Бутенко А., Миронов А. Сравнительная политология в терминах и понятиях

ОГЛАВЛЕНИЕ

ИДЕОЛОГИЯ (от греческих слов idea – понятие и logos – учение) – вероучение или система взглядов, рисующих желанное для данной социальной силы общественное состояние (социальный идеал), а также путь, ведущий к нему. Составляющий основной смысл идеологии социальный идеал – не что иное, как логический (словесный) образ предполагаемого, желаемого, ожидаемого общественного устройства. Приверженцы того или иного co циального идеала, выдвигая его, преследуют, по меньшей мере, три цели: нарисовать ту цель, к которой они стремятся, и тем самым ориентировать свои практические действия; дать мотивировку для действий своих сторонников и союзников; определить пути и средства достижений желаемой цели. Впервые понятие “идеология” было введено в обиход французским философом Антуаном Дестюг де Траси в XVIII в.

Если социальный идеал, составляющий вместе со средствами его достижения основное содержание той или иной идеологии, всегда рисует общество не в реальном, а идеально-желанном виде, то и идеология, претендующая на отражение реальной жизни, является достаточно своеобразным

83

ИДЕОЛОГИЯ

ее отражением. Она показывает не столько то, что есть, сколько то, что, по мнению творцов идеологии, “должно” быть, а само это должное в свою очередь выступает как причудливый синтез или сочетание реальных процессов и тенденций с интересами, желаниями и верованиями той силы, о чьей идеологии идет речь, а также с тем, что от этой силы ожидается, что ею обещано своим сторонникам и союзникам. По этой причине идеология всегда полна не только верных, но и сомнительных зарисовок грядущего, а также утопических ожиданий, пожеланий и устремлений. На этом основании Маркс и Энгельс называли всю прежнюю идеологию “извращенным сознанием”, но заявляли при этом, что только выработанные ими воззрения (марксизм, учение о социализме) представляют собой не “извращенное сознание”, а научно верное отражение действительности. Рабочему классу (чьей идеологией и является марксизм) нет надобности никого обманывать, поскольку коренные интересы рабочего класса не противоречат ходу истории, ведущей к социализму и коммунизму, что и позволяет коммунистам рисовать исторический процесс и его будущее, не фальсифицируя их в угоду интересам своего класса.

Однако жизнь не подтвердила этот прогноз: став идеологией и предметом социальной борьбы, “марксизм”, “научный социализм”, позже “ленинизм” не избежали судьбы любой идеологии. Основное противоречие всякого социального идеала и соответственно политической идеологии – противоречие между мировоззренческими и социально-классовыми функциями, между необходимым для объяснения мира и создания идеала объективным знанием и сознательно преследуемой узкоклассовой, социальной целью, социальными интересами, ради обслуживания которых и создается социальный идеал, обретая необходимый для этого вид.

Каждая социальная сила, предлагая обществу свои идеал, стремится доказать гражданам, что предлагаемый ею социальный порядок, не только лучше существующего, но и более приемлем для всех (по крайней мере, для большинства граждан), хотя на самом деле он идеален только для данной социальной силы. Здесь истоки расхождения слова и дела, причины неправды и корни элементов

84

ИДЕОЛОГИЯ

утопизма в любой политической идеологии.

Выдвигая свой социальный идеал, каждая новая, идущая к господству социальная сила должна “зажечь” своими лозунгами, призывами, обещаниями возможно более широкий круг граждан (без этого нельзя свергнуть существующие порядки), а это увеличивает долю обещаний и элементов утопизма в предлагаемой обществу политической идеологии. Но именно благодаря растущему авторитету новой (революционной) идеологии, благодаря тому, что новый социальный идеал правдами и неправдами все шире овладевает массами, подрывается легитимность существующего строя, обосновывается незаконность его дальнейшего существования и естественность, легитимность (законность) его замены другим, идущим ему на смену, предлагаемым революционной идеологией устройством.

Чаще всего социальная сила, выдвинувшая революционную идеологию, наделенную на свержение существующего строя и утверждение нового, действительно имеет с большинством населения общий коренной интерес – свержение существующего строя, что и позволяет революционной идеологии собирать, как правило, необходимые для такой цели могущественные общественные силы. Но как только эта общая цель – свержение старого строя – достигнута, в передовом, революционном лагере начинается разброд и шатания, обнаруживается все углубляющееся расхождение соединявшихся для свержения старого общественных сил. Будучи по своей природе разными социальными силами со своими особыми интересами, они подобно лебедю, щуке и раку начинает тянуть общество в разные стороны – в сторону своих особых интересов. Прежней политической идеологии, объединявшей всех борцов воедино, приходит конец, а на её развалинах складываются новые идеологии, возникают новые “измы”, причем некоторые объявляют себя наследниками, преемниками прошлой идеологии, хотя это не всегда так.

В качества примера можно взять взгляды Маркса и Ленина, которые из политическом идеологии революционных рабочих путем определенных подтасовок были превращены И. Сталиным в пресловутый “марксизмленинизм” как моноидеоло-

85

ИДЕОЛОГИЯ

гию тоталитаризма коммунистических цветов.

