Иванов Н. Аномальный субъект преступления. Проблемы уголовной ответственности

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 4. Норма и аномалия в связи с уголовной ответственности лиц с психическими аномалиями

4.1. Общий подход к понятию нормы, аномалии и патологии с методологических позиций

В юридической литературе отсутствует четкая позиция по вопросу о понятии психической аномалии. Данное обстоятельство является основанием для споров и противоречивых выводов, в частности о том, что юридическое закрепление понятия психической аномалии неприемлемо. А между тем говорить о человеческой норме без учета ее оттенков представляется неверным, ибо оттенки нормы могут существенно влиять на уголовную ответственность лица, совершившего преступление и признанного вменяемым, на меры и средства профилактики, назначение наказания, на законодательный процесс.

Понятие нормы, в том числе психической нормы, аномалии и патологии, имеющих значение для уголовного права, уголовного процесса, криминологии и уголовно-исполнительного права, следует выводить из ее философских, психологических и психофизиологических интерпретаций, в противном случае все теоретические построения будут носить схоластический характер. И поскольку необходимое для нашего исследования понятие аномалии разработано в меньшей степени (в юридической литературе оно практически вообще не разработано), а вытекает оно из понятия нормы и самым тесным образом связано с понятием патологии, представляется необходимым подробнее рассмотреть их.

В литературе справедливо отмечается, что понятие “норма”, особенно “психическая норма”, является проблемой, трудной для определения(Неплох Я.М. Человек, познай себя. Записки психиатра. - С.-Пб, 1991. С. 37.). Признаки, долженствующие сформировать понятие “норма”, трудноуловимы и изменчивы, что имеет отношение в особенности к социальным нормам. Однако, как представляется, общий масштаб для такого определения возможен благодаря логико-философской интерпретации понятия.

В литературе под нормой принято понимать нечто среднее, устоявшееся(Братусь Б. С. Аномалии личности. - М., 1988. С. 7.), что имеет корни в мудрой старине. В “Никомаховой этике” Аристотель характеризует норму как среднюю величину между избытком и недостатком, выражая это таким образом:

“Ясно по крайней мере то, что похвалы заслуживает средний душевный склад, при котором мы испытываем гнев против того, против кого следует, по должному поводу, должным образом и так далее, а избыток и недостаток заслуживают осуждения, причем если отклонения незначительны - мягкого и если они достаточно велики - сурового. Ясно, разумеется, что следует держаться срединного душевного склада”1. В “Большой Этике” он пишет, что “равное между большим и меньшим справедливо”2. К середине, заслуживающей одобрения, Аристотель относит такие качества, как щедрость, благородство, широта, негодование и т.д. Вот как он характеризует уравновешенность: “Уравновешенность - середина между гневностью и безгневием, как и вообще добродетели суть, по видимому, некие середины”3. При этом Аристотель приравнивает к понятию нормы такие определения, как равномерность, мера, полагая, что преступающий меру в сторону избытка или недостатка, достоин порицания.

Мера и равномерность являлись определениями правового понимания нормы, которым пользовались греческие законодатели. Известно изречение Салона “ничего сверх меры”, ставшее важным элементом философии классиков марксизма-ленинизма.

Древнегреческая, а затем и древнеримская норма как средняя величина (мера всех вещей) имела главным образом социальное значение. Был выработан эталон, соответствующий пониманию нормы, который получил наименование bonus pater familias. С момента официального закрепления понимания нормы, достаточно скрупулезно разработанного (в основном римскими юристами), началось ее в большинстве случаев трагическое шествие по римской и восточной империям.

1 Аристотель. Сочинения. - М., 1984. Т. 4. С. 137 - 138.

2 Там же. С. 325.

3 Там же. С. 320.

Выражение “bonus pater familias” (добрый, хороший отец семейства), представляло искусственно выработанное понятие, заключающее в себе, по мнению римских юристов, истинную справедливость. Оно выступало в роли среднестатистического идеала человека, которому присущи такие “срединные” черты (определенные еще Аристотелем), как уравновешенность поступков, щедрость, благородство, чувство собственного достоинства, правосознание, отвечающее общественным воззрениям. Люди, населяющие империю, должны были в той или иной мере соответствовать выработанному идеалу, что и являлось нормой поведения и общения. Несоответствие эталону влекло негативные последствия. При этом вовсе не обязательно, чтобы человек нарушил какую-либо легитимную норму, перейдя грань от правомерного к противоправному поведению. Для порицания достаточно было того, чтобы его поведение в любой степени и мере отклонилось от общепринятого. Именно в этом как раз и состояла трагедия Сократа, который не нарушил ни одной легитим ной нормы, зато высказывал оригинальные, противоречащие устоявшимся в Афинах мнения.

Ритористское понимание нормы, не способное реагировать на происходящие исторические изменения, породило инквизицию, тоталитарные режимы. В России непримиримое следование раз выработанному эталону влекло за собой невозможность нахождения консенсуса и даже невозможность профилактической работы по устранению или ослаблению аномалии, а вызывало только средневековое осуждение и остракизм. Непогрешимость порожденного эталона и как следствие - уничтожение в буквальном и переносном смысле дерзнувших оспаривать его, было привнесено и в науку. Примером тому может служить судьба Чижевского, Тимофеева-Рисовского и др. в сталинский период или печальная участь научных разработок, не отвечавших выработанным критериям, в постсталинскую эпоху (вспомним резкое осуждение книги И.С. Ноя “Методологические проблемы советской криминологии”, которую клеймили как буржуазное исследование, чуждое социалистическому правосознанию).

Между тем разработка понятия нормы и аномалии продолжалась, хотя и весьма негармонично. Основное внимание уделялось понятию аномалии, через которое определялась норма. Такой подход характерен не только для социально-философских, но и психофизиологических исследований.

