог гобужа, то повод к недоразумению между Мюратом и Даву исчез, так как Мюрат тогда не нуждался в Даву. В нескольких верстах от этого города 23 августа, около одиннадцати часов утра, Мюрат хотел произвести рекогносцировку небольшого леса, но наткнулся на сильное сопротивление, и ему пришлось атаковать этот лес.
Удивленный таким сопротивлением и притом в такой час, Мюрат заупрямился. Он проник сквозь эту завесу и увидал на другой стороне всю русскую армию, выстроившуюся в боевом порядке. Его отделял от нее узкий овраг Лужи. Был полдень. Растянутость русского строя в особенности по направлению к нашему правому флангу, приготовления, час и место, как раз то, где Барклай соединился с Багратионом, выбор местности, весьма подходящий для великого столкновения, — все заставляло предполагать, что здесь готовится битва. Мюрат тотчас же послал гонца к императору, чтобы предупредить его. В то же время он приказал Монбрену перейти этот овраг с правого фланга со своей кавалерией, чтобы произвести разведку и вытянуть левый фланг неприятеля. Даву со своими пятью пехотными дивизиями расположился в этой стороне. Он защищал Монбрена, но Мюрат отозвал его к
Стр. 89
своему левому флангу, на большую дорогу, желая, как говорят, поддержать фланговое движение Монбрена несколькими демонстрациями с фронта.
Однако Даву отвечал, что «это означало бы выдать неприятелю наше правое крыло, через которое он может проникнуть в тыл на большую дорогу, представлявшую для нас единственный путь к отступлению. Таким образом мы будем принуждены к битве, которую он, Даву, имеет приказ избегать. И он будет избегать ее, потому что силы у него недостаточны, положение плохое, и он находится под командой начальника, который внушает .ему мало доверия». Тотчас же после этого он написал Наполеону, чтобы он поторопился приехать, если не хочет, чтобы Мюрат без него вступил в бой.
Получив это известие ночью с 23 на 24 августа, Наполеон с радостью покончил со своими колебаниями. Для такого предприимчивого и решительного человека, как он, неясное состояние было пыткой. Он поспешил на место со своей гвардией и проехал двенадцать миль, не останавливаясь, но уже накануне вечером неприятельская армия исчезла!
С нашей стороны отступление неприятельской армии было приписано движению Монбрена, со стороны русских — Барклаю и ложной позиции, занятой его начальником главного штаба, который плохо рассчитал и не сумел воспользоваться благоприятными условиями местности. Багратион первый заметил это, и ярость его не знала границ. Он приписал это измене.
В лагере русских существовали такие же разногласия, как и в нашем авангарде. Там не хватало доверия к полководцу, что составляет силу армий. Каждый шаг казался ошибкой, каждое принятое решение непременно казалось худшим. Потеря Смоленска всех ожесточила, соединение двух армейских корпусов только усилило зло. Чем сильнее себя чувствовала русская армия, тем слабее казался ей ее генерал. Негодование стало всеобщим, и уже громко требовали назначения другого полководца. Но тут вмешалось несколько благоразумных людей. Было объяв-
Стр. 90
лено о прибытии Кутузова, и оскорбленная гордость русских ждала его, чтобы сразиться .
Со своей стороны, Наполеон уже в Дорогобуже перестал колебаться. Он знал, что всюду несет с собой судьбу Европы и только там, где он находится, решается судьба наций. Он мог, следовательно, идти вперед, не опасаясь отпадения шведов и турок. Поэтому он пренебрегал неприятельскими армиями Эссена в Риге, Витгенштейна в Полоцке, Эртеля в Бобруйске и Чичагова в Волыни. Вместе это составляло 120 тысяч человек, но число это могло только увеличиваться. Он миновал их и равнодушно дал себя окружить, уверенный что все эти ничтожные военные и политические препятствия рушатся от первого же громового удара, который он нанесет!
А между тем его армия, насчитывавшая при своем выходе из Витебска 185 тысяч человек, сократилась до 157 тысяч. Она стала слабее на 28 тысяч человек, половина которых заняла Витебск, Оршу, Могилев и Смоленск. Остальные были убиты и ранены или же тащились и грабили в тылу армии, и в этих грабежах участвовали как наши союзники, так и сами французы.
Но 157 тысяч человек достаточно, чтобы истребить русскую армию посредством полной победы и завладеть Москвой! Что касается операционного базиса, то, несмотря на 120 тысяч русских, которые ему угрожали, он все же казался вполне обеспеченным. Литва, Двина, Днепр, Смоленск должны были охраняться со стороны Риги и Динабурга Макдональдом с 32 тысячами человек; со стороны Полоцка - Сен-Сиром с 30 тысячами; в Витебске, Смоленске и Могилеве — Виктором с 40 тысячами человек; перед Бобруйском — Домбровским с 12 тысячами человек; на Буге — Шварценбергом и Ренье во главе 45 тысяч человек. Наполеон рассчитывал еще на дивизии Луазона и Дюрюта, численностью в 22 тысячи человек, которые уже отправились из Кенисберга и Варшавы, и на 80 тысяч подкреплений, которые должны были прибыть в Россию в середине ноября.