Как стало возможным подобное? Суть этого процесса сводится к тому, что марксизм (а позже и ленинизм) выступал на общественной арене, претендуя одновременно на роль и науки, и идеологии освободительной борьбы рабочего класса, всех трудящихся. Как наука он призван был дать объективное отражение процессов реальной действительности со всеми её сложностями и противоречиями, а в качестве идеологии его задача – сформулировать определенные, мобилизующие массы установки, выразить идеалы рабочего класса и всех трудящихся, наметить пути и средства их реализации. Это несовпадение двух функций обусловило то, что с первых шагов коммунистического движения под знаменем этой идеологии сначала марксизм, а потом и ленинизм не были застрахованы от опасности выхолащивания научного содержания, от упрощенного усвоения и сознательных попыток превратить их в сумму “идеологических установок”, “средств мобилизации масс”, манипулируя которыми по своему усмотрению, те или иные деятели рассчитывали достичь своих целей, не совпадающих или прямо расходящимися с коренными интересами рабочего класса. С утверждением революционным путем новой власти подобные опасности не только не исчезали, но и увеличивались: власть могла стать мощным орудием достижения собственных целей тех или других оказавшихся у власти социальных сил или даже отдельных лидеров.

Став после смерти В.Ленина у руководства большевистской партией, И.Сталин начал и постепенно осуществил подмену научных представлений об общественном развитии и будущем обществе, содержавшихся во взглядах Маркса, Энгельса и Ленина, созданным им и его окружением “марксизмом-ленинизмом”, выражавшим социальный идеал партийно-государственной бюрократии, возглавляемой И.Сталиным номенклатуры. Этот “марксизм-ленинизм” со своим особым содержанием и весьма своеобразным отношением к действительным воззрениям Маркса, Энгельса и Ленина стал теоретическим фундаментом создания мобилизационной экономики и опирающегося на нее

86

ИДЕОЛОГИЯ

строя казарменного псевдосоциализма. “Марксизм-ленинизм” превратился в моноидеологию сталинского тоталитаризма коммунистических цветов. Из “первой страны реального социализма” – Советского Союза – эта моноидеология была распространена на другие страны “реального социализма” и на значительную часть международного коммунистического движения.

Распространение “марксизма-ленинизма” как моноидеологии тоталитарного общества коммунистических цветов имело в разных странах свою специфику. Так, если в 30-е или 70-е гг. проанализировать идеологический арсенал всех партий, называвших себя “ марксистско-ленинскими”, то нетрудно убедиться в его большом несовпадении (особенно в 70-е гг.) и не только потому, что возможности объективного познания общественного развития у разных партий далеко не одинаковы. Даже те объективные знания которые уже имелись (в своей стране или зарубежных странах), отнюдь не прямо, не непосредственно включались в официальный идеологический арсенал соответствующей партии для внедрения в общественное сознание.Если говорить о тогдашней практике, то руководство каждой партии по своему усмотрению (а это уже зависело от многих обстоятельств) отбирало те идеи, выводы, установки, которые считались особо важными для партийной работы. Они сначала формулировались в официальных партийных документах, а затем с помощью всего пропагандистского аппарата (печать, радио, телевидение) многократно умножались, тиражировались (порой весьма упрощенно), внедрялись в массовое сознание.

В результате такого формирования официальной идеологии, изображаемой везде в качестве “марксистско-ленинской”, в нее включались самые разнообразные тезисы: истинные и ложные, опирающиеся на факты и чисто утопические, продолжавшие взгляды Map к ca , Энгельса, Ленина или не только расходящиеся с ними, но и глубоко чуждые им. Так, в СССР в условиях “культа личности” в качестве объективных истин “марксизма-ленинизма” провозглашались, например сталинский тезис “об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму” (со всеми его практическими выводами), тезис

87

ИДЕОЛОГИЯ

о необходимости свертывать товарно-денежные отношения и спивать две формы собственности, тезис о близости коммунизма и т.д. Нелепость моноидеологии становилась явной, приближая неизбежный конец казарменного псевдосоциализма.

Что такое идеология ?* Идеология начинается с веры в то, что вещи могут быть лучше, чем они есть на самом деле; по сути, это план совершенствования общества. Как это представлял Энтони Даунс, идеология – это “словесный образ лучшего общества и основных путей создания такого общества”. Последователи любой идеологии утверждают, что если следовать их плану, вещи можно сделать значительно лучше, чем они есть в настоящее время. Значит, политические идеологии – это совсем не то, что политология; это значит, что они не являются спокойными рациональными попытками понять политические системы. Скорее, они представляют собой попыт

* Данная статья – извлечение из американского учебника по политологии: Майкл Дж.Роскин и др. Введение в политологию. Нью-Джерси, 1988.ки изменить политические системы (исключением может служить лишь классический консерватизм, не ставящий своей целью значительно изменить систему), Приверженцы какой-либо идеологии бывают плохими политологами, так как они часто путают идеологическое “должно быть” с политологическим “есть”.