Российские ученые в своих исследованиях опирались на выработанную мудрецами Эллады основу: “Понять природу социальных норм можно лишь на основе общего философского учения о мере вообще и социальной мере в частности”(Плахов В.Д. Социальные нормы. Философские основания общей теории. –М., 1985. С.6.). Отталкиваясь от этой посылки, они пришли к мнению, что платоновская и аристотелевская интерпретации меры (нормы) как нельзя лучше отвечают насущным философским требованиям сегодняшнего дня. Итак, мера не есть лишь количественная характеристика явления, но выражает и его качественные свойства. Подчеркивая эту важнейшую особенность меры, А.Г. Спиркин пишет: “Количество и качество выступают как нечто раздельное лишь в абстракции, реально же они суть разные характеристики определенных реалий, существуют и тяготеют друг к другу, пребывая в нерасторжимом единстве, образующем их меру”1.

Дальнейшая разработка понятия меры позволила заключить, что “она глубочайшим образом связана с сущностью, с законом, закономерностью”2. Вместе с тем мера может употребляться и как гомолог соразмерности, пропорциональности (оптимума), как граница дозволенного, законного, как грация, гармония3. Характеризуя, например, личность как гармоничную, мы невольно придерживаемся римского критерия bonus pater familias, имея в виду норму духовного и физического развития.

Немаловажное значение в этой связи некоторые авторы придают признаку гармонии, которая всегда считалась мерой, нормой, позволяющей говорить о пропорциональности как о некоем каноне. Греческий идеал - гармония тела, ума и духа - всегда служил таким каноном для человечества вне зависимости от исторических этапов его развития. Гармония как норма развития представлялась в виде баланса сил, благодаря которому можно отличить достойное от недостойного или менее достойного. Этот баланс, олицетворяющий собой необходимый оптимум, противоположный его антиподу - хаосу, равным образом имеет отношение ко всем явлениям материально-духовного мира, включая и такую разновидность нормы, как легитимное нормативное образование. В.Д. Плахов пишет в этой связи: “Слово “норма” употребляется в русском языке в двух значениях: меры и правила. Однако, если вдуматься в смысл того и другого, то станет очевидным, что, по существу, речь идет в обоих случаях об одном - границе, пределе. Норма - при всех условиях граница; и точно так же, как мера означает помимо прочего предел”4. Важно отметить, что и теоретики права определяют норму через bonus pater familias: “Многие, если не все, нормы объективируются, выражаются вовне и доводятся до сведения людей через их мнения и взгляды, через образцы поведения”5.

1 Спиркин А.Г. Указ. раб. - С. 236 - 237.

2 Там же. С. 237.

3 Там же. С. 237.

4 Плахов В.Д. Традиции и общество. - М., 1982. С. 55.

5 Социальные отклонения. Введение в общую теорию. - М., 1984. С. 75.

Употребление термина “баланс” означает, что мера, гармония и прочие подобия должны балансировать между двумя полюсами, между “слишком много и слишком мало”. Но, как известно, два противоположных полюса отталкиваются друг от друга, следовательно, можно утверждать, что норма, а также гармония, симметрия, закон и прочее образуются в борьбе двух полярных начал, которые в итоге компромисса образуют баланс. “Если в искусстве, эстетике дисгармонии уделяется не меньше внимания, чем гармонии, то в науке ее гомологу - диссиметрии - уделяется много меньше внимания, чем симметрии. Очень часто диссимметрия (структурная, геометрическая, динамическая, временная) характеризуется всего лишь как отклонение от той или иной симметрии. Между тем ненарушенная и нарушенная симметрии, симметрия и асимметрия как противоположности паритетны, каждая в зародыше содержится в своем антиподе; они не только отрицают, но и обусловливают друг друга, каждая из них обладает не только негативным, но и положительным содержанием: несовпадение (изменчивость) в случае асимметрии не менее объективно, содержательно и значимо, чем совпадение (сохранение) в случае симметрии”1.

Очевидно, что, рассуждая о симметрии, гармонии, норме, мере, законе и прочем, философы имеют в виду всеобъемлющий закон единства и борьбы противоположностей, который в данном случае приводит к необходимому балансу, или эквивалентности . “И в гармоничном типе развития, - пишет Спиркин, -так же как в антагонистическом, движущим стимулом является борьба противоречий”3. Нормой в этом “поединке” признается неантагонистический тип разрешения противоречий как необходимый средний баланс между избытком и недостатком. Гармония при этом является активным динамическим состоянием системы в момент разрешения неантагонистических противоречий.

Представление о норме с позиций диалектического закона единства и борьбы противоположностей дает, пожалуй, методологический ключ к пониманию нормы и аномалии. Единство и борьба противоположностей - непреложный закон развития органической и неорганической материи, живой ч неживой системы. И кратковременное равновесие в этой борьбе, которое в противоположность мнению позитивистов носит динамичный характер, является нормой, балансом сил, гармонией.

1 Система, симметрия, гармония. Под ред. B.C. Тюхтина. - М., 1988. С. 193.

2 Авторы исследования “Система, симметрия, гармония” отмечают, что “для любой системы, наделенной структурой, можно установить отношения позиционно-компенсационной эквивалентности между всеми структурными элементами”. Это важное философское положение позволяет в области права взглянуть, в частности, на наказание с позиции талиона. Если наказание - это система (что несомненно), то, следовательно, данной системе присущ признак эквивалентности. Отсюда очевидно, что любое наказание, и конкретно уголовное, должно соответствовать преступлению как эквивалент последнего. Это естественный талион, который, если проанализировать современный УК, является его неотъемлемой чертой. Таким образом, сущность наказания заключается в эквивалентном воздаянии, возмездии.

3 Спиркин А.Г. Указ. раб. С. 249.

Противоположности, вступающие в борьбу в рамках противоречия ради развития системы, представляют собой крайнюю степень различия. “Обобщение эмпирического материала показывает, что противоположности - это такие моменты объекта, которые взаимопредполагают и взаимоисключают друг друга, имея общую основу, природу”1. Будучи двумя полюсами с единой си стемообразующей основой, они качественно и количественно противоположны друг другу: “Противоречие представляет собой такое взаимодействие, взаимосвязь качественно определенных противоположностей, необходимым моментом которых является их количественное различие”2. В момент неантагонистического разрешения борьбы противоположностей их количественные характеристики уравновешиваются, чтобы затем вновь прийти в неравновесное состояние, воплощая таким образом динамическую характеристику равновесия как принципа развития.