Таким образом, считая с литовскими и польскими
Стр. 91
наборами, Наполеон опирался на 280 тысяч человек, к которым должны были прибавиться еще 150 тысяч, и с этим количеством он намеревался совершить поход в 93 мили — таково было расстояние от Смоленска до Москвы.
Но эти 280 тысяч человек были под командой шести различных полководцев, независимых друг от друга. А самый главный из них, который находился в центре и должен был в качестве посредника придавать известную связность военным действиям пяти других командиров, был магистром мира, а не войны!
К тому же те самые причины, которые уже сократили на одну треть французские военные силы, вступившие первыми в Россию, должны были в гораздо большей степени подействовать разрушительно, рассеять или истребить все эти подкрепления. Большинство из них прибывали отрядами, сформированными во временные походные батальоны под начальством новых, неизвестных им офицеров, которые должны были покинуть их в первый же день. В этих батальонах не было и следа дисциплины, не было ни корпорационного духа, ни жажды славы, а идти им приходилось по истощенной почве, по такой местности, которую климат и время года с каждым днем все больше превращали в суровую, бесплодную пустыню.
Но в Дорогобуже, как и в Смоленске, Наполеон нашел все обращенным в пепел. В особенности пострадал торговый квартал, люди богатые, которых эти богатства могли бы удержать на месте или привлечь к нам. По своему положению они представляли нечто вроде промежуточного класса, зачатки третьего сословия, которое могло бы соблазниться свободой.
Наполеон чувствовал, что он выходит из Смоленска в том же положении, в каком прибыл туда, с надеждой на битву, которая опять была отложена вследствие нерешительности и разногласий русских генералов. Но его собственное решение было уже принято, и он воспринимал только то, что могло поддержать его в этом. Он с ожесточением шел по следам неприятеля, и его дерзость возрас-
Стр. 92
тала соразмерно с их осторожностью. Их осмотрительность он называл трусостью, их отступление — бегством. Он старался презирать их, чтобы сохранить надежду!
Император так быстро примчался в Дорогобуж, что вынужден был там остановиться, чтобы подождать свою армию и предоставить Мюрату подталкивать неприятеля. Наполеон выехал из Дорогобужа 24 августа. Армия продвигалась тремя колоннами фронта. Император Мюрат, Даву и Ней — в центре, на большой московской дороге, Понятовский — на правом фланге, итальянская армия — на левом .
Главная колонна в центре ничего не находила на дороге, и ее авангард мог подбирать только то, что оставалось после прохода русских. Она не могла уклоняться в сторону вследствие быстрого перехода и недостатка времени. А колонны правого и левого флангов поглощали все по сторонам, не оставляя ничего. Чтобы лучше питаться, надо было бы ежедневно выходить позднее и останавливаться раньше, затем больше растягивать свои фланги ночью, что однако не совсем безопасно, когда находишься так близко от врага!
Двадцать седьмого августа в Славкове, в нескольких милях за Дорогобужем, Наполеон послал маршалу Виктору, бывшему тогда на Немане, приказ отправляться в Смоленск. Левый фланг маршала должен был занять Витебск, правый — Могилев, а центр — Смоленск. Там он должен был оказывать помощь Сен-Сиру в случае надобности и служить точкой опоры московской армии, поддерживая сообщение с Литвой.
Во время этого перехода он разослал множество декретов, и эти декреты должны были попасть даже в самые захолустные французские деревушки. Он хотел казаться вездесущим, наполнять землю своим могуществом, что являлось результатом всевозрастающего честолюбия, которое вначале стремилось к блестящим игрушкам, а в конце концов жаждало мировой империи.
Мюрат толкал неприятеля за Осму, узкую речонку, с не очень крутыми берегами и глубокую, как большин-
Стр. 93
ство речек в этой стране, что является результатом накопления снегов; однако крутые берега их препятствуют разливу во время таяния. Русский авангард, защищенный этой преградой, повернулся и укрепился на высотах противоположного берега. Вот по этому-то узкому и мало известному ущелью он решился идти против русских, отважился проникнуть между их позициями и рекой, отнимая у себя всякую возможность отступления и превращая простую стычку в отчаянное дело. И действительно; враги стремительно спустились с высот, оттеснили французов на край оврага и чуть не сбросили туда. Но Мюрат упорствовал и в конце концов обратил свою ошибку в настоящий успех. 4-й уланский полк завладел позицией, и русские перенесли свою стоянку дальше, довольные уж тем, что заставили нас дорого заплатить за небольшое пространство в четверть мили, которое они предоставили бы нам даром в течение ночи.