Французский философ XVIII в. Антуан Дестюг де Траси ввел термин “идеология” для обозначения того, что он назвал новой “наукой об идеях”. Большинство идеологий могут быть прослежены к создавшим их философам... Классический либерализм, например, можно проследить к его создателю, английскому философу семнадцатого века Джону Локку подчеркивавшему особое значение личных прав, собственности, разумности. Коммунизм может быть прослежен к немецкому философу XIX в. Гегелю, который утверждал, что все грани человеческого общества – искусство, музыка, архитектура, государство, закон и так далее – висят вместе в одной связке с так называемым основополагающим принципом.

Однако мысли философов часто упрощаются, популяризируются и искажают

88

ИДЕОЛОГИЯ

ся до неузнаваемости. Идеологи хотят создать план действий, а не абстрактные идеи. Маркс, например, “поставил на голову Гегеля”, чтобы доказать, что экономика является основополагающим принципом всего в обществе. Позднее Ленин поставил на голову Маркса, чтобы применить его идеи к отсталой стране, к которой Маркс никогда бы их не применил. Мао Цзэдун применил ленинские идеи к еще более отсталой стране, к которой они вообще были неприменимы. Гегель и Маркс, должно быть, крутились в своих гробах Но идеологи не связывают себя верностью исходным идеям; они желают изменений.

Как только идеи становятся менее абстрактными и приобретают более прикладной характер они становятся цементом, связывающим политические движения, партии и революционные группы. Для того , чтобы бороться и идти на жертвы людям необходима идеологическая мотивировка. Они должны во что-то верить. Американцы иногда бывали неспособны ухватить этот важный момент. С их склонностью к умеренности и прагматизму выражавшимся в принципе “если это годится, используй”, они не понимали возбуждающего эффекта, который идеология производила в современном мире. “Наши” и южные вьетнамцы физически не отличались от вьетконговцев и северных вьетнамцев. И “наши” были лучше вооружены. Но вьетнамцы, вооруженные доктриной, в которую они верили, представлявшую смесь идей Маркса, Ленина и Мао, замешанную на крутой дозе национализма и антиколониализма, – победили в войне против американцев, не имевших такой веры. Кроме того, американцы были поражены падением шаха, на смену которому пришли фанатичные политикорелигиозные революционеры. Это был и для нас большой сюрприз: нам следовало более внимательно следить за тем, чтобы у шаха всегда имелась наготове правдоподобная идеологическая подстилка для народа. Мы забываем, что более двух столетий назад американцы также имели идеологию и, вдохновленные жаждой свободы и самоуправления, не без помощи трудов Джона Локка и Томаса Пейна одолели более многочисленную и лучше вооруженную армию англичан и наемников, не имевших таких веских поводов сражать-

89

ИДЕОЛОГИЯ

ся. Разве мы забыли силу идей?

Большую часть идеологий составляет их экономический раздел. Большинство идеологий довольно много рассуждает об экономике, поскольку именно экономика обеспечивает основу для совершенствования общества. Это относится и к консерватизму Рейгана, и к коммунизму Горбачева: оба делают основной упор на экономику.

С некоторой степенью упрощения идеологии можно классифицировать, располагая их слева направо. Этот обычай берет свое начало с заседания Французской национальной ассамблеи в 1789 г . Для того, чтобы объединить делегатов со сходными взглядами и отделить их от горячих противников, которые сражались не только словами, но и кулаками, члены Ассамблеи были расположены в полукруглом зале заседаний в следующем порядке: консерваторы (поддерживавшие сохранение монархии) располагались справа от спикера, радикалы (стоявшие за свержение системы и создание республики свободы и равенства) сидели слева от него; и умеренные (предлагавшие лишь некоторые изменения в системе) занимали места в центре. С тех пор мы называем их идеологические уклоны левым, правым и центристским, хотя содержание их взглядов коренным образом изменилось. Теперь левые поддерживают равенство, программы повышения благосостояния и не возражают против правительственного руководства экономикой. Правые подчеркивают значение личной инициативы и частной экономической деятельности. Центристы пытаются смягчить и синтезировать обе точки зрения. Люди, разделяющие частично левые, частично правые взгляды, называются, соответственно, левые центристы и правые центристы. Политические партии Швеции представляют довольно четкий ряд в направлении слева направо: малочисленная коммунистическая партия, довольно многочисленная (правящая) социал-демократическая партия и средние по численности центристская (представляющая, в основном, фермеров), либеральная и консервативная партии.

Идеология представляет собой план. Как идеологии осуществляются на практике? Они никогда не действуют так, как предсказывали их создатели. Некоторые из них

90

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

просто никуда не годятся. Все идеологии содержат в той или иной степени неосуществимые идеи, которые разрушаются перед лицом действительности. Идеологии представляют воображаемый, совершенный мир; действительность же далека от совершенства. Классический либерализм Адама Смита содействовал экономическому росту в XIX в., однако он также привел к значительному неравенству в распределении богатства и периодически повторяющимся депрессиям: он нуждался в переосмыслении современным либерализмом. Коммунизм привел к ряду тиранических режимов. Коммунистическими странами, в которых еще была возможна жизнь, оставались Венгрия и Югославия, где коммунистическая доктрина была настолько разбавлена, что практически не действовала. Тысячелетние надежды движений за национальное освобождение постоянно терпели крах, как только революционеры вставали у власти. Если оценивать идеологии с точки зрения их применимости к действительности, все они имеют в большей или меньшей степени недостатки. Их необходимо воспринимать с определенной долей недоверия.