Из этого следует, что противоположностью нормы является аномалия, значит, преобладание в результате антагонистического развития одной из противоположностей, образующей новую систему взаимосвязей, приводит к аномалии.

Аномалия, однако, понятие широкое и, помимо общего характерологического качества - отклонения or нормы, “может служить синонимом патологии”3. В свою очередь, отклонения от нормы могут иметь невообразимо большой диапазон - от очень маленького, незначительного отклонения до очень большого, значительного. Последнее в литературе принято называть патологией или отклонением со знаком минус: “Социальная патология представляет собой такое отклонение от социальной нормы, которое имеет отрицательное значение с точки зрения общественных интересов”4. Такого же мнения придерживается и В.Д. Плахов: “С учетом исторически закрепившегося за патологией смысла “отрицательного”, “отталкивающего”, “вырождающегося” можно определить ее как аномалию с отрицательным знаком”5. Применительно к предмету нашего исследования общеметодологические определения нормы, патологии, аномалии должны быть интерпретированы с позиций психологии. Именно ее научный аппарат формирует терминологию и содержание ряда уголовно-правовых дефиниций(См.: Ситковская О.Д. Психологические основы уголовной ответственности. Автореферат, докт.дисс. - М., 1996.).

1 Диалектика материального мира. Онтологическая функция материалистической диалектики. Под. ред. В.В. Ильина, Д.А. Гущина. - Л., 1985. С. 241.

2 Диалектика познания сложных систем. Под ред. B.C. Тюхтина. - М., 1988. С. 42.

3 Плахов В.Д. Социальные нормы. Философские основания общей теории. -М.. 1985. С. 86.

4 Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. - М., 1982. С. 34.

5 Плахов В.Д. Указ. раб. С. 87.

Если подвергнуть анализу существующие в психологии учения о норме (культурный релятивизм, выраженная патология, статистический релятивизм и т.п.), то окажется, что под нормой понимается некий средний показатель. Б.С. Братусь отмечает в связи с этим: “Пожалуй, самым расхожим остается для многих психологов и психиатров понимание нормы как, во-первых, чего-то среднего, устоявшегося, не выделяющегося из массы, и, во-вторых (что необходимо связано с первым) - наиболее приспособленного, адаптированного к определенной среде”1. Психофизиологи придерживаются аналогичной точки зрения.

Известно, что психический баланс возможен лишь при равновесии между специфическими и неспецифическими путями передачи информации, между возбуждением и торможением как двумя противоположностями, неантагонистическое решение борьбы которых приводит к норме. Это положение подводит к одному из основных выводов данной книги - пониманию нормы человеческой жизнедеятельности.

Рассуждая о патологии в психологии воли С.Л. Рубинштейн пишет: “Нормальный волевой акт предполагает некоторую оптимальную - не слишком слабую и не слишком сильную - импульсивность”2. В свою очередь, В.Я. Семке отмечает: “Гармоничные в психическом смысле люди проявляют вовне достаточную сбалансированность основных нервных процессов (возбудительного и тормозного), адекватную уравновешенность корковой и подкорковой деятельности, одинаковое соотношение в работе первой и второй сигнальной системы. По своему типологическому складу они принадлежат к среднему типу высшей нервной деятельности, способному весьма эффективно противостоять как физическим, так и социально-психологическим воздействиям”3. Такую психологическую гармонию, воплощающую в себе баланс между возбуждением и торможением и являющуюся в силу этого средним параметром, автор называет нормой.

1 Братусь Б.С. Указ. раб. С. 7.

2 Рубинштейн С.Л. Указ. раб. С. 200.

3 Семке В.Я. Учитесь властвовать собой, или беседы о здоровой и больной личности. - Новосибирск, 1991. С. 94.

Я. Hеплох, моделируя нормальную личность, также исходит из оптимума, меры, баланса соответствующих психофизиологических сил и адаптационных возможностей. Среднеуровневой нормальной личностью он считает “образ человека с адекватным данной среде и обществу характером жизни, стремлениями, возможностью самоконтроля поведения и аффекта, человека, поддерживающего связи с окружающими или близкими ему людьми и не препятствующего отправлению ими естественной деятельности”1. При этом он выводит признаки аномалии из понятия нормы: “Можно сказать, что человек страдает психическим расстройством, если он не способен на поведение в соответствии со средой его обитания и обстоятельствами”2.

Подобно философам, физиологам, психологам и психиатрам интерпретируют норму как баланс сил, а аномалию как дисбаланс и криминалисты. В.Н. Кудрявцев, например, пишет: “Применительно к человеческому поведению можно сказать, что в качестве социальной нормы выступает такое поведение, которое отражает типичные связи и отношения, что характерно для большинства представителей данного класса или социальной группы, одобряется и встречается наиболее часто ... Можно сказать, что норма - это мера полезного, а потому типичного функционирования”3. Ю.М. Антонян с соавторами под аномалией предлагает понимать “все расстройства психической деятельности, не достигшие психотического уровня и не исключающие вменяемости, но влекущие личностные изменения, которые могут привести к отклоняющемуся поведению”4.

1 Неплох Я.М. Человек, познай себя! Записки психиатра. - С.-Пб, 1991. С. 40.

2 Там же.

3 Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. - М., 1982. С. 15.

4 Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. -М., 1987. С. 9; Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. - М., 1991. С. 16.

Частые обращения упомянутых авторов и других криминалистов к исследованиям психологов и психиатров позволяют предположить, что они придерживаются тех же критериев относительно нормы и аномалии, которые предлагаются на страницах этих исследований. Следовательно, можно резюмировать, что норма понимается криминалистами как средняя величина.

Достаточно четкое и определенное понятие нормы разработано в исследованиях немецких криминалистов. Например, Маурах и Ципф отмечают, что нормой является такое поведение, которое соответствует общественным требованиям, т.е. нечто среднее, типичное. Отклонение от эталона может влечь ответственность, тем более что квинтэссенция уголовного права, как считают авторы, есть четкое следование норме1.

Следует отметить, что предлагаемая литературная интерпретация патологии как аномалии с отрицательным знаком и одновременно как антипода нормы носит характер презумпции, весьма полезной для исследовательских целей.