В самый разгар опасности батарея Даву два раза отказалась стрелять. Командир ее ссылался на свои инструкции, запрещавшие ему, под страхом отрешения от должности, сражаться без приказа Даву. По словам одних, этот приказ был получен вовремя, по словам других, — слишком поздно. Я сообщаю этот эпизод потому, что на следующий же день в Смоленске из-за этого произошла крупная размолвка между Мюратом и Даву, в присутствии императора.
Мюрат упрекал Даву за его медлительность и слишком большую осторожность и за его неприязнь, которая существовала со времен Египта. В своей запальчивости он заявил, что если между ними существует ссора, то они должны ее уладить между собой, а армия не должна от этого страдать!
Даву, раздраженный, обвинял Мюрата в дерзости. По его словам, безрассудная горячность Неаполитанского короля постоянно подвергает опасности его войско, и он бесполезно тратит силы солдат, жизнь и снаряды. В заключение Даву объявил, что может погибнуть вся кавалерия! Впрочем, прибавил он, Мюрат вправе распоря-
Стр. 94
жаться ею, но что касается пехоты первого корпуса, то пока он, Даву, командует ею, он не позволит так расточать ее силы!
Мюрат, конечно, не оставил этого без ответа. Император слушал их, играя русским ядром, которое он толкал ногой. Казалось, будто в этих разногласиях его полководцев было что-то такое, что ему нравилось. Он приписывал эту вражду их усердию, зная что слава — самая ревнивая из всех страстей. Ему нравилась пылкость Мюрата. Так как жить приходилось только тем, что удавалось найти и все тотчас же поглощалось, то надо было как можно скорее справляться с врагом и быстро проходить мимо. Притом же общий кризис в Европе был слишком силен, положение было слишком критическое, чтобы можно было долго оставаться в таких условиях, да и Наполеон испытывал чересчур сильное нетерпение. Он хотел покончить с этим во что бы то ни стало, чтобы выйти из такого положения. Стремительность Мюрата больше соответствовала его желаниям и беспокойству, нежели методическая рассудительность Даву. Поэтому, отпуская их, он тихо сказал Даву, что нельзя соединить в себе все качества и что он лучше умеет сражаться, нежели вести вперед авангард. После этого Наполеон отослал обоих, приказав им лучше сговариваться в будущем.
Оба полководца вернулись к своим частям с прежней ненавистью в душе. Они оспаривали друг у друга войну, которая велась только во главе колонны.
Двадцать восьмого августа армия торопливо, прямо через поля, прошла широкие равнины около Вязьмы. Несколько полков фронта двигались сжатыми, короткими колоннами. Большая дорога была предоставлена артиллерии с ее повозками и походным лазаретом. Император, верхом на лошади, поспевал повсюду. Письма Мюрата и приближение к Вязьме поддерживали в нем надежду на битву. Слышали, как он вычислял во время похода, сколько тысяч пушечных выстрелов понадобиться ему, чтобы раздавить неприятельскую армию.
Такое поведение Барклая, ослабление армии, вза-
Стр. 95
имные распри ее начальников, приближение решительного момента — все это беспокоило Наполеона. В Дрездене, в Витебске и даже в Смоленске он напрасно надеялся получить какое-нибудь сообщение от Александра. В Рыбни, около 28 августа, он, по-видимому, сам добивался этого. Одно письмо Бертье к Барклаю, не представляющее, впрочем, ничего замечательного, заканчивалось следующими словами: «Император поручает мне просить вас передать его приветствие Императору Александру. Скажите ему, что никакая превратность войны и никакие обстоятельства не в состоянии изменить дружеских чувств Императора Наполеона к нему!»
В этот день, 28 августа авангард оттеснил русских к самой Вязьме. Армия была измучена переходом, жаркой пылью и отсутствием воды. Спорили из-за нескольких грязных луж и даже дрались у источников, взмучивая воду, которая быстро исчезла. Император сам должен был довольствоваться грязной жижей вместо воды.
В.течение ночи неприятель разрушил мосты в Вязьме, разграбил город и поджег его. Мюрат и Даву поспе1 шили туда, чтобы потушить пожар. Хотя неприятель противился этому, армия перешла Вязьму вблизи обломков мостов. Часть авангарда вступила в бой с поджигателями, а другая часть старалась потушить пожар, что ей и удалось.
В авангард послали отборных солдат. Им отдан был приказ преследовать неприятеля по пятам до самой Вязьмы и постараться убедиться, кто были поджигатели — наши солдаты иди противник? Донесения авангарда окончательно рассеяли сомнения императора насчет рокового решения русских.
В Вязьме нашли кое-какие запасы, которые быстро были разграблены. Наполеон, проезжая через город, увидал этот беспорядок и страшно рассердился. Он пустил свою лошадь в самую середину толпы солдат, свалил с ног одних, избил других, велел схватить одного маркитанта и тут же судить и расстрелять его. Но все знали, какое значение имели его слова, и что чем яростнее были
