Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9. ЧЕХОСЛОВАКИЯ: "ИЗМ" С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ

ПРАЖСКАЯ ВЕСНА

В Чехословакии позиции коммунистов после Второй мировой войны оказались наиболее сильными. Уже в мае 1946 г. в ходе всеобщих парламентских выборов они получили большинство (хотя и не абсолютное) голосов. Правительство возглавил коммунист Клемент Готвальд. Оппозиционные силы не смогли здесь оказать даже того скромного сопротивления коммунистам, которое имелось в Польше или Венгрии - в странах со сравнительно сильным крестьянством. Только в Югославии коммунисты были столь же сильны, как в Чехословакии. Но там они быстро отошли от сталинских позиций.
В Праге коммунисты не ссорились с Москвой. Наоборот, они очень внимательно следили за всеми происходящими там процессами. Широкомасштабную программу национализации крупной промышленности, банков и страховых компаний,

450
проведенную еще в 1945 г., никто отменять не стал и никакого рабочего самоуправления вводить не намеревался. Уже к началу 1948 г. государственный сектор занял доминирующее положение в экономике. Его доля в промышленности составила 96%, а в национальном доходе страны - 66%. В руках крупного частного капитала пока оставались большая часть оптовой торговли, пищевой и текстильной промышленности Сохранялся и значительный по размеру мелкотоварный сектор [228, с. 471-472].

В феврале 1948 г. сталинская экономическая и политическая модель фактически полностью восторжествовала, и коммунисты стали безраздельно управлять страной. Министры, представлявшие в правительстве некоммунистические партии, подали в отставку, надеясь на то, что президент Эдуард Бенеш поручит сформировать новый кабинет без коммунистов. Но реальная власть Коммунистической партии Чехословакии оказалась уже настолько сильна, что новый кабинет сформировался без тех, кто ушел в отставку. А вскоре на посту президента Бенеша сменил Готвальд.
Теперь последовали уже резкие, бесповоротные перемены в экономике. Сначала прошел второй этап национализации промышленности, затронувший средний и мелкий бизнес. Одновременно с этим осуществлялась аграрная реформа, в ходе которой земля значительно более быстрыми, нежели в межвоенные годы, темпами стала переходить к мелким собственникам. А затем - в 50-е гг.- сравнительно легко осуществилось и социалистическое кооперирование сельского хозяйства. В отличие от Польши и Югославии независимое крестьянство в Чехословакии практически полностью исчезло, хотя принадлежащая крестьянам земля не была национализирована. Она лишь вносилась в качестве крестьянских паев в образуемые кооперативы.

Словом, страна чрезвычайно быстро свернула с пути модернизации, с пути построения эффективной рыночной экономики и обеспечения самовоспроизводящегося роста. Тем не менее Чехословакия на удивление быстро созрела и для того, чтобы начать трансформировать экономику советского типа. Думается, это было не случайно. Высокий уровень раз-

451

вития рыночных отношений, сложившийся еще во времена империи Габсбургов, а также независимое существование страны в межвоенный период, когда чехословацкая экономика, несмотря на трудности 30-х гг., занимала заметное место в европейской системе разделения труда, сформировали хозяйственную культуру, плохо сочетающуюся с примитивизмом советского централизма. Стандарты потребления, привычка к эффективному труду, ориентация производителя на реальный спрос, а не на "громадье планов" - все это должно было быстро сказаться, даже несмотря на сильные позиции коммунистической идеологии в среде чехословацких рабочих.
К идеологии относились достаточно серьезно, но откровенных глупостей делать не желали. Хотя Чехословакия политически (или, может быть, геополитически) оказалась не столь стойкой, как Австрия, в Праге довольно рано появилось стремление найти какую-то форму сосуществования "светлой мечты" с реальной действительностью.
Смерть К. Готвальда в 1953 г. означала некоторые перестановки в чехословацком руководстве и приход к власти людей, которые не столь догматично смотрели на экономическое развитие страны. А тот факт, что после смерти Сталина начались определенные преобразования и в советском руководстве, усилил стремление Праги к переменам. Уже в 1954 г., когда в соседней Венгрии И. Надь еще даже не примерял лавры радикального реформатора, на пленуме ЦК КПЧ - компартии Чехословакии раздавалась жесткая критика той чрезмерной Централизации, которая сложилась в экономике. Первым, довольно примитивным ответом на эту критику стало сокращение числа централизованно устанавливаемых плановых показателей.

Понятно, однако, что отсутствие рыночных стимулов к
труду в сочетании с ослаблением плановых не может дать позитивных результатов. В Чехословакии быстро наметилось стремление предприятий меньше производить товаров и больше потреблять ресурсов. Через некоторое время стало ясно, что требуется осуществлять хозяйственную реформу, которая представляла бы собой целый комплекс взаимосвязанных

452
между собой мероприятий, а не просто сокращение числа показателей.

Качественные изменения в развитии страны стали возможны практически сразу же после того, как в СССР на XX съезде партии наметился радикальный отход от сталинизма. Думается, Чехословакия была в наибольшей степени среди стран Центральной и Восточной Европы (и в гораздо большей, нежели Советский Союз) готова для того, чтобы воспринять импульс, порожденный XX съездом. Местная бюрократия не столько нуждалась в шоковом воздействии каких-то новых идей, сколько просто ждала, пока "старший брат" дозреет до такого состояния, при котором он способен будет разрешить "брату младшему" осуществлять у себя определенные эксперименты.
Весьма характерной в этом плане была фигура Антонина Новотного, который с 1957 г. занимал одновременно посты руководителя КПЧ и президента страны. В отличие от руководителей Югославии, возглавлявшихся И. Тито, и в отличие от И. Надя Новотного никто никогда не относил к числу коммунистов-реформаторов. Даже по сравнению с В. Гомулкой он казался консерватором. Но тем не менее именно при Новотном в Праге начались реформаторские процессы, который привели в конечном счете к Пражской весне. Причем дело было не столько в личности руководителя, сколько в общем настрое государственной и партийной элиты.
Новотный вознесся на вершины партийной иерархии в 1951-1952 гг. результате репрессий, осуществленных по делу Рудольфа Сланского - генерального секретаря ЦК КПЧ, место которого он и занял. Новотный был человеком малообразованным и не отличался никакими талантами. Он пытался восполнить нехватку образования бессистемными знаниями, полученными во время работы на разных должностях, и являлся скорее организатором, нежели идеологом партии. Тем не менее он с уважением относился к образованным людям и любил общаться с представителями интеллигенции.
Это был типичный партиец, принадлежавший к старой гвардии. По всей видимости, он действительно верил в коммунистические идеи, что не мешало ему, однако, совершать

453

откровенно аморальные поступки. Отправив на эшафот бывшего товарища, он спокойно мог забрать себе вещи украшавшие дом покойного [131, с. 69-73, 77-78].
В конечном счете Новотный оказался прагматиком, сумевшим в максимально возможной степени приспособить коммунистическую систему для удовлетворения своих личных нужд и нужд ближайшего партийного окружения. Но таким же точно прагматиком он оказался и в политической жизни. Лидер чешских коммунистов делал все возможное для политического выживания системы.
Однако человек, вставший на подобный путь, уже наполовину становится проводником реформаторских идей в том случае, если общество вокруг него стремится к осуществлению изменений. А чехословацкое общество к этому действительно стремилось.