С позиции двузначной системы логики, исходящей из признания только двух значений - истина и ложь, предложенная классификация антиподов (норма, патология) сомнений не вызывает. Но двузначная логическая система приемлема лишь для суждений в рамках классической формальной логики, фиксирующей предметы метафизически. Для диалектической логики она не подходит, поскольку та соотносит свои построения с объектами, находящимися в развитии, в переходном состоянии. “Между условными полюсами “нормы” и “патологии” находится обширное поле отклонений, аномалий развития”2, - подчеркивает Б.С. Братусь, отражая таким образом переходное состояние явлений, динамику объектов. Учет динамики развития явлений, а также переходного состояния между здоровьем и болезнью как гомологами нормы и патологии, или донозологическое пограничное состояние, называемое специалистами “предболезнь”3, дает возможность выделить трехступенчатую иерархию психических особенностей: норма, патология и аномалия. При этом норма есть баланс сил, патология - крайняя противоположность нормы, а аномалия - переходное состояние между двумя антиподами (донозологическое пограничное состояние).

1 Maurach R., Zipf H. Strafrecht. AUgemeiner Теil. Teilband I. Heidelberg, 1983. S. 455, 456.

2 Братусь Б. С. Указ. раб. С. 50 -51.

3 Джалагония Ш.Л. Предневроз как особое функциональное состояние организма / Исследования механизмов нервной деятельности. Под ред. П.Г. Костюк. - М., 1984. С. 259; Кебриков О.В. Клиническая динамика психопатий и неврозов. -М., 1962. С. 7 - 8 (в этой работе автор предлагает термин “препсихопатия”).

Вышеизложенное позволяет заключить, что под нормой понимается баланс сил, средняя величина между “много” и “мало”, баланс, благодаря которому системы приходят в равновесие, образуя соразмерность, или гармонию. Отсюда можно предложить лапидарное определение нормы, патологии и аномалии. Именно эта трехчленная структура, которая может отличаться от принятой в психиатрии структуризации, будет тем не менее основой юридической интерпретации явлений. Итак: норма есть такое состояние системы, которое характеризует ее как среднее между избытком и недостатком, аномалия представляет собой такое отклонение от этой величины, которое способно нарушить баланс, но не переходящее границы патологии, патология - крайняя противоположность нормы, которая может характеризоваться как некое вырождение. Предложенная формулировка требует учета трех методологических факторов.

Во-первых, отклонения от нормы должны носить количественный и качественный характер. Качественное состояние выражается в системе количественных характеристик. Если единицы количества столь объемны, что не могут находиться в рамках данного качества, то качественные характеристики меняются.

Во-вторых, незначительные отклонения от нормы допустимы. Например, греческий идеал - гармония тела, ума и духа -может выражаться в большей или меньшей рельефности мышц, большем или меньшем умственно-духовном потенциале. Но если один из компонентов искажен, то будет искажено качество, не соответствующее идеалу. Такое отклонение следует считать столь существенным, что можно говорить о патологии в отличие от отклонения несущественного, способного привести к аномалии.

В-третьих, отклонение от нормы не должно переходить границ патологии. Если это произошло, то такое положение приобретает статус качественно противоположного состояния, т.е. антипода нормы.

Контрольные вопросы

1. Объясните, почему понятия “норма”, “аномалия” и “патология” имеют большое значение для теории уголовного права и правоприменительной практики?

2. Почему философы прошлого трактовали понятие “норма” через симметрию, гармонию, меру?

3. Как закон единства и борьбы противоположностей соотносится с пониманием диалектической связи между нормой и аномалией?

4. Дайте определение понятиям “норма”, “аномалия” и “патология” и объясните, почему важно их разграничение для выявления психофизического состояния личности в уголовно-правовом смысле?

4.2. Аномалии психики

Предлагаемая нами классификация - норма, аномалия, патология - является отправной для построения необходимых выводов. Она может не совпадать с принятой в психиатрии иерархией психических состояний, однако, по нашему мнению, для юриспруденции является наиболее приемлемой.

В литературе принято выделять следующие группы пограничных (аномальных) состояний: неврозы, невротические реакции и развития; психопатии и патохарактерологические развития личности; неврозоподобные реакции, состояния и развития; психопатоподобные состояния и патологические развития личности.

Неврозы.Специалисты считают, что невроз может выступать в трех формах - неврастения, истерия, психастения (невроз навязчивых состояний).

Неврастения в клинической динамике подразделяется на две стадии: гиперстеническую и гипостеническую. Первая характеризуется “повышенной возбудимостью и лабильностью нервной системы”1. В этой стадии поведение субъекта характеризуется “бурными разрядами недовольства и гневливости, с трудом контролируемыми: после каждой вспышки раздражения и обидчивости больные глубоко переживают свою несдержанность, обещают впредь быть более рассудительными и терпеливыми, однако спустя короткое время переходят на крик, легко взрываются” . Для неврастении, отмечают специалисты, характерным является ослабление процесса внутреннего торможения. Гипостеническая стадия, напротив, характеризуется слабостью и истощаемостью нервной системы. Преобладает унылое настроение, апатия, опустошенность. В этом состоянии нервные процессы ослабляются, и происходит дисбаланс иного рода: усиление тормозных процессов.

Клиническая картина истерии чрезвычайно многообразна, однако можно выделить основные ее свойства, например: “у истериков чрезвычайно повышена чувствительность к внешним раздражителям, и все переживания у них выражаются в яркой эмоциональной форме, что обусловлено преобладанием неспецифической проводящей системы мозга”3. Кардинальным признаком истерии является повышенная эмоциональность, внушаемость и самовнушаемость. Настроение у истерика нестойкое, особенно заметны различные инстинктивные влечения.

1 Судебная психиатрия. Учебник. Под ред. Г.В. Морозова. - М., 1986. С. 284.

2 Семке В.Я. Указ. раб. С. 131.

3 Чайченко Г.М., Харченко П.Д. Указ.раб. С. 217.