Стр. 96
его вспышки, тем скорее они проходили и сопровождались снисхождением. Поэтому несчастного маркитанта спустя несколько минут поставили на колени, на дороге, по которой должен был проехать император, а возле маркитанта поместили какую-то женщину с детьми и выдали ее за его жену. Император, уже успокоившийся, спросил, чего они хотят, и велел отпустить его на свободу.
Он еще не сошел с лошади, когда, увидел направлявшегося к нему Белльяра, боевого товарища Мюрата, в течение 15 лет состоявшего у него начальником штаба. Изумленный Наполеон подумал, что произошло несчастье, но Белльяр успокоил его и сказал, что за Вязьмой, позади одного оврага, неприятель показался в значительном числе и занял удобную позицию, готовый сразиться. Тотчас же с той и другой стороны кавалерия завязала сражение, и так как оказалась нужной пехота, то Мюрат сам стал во главе одной дивизии Даву и двинул ее на врага. Но Даву прибежал и закричал своим солдатам, чтобы они остановились. Он громко порицал этот маневр, резко упрекая Мюрата и запрещая своим генералам повиноваться ему. Тогда Мюрат напомнил ему о своем чине и о том, что время не терпит. Все было напрасно! И вот он посылает теперь сказать императору, что он не хочет командовать при таких условиях и что поэтому надо выбирать между ним и Даву!
Услышав это, Наполеон вышел из себя и закричал, что Даву забывает всякую субординацию, не признавая его зятя! Он отпустил Бертье с приказом отдать под команду Мюрата дивизию Компана, ту самую, из-за которой вышла ссора. Даву не стал объяснять причины своего поступка, но доказывал только, что был прав и что он мог быть лучшим судьей относительно местности и соответствующих маневров, и это было весьма возможно.
Между тем битва кончилась. Неприятель перестал отвлекать Мюрата, и он опять вернулся к ссоре. Запершись с Белльяром в палатке, он припомнил все выражения маршала, и кровь его кипела от гнева и стыда. Как? Он был оскорблен публично, его не признали, а Даву
Стр. 98
еще жив? И он его увидит? Что значили для него гнев императора и его решение? Он сам должен отомстить за оскорбление! Какое значение имеет его кровь? Его сабля сделала его королем, и к ней одной он обращается теперь! Он уже схватился за оружие и хотел идти к Даву, когда Белльяр остановил его, указав ему на обстоятельства, на пример, который надо подавать армии, и на неприятеля, которого надо преследовать. Он сказал ему также, что не следует огорчать своих.и радовать неприятеля такой громкой оглаской.
Белльяр рассказывал, что Мюрат проклинал в эту минуту свою корону и старался проглотить обиду, но слезы досады навертывались у него на глаза и падали на одежду. Пока он так терзался, Даву оставался спокойно в своей главной квартире и настаивал на своей правоте, утверждая, что император был обманут.
Наполеон вернулся в Вязьму. Ему надо было пробыть там некоторое время, чтобы разведать, какую пользу он может извлечь из своей новой победы. Известия из центра России показали ему, что русское правительство присвоило себе наши успехи, стараясь убедить всех в том, что потеря стольких провинций являлась результатом заранее установленного генерального плана отступления. В бумагах, захваченных в Вязьме, сообщалось, что в Петербурге служили молебны по случаю предполагаемых побед под Витебском и Смоленском. Наполеон, изумленный, воскликнул:,
— Как? Молебны? Они осмеливаются, следовательно, лгать Богу, как и людям?...
Первого сентября около полудня Мюрата уже отделяла от Гжатска только сосновая роща. Присутствие казаков заставило его развернуть свои первые полки. Но вскоре под влиянием нетерпения он призвал нескольких кавалеристов и сам, прогнав русских из лесу, который они занимали, прошел через него и очутился у ворот Гжатска. При виде этого французы воодушевились и хлынули в город, разделенный на две части речкой, мосты которой уже были объяты пламенем.
Стр. 99
Там, так же как в Смоленске и Вязьме, базар, случайно или вследствие остатков татарского обычая, находился на азиатской стороне, на противоположном от нас берегу. Русский арьергард, защищенный речкой, имел время сжечь этот квартал. Только быстрота действий Мюрата спасла остальное.
Речку перешли как могли: переплывали на бревнах, лодках, переходили вброд. Русские скрылись за пламенем. Наши разведчики погнались за ними туда, когда вдруг увидали какого-то человека, бежавшего к ним навстречу, который кричал им, что он француз. Его радость и его акцент подтверждали его происхождение. Его отвели к маршалу Даву, который расспросил его.
Все, по словам этого человека, изменилось теперь в русской армии. В ее рядах возникло теперь сильное неудовольствие против Барклая и поднялся шум. Дворянство, купцы и вся Москва присоединились к общему крику негодования.