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ (от латинского слова intelligentis – понимающий, мыслящий) – первоначально совокупность образованных, мыслящих людей в обществе специально занимающихся умственным трудом и просвещением народа: позже интеллигенция стала обозначать также совесть нации, ее наиболее задумывающуюся о судьбах отечества, о долге перед страной часть.

Выполняя свое призвание – “болеть душой за народ”, быть, как писал П. Струве, “чувствилищем”, звать народ выполнить долг перед отечеством – интеллигенция постоянно менялась по своему составу и удельному весу, но всегда была призвана так или иначе решать вопрос об отношении народа к существующим порядкам и власти, о своем месте в этом отношении и собственных обязанностях перед страной и народом, а также проблему отношения своей страны и ее развития к собственной истории и к зарубежному опыту.

В каждой стране все эти вопросы решались поразному, а интеллигенция (не в силу своих особых, “врожденных” качеств, а по

91

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

объективным причинам) концентрировала свое главное внимание или на просветительстве, философии и объективном знании, или на общественно-политических вопросах борьбы за прогресс и социальную справедливость, или, что тоже случалось, сама включалась в реформаторскую деятельность. Важно и то, что эти приоритеты, никогда не вытесняя других функций, не оставались всегда одними и теми же: одни из них выходили на передний план на одном историческом этапе, другие – на другом, а само соотношение этих приоритетов, возобладание вполне определенных на протяжении длительного времени формировало традиции, лепило характерные особенности, “врожденные черты” самой интеллигенции той или другой страны.

Это и понятно, ибо в тройственном отношении народ – разум – власть интеллигенция каждой страны всегда занимает свое, никем и ничем не заменяемое место в зависимости от тот, какая функция оказывалась для нее более существенной – быть ли средоточием разума или общественным чувствилищем, а также в соответствии с тем, чей интерес – народа или власти – оказывался в центре ее забот. Здесь и истоки формирования облика самой интеллигенции – ставит ли она интерес выше истины или наоборот, а при сформировавшейся традиции и объяснение позиции интеллигенции.

Как, пользуясь таким подходом, можно обрисовать черты русской интеллигенции? “Русская история, – писал Н.Бердяев, – создала интеллигенцию с таким душевным укладом, которому противен был объективизм и универсализм, при котором не могло быть настоящей любви к объективной, вселенской истине и ценности. К объективным идеям, к универсальным нормам русская интеллигенция относилась недоверчиво, так как предполагала, что подобные идеи и нормы помешают бороться с самодержавием и служить “народу”, благо которого ставилось выше вселенской истины и добра. Это роковое свойство русской интеллигенции, выработанное её печальной историей, свойство, за которое должна ответить и наша историческая власть, калечившая русскую жизнь и роковым образом толкавшая интеллигенцию исключительно на борьбу против политического и эко

92

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

номического гнета, привело к тому, что в сознании русской интеллигенции европейские философские учения воспринимались в искаженном виде, приспособлялись к специфическим интеллигентским интересам, а значительные явления философской мысли совсем игнорировались”.* Однако сказать только это – мало. Не менее важно и то, что особенности российской истории сказались также и в том, что в среде самой русской интеллигенции, особенно когда подавляющая ее часть была охвачена пафосом борьбы за освобождение народа и социальную справедливость, стали наблюдаться и другие исторические перекосы – преимущественное внимание к проблемам распределения в ущерб проблемам производства и склонность к уравнительному распределению

Н.Бердяев так объясняет эти перекосы: “Психологические первоосновы такого отношения к философии, да и вообще к созиданию духовных ценностей можно выразить так: интересы распределения и уравнения

* Бердяев Н. Философская истина и интеллигентская правда. Вехи. Из глубины. М. 1991 с.19 в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества. Это одинаково верно и относительно сферы материальной, и относительно сферы духовной к философскому творчеству русская интеллигенция относилась так же, как и к экономическому производству. И интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства а все творчество было в загоне, тут её доверие не имело границ. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно, с заранее составленным волевым решением отвергнуть и изобличить”. И далее: “С русской интеллигенцией в силу исторического её положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, и народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине. Интеллигенция не могла бескорыстно отнестись к философии, потому

93

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

что корыстно относилась к самой истине, требовала от истины, чтобы она стала орудием общественного переворота, народного благополучия, людского счастья. Она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей”*.

Само собой разумеется, что, претендуя на роль совести нации, интеллигенция оказывается вынужденной постоянно заниматься самоанализом, самооценкой и самокритикой, впервые особенно громко прозвучавшими из “возмутительницы спокойствия” – России: первый раз после революции 1905-1906 гг. (“Вехи”, 1909), а второй раз уже после Октября (Из глубины, 1922 г ., впервые опубликована в 1967 г .).