Главнейшими проявлениями истерии являются истерический припадок, вегетативные и сенсомоторные расстройства. При этом сознание истериков никогда не бывает полностью затемнено, а только “сужено”. У. Джемс пишет, что у истериков “наблюдается в нервном механизме недостаток, когда моторные идеи в них вызывают активность воли прежде, чем задерживающие центры успевают проявить свою деятельность”1. Вовне истерия проявляется в безудержном фантазировании, театральности, при припадках - в различного рода контрактурах (закрепощенность мышц), афониях (утрата голоса) и т.п.

Для психастении характерно преобладание второй сигнальной системы над первой. В этом состоянии человеку присущи нерешительность действий, подозрительность, недоверчивость, различные комплексы неполноценности, постоянные сомнения. В психиатрии психастению называют “болезнью сомнений”. Психастеникам свойственно преобладание тормозных процессов над процессами возбуждения. Павлов полагал, что постоянные нерешительность и сомнения психастеников являются основанием для их сплошной неприспособленности к жизни.

Что касается неврозов вообще, то, по мнению Юнга, здесь доминирует бессознательное: “Достаточно такой малости, как невроз, чтобы вызвать силу, с которой только разумом не справиться”2. Он утверждает следующее: “Мы несем в себе наше прошлое, а именно, примитивного, низкого человека с его желаниями и эмоциями. Лишь приложив значительные усилия, мы можем освободиться от этой ноши. Если дело доходит до невроза, то мы неизменно сталкиваемся с сильно увеличившейся Тенью. И если мы хотим излечить невроз, нам нужно найти способ сосуществования сознательной личности человека и его Тени”3.

1 Джемс У. Психология. - М., 1991. С. 336.

2 Юнг К. Архетип и символ. - М., 1991. С.140.

3 Там же. С. 182.

Эти положения Юнга в определенном смысле коррелируют с характеристиками, даваемыми неврозу российскими учеными. Так, О.В. Кебриков отмечает, что невроз, и в частности такая его разновидность, как неврастения, вызывается перегрузками в работе и иного рода социально-психологическими травмами(Кебриков О.В. Клиническая динамика психопатий и неврозов. - М., 1962. С. 15.). Памятуя о наследии веков, о филогенезе, можно считать, что все симптомы, вызванные неврозом и являющиеся ответом на стрессовые ситуации, представляют собой естественную реакцию, которой отличались наши предки и которая закрепилась в долговременной памяти, всплывая наружу время от времени в виде соответствующих психических отклонений. В этой связи российские психологи считают, что можно говорить о генетической предрасположенности к неврозам1.

С точки зрения физиологов, невроз - нарушение баланса между процессами возбуждения и торможения, нарушение физиологической нормы. В.А. Пастухов отмечает, “что основной особенностью развития эмоционального стресса, неврозов и экспериментальных неврозов является синдром дезинтеграции деятельности функциональных систем и их составляющих (подсистем, функций и их компонентов)”2.

ПСИХОПАТИИ. П.Б. Ганнушкин писал: “...проблема преступности вряд ли может быть правильно решена, если игнорировать среди преступников наличность значительного процента психопатов”3. Интересно утверждение Е.К. Краснушкина о том, что “основное ядро “блатного мира” психопатично”. Известный психиатр И.Н. Введенский относил психопатов к лицам “с ясно выраженными криминальными наклонностями”, а Н.Н. Тимофеев был убежден , что психопаты часто “вступают на путь правонарушений”. Все это предполагает настоятельную необходимость исследования характерологических черт психопатов.

В психиатрии существуют различные подходы к пониманию психопатий. Одни специалисты считали, что психопатия есть врожденное уродство, и называли ее болезнью личности, другие описывали ее как приобретенную форму патологии, третьи полагали, что психопаты полиэтилогичны, т.е. соединяют. в себе как врожденное уродство, так и приобретенную патологию. Большинство ученых придерживается последней точки зрения.

1 Суворов Н.Ф., Захаржевский В.Б. Комплексное клинико-экспериментальное исследование невротических состояний /Исследования механизмов нервной деятельности. Под ред. П.Г. Костюк. - М., 1984. С. 26.

2 Пастухов В.А. Нарушения межфункционального взаимодействия при экспериментальных неврозах /Там же. С. 307.

3 Ганнушкин П.Б. Клиника психопатий. Их статистика, динамика, систематика. - М., 1933. С. 13.

Психопатия занимает ведущее место в судебно-медицинской практике. Отмечается, что среди преступников подавляющее большинство - психопатические личности, а неврастеников лишь незначительное количество. По сути дела, психопатия была выделена в самостоятельную форму аномалии в основном благодаря потребностям судебной практики. Впервые в рамках судебного заседания диагноз “психопатия” прозвучал из уст известного русского психиатра С.С. Корсакова, который в 1881 г. выступал экспертом по делу Прасковьи Качко, убившей на студенческой вечеринке своего возлюбленного. Затем термин вошел в употребление при диагностировании аномального поведения.

Психопатия представляет собой аномалию личности, обязанную своим происхождением сочетанию трех факторов - кон ституционально-биологического, органического и психогенного (микросоциального). С учетом преобладания одного из них О.В. Кебриков выделяет три подгруппы психопатий: “ядерную”, или конституционную, которая формируется под влиянием врожденных, наследственных воздействий и проявляется уже в первые годы онтогенеза; “краевую”, или нажитую, представляющую собой последствие отрицательных микросредовых влияний; “органическую”, возникшую вследствие не резко выраженных поражений головного мозга1.

Для нашего исследования представляют интерес отдельные виды неврастенических психопатий, которые подразделяются по своим характерологическим особенностям: возбудимые, истерического типа, тормозимые, неустойчивые. Для возбудимой неврастенической психопатии характерна повышенная эмоциональность, несдержанность, готовность к вспышкам гневливого раздражения, наклонность давать по малейшему поводу неадекватно сильную злобную реакцию, доходящую до приступов неудержимой ярости и агрессивности. Возбудимым психопатам свойственна бесцеремонность: без видимой причины они могут затеять скандал в общественном месте, оскорбить незнакомого человека, совершить в порыве ярости и гнева необдуманные поступки, вплоть до криминальных (“старые психиатры говорили о трех вариантах биографии таких субъектов - тюрьма, самоубийство, психиатрическая больница”2).