— Этот генерал, этот министр — изменник! — кричали все. — Он предоставлял врагам истреблять по частям все свои дивизии! Он позорил армию своим постоянным бегством! А между тем позор вторжения все-таки приходилось переносить и города сгорали! Решаться на такое разрушение — значит приносить себя в жертву. Но по крайней мере в этом была бы какая-нибудь честь! Позволять же иностранцу приносить нас в жертву значит все потерять, даже честь самопожертвования!..
Но откуда взялся этот иностранец во главе русской армии? Разве не нашлось для нее ни одного из современников, боевых товарищей и учеников Суворова? Надо русского, чтобы спасти Россию! Все требовали и звали Кутузова и желали битвы. Француз прибавлял, что император Александр уступил. Неповиновение Багратиона и общее негодование помогли добиться того и другого. Притом же, заманив неприятельскую армию так далеко вглубь страны, сам русский император находил, что великое столкновение становиться неизбежным.
Далее этот француз рассказал, что 29 августа, в Ца-
Стр. 100
реве-Займище, между Вязьмой и Гжатском, прибытие Кутузова и объявление предстоящей битвы вызвали величайшее ликование в русской армии. Тотчас же все направились к Бородино, но уже не для того, чтобы бежать от неприятеля, как прежде, а чтобы укрепиться там, на этЬй же границе московской губернии, защищать ее, победить или умереть!
Небольшой инцидент, мало примечательный сам по себе — прибытие русского парламентера, — как будто подтверждало это известие. По-видимому, ему нечего было сказать, и все тотчас же заметили, что он явился только для того, чтобы наблюдать. Его поведение в особенности не понравилось Даву, который еще более укрепился в своих догадках. Один французский генерал опрометчиво спросил этого парламентера, что можно найти между Вязьмой и Москвой. «Полтаву!» — гордо ответил русский. Этот ответ как бы указывал на то, что должно произойти сражение, и он понравился французам, которые любят находчивость и с удовольствием встречаются с врагами, достойными их. Этого парламентера проводили безо всяких предосторожностей, как и привели его. Он видел, что можно беспрепятственно проникнуть до нашей главной квартиры. Он прошел через аванпосты, не увидев ни одной сторожевой будки, — всюду замечалась одинаковая небрежность и безрассудная смелость, столь свойственная победителям. Все спали; не было никаких паролей и не было патрулей. Наши солдаты, по-видимому, пренебрегали этими предосторожностями, считая их слишком мелочными. Ведь они нападали, они были победителями! Это русским надо было защищаться! Русский офицер впоследствии говорил, что ему хотелось в эту же ночь воспользоваться нашей неосторожностью, но он не нашел ни одного русского корпуса поблизости.
Неприятель, торопясь сжечь мосты через реку Гжать, покинул несколько казаков. Их отправили к Наполеону, который ехал верхом. Он захотел сам расспросить их и, позвав своего переводчика, велел этим двум скифам, странный костюм которых и дикие физиономии были
Стр. 101
замечательны, ехать по сторонам около себя, и таким образом вступил в Гжатск и проехал этот город. Ответы этих варваров согласовались с тем, что говорил француз, и в течение ночи с 1 на 2 сентября все известия, полученные с аванпостов, подтвердили это.
Итак, Барклай, один против всех, поддерживал до последнего момента тот план отступления, который в 1807г. он расхваливал одному из наших генералов как единственное средство спасения России. У нас хвалили его за то, что он держался этой системы разумной обороны, несмотря на все крики гордой нации, раздраженной несчастьем и агрессивными действиями неприятеля. Без сомнения, он сделал промах, дав себя захватить врасплох в Вильно и не признав болотистое русло Березины истинной границей Литвы. Но затем в Витебске он повсюду предварял Наполеона; на Лучесе, Днепре и при Валутиной его противодействие Наполеону сообразовывалось со временем и местностью. Эта мелкая война и причиняемые ею потери были ему выгодны. Каждое его отступление удаляло нас от наших подкреплений и приближало его к своим. Он, следовательно, все делал кстати, и тогда, когда рисковал, и тогда, когда оборонялся или отступал!
А между тем он навлек на себя всеобщее недовольство! В наших же глазах это было величайшей похвалой ему. Его одобряли у нас за то, что он пренебрегал общественным мнением, когда оно заблуждалось, что довольствовался только высматриванием всех наших движений и извлекал из них выгоду, зная что чаще всего нацию можно спасти только вопреки ее собственной воле.
Барклай выказал себя еще более великим в последующую кампанию. Этот главнокомандующий, военный министр, у которого отняли командование, чтобы передать его Кутузову, захотел служить под его командой! И он повиновался так же, как командовал раньше, с одинаковым рвением.