С тех пор на Западе было написано и опубликовано много обширных исследований и популярных книг о сущности и роли интеллигенции. Тема эта обрела особую актуальность сначала после разгрома нацизма и фашизма во Второй мировой войне и конца сталинизма в Советском Союзе, ибо встал вопрос о роли и ответственности интеллигенции стран с тоталитарными ре

* Там же, с. 12-13, 17.

жимами за все происшедшее в этих странах и во всем мире. Сейчас актуальность этой проблематики получила дополнительные импульсы по мере того, как становится все более очевидной утопичность прогнозов о всемирной революционной победе коммунизма и отчетливо вырисовывается новая полоса истории, характеризующаяся не близкими революционными сдвигами, а длительной эволюцией; осмысление всего этого приводит к концепциям конца истории и конца интеллигенции (особенно у тех, кто отождествлял интеллигенцию с её революционной частью). Осмысление же новых ступеней научно-технической революции, ставящей совершенно по-новому проблемы гуманизации общественной жизни, порождают утверждения о “ненужности” гуманитарной интеллигенции, о “конце совести нации”, ненужности “чувствилища”.

Очевидно, что смена исторических эпох и полос истории не только меняет место и роль интеллигенции, но и разнообразит ошибки, в том числе и касающиеся исторических судеб самой интеллигенции.

94

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Слово интеллигенция* непереводимо, а явление, обозначаемое им, неопределяемо. Впрочем непереводимость – свойство и самого явления. В этом смысле понятие интеллигенция – предварительное понятие, понятие-предчувствие.

Оно появилось как русское заимствование в определенный момент западной истории (во Франции в 20-х гг., вероятно, по следам русской революции)..

Интеллигенция, это “русское заимствование”, требует или по меньшей мере напрашивается на сопоставление с родственным французским явлением уже потому, что явление это со времени дела Дрейфуса и памятного “Манифеста интеллектуалов” в газете “Авроре” имело собственное слово определяющее его, – интеллектуалы.

В общих чертах русская интеллигенция может быть определена решительной безнадежностью Адорно, утверждавшим после геноцида второй мировой: “Интеллигентность – нравственная категория”. Но все

* Данная статья первоначально напечатана в кн. 50/50. Опыт словаря нового мышления, с. 131-137. Автор статьи – Вероника Гаррос (Франция).же (а может, и прежде всего) она определяется следующим парадоксом: по определению, она противится всякому определению, и это ее свойство – основа ее бытия. Возьмем за точку отсчета ее упорное нежелание быть заключенной в жесткие рамки социологических категорий – хотя бы уже потому, что в данном случае она рассматривалась бы как стабильное явление. Иначе говоря, является ли интеллигенция как феномен, появившийся исторически сравнительно недавно, чем-то раз и навсегда данным?

...Особенно примечательны результаты опроса об “интеллектуальной власти во Франции” согласно которым пальма первенства отдается Бернару Пиво, ведущему популярной литературной телепрограммы и Клоду Леви-Стросу. Современность и груз истории, посредничество и творчество уживаются друг с другом, смешиваются и, кажется со временем превращают в повседневность явления самого разного порядка понятия “информационного взрыва” и “информационного выбора”, движение к новому подъему недооценивавшихся прежде радио, прессы, ТВ, родившихся в недрах университетского

95

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

кризиса 70-х гг., наконец, тот факт, отмеченный Пьером Нора, что неологизм “интеллектуал” возник во Франции одновременно с понятием “событие”. Если вдуматься, то и самый главный вопрос анкеты: “Кому принадлежит интеллектуальная власть?” – не менее красноречив, чем ответы на него. То же чувствуется и в горькосладком комментарии одного из победителей опроса К.Леви-Строса, который будто бы не принимает как результаты анкеты, так и саму действительность: “...Я принадлежу к прошлому веку... и если мое имя повторяется чаще других, то только потому, что я мешаю меньше других”.

Восьмидесятые годы демонстрируют нам, что уже не ставится вопрос об определении (что такое интеллектуал?) и об отношении интеллектуала к власти – а это был традиционный вопрос – теперь же спрашивают о власти как таковой, о власти интеллектуала...

От противостояния к интеграции – движение, заметное с начала 70-х гг. и подтвержденное появлением неологизма “интеллократ” и тем, что интеллектуалы более не утверждают свой мир без участия власти, что они выступают теперь не ПРОТИВ, но ВМЕСТЕ, а также ощущением того, что интеллигенты, имеющие власть, являются в некоем роде “официальными интеллигентами общества”; это движение вытекает не только из того, что эсхатологическое мышление времени торопилось окрестить “концом идеологий”. Несомненно, здесь особенно чувствуется совпадение кризиса идеологического (вполне реального) и кризиса письменной традиции... И несомненно, “поворот” многих интеллигентов в политическом плане тоже иногда коренится в совпадении этих двух “кризисов”.

