История английской литературы

Том I. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ОТДЕЛ III. ЛИТЕРАТУРА XIVв.

Глава 4. Чосер

2

Чосер был поэт. Мысли, достойные художественного огранения,
складывались у него в стих и в строфу. Ему нужно было найти метры, наиболее
отвечавшие его задачам. Но он хотел писать только по-английски, на родном
языке, на языке своего народа. Тут начинались трудности, которые он должен
был преодолеть. Старый англо-саксонский аллитеративный стих, который
незадолго до того был возрожден Ленглендом и в который неплохо укладывалось
дидактическое содержание "Видения о Петре Пахаре", не годился для
поэтических целей Чосера (недаром он смеялся над аллитерацией в "прологе
священника" rom, ram, ruf). В нем тесно было широкому эпическому рассказу и
неторопливому реалистическому повествованию. Следовательно, и метр, и строфу
нужно было искать. Французские образцы были под рукой и в изобилии. И стих
куртуазного эпоса, и стих "Романа о Розе", и фаблио, и, наконец, баллада и
лирические строфы, - все могло быть испробовано. И Чосер перепробовал все.
Французские метры постепенно сложились в оболочку, которая, то в своем
натуральном виде, то перекованная им, послушно принимала его английские
песни. Но он не сразу решился вверить французским метрам то, что он считал
своим настоящим призванием, к чему толкал его гений: эпическое
повествование. Он начал с лирических стихов и некрупных поэм, в которые
входили и элементы промежуточного жанра, видения. И даже здесь, когда ему
приходилось приспособляться к готовым метрам, он никогда не позволял
чужеземным образцам влиять на содержание своих стихов.
Принято делить жизнь и творчество Чосера на три периода: французский,
итальянский, английский. Эта терминология легко может ввести в заблуждение:
она противополагает, "французский" и "итальянский" "периоды" -
"английскому". Но ведь Чосер писал только по-английски во все периоды, а
отнюдь не исключительно в "английский".
Чосер был пионером и должен был учиться. Он и учился сперва у
французов, потом у итальянцев. Он брал у них форму и сюжет. Но форму он
перековывал, а сюжету сообщал свой, чосеровский, национально-английский и
народно-английский отпечаток, т. е. давал ему новый смысл.
В прологе "Легенды о славных женщинах" Чосер рассказывает о своем
раннем творчестве и сообщает, что он написал много "гимнов для празднеств
бога любви, которые зовутся балладами, рондо и вирлэ". Эти его стихотворения
до нас не дошли. Вероятно, они и были первыми опытами Чосера. Известные нам
баллады написаны значительно позже, когда для, поэта были уже наглухо
закрыты пути французских влияний; когда он обрел полную творческую
самостоятельность. Рондо и вирлэ, как типично французские формы, отпали
теперь совсем, а баллада стала искать связей с соответствующими английскими,
притом народными, видами.
К сожалению, мы лишены возможности более пристально проследить процесс
его ученичества у французов. Ясно только одно: Чосер с особенным вниманием
остановился на балладе. Это было тогда стихотворение в 28 строк с
нефиксированным количеством слогов в строке, разделенное на три строфы по
восемь строк с заключительным envoi в четыре строки. Рифмы в строфе шли в
порядке ababbcbc и должны были повторяться во всех трех строфах, но так,
чтобы ни одно слово не стояло тут дважды. Envoi содержал только две рифмы:
abab. Результатом работы Чосера над балладным строем было то, что он
установил для себя семистрочную пятистопную строфу вместо восьмистрочной, с
рифмами, которые шли ababbec, с необязательным envoi. Эта строфа сама по
себе, вне балладной формы, стала его любимым стиховым орудием и отлично
подошла для повествовательных целей. Ее стали называть rime royale, не то
потому, что она связана с французским chant royal, не то потому, что этой
строфой писал король Яков I Шотландский. Итальянская октава, с которой Чосер
познакомился по "Тезеиде" и "Филострато" Боккаччо, не заставила его изменить
своей семистрочной строфе. Она лишь сделала ее более гибкой и свободной.
Любопытно, что "рассказ рыцаря", повторяющий сюжет "Тезеиды", написан
бесстрофным пятистопным ямбом со смежной рифмой, так называемым "героическим
двустишием", а "Троил", повторяющий сюжет "Филострато", - семистрочной
строфою. И, пожалуй, еще любопытнее такие две детали. Когда Чосер пользуется
октавой, рифмы в ней чередуются не как в итальянской октаве: abababcc, а как
в балладе: ababbcbc; она лишь освобождена от прочих стиховых строгостей