Стр. 102

В Красном находился отряд Д. П. Неверовского, состоявший по большей части из рекрутов. Неверовский отступил за город со своими основными силами, оставив в Красном батальон 49-го егерского полка с двумя орудиями.

Красный был захвачен несколькими ротами французского 24-го легкого полка под личным командованием Нея.

Отряд Неверовского отступал, сохраняя полный боевой порядок, отражая все атаки французской кавалерии. Несколько раз Мюрат бросал против русского каре свои эскадроны, но все атаки оказались безрезультатными. Все усилия французов прорвать сплоченную массу русской пехоты были напрасны.
В этом бою потери отряда Неверовского составили около 1,5 тысячи человек, в числе которых было 800 пленных. Потери французской стороны убитыми и ранеными — до 500 человек.
Князь Багратион писал в донесении Александру I: «Нельзя .довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских. Можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя». Успешному отступлению дивизии Неверовского во многом способствовала излишняя горячность Мюрата, который, вместо того чтобы пропустить вперед себя пехоту 3-го корпуса Нея и дать ей вступить в бой с русскими, намеренно загородил Нею путь и начал осуществлять оказавшиеся фактически безрезультатными кавалерийские атаки. Сам Мюрат как будто забыл о своей конной артиллерии, оставил ее за собой и проводил атаки кавалерии, не подготовив успеха огнем орудий.

4-го (16-го) августа 1812 г. 3-й корпус Нея и кавалерия Мюрата подошли к Смоленску по краснинской дороге в 8 часов утра. Мюрат расположил свою кавалерию вокруг восточной стороны старого города, корпус Нея был развернут напротив краснинского предместья.

От ранения маршала спас высокий стоячий воротник мундира.

Изначально Ней не был настроен сразу бросать свои войска на штурм города, так как в его распоряжении было 18 тысяч человек. Маршал хотел дождаться подхода Наполеона с основными силами французской армии.

Имеется в виду знаменитый бой за Королевский бастион. Королевский бастион представлял собой старинное земляное укрепление, сооруженное по приказу короля Сигизмунда III в западной части Смоленска, после взятия города польскими войсками в 161.1 г. Бастион располагался между Краснинским и Мстиславльским предместьями. 4(16) августа 1812г. Королевский бастион штурмовал французский 46-й полк линейной пехоты (командир полковник Брю) из 10-й пехотной дивизии генерала Ледрю 3-го корпуса Нея. 46-й линейный полк едва не овладел русским укреплением, но французская атака на Королевский бастион была отбита одним из батальонов Орловского пехотного полка 26-й пехотной дивизии под личным начальством генерала И. Ф. Паскевича.

Весь день 4 (16) августа наполеоновские войска ограничивались артиллерийским обстрелом русских позиций в предместьях города и достаточно слабыми атаками.

Мюрат был женат на сестре Наполеона Каролине Бонапарт.

Во второй половине дня 5(17) августа наполеоновскими войсками было предпринято несколько попыток штурма города. Однако всякий раз, как только они почти уже добивались успеха и захватывали городские укрепления, русские войска решительной атакой отбрасывали противника назад с большими для него потерями.

Наполеон приказал генералу Сорбье подвести к стенам Смоленска 36 батарейных орудий гвардейской резервной артиллерии. Всего же против городских укреплений было выставлено более 150 орудий. Однако огонь французской артиллерии, направленный против мощных городских стен был практически неэффективен.