Таким образом, для Новотного гораздо более прагматично было не препятствовать осуществлению неизбежных изменений, нежели по примеру Готвальда разворачивать очередной цикл репрессий. Поэтому хотя при режиме Новотоного интеллигенция время от времени подвергалась преследованиям, подобные кампании оказывались непродолжительным. Люди не преследовались подолгу, снова находили себе работу и могли заниматься квалифицированным умственным трудом. Все это качественным образом отличалось от советской практики как тех, так и последующих лет. Хотя, конечно, той степени интеллектуальной свободы, которую обеспечивал, скажем, режим Кадара в Венгрии, в Чехословакии при Новотном не знали.
Как только прошел XX съезд партии в СССР и стало ясно, что строгость запретов смягчена, в Праге стали искать пути для продвижения вперед. Этот поиск сразу же выразился в разработке экономических программ, а не в социально-политических

454

катаклизмах и не в столкновениях между группами и социальными слоями, имеющими различные представления о 6удущем страны. На первый взгляд кажется, будто 1956 год в Чехословакии был менее плодотворным, нежели в Венгрии и Польше, где поиск дальнейших путей развития вылился в события, привлекшие внимание всего мира. Но думается, что на самом деле пражская "тишина" оказалась свидетельством большего продвижения по пути преобразований, нежели взрывы, прогремевшие в Будапеште или Варшаве.
Уже в феврале 1957 г. состоялся пленум ЦК КПЧ, на котором был поставлен вопрос о проведении экономической реформы. Правда, готовить реформу стали чисто аппаратным путем, ориентируясь скорее на латание наиболее очевидных дыр сложившейся хозяйственной системы, нежели на коренные преобразования. Специально созданная для подготовки реформы комиссия, которую возглавил мало что понимавший в макроэкономике заместитель министра планирования Курт Розсыпал, сделала ставку на децентрализацию производственных решений в сочетании с усилением мотивации деятельности предприятий и передачей этим предприятиям несколько большего объема средств, нежели тот, который у них имелся ранее [237, с. 99].
Первые попытки осуществить корректировку сложившейся административной системы были предприняты в 1958 г. Предприятиям дали возможность зарабатывать для себя деньги. На сравнительно длительный срок - пятилетку - была установлена система нормативного распределения находящихся в их распоряжении средств [5, с. 61-62].
Таким образом, у производителей появились умеренные рыночные стимулы к тому, чтобы производить больше и лучше. У них увеличился объем прибыли, повысилась производительность труда. Причем произошло это значительно раньше, чем у Кадара. Тем не менее, поскольку система преобразований была не комплексной, в чехословацкой экономике (как впоследствии в венгерской) наметились существенные структурные перекосы. Период 1961-1962 гг. ознаменовался существенным откатом в реформах, который довольно быстро привел к возникновению очередных экономических трудностей.

455
Дело в том, что в конце 50-х гг. сторонники осуществления преобразований не понимали, насколько проблемы хозяйственной эффективности упираются во всю систему централизованного планирования в целом. Преимущественно полагали, что эти проблемы находятся на уровне отдельных фирм. Лишь через восемь лет взгляды принципиальным образом изменились. Радикальная экономическая реформа в Чехословакии созрела ко второй половине 60-х гг.
В первой половине 60-х гг. преобразования в чехословацкой экономике шли преимущественно на микроуровне. Исходное намерение разрушить административную монополию было постепенно спущено на тормозах. И самостоятельность отдельных предприятий, и бюрократический централизм проявляли себя плохо, а потому в конечном счете процесс половинчатых преобразований привел к формированию крупных трестов - чего-то среднего между административной системой и рынком. Это была своеобразная принудительная картелизация (государственное предприятие обязывалось к пребыванию в составе треста), хотя шла она, так сказать, с обратной стороны: не отдельные независимые производители объединялись в единую структуру, как это бывало в ходе принудительной картелизации при капитализме, а государственный централизм, постепенно распадаясь, породил вместо независимых предприятий что-то вроде олигополии.
К началу 1968 г. в стране имелось около сотни такого рода трестов, и рыночные отношения в лучшем случае могли существовать лишь между ними,- да и то они были не вполне рыночными, поскольку сохранялась система директивного ценообразования. Однако в то время, когда формировалась вся эта не слишком работоспособная система, внутри чехословацкой партийной и хозяйственной элиты вызревало иное, если можно так выразиться, макроэкономическое понимание ситуации.

В основе попыток осуществления будущей радикальной реформы лежали те изменения, которые постепенно происходили в руководстве КПЧ. В отличие от Венгрии, где события 1956 г.
внесли радикальный перелом в ход кадровых и идеологических

456

преобразований, Чехословакия небольшими шагами шла к осознанию необходимости перемен.
Постепенно менялся руководящий состав партии и правительства. Из него в той или иной форме устранялись откровенные сталинисты. На их место приходили люди, прагматически мыслящие и готовые менять те механизмы государственного устройства, которые, как постепенно выяснялось, функционировали плохо.
"Этот неприметно сформировавшийся новый состав руководства КПЧ,- отмечал в своих мемуарах один из ведущих деятелей Пражской весны Зденек Млынарж,- предпринял принципиальный политический шаг: реагируя на экономический кризис, разразившийся в стране после провала третьей пятилетки уже к концу ее первого года (1963 г.), руководство не только не прибегло к старым, дискредитировавшим себя методам управления, а, напротив, решило пойти по пути экономических реформ и ввести "новую систему управления народным хозяйством". Суть концепции заключалась в постепенном устранении бюрократической централизации и высвобождении самостоятельной экономической активности государственных предприятий, использовании рыночных механизмов для достижения более высокой хозяйственной эффективности... Позиции сторонников хозяйственных реформ были усилены дополнительными кадровыми подвижками в партийных верхах: в Президиум ЦК ввели О. Черника, Л. Штроугал стал секретарем по сельскому хозяйству.

Таким образом, уже за несколько лет до 1968 г. новотновское руководство КПЧ состояло из людей, в большинстве своем понимавших необходимость реформ и перемен для дальнейшего развития Чехословакии. То же можно сказать и о многих работниках партаппарата, состоявших на службе у этого руководства... С 1964 г. сложилось парадоксальное положение: при Новотном, которого все считали послушной марионеткой Москвы, в чехословацком обществе, в КПЧ и правительственных органах стала набирать силу открытая критика сталинизма... Между Новотным и московским руководством стали углубляться внешне невидимые противоречия" [131, с. 75-77].

457
Иначе говоря, аппаратные преобразования в Чехословакии происходили существенно иным путем, нежели аппаратные преобразования времен Михаила Горбачева в СССР.
У нас лидер подтягивал и перетряхивал косный аппарат, стремясь сделать его реформаторским. В Праге начала 60-х гг. лидер был намного более косным, нежели коммунистическая элита в целом, но он не мог, да по-настоящему и не желал, препятствовать ее реформаторским начинаниям.
Интересную связь между событиями, происходившими в чехословацком руководстве, и объективными условиями, определившими трансформацию страны, проследил Р. Селуцкий. Он отмечал, что уникальные взгляды реформаторского крыла руководства КПЧ были бы невозможны вне контекста чехословацкой культуры, особенно чешской политической культуры с ее долгой традицией формирования гражданского общества, самоуправления, а также экономического, политического, социального, идеологического и религиозного плюрализма. Они были бы невозможны без долгой традиции народной демократии. Ни чехи, ни словаки столетиями не имели своего государства, и их национальное возрождение, так же как и экономическое развитие страны, оказались возможны только в условиях гражданского общества. Люди в Чехословакии традиционно ощущали себя гражданами, и это чувство не было чуждо даже реформаторски мыслящим лидерам событий 1968 г. [502, с. 42-43].
Ни в какой другой стране с экономикой советского типа (и даже в Югославии с ее самоуправляющейся экономикой) не было такой прочной базы для осуществления радикальных преобразований. Именно это, на наш взгляд, объясняет ту последовательность, с которой развивались реформы в Чехословакии. Именно это объясняет тот факт, что реформаторы готовы были очень далеко зайти в своих преобразованиях. И это же объясняет то уникальное, пожалуй, единство широких народах масс и лидеров событий 1968 г., равного которому не было ни в то время, ни даже спустя 20-25 лет ни в одной стране из тех что анализируются в данной книге.
Но кроме объективных условий, следует отметить и субъективные, даже конъюнктурные моменты. Большую роль