балладного строя. А когда Чосеру понадобилось вставить в "Троила" сонет
Петрарки "S'amor non e..." он перевел его с буквальной точностью, но сонет
растворился в общей стиховой ткани поэмы: его четырнадцать строк
превратились в три семистрочных строфы rime royale.
Борьба со стихом, упорная и долгая, таким образом, кончилась
благополучно. Чосер нашел для своих английских стихов адэкватные формы:
героическое двустишие и семистрочную строфу. Но мы знаем, что одновременно
он искал и материал, который он хотел охватить своими стихами. Перевод
"Романа о Розе", вероятно, принадлежит ему в большей мере, чем можно судить
по сохранившимся кускам. Он, несомненно, перевел не только написанное
Гильомом де Лоррисом, но и части, принадлежащие Жану де Мэн. Немало он также
переводил и из Гильома Машо. Но и из переводимых поэтов он ничего не
перенимал слепо. Если он не мог пользоваться современными английскими
поэтическими образцами, то французские он обогащал теми элементами, которые
казались ему ценными в английской, больше всего народной, поэзии, особенно в
балладах.
"Книга о герцогине" (Book of the Duchess, 1369 г.), оплакивающая
Бланку, супругу Джона Гаунта, была первым более крупным оригинальным
созданием Чосера. Мелкие вещи, предшествующие этой дате, а частью и более
поздние до нас не дошли. Но дальнейшую хронологию, даже сколько-нибудь
устойчивую последовательность вещей, установить трудно: прежде всего потому,
что стихотворения, написанные как самостоятельные, Чосер позднее вставлял в
другие, более крупные.
"Книга о герцогине" стоит особняком. Она интересна прежде всего тем,
что единственная из более крупных вещей целиком написана до путешествия в
Италию и до знакомства с триадой великих флорентийских поэтов. Это - первая
вещь Чосера, представляющая интерес не только по форме, но и по содержанию.
По форме важны и многие другие вещи, например, "Жалоба состраданию", где
впервые у Чосера зазвучала rime royale, семистрочная строфа. "Книга о
герцогине" - видение. Поэта мучит бессонница. Он просит принести книгу с
"историями былых дней" и над ней засыпает. Во сне он очутился в богато
убранной комнате, из которой увидел охотников, мчавшихся по лесу. Он вскочил
на коня и присоединился к ним. На прогалине он встретил рыцаря, одетого в
черное. Это - Джон Гаунт, герцог Ланкастерский, который рассказывает ему,
какой замечательной женщиной была его подруга, герцогиня Бланка, которой он
только что лишился.
Другие более значительные вещи Чосера появились после путешествия в
Италию. И хотя поэты, с которыми Чосер познакомился в Италии, были
неизмеримо более крупными художниками, чем не только Машо и Лоррис, но и чем
Жан де Мэн, они не подчинили его своему влиянию. Чосер ни в какой мере на
сделался итальянизированным поэтом и не утратил ни своей оригинальности, ни
яркого национального колорита своего творчества. Данте, Петрарка и Боккаччо
воспитывали его вкус, снабжали его сюжетами, шлифовали ему форму, но
сущность оставалась у него своей. Любопытно, как по-разному смотрит он на
этих троих великих итальянских поэтов. Данте он чтит серьезно и глубоко. В
рассказе монаха ("Уголино") он говорит о нем: "Великий поэт Италии, которого
звали Данте". Заимствований своих у "божественного певца" он не скрывает. Их
много. Он берет у него то образ, то стих, то целую вещь и переводит
благоговейно и точно. Он цитирует его в "Доме славы" и в "Кентерберийеких
рассказах": женщина из Бата довольно точно переводит три фразы из
"Чистилища" о благородстве, а минорит ссылается на Данте наряду с Вергилием.
Петрарка и Боккаччо, с которыми Чосер мог лично встретиться, ибо в первую
его поездку они оба были живы, вызывают у него совершенно разное отношение,
повидимому, очень субъективное. Петрарке Чосер обязан чрезвычайно мало.
Латинских оригинальных его вещей, прозы и стихов, он, видимо, не знал. Из
итальянских его стихов он взял только один сонет "If no love is...", который
он инкрустировал в текст "Троила". В "Кентерберийских рассказах" Петрарка
упоминается дважды. В рассказе монаха, там, где речь идет о царице Зенобии
Пальмирской, как источник повествования указывается "my master Petrark", что
неправильно, ибо там все - явное заимствование из хорошо известной Чосеру
книги "De claris mulieribus" ("О достославных женщинах", Боккаччо, гл. 98).
И совсем в приподнятом тоне повествует о Петрарке студент, занимающий
паломников историей страданий Гризельды:

Вам повесть расскажу, какую в Падуе
Из уст ученого достойного я слышал,
И книгами, и делом славного равно.
Он умер ныне и лежит в могиле.
Пусть бог дарует мир его душе.
Франческо он звался Петрарка и увенчан
Венцом, поэт сладкоречивый, был.
Поэзией он всю Италию прославил.

Оба эти места приводились в качестве непререкаемого свидетельства как
личного знакомства Чосера с Петраркою, так и того факта, что Гризельду Чосер
взял не из "Декамерона", а из принадлежащего Петрарке латинского перевода
новеллы. И то, и другое одинаково сомнительно.
Бокаччо из трех итальянских корифеев был всего больше использован
Чосером. "Тезеида", сокращенная в четыре раза, стала "рассказом рыцаря",
множество строф из нее попало в "Анелиду и Архита"; "Филострато", выросший в
полтора раза, стал "Троилом". "Достославные женщины" Боккаччо дали идею и
материал "Легенде о славных женщинах" и куску о Зенобии в "рассказе монаха".
Но Боккаччо нигде не назван. "Гризельда" и "Зенобия" приписаны Петрарке, а в
"Троиле" (стр. 571) говорится, что автор заимствовал "не только смысл
(sentence), но и всю поэму целиком, если не считать языка", у поэта Лоллия,
никогда не существовавшего. Этот же Лоллий фигурирует наряду с другими
поэтами и в "Доме славы", в таком контексте, где ожидалось бы упоминание о
Боккаччо. Мотивы "Декамерона", помимо идеи обрамления и "Гризельды",
фигурируют еще в следующих рассказах кентерберийских паломников:
корабельщика ("Декамерон", VIII, 1), купца ("Декамерон", VII, 9), помещика
("Декамерон", X, 5). Однако до сих пор не выяснен окончательно вопрос,
заимствовал ли Чосер эти сюжеты непосредственно из "Декамерона", или из
других источников. Напрашивается предположение, что Чосер, кроме "Тезеиды" и
"Филострато", знал и "Декамерон", но, смущенный огромностью своих
заимствований у его автора, хотел их скрыть и выдвинул в качестве заслонов
Петрарку и "Лоллия". Но в этом, в сущности, не было никакой необходимости.
Все сюжеты, даже "Троил", обработаны Чосером так, что на них лежит печать
его гения, хотя там встречаются и целые вереницы строф, буквально
переведенных из "Филострато". А идея общего обрамления рассказов заиграла
совершенно новыми, тоже подлинно чосеровскими, красками. Нет ничего
удивительного, однако, что заимствования из Боккаччо оказались так велики.
Реализм Боккаччо при всех различиях - о них ниже - был всего более близок к
реализму Чосера по своему характеру и по своим элементам. Он так же
коренится в общей культуре Ренессанса, с ее интересом к материальному миру,
с ее ненавистью ко всему, что феодализм и церковь ставят на пути человека,
как личности и как члена коллектива. И Боккаччо, и Чосеру в высокой степени
было свойственно веселое, немного насмешливое, ренессансное приятие жизни,
основанное на широком знании мира и людей и неиссякаемом любопытстве к
дальнейшему их познанию. Быть может, читая Боккаччо, - хотя бы даже только -
"Тезеиду" и "Филострато", - Чосер приходил к сознанию этого родства. Недаром
любимые их жанры были одни и те же.
А все трое вместе - Данте, Петрарка, Боккаччо - были дороги Чосеру еще
и тем, что они были для него, помимо всего остального, истолкователями
классиков. Классические реминисценции, близкие Чосеру смолоду, укрепленные
школой, не заглушенные в сутолоке придворной и лагерной жизни, оделась в
плоть и кровь во время путешествия по Италии, ибо там Чосер почувствовал их
крепкую связь с жизнью, законность такой связи и ее оплодотворяющую
культурную силу. Недаром он будет потом напутствовать своего "Троила": "Иди,
книжица; и целуй следы Вергилия, Овидия, Гомера, Лукана и Стация".
Если бы у нас были точные данные о хронологической последовательности
по крайней мере более крупных вещей Чосера, мы могли бы говорить о том, как
постепенно сказывалось итальянское влияние на его творчестве. Но так как
хронология жизни и деятельности Чосера никогда, очевидно, не станет точным
знанием, то характеристика может быть только очень суммарной. Можно
предполагать, что "Дом славы" (House of Fame) и "Птичий парламент"
(Parliament of Fowles) начаты между первым и вторым путешествиями в Италию,
а закончены - поскольку они вообще закончены - после второго, в первой
половине 80-х гг. "Троил", вероятно, начат после второй поездки и не сразу,
а кончен около 1385г. "Легенда о славных женщинах" (A legend of good Women)
относится к еще более позднему времени (около 1387 г.), равно как и большая
часть "Кентерберийских рассказов".