Выделяя эти особенности возбудимых психопатов, покоряющихся вдруг возникшему импульсу, Е.К. Краснушкин считает, что их поведение определяют мощные примитивные влечения, т.е., по сути дела, филогенетическая память, где в бессознательном отделе навек закреплены черты наших древних предков.

Истероидные психопаты, по мнению О.В. Кебрикова, также склонны к вспыльчивости, взрывчатости, конфликтам. Как и истерикам, им присущи театральность, паталогическая лживость, нездоровая потребность быть в центре внимания. Глубина реакции и субъективная значимость у них невелики, что говорит о преобладании неспецифической информации, в результате чего процессы торможения оказываются блокированными.

1 Кебриков О.В. Указ. раб. С. 10-13. 2 Семке В.Я. Указ. раб. С. 155.

Тормозимые психопаты отличаются преобладанием процессов торможения над процессами возбуждения. Среди них выделяют психастенических, называемых в обиходе “самоедами”, и астенических, слабых в биологическом смысле. Для тормозимых психопатий характерны “раздражительная слабость, выступающая в виде вспышек аффекта при любом непосильном для них напряжении; несколько угнетенный фон настроения с легко возникающей тревожностью, неуверенность в себе при столкновении даже с незначительными трудностями”1.

Описывая черты неустойчивых психопатов, специалисты отмечают у них отсутствие прочных интересов и привязанностей, внушаемость, податливость дурным влияниям. Люди этого типа “легко вовлекаются в азартные игры, прибегают к наркотикам, алкоголю, становятся сексуально распущенными. Нередко они обнаруживают склонность к реакциям по истерическому и возбудимому типам” .

Заметное место в картине психастенической психопатии занимают навязчивые состояния в виде фобий и обсессий: они связываются с представлениями о собственной неполноценности и возможных унижениях. Тормозимые психопаты из-за непереносимости стрессовых влияний легко впадают в состояние апатии, уныния, тревоги и страха, обладают повышенной впечатлительностью, истощаемостью с резко очерченными проявлениями утомляемости, малым запасом бодрости и энергии.

Неврозоподобные и психопатоподобные состояния возникают в результате воздействия на головной мозг различного рода факторов, к которым, в частности, относятся черепно-мозговые травмы, тяжелые инфекции, интоксикации, сосудистые заболевания, эндокринные расстройства. Они приводят к нарушениям психики, расстройству мышления, памяти, ослаблению личности по органическому типу. Однако не только перечисленные факторы способны вызывать неврозоподобные и психопатоподобные состояния. В. В. Николаева отмечает, что практически каждое соматическое заболевание заканчивается стеническим состоянием, а “основной же формой влияния соматического заболевания на психику человека является психогения - тяжелая психологическая реакция личности на болезнь и ее последствия”3.

1 Судебная психиатрия. Учебник. Под ред. Г.В.Морозова. - М., 1986. С. 271.

2 Там же. С. 273.

3 Николаева В.В. Влияние хронической болезни на психику. - М., 1987. С. 31.

В данном случае нас, помимо временной психической реакции на соматические расстройства, интересуют также и такие реакции, которые способны привести к стойким аномалиям личности. В этом смысле представляются важными факты, полученные Николаевой из анализа клинической практики. Например, при соматических заболеваниях с хроническим течением, нарушением обмена, интоксикацией иногда наблюдаются психопатоподобные явления: возникают стойкие расстройства настроения, наряду с неврозо- и психопатоподобными состояниями наблюдается психотическая симптоматика.

Далее в своей работе автор приводит весьма интересные данные. Так, для больных атопическим дерматитом характерны страхи, депрессии, необоснованная враждебность, агрессивность, недостаточная эмоциональная самостоятельность, пониженная выносливость к стрессу, повышенный эротизм, а для страдающих эндогенной экземой и нейродермитом - высокий уровень депрессии, трудности в общении с окружающими, нетерпение, упрямство, претензии на господство или же патологическая уступчивость, невозможность настоять на своем. Словом, как пишет Николаева, в патологии “обнаруживается значительно меньшее соответствие между внешними воздействиями и внутренними условиями. С одной стороны, внешние воздействия, зачастую очень значительные, гораздо легче расстраивают целенаправленность, с другой - раз возникшие колебания могут продолжаться долго уже независимо от внешних условий”1.

Хроническое соматическое заболевание так способно повлиять на психику, что расстраивает целевые установки индивида, меняет его характер, эмоциональную реакцию на раздражители, создавая дисбаланс между процессами возбуждения и торможения. Судебная психолого-психиатрическая практика знает достаточно примеров такого рода взаимовлияния. Так, Вурмандеев, обвиняемый по ст. 89 (ч. 3) и 218 (ч. 2) УК РСФСР (редакции 1960 г.), в детстве перенес грипп в тяжелой форме, осложнившийся гнойным отитом с последующим снижением слуха, частыми головными болями. До 4 класса обучался в школе для слабослышащих детей, успевал посредственно. Его часто беспокоили сильные головные боли, отмечалась повышенная утомляемость, отвлекаемость, двигательная расторможенность. Неоднократно был замечен в воровстве, аморальность которого не сознавал. При обследовании в Институте им. В.П. Сербского его соматическое состояние характеризовалось как неудовлетворительное: снижение слуха на оба уха; живот мягкий, болезненный; печень у края реберной дуги, край плотный, болезненный. Заключение консультанта-терапевта: “Дискинезия желчновыводящих путей. Хронический гепатит”.

1 Николаева В.В. Указ. раб. С. 17

При экспериментально-психологическом исследовании отмечены личностные особенности в виде эгоцентризма, раздражительности, вспыльчивости, обидчивости, склонности к фиксации на отрицательных переживаниях и к аффективным реакциям. Комиссия пришла к выводу, что испытуемый душевными заболеваниями не страдает, а у него обнаруживаются остаточные явления раннего органического поражения головного мозга (сложного генеза) с некоторыми изменениями психики.