Ней овладел Краснинским поместьем. Против Королевского бастиона была развернута 25-я пехотная дивизия Маршана (вюртембергская), но идти на приступ Ней не решился.

В 21 чае 5(17) августа артиллерийская канонада стихла на всех пунктах. Русские войска вышли из Смоленска и расположились за городской стеной, выставив стрелковые цепи для прикрытия путей отхода и предместий.

Причин пожара Смоленска несколько. Одна из них, пожалуй, самая главная — интенсивный обстрел города французской артиллерией. Наполеон, убедившись в невозможности взять Смоленск приступом, приказал подвергнуть город сильному артиллерийскому обстрелу. Более ста орудий, преимущественно гаубиц, стрелявших гранатами, вели огонь в течение нескольких часов, распространяя в городе пожары и опустошение. Однако не надо забывать, что русские войска, отступая из Смоленска, применяя тактику «выжженной земли», подожгли те постройки, которые уцелели во время сражения, с тем чтобы неприятелю не досталось ничего.
Констан Вери, личный камердинер Наполеона, вспоминал, что «русские эвакуировали его (т. е. Смоленск. — Д. Тарасе-вич), после того, как сильно разграбили город и сожгли большинство складов». (Наполеон. Годы Величия 1800-1814, с. 376). Известно, что отступавшие из Смоленска русские войска взорвали находившиеся в городе пороховые склады, что весьма способствовало распространению пожара.

Наполеон покинул поле боя и удалился в Смоленск в. 17 часов.

Французским войскам, несмотря на все их попытки, так и не удалось окружить и уничтожить русскую армию в сражении у Валутиной горы. Русские солдаты осуществили, и притом весьма благополучно, отступление на восток, потеряв при этом 7 тысяч человек, но потери французов были больше.

Имеется в виду генерал П. А. Тучков, лично возглавивший штыковую атаку русской пехоты. Он был тяжело ранен и попал в плен.

Бригадный генерал, барон Империи Морис Этьен Жерар (1773-1853) командовал с 14.03.1812 г. 3-й бригадой (включала в себя 21-й полк линейной пехоты) 3-й пехотной дивизии 1-го корпуса. После смертельного ранения командира 3-й пехотной дивизии дивизионного генерала графа Гюдена Жерар с 19.08.1812 г. возглавил эту дивизию, (см. Васильев А. «Комментарии к рапорту о сражении при Можайске» // Военно-исторический альманах «Орел», 1991, с. 15—17).

Генерал Жюно, герцог д'Абрантес, получив приказание Наполеона, должен был как можно быстрее вывести свой 8-й вестфальский корпус вперед, через Прудищево, осуществить переправу через Днепр и наступать на Лубино с тем, чтобы перерезать пути отступления русских войск.

Для того чтобы переправиться через Днепр в районе Прудищева, Жюно потратил целый день. Но даже после того, как его солдаты оказались на противоположном берегу, Жюно не решался осуществить атаку.

Отказ Жюно атаковать фланг русских войск разбил все надежды Наполеона на перехват отступавшей армии Барклая-де-Толли. Большая часть войск Барклая успешно отошла на восток вслед за армией Багратиона.

Известно высказывание Наполеона, по поводу нерешительности Жюно: «Жюно дал русским спастись. Он губит мне всю кампанию». (Чандлер Д. ук. соч. с. 482).

7-й полк легкой пехоты 3-й пехотной дивизии 1-го корпуса.

В 3-й пехотной дивизии числился 127-й полк линейной пехоты (ганзейский) под командованием полковника Шеффе-ра.- (См. «Орел», 1997, с. 16). Поскольку до сражения при Валутиной Горе 127-й линейный полк в боевых действиях не участвовал, то он до этого момента не имел своего полкового знамени — «орла» (в армии Наполеона знамена назывались «орлами», поскольку древко новых французских знамен с 1804 г. было увенчано фигурой императорского орла, в подражание штандартам римских легионов).

Надо отметить, что употребление алкоголя французскими солдатами в ходе русской кампании было чрезвычайно велико. Солдаты снимали стресс и нервное напряжение, вызванные боями и тяготами походной жизни, с помощью алкогольных напитков. Французская водка была слабее и более качественная, нежели русская. Но ее запасы быстро кончились, и тогда французские солдаты стали употреблять русскую водку низкого качества («eau-de-vie du pays»), которую они конфисковывали у местного населения либо находили в ранцах убитых или пленных русских солдат. К этому напитку французские желудки были совершенно не приспособлены. Главный хирург Великой армии Ж. Д. Ларрей рассматривал русскую водку исключительно как наркотик, который снимал на время усталость и возбуждал, но вскоре приводил уставшего и голодного солдата к полному параличу.