458

в деле очередного поворота к чехословацким реформам вновь сыграло событие, происшедшее в СССР. В сентябре 1962 г. в "Правде" была опубликована статья харьковского профессора Е. Либермана. В этой статье предлагалось осуществить некоторые шаги по либерализации ("либерманизации", как стали шутить на Западе) советской экономики. Сами предложения для чехословацких экономистов не могли представить никакого интереса, поскольку содержали примерно то, что в Праге уже опробовали (причем с нелучшими результатами) и из чего постарались извлечь определенные уроки. Однако в политическом смысле сам факт публикации в "Правде" - не просто газете, а органе ЦК КПСС, не допускающем возникновения случайных дискуссий,- означал, что Москва опять дает санкцию на дальнейшее движение к реформам. Сторонники преобразований, которых в Праге становилось все больше, использовали событие для того, чтобы обеспечить очередной политический перелом.
В январе 1965 г. состоялся пленум ЦК КПЧ, на котором была принята программа осуществления дальнейших преобразований в экономике. Теперь уже речь шла не только о сокращении бюрократического централизма и придании стимулов производителю. Впервые был поставлен вопрос о введении системы лимитных и свободных цен.
Январский пленум прошел практически одновременно с историческим пленумом ЦК ВСРП, на котором была принята программа венгерских реформ. Но намерения чехословацких реформаторов были значительно более радикальными. Ради-

459

кализм этот усилился в 1966 г., когда появился документ под названием "Принципы ускоренного внедрения новой системы руководства производством".

Как отмечали исследовавшие чехословацкий опыт О. Ананьин и Е. Гайдар, "этот документ сохранял преемственность с постановлением январского (1965 г.) пленума ЦК КПЧ по основным вопросам, но в ряде случаев это была лишь формальная преемственность, которая скрывала фактическую смену концепции реформы. Если прежняя концепция исходила из того, что центр будет устанавливать рамки деятельности предприятий, то теперь, наоборот, первичной оказалась сфера предприятия, а роль центра сводилась к изучению закономерностей этой сферы и проведению на этой основе определенной политики по отношению к предприятиям..." [5, с. 65].

460

В основе перехода, намеченного на 1967 г., лежала перестройка всей системы оптовых цен с частичной их либерализацией. Порядка 60% стоимости всех обращающихся в стране товаров должно было остаться в рамках государственного ценообразования; 15% цен предполагалось сделать полностью свободными. Остальные цены могли устанавливаться продавцами сравнительно свободно, но должны были иметь тем не менее верхний лимит, выше которого их рост не мог осуществляться [506, с. 53].
Предполагался и перевод предприятий на полный хозрасчет с распределением дохода по остаточному принципу, при котором потолок заработной платы снимался. Устанавливались стабильные отчисления в бюджет в размере 18% валового дохода (плюс некоторые другие платежи). Получалось, что теперь руководство предприятия может после выполнения своих обязательств перед государством использовать все имеющиеся в его распоряжении деньги для поощрения работников. Кроме того, предполагалось, что финансирование капитальных вложений будет теперь осуществляться преимущественно из средств самого предприятия [5, с. 66].

Чехословацкие реформы двинулись дальше венгерских и соответственно значительно раньше их столкнулись с проблемой усиливающейся макроэкономической несбалансированности. В большей степени, чем ожидалось, стали расти цены. Имея возможность повышать цены и доходы, некоторые предприятия стали сворачивать производство продукции. В 1968-1969 гг. темпы роста чехословацкой экономики несколько снизились, хотя в целом оставались достаточно высокими - более 5% в год.

Слишком легкая жизнь успешно функционирующих предприятий сочеталось с сохранением большого числа предприятий убыточных, которые государство не готово было выпустить из своих рук. По-прежнему имела место практика дотаций [5, с. 66-67].
Однако, как бы то ни было, в 1967 г. самостоятельность предприятий в формировании производственных программ и системы хозяйственных связей оказалась расширена; были осуществлены частичная децентрализация системы инвести-

461
рования и смягчение централизованного контроля за фондом оплаты труда; предприятия получили определенные возможности выхода из состава трестов [229, с. 477].
Трудно сказать, как развивались бы дальше реформы в Чехословакии. Были бы они приторможены до темпов развития преобразований в соседней Венгрии или привели бы к длительному периоду перманентной финансовой нестабильности, как в Югославии? Или же Чехословакия сумела бы быстрее других государств Центральной и Восточной Европы осуществить настоящие комплексные реформы, предполагающие построение рыночной экономики на базе частной собственности?
Если судить по одному из наиболее значительных источников информации о менталитете чехословацких реформаторов - мемуарам Млынаржа, то вроде бы напрашивается вывод о близости Пражской весны к югославской модели развития. Лидеры реформ были по своим взглядам не либералами, а коммунистами-реформаторами, что же касается широких слоев населения, то они жили сравнительно хорошо и не разочаровались еще в социализме как системе.

"Главная проблема, по мнению коммунистов-реформаторов,- отмечал 3. Млынарж,- заключалась в том, что господствующая идеология отошла от подлинных идей Маркса, а потому перестала выполнять функции научного объективного познания, трансформировалась в ложное сознание". И далее: "преобладающее большинство населения было уверено в завтрашнем дне, удовлетворяло свои основные материальные потребности. Поэтому оно не стремилось к реставрации капиталистических социально-экономических отношений, которые этой уверенности не давали. События 1968 года это подтвердили: резкая критика, взрыв общественных и политических противоречий в условиях полной свободы выражения взглядов не вылились в сколько-нибудь значительную тенденцию реставрации капитализма" [131, с. 50, 55-56].

Похожим образом, вроде бы, характеризует положение дел и основной идеолог экономических преобразований Пражской весны профессор Ота Шик, находившийся в числе наиболее
радикально ориентированных чехословацких реформаторов.

462
"Никто из реформаторов, том числе и так называемых радикальных реформаторов, к которым причисляли и меня, не думал о возврате к капиталистической экономической и общественной системе. Но мы удостоверились также в том, что по всем своим основным характеристикам социалистическая система оказалась полностью несостоятельной" [237, с. 17].

Тем не менее в признании О. Шика - специалиста в экономических, а не идеологических, как 3. Млынарж, вопросах - уже чувствуется большая противоречивость позиции. Наряду с моральным неприятием капитализма существует уже интеллектуальное неприятие социализма. Капитализм очень не нравился людям, лично помнившим времена Великой депрессии. Но социализм хотя и нравился им в теории, уже не воспринимался как нечто практически реализуемое, как нечто, способное составить работающую альтернативу экономическим кризисам типа того, который разразился на рубеже 20-30-х гг.

Весьма характерно в этом плане еще одно замечание Шика: "Югославская модель развития меня не вдохновляла, поскольку я видел в ней слишком много недостатков, которые не мог удовлетворительно объяснить" [237, с. 92]. А ведь то, что создавалось в Белграде, было наибольшим примером продвижения в сторону социализма с неким человеческим лицом. Другой практики одновременного отхода и от капитализма, и от административной экономики советского типа ни у кого не имелось. Таким образом, Шик попадал в довольно сложное положение. Ему надо было изобрести некую принципиально новую систему, дабы избежать крайностей, которые он априори желал вывести за скобки в искомой им формуле человеческого счастья.

Вся судьба Шика отражает то сложное и противоречивое состояние, в каком находилась Чехословакия двух послевоенных десятилетий, и особенно то состояние, в котором она подошла к событиям 1968 г. Он родился в 1919 г. в Судетах самом западном регионе Чехии, испытавшем на себе огромное влияние немецкой культуры. В его жизни с самого начала переплелись линии трех ключевых для развития Чехии народов. Отец Шика был евреем, мать - чешкой, но при этом он

463
обучался в немецкой школе и испытал существенное воздействие на себя со стороны немецких учителей.
Молодость Шика пришлась на период оккупации страны , что неизбежно должно было дать его интеллектуальному развитию некий левый уклон. Подпольная антифашистская деятельность и несколько лет, проведенных в Маутхаузене (ему чудом удалось уцелеть, поскольку из-за еврейского происхождения он мог быть отправлен в один из лагерей смерти) объективно ориентировали Шика на сотрудничество с коммунистами. Образование, полученное им после войны, было абсолютно марксистским. Лишь в середине 50-х гг. будущий реформатор самостоятельно познакомился с трудами таких классиков экономической науки, как Евгений фон Бем-Баверк и Джон Мейнард Кейнс. К этому времени он уже успел сделать карьеру как экономист и преподаватель, полностью находящийся в рамках сложившейся коммунистической системы.