Как неврозоподобные, так и психопатоподобные состояния характеризуются дисбалансом между процессами возбуждения и торможения. “Торжество” возбуждения способно вызвать буйные реакции, “торжество” торможения - чаще всего апатичность и бездеятельность. Таким образом, аномалии психики характеризуются дисбалансом между специфическими путями движения информации, которой “питается” афферентный синтез, ответственный за реакции человека. Но ведь дисбаланс подобного рода имеет место и в других случаях, поэтому нельзя обойтись без рассмотрения влияния на возникновение и развитие такого дисбаланса факторов, связанных с типом темперамента.

Со времен Гиппократа выделяются четыре типа темперамента - сангвинический, холерический, меланхолический, флегматический. По своей сути темперамент есть не что иное, как динамическая характеристика психической деятельности индивида, которая, в свою очередь, обусловлена индивидуальными вариациями силы процессов возбуждения и торможения, являющимися врожденными свойствами человека. В этой связи А.С. Батуев пишет: “В генах, т.е. молекулах ДНК, заключены потенции организма. Эти потенции определяют норму реакции организма в отношении его физических и поведенческих функций”1.

В специальной литературе типы темперамента различаются типом нервной системы: сангвиник - сильный, уравновешенный, подвижный; холерик - сильный, неуравновешенный, с преобладанием возбуждения; флегматик - сильный, уравновешенный, инертный; меланхолик - слабый. Для нашего исследования типы нервной системы, характеризуемые как уравновешенные, не представляют интереса. Привлекают внимание холерический и меланхолический.

1 Батуев А.С. Высшая нервная деятельность. - М., 1991. С. 74.

Преобладание в холерическом типе процессов возбуждения над процессами торможения позволило психологам и физиологам назвать этот тип безудержным. Холерический темперамент отличается быстротой движений и действий, иногда лихорадочной порывистостью, возбудимостью. Психические процессы также протекают быстро, интенсивно. У холерика возбуждение преобладает над торможением, что ярко проявляется в общении с людьми, когда он допускает резкость, вспыльчивость, раздражительность, эмоциональную несдержанность. Это не дает ему возможности объективно оценивать поступки людей, а на этой почве часто создаются конфликтные ситуации в коллективе. Как замечают психологи, при отсутствии хорошего воспитания холерик не способен к самоконтролю в эмоциогенных обстоятельствах.

По мнению Рубинштейна, холерика отличает большая импульсивность, которая “характеризуется силой побуждений, скоростью, с которой они овладевают моторной сферой и переходят в действие, а также устойчивостью, с которой они сохраняют свою действенную силу. Импульсивность включает обусловливающую ее впечатлительность и эмоциональную возбудимость в соотношении с динамической характеристикой тех интеллектуальных процессов, которые их опосредуют и контролируют. Импульсивность - та сторона темперамента, которой он связан со стремлением, с истоками воли, с динамической силой потребностей как побуждений к деятельности, с быстротой перехода побуждений в действие”(Рубинштейн С.Л. Указ. раб. С. 214.).

В этой характеристике обращает на себя внимание то обстоятельство, что психолог связывает импульсивность, во-первых, с интеллектуальной потенцией индивида, а во-вторых, с потребностями, приобретающими в результате большей или меньшей импульсивности большую или меньшую силу побуждений к деятельности. Следовательно, она таким образом влияет на сознание, что происходящие в нем аналитические процессы благодаря преобладанию возбуждения над торможением весьма быстротечны, и человек оказывается подверженным влиянию охватившего его импульса. “Повышенная импульсивность, - пишет Рубинштейн, - приводит к тому, что действие произвольно вырывается у субъекта. При таких условиях нарушена существенная для волевого акта возможность сознательного регулирования”(Там же. С. 200.). Именно такого рода реакция свойственна холерику, поэтому его возможности анализировать ситуацию значительно сужены по сравнению с нормальным, уравновешенным типом нервной системы. Имея в виду индивидуальные возможности преступника, благодаря которым он не в состоянии должным образом оценить ситуацию, немецкие юристы пишут, что “холерик быстрее впадает в состояние аффекта, исключающего вменяемость, чем флегматик”1. Импульсы же, как известно, суть носители информации, детерминирующей поведение человека.

Для холерического темперамента характерны черты, свойственные истерической личности. Это общее для психопатов, истериков и холериков преобладание возбуждения над торможением дает возможность утверждать, что при прочих равных условиях лица с холерическим темпераментом подвержены повышенному риску срыва, в том числе в уголовно релевантных ситуациях. Разумеется, пока преждевременно включать в предмет психологических и психиатрических экспертиз по уголовным делам влияние типа темперамента на генезис общественно опасного поведения, но по мере развития методик диагностики личности в уголовном деле это рано или поздно произойдет.

Рассматривая возможные варианты дисбаланса возбуждения и торможения с учетом типа темперамента, мы выходим на еще одно психическое явление - акцентуации характера2. Они представляют собой усиление отдельных черт характера до такой сильной степени, при которой адаптационные возможности субъекта значительно снижаются в условиях эмоциогенной ситуации. В.Я. Семке указывает, что среди усиленных характерологических черт могут оказываться как позитивные, так и социально негативные личностные свойства.

1 Maurach R., Zip/ H. Strafreclit. Allgemeiner ТеЦ. Teilband I. Heidelbeig, 1983. S. 456.

2 Семке В.Я. Указ. раб. С. 95.

Классификация акцентуаций характера весьма дробна и довольно объемна, а потому обратимся лишь к отдельным ее элементам. Например, гипертимный тип характеризуется повышенной возбудимостью, стремлением к лидерству, непереносимостью однообразной обстановки, монотонного труда, изоляции, астеноневротический - капризностью, страхами, утомляемостью, склонностью к ипохондрии, раздражительностью, непереносимостью физических и психических нагрузок, эпилептоидный -вязкостью, тугоподвижностью, неумением принимать быстрые решения, мелочной скрупулезностью, педантизмом, периодами злобно-тоскливого настроения, истерический - эгоцентризмом, внушаемостью, театральностью. Специалисты считают, что акцентуированный тип в зависимости от того, какие черты характера усилены, может иметь психологическую склонность к делинквентности1, т.е., по сути дела, такой субъект находится в опасном для окружающих состоянии.