Главный хирург Великой армии Д. Ж. Ларрей, талантливый врач и гуманный человек, требовал, чтобы его подчиненные оказывали медицинскую помощь всем без исключения, в том числе раненым и больным солдатам противника.

Ларрей распорядился, чтобы все раненые русские солдаты, в большом количестве находившиеся на улицах занятого французами Смоленска, были немедленно перенесены в госпитали и им оказали необходимую медицинскую помощь. Зачастую в Смоленске французы и русские лечились в одних госпиталях и получали одинаковое лечение, уход и пропитание.

Факты осквернения русских храмов, разграбления церквей и насилия над священнослужителями со стороны наполеоновских солдат, вне всякого сомнения, были. Тому есть многочисленные подтверждения. Вообще же, степень религиозности французских солдат была невелика. К религии они во многом относились весьма вольно. Этому способствовала Великая Французская революция, нанесшая сокрушительный удар по устоям католической церкви. (Один из лозунгов Французской революции был: «Попов и аристократов на фонари!») В письме аббата А. Сюрюга (Adrien Surugue), отправлявшего службу во французской церкви Святого Людовика в Москве в сентябре-октябре 1812 г., повествуется об отношении солдат Великой армии к религии. Сюрюг писал, что за все время пребывания Наполеоновской армии в Москве, в церкви, где он служил, появилось только четыре или пять офицеров из старых фамилий Франции; из 12 тысяч солдат Великой армии, умерших в Москве, только двое были похоронены по христианскому обряду, а всех остальных зарыли в «близлежащем саду»; единственным проявлением религиозности солдат было желание окрестить детей, а «в остальном религия для них пустой звук». Польские, испанские, немецкие, итальянские, португальские солдаты Великой армии отличались большей религиозностью,. нежели французы. (См.: Земцов В. Н. Битва при Москве-реке, с. 185-186).

Александр I обратился за помощью к русской православной церкви, с тем, чтобы она помогла напрячь все духовные силы русского народа и воодушевить его к великой борьбе с Наполеоном Бонапартом. «Появилось послание ко всем православным христианам от их духовных пастырей, в котором сообщалось, что Наполеон есть предтеча антихриста, что он исконный враг веры Христовой, создатель европейского синедриона, что он в свое время отрекся от христианства и предался Магомету (это был намек на поход Наполеона в Египет и Сирию), Что войну с Россией он затеял и ведет с прямой и главной целью разрушить православную церковь». (Тарле Е. В. Наполеон. М., 1992, с. 229). Такие речи зачитывались священниками во всех церквах России с церковного амвона.

Судя по всему, Наполеон, начиная в 1812 г. войну с Россией, вообще не собирался на завоеванных российских территориях отменять крепостное право. И этому есть вполне логичное объяснение. Наполеон в этой войне собирался разгромить русскую армию и заставить Россию следовать в фарватере его политики (как Австрию и Пруссию). Как известно, по этому поводу Наполеон выразился следующим образом: «Я принудил бы Россию заключить мир, отвечающий интересам Франции». Пытаясь в ходе войны 1812 г. добиться соглашения с Александром I и русским дворянством, Наполеон потому и не стал отменять крепостное право на оккупированных французской армией территориях, не пытался поднять против русского царя «инородцев», не стал восстанавливать целостную и независимую Польшу. Наполеон вообще «хотел исключить все, что делало бы невозможным примирение с русской монархией». (См. Тарле Е. В. Соч.: В 12т. М. 1959. Т.7, с.257,440. Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. М., 1980. с. 665—668).

Войска Наполеона потерпели поражение в Испании — главным образом, благодаря партизанской войне.

Александр I назначил М. И. Кутузова главнокомандующим русскими армиями 8 (20) августа 1812 г.

Всего группировка наполеоновских войск, наступавшая на Москву, насчитывала 124 тыс. пехоты, 32 тыс. кавалерии, 587 пушек.

Маркитанты (от итал. Mercatante — торговец) имели небольшие магазины (лавки) в военных гарнизонах; в походах маркитанты и маркитантки сопровождали войска, торгуя продуктами питания, спиртными налитками и различными мелочами, столь необходимыми в солдатском быту. Во Франции маркитантами были в большинстве своем женщины — их называли «кантиньери». На поле боя они, как правило, давали солдатам спиртное бесплатно, а также выполняли роль сестер милосердия.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.