Таким образом, с одной стороны, специфика исторического развития Чехословакии, специфика текущего момента ориентировали Шика на поддержку модели социалистического развития. С другой же стороны, принадлежность к культурной традиции Центральной Европы, в значительной степени определявшейся немецким экономическим влиянием, а также собственный здравый смысл и отсутствие языкового барьера, отделявшего большинство советских граждан от Запада, поставили Шика (как, кстати, и очень многих его соотечественников) в положение потенциального реформатора. Для того чтобы этот потенциал реализовался, должны были несколько измениться внешние обстоятельства. И они действительно стали постепенно меняться.

В конце 50-х гг. стало ясно, что примитивные подходы к Реформированию социалистической экономики не могут кардинальным образом улучшить положение дел. Стало ясно,
что предприятия, которым новой экономической системой была установлена четкая нормативная связь между ростом производительности труда и ростом заработной платы, будут
заинтересованы в увеличении показателя производительности любой ценой,в том числе и за счет увеличения стоимости

464
продукции. Ведь конкуренция в этих условиях не ограничивала возможности завышения издержек производства.
"Тогда, в 1957-1958 гг.,- писал впоследствии Шик-, для нас представляло сравнительно простую задачу указать на принципиальные недостатки социалистической системы и теории социализма, но о том, как должна была выглядеть новая реформированная система,- об этом у нас еще не было ясного представления" [237, с. 121]. В его экономических воззрениях 1958 г. сочетались новаторские для социализма представления об использовании некоторых рыночных элементов регулирования, таких как гибкое ценообразование и конкуренция, с сохранением старой плановой системы и с проведением традиционной политики централизованных государственных инвестиций [237, с. 109, 113].
В 1959 г. Шик, являвшийся уже кандидатом в члены ЦК КПЧ, впервые оказался в капиталистическом мире благодаря тому, что был включен в делегацию, отправившуюся на съезд французских коммунистов. Изобилие товаров в парижских магазинах произвело на него настоящее шоковое воздействие. Оказалось, что капиталистическая система благодаря быстрому экономическому росту послевоенных десятилетий стала совершенно не похожа на ту, которую он помнил по временам своей молодости, пришедшейся на эпоху Великой депрессии. Таким образом, возможность сравнения трудностей социализма с успехами капитализма начинала всерьез настраивать на реформаторский лад(1).
В это время у него как раз появились и реальные возможности для реализации постепенно складывавшихся новых представлений о характере необходимых стране преобразовании. В 1961 г. он возглавил Институт экономики Чехословацкой академии наук. На следующий год Шик стал членом-корреспондентом, не будучи к этому времени даже доктором наук.

(1).Интересно, что согласно воспоминаниям Млынаржа точно такое же шоковое впечатление от парижского изобилия было получено в ходе поездки другим, еще более высокопоставленным членом чехословацкого руководства,- Драгомиром Кольдером [131, с. 141].

465
Эту ученую степень он приобрел в 1963 г., одновременно возглавив сформированную руководством страны комиссию по экономической реформе. Столь резкое выдвижение на передний край реформ произошло благодаря тому, что Шик сумел опубликовать программную статью в центральном органе чешских коммунистов - газете "Руде право", воспользовавшись прецедентом, созданным в СССР проф. Е. Либерманом.
Необходимость рынка теперь уже не вызывала сомнений. Шик готовил не просто программу ослабления централизованного регулирования (как было в середине 50-х гг.), и даже не программу усиления самостоятельности предприятий (как было в 1958 г.). Он готовил переход на рыночные принципы функционирования экономики. Это был шаг значительно более радикальный, нежели тот, который в те годы готовился в Венгрии.
Однако отказываться от использования тех элементов социализма, которые ему представлялись необходимыми, Шик не намеревался: "Основополагающие цели обновления рынка были известны,- писал он впоследствии.- Основная работа нашего коллектива была направлена на определение нового способа планирования народного хозяйства, которое мы все считали необходимым, поскольку не хотели, чтобы введение рыночного механизма сопровождалось возникновением негативных процессов, присущих капиталистической системе хозяйства" [237, с. 172].
В связи с подобным подходом к реформированию новая чехословацкая хозяйственная система должна была, с одной стороны, позаимствовать некоторые югославские черты, в частности самостоятельность предприятий в решении вопроса о разделении дохода на заработную плату и инвестиции, а с другой - сохранить от административной системы установление ориентировочных планов производства, дополненных практикой государственного заказа на некоторые виды продукции[237,с. 173].
Проект преобразований был предложен в середине 1964 г., однако сохранявшаяся борьба между консерваторами во главе с Новотным, свернувшими предыдущие реформы в начале
60-х гг., и новым поколением руководителей, выдвинувшимся

466
в 1963 г., привела к тому, что концепцию О. Шика все время отправляли на доработку.
Порой попытки найти альтернативу углублению рыночных преобразований принимали совершенно анекдотичные формы. Так, министр финансов Р. Дворжак выдвинул идею быстро поддержанную Новотным, о том, что богатая лесами Чехословакия может активизировать экспорт оленей и таким образом получить ресурсы, необходимые для повышения жизненного уровня [237, с. 177].
Мысль о том, что олени спасут административный социализм в Чехословакии, выглядела откровенно нелепо и, естественно, не могла всерьез послужить альтернативой реформ Однако по большому счету она представляла собой утрированный вариант хорошо знакомой нам по советско-российской практике идеи о возможности долгое время поддерживать уровень потребления за счет экспорта нефти и газа при отсутствии радикальных преобразований. То, что хорошо воспринималось Кремлем и позволяло (а в значительной степени до сих пор позволяет) откладывать реформы в нашей стране, к счастью для чехов и словаков, не могло всерьез восприниматься в пражском Граде.

В октябре 1964 г. политбюро ЦК КПЧ наконец одобрило концепцию реформы, опубликовало ее и создало тем самым возможности для развертывания широкой общественной дискуссии. Однако буквально тут же очередной поворот событий в СССР оказал негативное воздействие на развитие чехословацких событий. Падение Хрущева заставило консервативное руководство в Праге задуматься о том, как в дальнейшем будет смотреть на углубление реформ "старший брат". Снова появилось желание спустить преобразования на тормозах.
В этой ситуации Шик стал активно пробивать идею радикальных экономических преобразований, не обращая внимания ни на какие препятствия. Наверное, с этого момента именно он мог считаться лидером чехословацких реформ, несмотря даже на свой относительно невысокий в партийной и государственной иерархии пост.

В 1966 г. на очередном съезде КПЧ Шик во время своего выступления вышел за рамки собственно экономических ре-

467

форм в узком смысле этого слова. И внес предложение о необходимости политической демократизации общества. Сидящий в президиуме съезда Брежнев был откровенно шокирован овациями, вызванными этим выступлением [237, с. 204].
Тем не менее советское руководство в тот момент ничего не могло сделать для того, чтобы остановить преобразования. К 1967 г. Новотный уже оказался на крайнем левом фланге среди чехословацкого руководства и стал вытесняться из него более молодыми лидерами. События стали развиваться гораздо быстрее, чем думали многие хорошо информированные люди, такие, например, как Млынарж[131, с. 85].