...Если традиционно появление или пребывание интеллигенции на страницах истории XX в. связано с ощущением или предчувствием исторического разрыва, с наступлением моментов, несущих в себе исторические события (это и писатели 20-30-х гг., участники Сопротивления, послевоенные интеллигенты-коммунисты, “носильщики” во время войны в Алжире), то появление на сцене “новых философов” соответствует ощущению пустоты, ощущению отсутствия истории (это то, что грубо выражено в формуле “автомобиль, холо

96

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

дильник и телевизор убили революцию”)...

История не может больше служить оправданием – это обнаружил тот медленный обвал, главное имя которого – сталинизм: XX съезд, Будапешт, Прага, “Архипелаг Гулаг” (1974), а вслед разочарование в Китае, в странах “третьего мира”, в собственном рабочем классе. (Кстати, не является ли идея о конце мессианской роли рабочего класса одновременно и идеей о конце мессианства интеллигенции?) Ест, как отмечает историк Л.Булгакова, центром внимания русскойсоветской интеллигенции последовательно было крестьянство, пролетариат, а теперь сама история, то следует признать, что у французской интеллигенции сейчас нет иного предмета, кроме нее самой. Конец всемирности, обозначенный этим обвалом, ожесточенный антиутопизм, порожденный им, – все это лишило интеллигенцию некоторых из основных ее свойств. Не стала ли утрата прежних предметов и исторических основ истоком этой “своего рода покорности нашего общества, представляемого в качестве непревзойденного образца, этого ощущения, что другой модели общества и быть не может”, истоком разочарования в истории, спровоцированного тем, что сама история была поставлена под сомнение? Действительно, отныне жизнь общества скорее комментируется, нежели критикуется или оспаривается. На сцену также выходит “ощущение катастроф”, присущее как русской, так и западной интеллигенции 20-30-х гг. и прекрасно выраженное Вальтером Бенжамином: “Концепцию прогресса следует основывать на идее катастроф. Если же будет продолжаться “обычный ход” вещей – вот это катастрофа” Но главное, и об этом беспощадно говорит М. де Серто: “Покончено с виновностью интеллигенции перед историей!” – “новые философы” (которых рассматривают как представителей интеллигентов нового типа) окончательно отвернулись от этики ответственности, которая нами считается сутью интеллигенции.

В этом смысле новые интеллигенты умертвили интеллигенцию, которая является теперь лишь социологической категорией.

...А история умирает. Это “парадокс, который вовсе не парадокс, а такая сторона нашей жизни, которую мы недостаточно понимаем. Мы

97

ИНТЕРЕС

продолжаем жить в мире, которого уже нет. Мы живем по его стандартам, говорим его языком, а его уже нет – он другой. Мы говорим на языке истории о том, что уже не есть история”, – так написал Михаил Гефтер в своей статье “От ядерного мира к миру миров”.

Если, как он считает, мы живем, не сознавая того, в эпоху конца истории, то, по той же логике, мы присутствуем не при отступлении, но при конце интеллигенции.

ИНТЕРЕС человека, социальной группы, нации (от латинского слова interest – имеет значение, важно) – ключевая категория политики и политологии, обозначающая движущую силу истории, внутренний определитель любой политики. В истории, в обществе ничего не делается без человеческого интереса: все, что совершается в общественной жизни, как плохое, так и хорошее – результат чьего-то интереса, следствие чьей-то выгоды.

Интересы отдельных людей, личностей, индивидов, сталкиваясь и погашаясь во взаимной борьбе, не оказывают существенного воздействия на ход событий (если это не выдающиеся личности в истории, большое влияние которых определяется другими обстоятельствами). Гораздо важнее для политики определяющие её совпадающие интересы больших групп людей – классов, народностей, наций. Но поскольку интерес любой такой общности людей не имеет единого СУБЪЕКТА, носителя этого интереса, а представляет собой определенную интеграцию или соединение интересов входящих в данную общность индивидов, важно определить именно эту исходную категорию – интерес индивида, человека и определить природу этого интереса.

Вопреки попыткам придать интересу индивида, человека субъективный характер (трактуя его как определенное им самим избираемое устремление, хотение) или же объективносубъективный характер (поскольку, мол, в нем имеется и объективное, не зависящее от воли человека содержание, и субъективные моменты, связанные с истолкованием и стимулированием субъектов и т.д.). На самом деле интерес индивида и вообще интерес – объективная категория, хотя она неотделима от

98

ИНТЕРЕС

субъекта, ее носителя (в этом смысле она субъектна, присуща одушевленному субъекту, но не субъективна, что не одно и то же!). По своему содержанию интерес не зависит от воли и сознания своего носителя, хотя и осознается (верно или неверно) своим субъектом и по его воле реализуется или не реализуется посредством определенных действий.

В чем суть интересов человека, индивида?