Уже в январе 1968 г. Новотный был снят с поста лидера партии и заменен на Александра Дубчека. Через два месяца правительство страны возглавил Олдржих Черник, а парламент - Йозеф Смрковский. Это было совершенно иное руководство, готовое к радикальным переменам, хотя, по мнению Шика, еще довольно плохо понимавшее, в каком же направлении следует вести страну [237, с. 240, 247](1).
Однако в целом новое правительство было значительно более квалифицированным и подготовленным к осознанию

(1).Весьма характерно в этом плане то, каким образом вел заседания партийного руководства Дубчек. Он демократично выслушивал самые разные мнения, а затем подводил итог обсуждения исключительно в общих словах, отмечая необходимость усиления позитивных явлений и нейтрализации явлений негативных [131, с. 150]. Впрочем, если бы на заседаниях возобладало стремление к рынку, Дубчек наверняка был бы готов поддержать радикальные перемены.

468

стоящих перед страной задач, нежели партийное руководство. Сам Шик в новом правительстве стал вице-премьером. И это означало, что экономические реформы рыночного типа действительно будут осуществляться.
В мае 1968 г. Шик и Смрковский призвали к формированию на предприятиях системы самоуправления. Сначала правда, Шик отдавал предпочтение более консервативному варианту, при котором в советах предприятий будут представлены сразу три группы: работники, внешние эксперты и представители государства. Но затем он стал настаивать на выборах трудовым коллективом всего состава совета [502 с. 48].
В тот момент среди граждан Чехословакии за капитализм выступало лишь порядка 5%. Шик приводил в своей книге данные опроса, показывающего, что 89% населения выступало лишь за совершенствование социализма. По оценке Млынаржа, таковых было 80%. Самый реформаторский из официальных документов Пражской весны, называвшийся "Программа действий КПЧ", оказался целиком пронизан идеями социализма и в целом провозглашал задачу построения "социализма с человеческим лицом" [237, с. 287; 131, с. 94, 129]. Так могла ли эта реформа действительно стать рыночной?

Опыт всех последующих реформ, осуществленных в Центральной и Восточной Европе в 70-90-е гг., показал, как исходные представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, быстро изменяются под воздействием обстоятельств. Рыночный социализм порождает макроэкономическую несбалансированность, а стремление населения к более обеспеченной жизни эволюционирует под воздействием западных стандартов потребления, которые начинают проникать в страну после падения железного занавеса. Уже события 1968 г., если судить по некоторым косвенным признакам, наводят на мысль, что сценарий постепенного перехода к капитализму имел хорошие условия для того, чтобы быть реализованным на практике. Во всяком случае, взгляды верхушки лидеров Пражской весны были уже не вполне социалисти
ческими.

469
Во-первых, в апреле 1968 г., после того как сменилось чехословацкое правительство, новый премьер-министр Черник заявил, что будут приняты решительные меры для усиления конкурентных начал на рынке. Обязательное в прошлом пребывание предприятий в составе трестов должно было теперь стать добровольным. Всем желающим намеревались разрешить выходить из состава этих объединений [506, с. 69].

Во-вторых, даже сам Новотный, сохранявший еще в начале года пост президента Чехословакии, заявил в интервью газете "The Times", что правительство рассматривает вопрос о возможности ликвидации неэффективно работающих и устаревших предприятий. Приблизительно в том же ключе высказался и Дубчек, дав понять, что чехословацкие предприятия далеко не всегда способны удовлетворять реально существующий спрос. Партийный лидер отметил, что структура чехословацкой экономики несовершенна: она отклонилась от тех принципов, которые определяют структуру экономики в развитых индустриальных странах [506, с. 119].
В-третьих, предполагалось изменить и систему трудовых отношений. Если предприятия могут подвергнуться ликвидации, то, значит, может существовать и безработица. Это дал понять в интервью "Vorwarts" идеолог чехословацких экономических реформ Шик. Он отметил, что если рабочий почувствует давление конкуренции, то будет прилагать больше усилий в процессе труда {506, с. 122].
В-четвертых, либерализация экономики, столь широко охватывающая внутреннюю хозяйственную сферу, должна была захватить и сферу внешнеэкономических отношений. Предприятиям предполагалось дать возможность свободного выхода на зарубежный рынок, а государственную корпорацию по внешней торговле, ранее являвшуюся монополистом, должны были согласно заявлению Черника перевести на работу в соответствии с коммерческими принципами [506,с. 119].
Наконец, в определенной степени должна была быть разрушена и монополия государственной собственности. Черник отмечал, что правительство уже подготовило новую систему регулирования экономики, в которой будет отведено существенное

470
место для частных предприятий [506, с. 127](1). Под воздействием всех этих трансформаций экономика Чехословакии должна была измениться коренным образом.
Летом 1968 г. представительная группа реформаторов теоретиков подготовила проект предложений, которые должны были быть представлены XIV съезду КПЧ в сентябре 1968 г. В этом документе уже содержались некоторые положения показывающие, как быстро продвигались чехословацкие социалисты к признанию ценностей рыночной, капиталистической экономики.

"...Социалистическое общество использует широкий круг форм собственности, начиная от крупных государственных предприятий до общественных, но не государственных предприятий, кооперативов и малых частных фирм... Независимые социалистические предприятия рассматриваются как базисный элемент социалистической экономики и как агент рыночной экономики. Они независимо от государства вступают в экономические ассоциации по своему выбору, реагируют на давление рынка и экономическую конкуренцию" (цит. по: [502, с. 45-46]). Пражской весне не удалось дожить до сентябрьского съезда партии, но вполне вероятно, что на нем мог бы быть осуществлен серьезный прорыв в деле осуществления экономических преобразований.
Хозяйственная культура Чехословакии была столь высока, а многолетние связи с Европой столь тесны, что именно в этой стране быстрая эволюция взглядов от реформаторского коммунизма в сторону либерализма представлялась наиболее

(1). Конечно, имелась в виду ни в коей мере не приватизация государственных предприятий, а только формирование двухсекторной экономики, сочетавшей государственную собственность с частной. Даже сам Шик считал в 1968 г., что предприятиям следует переходить лишь на систему рабочего самоуправления, как это имело место в Югославии. Что же касается позиции Черника, то в этом плане он, по оценке Шика, готов был даже не к самоуправлению, а только к введению трети выборных представителей трудового коллектива в руководство предприятий [237, с. 255].

471
вероятной. Думается, не случайно ни в Югославии, которая формально раньше других стран Центральной и Восточной Европы стала искать новые пути развития, ни в Венгрии, сильно зависимой в культурном плане как от своего южного, так и от северного соседа, столь энергичных деклараций политики высшего эшелона, как правило, не делали.
Даже армия, которая часто в ходе преобразований оказывается наиболее консервативной силой, была в Чехословакии 1968 г. сторонницей реформ и поддерживала те группировки, которые выступали за осуществление перемен. По мнению Шика, никому не удалось бы тогда заставить армию выступить против преобразований даже в той форме, в какой это сделала польская армия в начале 80-х гг. [237, с. 237].
Однако именно то, что чехословацкие реформаторы энергично двигались впереди всех своих соседей, обусловило трагический финал Пражской весны. Если в Венгрии после 1956 г. речь велась только о преобразованиях в экономической сфере, то Чехословакия явно демонстрировала желание полностью покинуть социалистический лагерь. "В отличие от всех других стран Восточной Европы, в которых имела место либерализация, контролируемая сверху и поддающаяся развороту в обратную сторону,- отмечали П. Виндзор и А. Роберте,- в Чехословакии произошли демократизация, переход к полной свободе и устранение всяческого контроля сверху" [536, с. 9-10].
Широкие народные движения Пражской весны, абсолютное отрицание многими интеллектуалами коммунистических ценностей, намерение внести существенные изменения в характер политической системы - все это вызывало основательное беспокойство Кремля. В итоге советские войска были в августе 1968 г. введены в Чехословакию, там быстро сменилась местная власть, и реформы оказались насильственно остановлены.