Человек как биологическое и социальное существо имеет совокупность определенных изменяющихся потребностей, без удовлетворения которых он не может существовать и развиваться как человек. Для удовлетворения этих потребностей необходимы те или другие предметы, вещи, отношения с другими людьми как средства удовлетворения тех или иных потребностей, на что и направлены интересы данного индивида. Интерес – это объективное отношение той или иной потребности индивида к предмету ее удовлетворения. Субъект индивид, имеющий потребности, не волен отменить их, исключить интерес к предметам удовлетворения своих потребностей. Мои потребности, говорил философ, насилуют меня как личность, требуя своего удовлетворения, порождая во мне интерес – эту всеобщую рефлектированную вовне потребность.

Однако объективный характер потребностей и интересов не означает, что человек безволен и беспомощен перед ними. Прежде всего, важно правильно понять, осознать свои действительные интересы и пути их реализации. А это не всегда просто. Когда луддиты в Англии разбивали станки и машины, не довольные своим положением, то они верно уловили связь между широким внедрением машин и ухудшившимися условиями жизни рабочих. Однако их действительный интерес состоял вовсе не в том, чтобы разрушать машины, а в том, чтобы бороться против капиталистического использования этих машин, что увеличивало армию безработных, усиливало эксплуатацию, ухудшало условия жизни и труда.

Следует особо подчеркнуть, что существо объективного интереса человека не всегда лежит на поверхности, необходимы определенные умственные усилия чтобы за внешним, поверхностным обнаружить суть дела.

99

ИНТЕРЕС

Познание коренных интересов всех составляющих общество социальных групп, классов и сил – важнейшая задача политики как для определения того, что происходит в обществе, так и для выработки общей концепции развития страны, долговременного курса по реализации такой концепции, стратегии и тактики при ее осуществлении.

Выясняя, что происходит в обществе, важно, вопервых, определить, в каком направлении толкают общество существующие в нем интересы и стоящие за ними общественные силы. Вовторых, поскольку существующие силы преследуют свои особые интересы и потому подобно лебедю, раку и щуке толкают общество в разных направлениях, важно, взвесив реальную значимость каждой общественной силы, выяснить, какова сегодня и какой станет завтра равнодействующая всех этих сил, если направления их усилий не совпадают, если они находятся в противоборстве или их усилия расходятся. В-третьих, на этом основании только и можно выработать более или менее обоснованную концепцию общего развития страны, долговременную и текущую политику.

Если бы история начиналась сегодня, начиналась сначала, то такой общий анализ расстановки общественно-политических сил, их объективных интересов и субъективных устремлений мог бы стать фундаментом для избрания долговременных целей. Однако реальность не такова: страна уже на марше и перед ней сама жизнь уже выдвинула насущные задачи, причем не терпящие отлагательства: в одном случае – задачу свержения господства партийно-государственной бюрократии или ограничения распоясавшихся нуворишей, в другом случае, когда политическая задача уже ранена, нужно найти выход из тяжелейшей экономической ситуации, выход в одних случаях из кризиса, в других – из тупика.

Кто, какие силы способны это сделать? Есть ли силы, чьи непосредственные интересы и чьи созидательные возможности идут в этом направлении? Как активизировать их, как оказать им поддержку?

Решение всех этих задач далеко не просто. Ведь в обществе есть силы и есть партии, которые ставят своей целью вовсе не обязательно быстрый прогресс всего общества, для которых

100

ИНТЕРЕС

на первом месте – защита интересов представляемых этими партиями общественных сил. Как быть, если удовлетворение интересов этих сил, скажем, ветеранов и пенсионеров, вовсе не составляющих самую активную часть населения, требуя существенных затрат, не способно обеспечить обществу быстрый подъем? Повидимому в подобных случаях важно выяснить, при каком развитии общества у него возникнут наиболее благоприятные возможности для оказания социальной поддержки именно этим слоям, каши посильный вклад в подобное развитие способны внести данные слои в рамках выдвинутой задачи, какие приоритеты следует избрать, чтобы достичь желаемого с наименьшими жертвами со стороны общества.

К наиболее сложным проблемам повседневной политики относится сочетание интересов, если не забывать, что интерес, как и потребность, категория объективная, а потому ни для какого соподчинения не годится. Здесь необходим целый комплекс продуманных мер, позволяющих сначала устранить все то, что, обостряя противоречия способно довести их до конфликта. Когда эта задана решена, встает другая, более трудная: как найти, выявить и выдвинуть перед вчерашними антиподами объединяющие их интересы или хотя бы совпадающие устремления, чтобы в ходе сотрудничества на общем пути попытаться шаг за шагом, не пренебрегая самым малым, или разрешать, или отодвигать все то, что мешало сотрудничеству, и акцентироватъ внимание на том, что, хотя бы с трудом, но поддается разрешению, сближая вчерашних противников, делая устранение противоборства понятым обеими сторонами, взаимным интересом. Только политика, способная идти на компромиссы и умеющая “поступиться принципами” во имя общего блага, общего интереса, и есть настоящая политика!

Интерес *. Основной задачей “теории групп” является выявление влияния социальных групп на процессы принятия политических решений. В изучении политической деятельности этих

* Данная статья – извлечение из реферата статьи Клауса фон Бойме “Группы интересов – общественные организации”, помещенный в энциклопедии “Марксизм, коммунизм и западное общество”.