Уже в октябре ликвидировали фактически всякую финансовую самостоятельность предприятий. Прибыль обложили огромным налогом в размере 45% (это не считая всех тех платежей с нее, которые надо было осуществлять и ранее). С 1969 г. ввели налог на прирост заработной платы, на практике полностью

472
блокирующий всякое увеличение доходов работников свыше 7% в год [5, с. 67-68].
31 мая 1969 г. Черник, один из лидеров Пражской весны осудил систему самоуправления на предприятиях - причем отнюдь не с капиталистических позиций [237, с. 337]. Незадолго перед этим со своего поста был снят Дубчек, а в 1970 г начались массовые чистки партийных рядов, а также рядов государственного и хозяйственного аппарата. Все реформаторские партийные решения 1968 г. были аннулированы как ошибочные. Майский (1969 г.) и январский (1970 г.) пленумы ЦК КПЧ полностью восстановили принципы руководящей роли партии и централизованного управления экономикой, что в дальнейшем получило правовое оформление в Законе о народнохозяйственном планировании, вступившем в силу с 1971г. [229, с. 480].

Таким образом, можно сказать, что чехословацкая экономика к началу 70-х гг. вновь стала копией экономики советской. Социализм "с человеческим лицом" у Дубчека, Черника и Шика точно так же не получился, как ранее не получился капитализм "с человеческим лицом" у Масарика. Лешек Колаковский по этому поводу позднее грустно заметил: "Может ли быть крокодил с человеческим лицом?" [229, с. 100].

Чехословакии не везло. Жизнь, прямо как у Кундеры, могла показаться глупой и жестокой шуткой. И это в то время, когда не только в Венгрии, но даже в Польше начали искать возможность внедрения рыночных механизмов.
Шик не мог так же быстро "перестроиться", как это сделал Черник. Он предпочел эмигрировать в Швейцарию, но сохранить верность своим взглядам. В дальнейшем эти взгляды так и не эволюционировали в сторону капитализма. Шик работал рядовым профессором, преподавал, искал возможности соединения плана и рынка. В 1972 г. он опубликовал знаменитую книгу под названием "Третий путь". Но в это время в самой Чехословакии уже постепенно формировалось поколение экономистов, готовых в ходе реформ пойти значительно дальше поисков третьего пути.

Однако на позицию властей, посаженных советским руководством, научные поиски уже не оказывали никакого воздей-

473
ствия. Интеллектуальная жизнь на официальном уровне затухала. В дальнейшем чехословацкие власти примитивно копировали робкие советские поиски оптимальной хозяйственной модели.
Вслед за не имеющей особого экономического смысла советской реформой хозяйственного механизма 1979 г. Чехословакия сделала аналогичный шаг в 1980 г. Затем в 1984 г. копировались андроповские эксперименты в промышленности. Применялись даже такие своеобразные формы организации труда, как бригадный подряд и встречное планирование. Наконец, в 1987 г. тоталитарные по своей идеологической сути чехословацкие власти, полностью отвергавшие горбачевскую гласность, решились в какой-то мере на использование советских методов реформы системы управления(1).

Но, конечно же, все эти примитивные движения вперед не могли считаться настоящей реформой. Чехословацкая экономика вошла в состояние стагнации. Средние темпы экономического роста в 1979-1988 гг. составили всего лишь 1,5% в текущих ценах, а если принять во внимание небольшую инфляцию, то они, скорее всего, были близки к нулю. Производительность труда оказалась равна лишь 50-60% от уровня развитых стран мира(2). Ресурсоемкость же (затраты энергии и

(1). Образная характеристика чехословацкого застоя лучше всего, наверное, была дана Миланом Кундерой в романе "Книга смеха и забвения": "На Вацлавской площади тошнит человека. К нему подходит случайный прохожий и говорит: "Не беспокойтесь. Как я вас понимаю!"" Можно сказать, что именно романы Кундеры, особенно "Книга смеха и забвения", "Вальс на прощание" и "Невыносимая легкость бытия", лучше всего передают духовную атмосферу эпохи чехословацкого застоя.
(2). По меркам Восточной Европы это было не так уж и плохо. Старая производственная культура позволяла Чехословакии даже в годы застоя иметь уровень жизни, вполне сопоставимый с тем, какой получали посредством своих половинчатых реформ Венгрия и некоторые югославские республики.

474
сырья на единицу продукции), напротив, была на 25-50% выше [253, с. 628-629; 229, с. 487].
Однако у чехословацкой модели движения к рынку были и свои существенные плюсы. Жесткий контроль за хозяйственной системой сохранил состояние макроэкономической сбалансированности вплоть до самого момента осуществления быстрого перехода. Поэтому в отличие от Венгрии Чехословакия имела значительно меньший объем внешнего долга, а в отличие от Польши - значительно более низкий уровень инфляции. По сравнению же с Советским Союзом, где умудрились осуществить резкую дестабилизацию финансового положения в кратчайшие сроки (рубеж 80-90-х гг.), Чехословакия выигрывала сразу по обоим параметрам.

ТРЕТИЙ ПУТЬ - ЭТО ПУТЬ В ТРЕТИЙ МИР

Очередной этап серьезных политических и экономических реформ наступил в Чехословакии только через два с лишним десятилетия после разгрома Пражской весны. В ноябре 1989 г. в Праге произошла так называемая "бархатная революция".

На этот раз чехи, с одной стороны сильно зажатые тоталитарным режимом, а с другой - имевшие сравнительно высокий по восточноевропейским меркам уровень жизни, раскачивались дольше, нежели соседние народы. Как вспоминала одна журналистка, "в Берлине на Александерплатц в манифестациях участвовал уже миллион человек. А здесь еще 28 октября полиция избивала палками все те же самые пять тысяч, а остальные молчали и выжидали" (цит. по: [230, с. 41]). Тем не менее постепенно политическая активность немцев пробудила и чехов. Люди увидели, как их соседи борются за свою свободу, и сами стали выходить на улицы. Свыше 63% опрошенных граждан заявили впоследствии, что для них решающее значение имели события в ГДР [230, с. 42].
Хотя коммунистические власти не были настроены на перемены в такой же степени, в какой это имело место в сосед-

475

ней Венгрии, массовые мирные демонстрации и всеобщая двухчасовая забастовка, состоявшиеся в ноябре 1989 г., вынудили их пойти на передачу власти народу. Теперь уже события напоминали не столько происходящее в ГДР, сколько то, что имело место в Венгрии.
В декабре появилось своеобразное переходное правительство М. Чалфы, в котором помимо коммунистов уже имелись и представители других партий, и представители оппозиции, и формально независимые технократы. В этом же месяце КПЧ отказалась от однопартийной модели и объявила себя партией парламентской. Наконец, произошли и такие важные перемены в высшей государственной иерархии, как избрание А. Дубчека председателем парламента, а писателя и диссидента Вацлава Гавела - президентом Чехословакии. На этом "бархатная революция" завершилась, и дальше началось уже осуществление кардинальных преобразований в жизни страны(1).

В июне 1990 г. состоялись первые демократические выборы, на которых победу, естественно, одержала оппозиция,

(1).Несколько по-иному развивались события в Словакии. Там общественное сопротивление режиму было совсем слабым. Большее значение, нежели демократизация общества, играл для народа национализм. В итоге у власти в Словакии смогли в той или иной форме удержаться представители старой номенклатуры, взявшей на вооружение националистические лозунги, что привело в конечном счете к распаду Чехословакии. Развитие политической ситуации в Словакии, наверное, точнее было бы сравнить не с ходом дел в Венгрии, а с ходом дел в Словении, высвобождавшейся из-под власти Белграда.

476
прежде всего организация Гражданский форум, основанная в ходе "бархатной революции" известными представителя интеллигенции. В отличие от Венгрии оппозиция в Чехословакии готова была быстро осуществить преобразования в экономике. Уже в 1990 г., не дожидаясь появления программ реформ, правительство пошло на осуществление ряда подготовительных мер, обеспечивающих как будущую либерализацию цен, так и открытие экономики внешнему миру.
В частности, были существенно сокращены субсидии государственным предприятиям, а появившиеся в связи с этим убытки покрыли за счет административного повышения розничных цен в среднем на 10% (при этом населению частично предоставили компенсацию из государственного бюджета). Еще одной важной подготовительной мерой стало проведение нескольких девальваций кроны. Еще при коммунистической власти в январе 1990 г. крона подешевела на 16,6%. А после перехода власти к оппозиции темпы девальвации существенным образом ускорились. В октябре крону "уценили" на 55,3%, а в декабре - еще на 16%. В дальнейшем валютный курс не менялся в течение двух с лишним лет. Стабильную крону использовали в качестве номинального якоря, притормаживающего инфляцию [411, с. 451-452].

Программу экономических реформ новое правительство представило парламенту уже к сентябрю 1990 г., т.е. почти сразу же после своего формирования. А с января 1991 г., т.е. буквально через четыре месяца, началась реализация этой программы.
Надо заметить, что в Чехословакии, как в любой другой стране, проходящей через реформы, имела место дискуссия между сторонниками осуществления быстрых преобразований и теми, кто предпочитал градуализм.
Самым ярким представителем первого подхода был министр финансов Вацлав Клаус. К моменту начала реформ он как раз достиг пятидесятилетнего возраста. Это был реформатор совершенно иной волны, нежели те, кто стоял во главе государства во время Пражской весны. Если О. Шик впервые посетил страну развитого капитализма в зрелом возрасте, будучи уже одним из руководителей страны, то Клаус прошел

477

научную стажировку в Италии еще в двадцать пять лет, когда писал свою кандидатскую диссертацию. После защиты диссертации он стажировался еще
и в США.
Несмотря на то что Клаус имел непосредственное отношение к событиям Пражской весны и был даже в 1970 г. уволен из Института экономики за свои реформаторские взгляды, его подходы к реформированию оказались совершенно иными, нежели у Шика. Если Шик прославился, помимо всего прочего, своими поисками третьего

пути, не совпадающего ни с капитализмом, ни с социализмом, то Клаус стал во многом известен благодаря своей крылатой фразе: "Третий путь - это путь в третий мир". Он стремился к тому, чтобы поставить точку на социализме и сделать из Чехословакии образцовую, эффективно функционирующую капиталистическую страну. Клаус в реформаторской деятельности откровенно ориентировался на жесткость, характерную для тэтчеризма, и старался всячески делать упор на принадлежность своей страны к западному миру, в котором доминируют рыночные ценности.

Еще одной отличительной особенностью биографии Клауса стало то, что после увольнения из института он в течение 16 лет работал на различных должностях в Государственном банке Чехословакии [231, с. 307]. Таким образом, он был не только теоретиком реформирования, но и опытным финансовым практиком, что отличало его как от Шика, так и от многих восточноевропейских лидеров реформ 90-х гг. Клауса уже нельзя было "окрестить" ни "завлабом", ни "мальчиком в розовых штанишках", как называли молодых реформаторов в России.
Министром финансов Клаус стал еще в конце 1989 г., т.е. сразу же после "бархатной революции". Уже в это время он

478
был одним из ведущих деятелей Гражданского форума объединившего демократические силы Чехословакии.
Главным противником Клауса оказался директор Института прогнозирования экономики Вальтер Комарек, занявший в первом посткоммунистическом правительстве должность вице-премьера. Под руководством Комарека Институт прогнозирования подготовил документ "Прогностический анализ проблем перехода к демократии и рыночной экономике в ЧСФР", где предлагалась концепция постепенного вхождения в рынок с сохранением государственного регулирования. Комарек резко протестовал против шокотерапии и занимал позиции, характерные для левого центра, для социал-демократии [253, с. 639-640; 231, с. 308]. В этой политической борьбе явную победу одержал Клаус.
Если двумя десятилетиями раньше Чехословакия была пионером реформ, то теперь в Праге практически полностью использовались те подходы, которые годом раньше применялись в Варшаве. Правда, положение, в котором находилась Чехословакия, отличалось по многим важным параметрам от положения Польши, что и определило, если можно так сказать, тактическое различие реформ.

В январе 1991 г. в Чехословакии были применены практически все элементы польской стратегии шокотерапии, хотя некоторые из них использовались в явно смягченном варианте [253, с. 629]. Интересно, что правительство не только не пыталось затушевать жесткость своего подхода, но, напротив, активно подчеркивало тот факт, что оно осуществляет именно шокотерапию. Итак, конкретно осуществлялись следующие меры.
Во-первых, произошла либерализация цен. Для Чехословакии это был, бесспорно, важнейший элемент реформы, поскольку в отличие и от Польши, и от Венгрии, не говоря уже о югославских республиках, здесь до самого начала радикальных преобразований доминировала административная система ценообразования.
Наверное, темпы либерализации цен были в Чехословакии наиболее высокими среди всех стран региона, проходивших через реформы в этот период. Можно сказать, что в данном смысле Клаус действительно осуществлял шокотерапию.

479
С 1 января 1991 г. было отпущено примерно 70% цен. К концу 1991 г. масштаб регулирования цен был сужен до 8%, а с 1992г. до 5%, что сопоставимо с масштабом регулирования цен в странах Евросоюза [231, с. 314].
Во-вторых, чехословацкие власти попытались применить жесткую монетарную и финансовую политику для того, чтобы воспрепятствовать развитию инфляции.
В первые пять месяцев 1991 г. в государственном бюджете имелся профицит. Однако затем налоговые поступления снизились, и возник дефицит. В целом за год он составил 2% ВВП. На будущий, 1992 г.- 3,3% [524, с. 193]. В этом плане Чехословакия походила на Польшу, хотя в Праге смогли удержаться на сравнительно более низком, чем в Варшаве, уровне бюджетных дефицитов за первоначальный период преобразований. Но самое главное - Центробанку в Чехословакии с самого начала реформ было законодательно запрещено покрывать бюджетный дефицит своими прямыми кредитами. Таким образом, проникновение денежной массы в экономику через правительственные каналы не могло стать источником высокой инфляции.
Сложнее обстояло дело с кредитной эмиссией. В первой половине 1991 г. процентные ставки были резко отрицательными: минус 14-15%. Это, в частности, привело к сильному обесценению депозитов населения, хотя из-за не очень высокого уровня инфляции данное обесценение было не столь значительным, как в России.
Отрицательные процентные ставки могли бы стать источником инфляции, но сохранилась явно нерыночная система лимитирования кредитов, получаемых отдельными банками. Причем в реальном выражении суммы, доступные для банков, в Первой половине 1991 г. даже сократились, поскольку лимиты Увеличивались медленнее, чем росли цены [253, с. 630]. Усилению инфляции использование подобного подхода смогло воспрепятствовать, хотя, конечно, нерыночное ограничение доступа к кредитным ресурсам в этот период не могло не препятствовать становлению экономики.
Если судить по внешним признакам финансовой стабилизации, то реформаторам явно удалось избежать худшего.

480
Инфляция была гораздо более скромной, чем в большинстве стран с трансформирующейся экономикой.
Реформаторы ожидали, что цены в течение первого года преобразований вырастут примерно процентов на 30 . На практике же они увеличились на 58%, в частности - на 27% за первый квартал 1991 г. Тем не менее даже в сравнении с ростом цен, имевшим место в ходе польской реформы, результат был вполне удовлетворительным. О сопоставлении с Россией в этой связи и говорить не стоит. В Чехословакии уже с июля 1991 г. инфляция составляла менее 1% в месяц, за исключением января 1993 г., когда из-за введения НДС цены "скакнули" сразу на 8,5% [253, с. 629; 411, с. 452-453].

Если же судить по некоторым скрытым от поверхностного наблюдения моментам, то чехословацкая финансовая политика была не столь жесткой, как польская. Это видно, в частности, по тому, как эволюционировали бюджетные расходы в первые годы реформ. В 1990 г. расходы находились на очень высоком уровне: 60,1 % ВВП. Правительство пошло на их существенное снижение, ив 1991 г. расходы составили только 54,2% ВВП. К 1993 г. уровень был снижен до 48,5% [524, с. 193]. Но учитывая исходный высокий уровень, можно отметить, что в Чехословакии государство продолжало более активно вмешиваться в экономику посредством перераспределения валового продукта, чем в других странах с переходной экономикой, за исключением Венгрии. В плане снижения государственного бремени Чехословакия явно не шла на осуществление шокотерапии.