101

ИНТЕРЕС

групп используются термины “группы политических интересов”, “группы давления” и “лобби”. Некоторые исследователи предпочитают употреблять выражение “группы интересов” (или “заинтересованные группы”) вместо термина “группы давления”, так как последний ограничивает способ осуществления политического влияния. По мнению К.фон Бойме, далеко не всегда можно провести четкую градацию между социальными группами, руководствующимися прежде всего материальными интересами и представляющими группы интересов в более узком смысле слова, и группами, преследующими идеологические, этические или филантропические цели. В целом, однако, внутригрупповые связи более прочны у тех, кого объединяют интересы объективные, а не субъективные, основанные на “сознательном выборе”.

Переходя от понятия “группы интересов” к самому обозначаемому им явлению, автор замечает, что широко распространенная антипатия к этому явлению объясняется отождествлением “интересов” со стремлением к материальной выгоде, хотя в политической философии под “интересами” могут иметься в виду также моральные и духовные ценности. Далее, интерес может быть не только частным, но и государственным, общественным, в “консервативной политической науке” государство со времен Аристотеля рассматривалось как механизм, связывающий воедино множество частных интересов и предотвращающий распад общества. Правда, радикалы и либералы уже в конце XVIII – начале XIX вв. не соглашались с отождествлением государственных и общественных интересов.

Концепция общественного интереса (а во внешней политике – национального интереса) до сих пар играет важную роль в политической теории. Однако многие ученые используют её только в отношении политических компромиссов, достигаемых в борьбе различных групп и партий. Согласно этому объяснению, приписываемые государствам и правительствам функции сохранения “баланса интересов” соблюдались “только теоретически”; на самом деле нет и не было никакого “общего согласия”, и для многих современных социологов концепция “общественного интереса” представляется “фиктивной, лишенной научной ценности”.

102

ИНТЕРЕС

Четкой классификации и типологии “групп интересов” фактически не существует. К группам экономических интересов часто относят профессиональные и потребительские организации, а в профессиональные группы, в свою очередь, включают профсоюзы, организации ремесленников, фермеров и представителей независимых профессий. Группы политических интересов – это прежде всего “общественные организации, научные организации, учебные заведения, Красный Крест, различные объединения гражданского и правительственного характера”. Все классификации “групп интересов” склонны исходить из формальных наименований и пропагандистски декларируемых мелей, ввиду чего часто остаются в тени их истинные интересы и рычаги влияния. Даже наиболее неполитические группы представляют собой потенциальные группы давления.

Немецкий социолог Гюнтер Шмёльдерс в книге “Автопортрет ассоциаций”, вышедшей в Западном Берлине в 1965 г ., различает следующие основные функции “групп интересов”: “1. Информирование своих членов о социально-экономическом развитии общества. 2. Представление их интересов в министерствах и парламенте. 3. Консультирование индивидуальных членов и забота о них. 4. Поддержание общественных отношений с целью информирования окружающих о своих интересах. 5. Сотрудничество в штаб-квартире организации”.

Организация “группы интересов” становится все более бюрократической особенно в силу того, что министерства поддерживают связь лишь с их верхушкой, а это в свою очередь, усиливает концентрацию и иерархизацию “групп интересов”. В силу этого “внутригрупповая демократия” оказывается все более узкой.

Влияние “групп интересов” проявляется в парламенте, правительстве и правительственных органах юридической системе, деятельности политических партий, формировании общественного мнения и международных организациях.

Существует много форм взаимоотношении между группами интересов и политическими партиями. Наиболее важными являются следующие: а) группа интересов контролирует партию, б) группа интересов сама становится партией, в) несколько групп интересов влияют

103

ИНТЕРЕС

на партию (это обычное положение вещей); г) одна партия контролирует все группы интересов (тоталитарные партии).

Что касается методов действия групп интересов, то политическое влияние оказывается преимущественно посредством власти, дружеских связей, разумного увещевания, взяток, обмана и принуждения. Наиболее действенными средствами являются установление личных контактов и увещевание. Некоторые представители функционалистской школы считают, что в известной степени коррупция необходима для объединения определенных сил, которых нельзя склонить к сотрудничеству иными способами. Средства принуждения, которые становятся главными методами властвующих групп во времена революций, имеют второстепенное значение. В целом попытки оказать влияние уже подразумевают признание существующей системы государственного управления, от которой требуется достаточная доля услуг. Политические забастовки, массовые собрания, митинги, собрания и марши протеста, сопровождаемые угрозами и попытками запугивания, принадлежат к методам прямого воздействия, которые применяются до сих пор и не только синдикалистским движением. Преобладающая в капиталистических странах точка зрения на общество все больше отходит от мистических концепций единства, которое основывается только на человеческих отношениях и не оставляет места для конфликтов. Ограниченные конфликты, смягчаемые терпимостью и институционализацией, действительно осуществляют позитивную роль в обществе. Плюралистическая модель общества представляется автору идеальной, причем он полагает, что на Западе такая модель стала единственно мыслимой, и нарушения принципов буржуазной демократии, подобные тем, которые имели место в нацистской Германии, ныне там невозможны.