Как отмечали некоторые наблюдатели, "чехословацкое правительство гордо объявило, что его политика представляет собой шокотерапию, но реализация программы была менее болезненной, нежели в любой другой стране Центральной и Восточной Европы" [412, с. 31]. Достижение быстрых результатов в значительной степени оказалось связано с тем, что экономика Чехословакии не была так разбалансирована, как, скажем, польская или российская. О том же, какие дополнительные скрытые механизмы смягчения шока имелись в чехословацком подходе, мы поговорим после того, как рассмотрим специфику осуществления приватизации в данной стране.

481
В-третьих, в качестве дополнительного, неортодоксального элемента антиинфляционной политики в Чехословакии использовался контроль за заработной платой. Система была похожа на польский popiwek. При превышении фондом зарплаты определенной планки более чем на 3% сумма, эквивалентная 200% дополнительного заработка, изымалась в бюджет в качестве штрафа. При превышении планки более чем на 5% величина штрафа доходила до 700%. Подобная система существовала около года.
Но в 1992 г. полной либерализации контроля не произошло. Скорее изменился его механизм. Теперь контролировался рост прибыли, поскольку часть прибыли могла использоваться для повышения зарплаты. Предприятия должны были платить дополнительный налог в том случае, если прибыль росла более чем на 15%. При этом государственные предприятия находились в худшем положении, нежели частные. И напротив, если не менее 30% акций предприятия принадлежало иностранному капиталу, то налог вообще не взимался [253, с. 633]. Появление подобной системы было связано с тем, что именно у государственных предприятий могло оказаться наиболее сильным стремление к проеданию дохода. Тем не менее очевидная дискриминационность в отношении государственных предприятий делала данный механизм явно нелиберальным.
Система контроля за заработной платой в первые годы реформ закреплялась практикой социального партнерства - трехсторонним соглашением между правительством, работодателями и профсоюзами. Эта система продержалась до 1995 г. После ее отмены зарплата стала обгонять в своем росте производительность труда [231, с. 316].

В-четвертых, после значительной девальвации кроны было обеспечена ее внутренняя конвертируемость. Крону зафиксировали и привязали к корзине валют. Экспортеров обязали продавать всю свою валютную выручку. В отличие от Польши для граждан ввели некоторые ограничения на приобретение иностранной валюты, чтобы сбить покупательский ажиотаж и легче удержать валютный курс на стабильном уровне.

482
Ограничению импорта и, следовательно, уменьшению расходования иностранной валюты поначалу способствовали сравнительно высокие 20-процентные импортные таможенные пошлины на товары потребительского назначения. Нелиберальным элементом чехословацких реформ было и временное сохранение лицензирования части экспортных товаров. Однако уже к 1993 г., благодаря быстрому налаживанию хозяйственных связей с Евросоюзом, произошла существенная либерализация внешнеэкономических отношений. Импортное сырье, полуфабрикаты, готовые изделия либо облагались теперь низкими пошлинами, либо вообще не подвергались таможенному обложению. В среднем импортные тарифы составили к 1993 г. 5,8% [253, с. 629-630; 514, с. 233].

Использование польского сценария реформ сделало и результаты чехословацких преобразований в значительной степени похожими на польские. Реформаторы ожидали, что ВВП в первый год упадет на 5%. На практике же сокращение производства было огромным. ВВП упал за год на 15% [253, с. 631]. Спад продолжился и на будущий год, составив 6,4%. В 1993 г. в Чехии он оказался практически преодоленным (падение меньше одного процента), тогда как в Словакии был еще заметен [524, с. 193].
Больше всего пострадали от шока легкая, текстильная, обувная отрасли промышленности. Впрочем, их потери были связаны не только с самим фактом реформы, но и с потерей традиционно емкого советского рынка, что для такой маленькой и экспортноориентированной страны, как Чехословакия, имело большое значение. Лучше обстояли дела в металлургии, которая благодаря девальвации кроны сумела в основном переориентироваться на западный спрос.
Такой переориентации экономики способствовало то, что страны ОЭСР сняли целый ряд таможенных барьеров. Ограничения были оставлены в основном по текстилю, продовольствию и в некоторой степени по стали. В дальнейшем же переориентация экономики с Востока на Запад пошла еще быстрее. С марта 1992 г. Чехословакия получила статус ассоциированного члена Евросоюза, что позволило обеспечить свободную торговлю с ЕС. А с марта 1993 г., хотя и с переходным перио-

483
дом, составляющим пять-восемь лет, свободная торговля охватила страны вышеградской четверки - Чехию, Словакию, Польшу, Венгрию [253, с. 636, 638; 514, с. 235].

Возвращаясь к спаду ВВП, следует отметить, что помимо сокращения производства экономика пострадала еще и от кризиса неплатежей, развивавшегося, пожалуй, столь же быстро, как и аналогичный российский кризис. Если в конце 1989 г. общий объем неплатежей в чехословацкой экономике составлял всего лишь 6,2 млрд. крон, то в сентябре 1991 г. этот показатель вырос до 147 млрд. [253, с. 636]. Не имеющие практически никакого опыта функционирования в условиях нормального рынка предприятия в Чехии и Словакии, так же как и предприятия в России, оказались неспособны переориентироваться на того потребителя, который расплачивается за поставки реальными деньгами.

Трансформационный спад в экономике Чехословакии носил в значительной степени объективный характер. Чехословацкие экономисты, естественно, задавались вопросом: мог бы этот спад быть менее существенным, если бы экономика проходила реформы по градуалистскому сценарию? Оценки, приводимые К. Коубой, показали, что "среднемесячные эмпирические данные не подтверждают прямую связь между быстрым высвобождением цен и достижением реалистичного обменного курса валюты, с одной стороны, и сокращением объема выпуска продукции, с другой". В подтверждение этого своего положения К. Коуба проводил сравнение венгерских и чехословацких реформ. Он отмечал, что если объем промышленного производства в каждой из этих стран в 1985 г. принять за 100%, то окажется, что в 1991 г. в Чехословакии промышленность находилась на Уровне 78,8%, а в Венгрии - на уровне 72,3% [411, с. 455-&о|. Иначе говоря, венгры просто растянули свой спад по сравнению с чехами и словаками, которые получили все его "прелести" буквально за один год.
Впрочем, в Чехословакии, как и в Польше, существовало значительное различие между тем, как вели себя в период трансформационного спада крупные государственные предприятия и новые, малые фирмы, исходно принадлежащие к

484
частному сектору экономики. И это даже при том, что в Чехословакии не было того сравнительно длительного период адаптации частного сектора к рынку, который имелся в Польше.
Уже в первой половине 1993 г., т.е. через два года после начала реформы, у малых предприятий (до 25 занятых) был зафиксирован рост в размере 21,6%, тогда как на остальных предприятиях продолжался спад, составивший 6,8% [411, с. 460].

На крупных предприятиях производительность труда упала в начальный период реформ на 17%. Это было связано с тем, что менеджеры не стремились сокращать излишний персонал даже в той ситуации, когда предприятие сокращало выпуск своей продукции. В 1991 г., несмотря на колоссальный спад производства, безработица составила только 6,6%. В 1992 г. норма безработицы еще больше снизилась. Руководство предприятий предпочитало сокращать не персонал, а продолжительность рабочего времени, стараясь при этом платить людям по-прежнему [253, с. 634].

Иначе говоря, на крупных государственных предприятиях в Чехословакии происходило примерно то же самое, что и на крупных государственных предприятиях в России. Менеджмент вел себя совершенно не по-рыночному. Патерналистские устремления директоров были направлены на то, чтобы любой ценой сохранить трудовой коллектив, а не выбираться из экономического кризиса. В связи с проблемой патернализма мы вплотную подошли к вопросу о трансформации государственных предприятий в Чехословакии, где этот процесс существенным образом отличался от трансформации, проходившей как в Венгрии, так и в Польше.