Психиатры отмечают, что акцентуации характера во многом сходны с психопатическими чертами личности, так что различать их на практике бывает затруднительно. Так, в результате судебно-психиатрической экспертизы Климовича, обвиняемого по ст. 224 (ч. 4) УК РСФСР (редакции I960 г.), были установлены такие его личностные особенности, как демонстративность, эгоцентричность, пренебрежение общепринятыми нормами и ценностями, преобладание внешнеобвиняющих форм эмоционального реагирования, повышенная раздражительность, обидчивость, мнительность. На этом основании было констатировано, что у испытуемого имеется психопатоподобный синдром. Но это же не психопатия, а скорее всего, признаки акцентуации, которая, однако, “не может быть психиатрическим диагнозом”2. Но зато согласно выведенной нами формуле акцентуация характера может быть причислена к аномалиям психики и быть предметом психологической оценки.

С астеноневротической и эпилептоиодной акцентуациями несколько сходны черты меланхолика, которого отличает пониженная активность, медленный психический тип (движения вялые, речь медленная). Меланхолик ригиден, замкнутей, депрессивен. Психологи отмечают такие его черты, как слабоволие, обидчивость, неумение настоять на своем, боязнь любой ответственности, наличие комплексов неполноценности. Для подобных людей действительность “кажется полной неодолимых трудностей, в обычных жизненных ситуациях меланхолики часто опускают руки, не доводят начатое дело до конца, трудно воспринимают изменения в жизни”3.

1 Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. - Л., 1983. С. 19, 29.

2 Там же. С. 10.

3 Чайченко Г.М., Харченко П.Д. Указ. раб. С. 139.

В этом типе характера исследователи отмечают преобладание процессов торможения над процессами возбуждения, что приводит к аномалии. Следовательно, меланхолик наряду с холериком входит в группу лиц с повышенным риском срыва в уголовно релевантных ситуациях, но иных, чем для холерика, по признаку дисбаланса процессов возбуждения и торможения. В эту группу следует также включить и лиц, которые “обязаны” дисгармонии процессов возбуждения и торможения временными неболезненными состояниями (например, беременность, менструация и т.п). В этом плане можно полностью согласиться с мнением немецких криминалистов, которые считают, что “в качестве обстоятельств, нарушающих сознание, выступают такие преходящие обстоятельства, как депрессии при менструации или беременности, опьянение (но в строго определенных случаях), затруднения в мотивационной сфере, значительные аффекты гнева и другие подобные случаи”1. Так, Строев, неоднократно судимый за хулиганство и проходивший судебно-психиатрическую экспертизу в Институте им. В.П. Сербского в связи с привлечением его в качестве обвиняемого по ст. 144 (ч. 3) УК РСФСР (редакции I960 г.), рос капризным, упрямым, двигательно расторможенным, проявлял агрессию к детям. Воспитывался в неблагополучной семейной обстановке из-за конфликтов между родителями. Отмечались такие черты его характера, как грубость, недисциплинированность, возбудимость. Зарекомендовал себя лживым, драчливым, постоянно находился в компании асоциальных подростков, употреблял спиртные напитки.

Судебная психолого-психиатрическая экспертиза пришла к выводу, что испытуемый эмоционально неустойчив, эгоцентричен, склонен к ситуационно обусловленным колебаниям настроения и внешне обвиняющим формам реагирования. Эксперты констатировали очень важное обстоятельство: хотя испытуемый не страдает психическим заболеванием и у него не обнаружены аномалии характера, тем не менее особенности эмоционально-волевой сферы затрудняют эффективный самоконтроль поведения, особенно в эмоционально значимых случаях. Однако при этом было отмечено, что указанные особенности психики существенно не влияли на поведение испытуемого. Здесь возникает вопрос: что значит существенное влияние? Вероятно, это все же влияние, но не переходящее какую-то грань. Тогда как определить эту переходную грань?

Рассуждая в системе двузначной логики (либо плюс, либо минус), психиатры считают, что такие черты характера, которые определяются термином “акцентуации”, относятся к вариантам нормы, хотя и крайним, а к аномалиям они склонны относить препсихотические и следующие за ними психотические черты характера, которые, как мы выяснили, в ряде случаев весьма сложно различить.

1 Maurach. R., Zipf H. Op. cit. S. 475.

Последовательно рассуждая в этом русле, исследователи все же не могут удержаться в строго определенных ими рамках. Так, А.Е. Личко, неоднократно повторяя, что акцентуации - это норма, начинает вторую главу своей книги разделом “Нарушения поведения как проявления аномалий характера”, где пишет: “Нарушения поведения, его отклонение от общепринятых норм являются основным проявлением как психопатий, так и в подростковом возрасте - акцентуаций характера”1. Далее автор практически отождествляет аномалии с акцентуациями: “Делинквентность далеко не всегда связана с аномалиями характера, с психопатиями. Однако при некоторых из этих аномалий, включая крайние варианты нормы в виде акцентуаций характера, имеется меньшая устойчивость в отношении неблагоприятного воздействия непосредственного окружения”2. Другой психиатр, В.Н. Волков, отождествляет аномалии с процессом дисбаланса сил возбуждения и торможения: “Под влиянием болезни, неблагоприятных условий жизни, неправильного воспитания и других факторов процесс становления и самоутверждения личности может нарушиться, принять искаженные формы, способствовать формированию анормального характера”3.

Психиатры не считают аномальным состояние, которое рассматривают в качестве таковых психологи, что имеет безальтернативный негативный финал в смысле искажения принципов справедливости при квалификации преступлений, совершенных лицами с определенными неболезненными психическими отклонениями и состояниями. Положение усугубляется также отсутствием в среде психиатров единства по вопросу о психических отклонениях, а именно - в определении критериев болезненных и неболезненных псхических расстройств. Судебные психиатры используют в своих диагнозах такие термины, которые являются плодом их собственной фантазии и не употребляются в общей психиатрии. Например, заключение “в связи с неясностью клинической картины” свидетельствует лишь об одном - о затруднениях, испытываемых судебными психиатрами в процессе установления достоверного диагноза. Но самое, пожалуй, печальное заключается в том, что эксперты-психологи принципиально не желают считаться с мнениями оппонентов и отвергают их без какой-либо весомой аргументации. Н.Г. Шумский отмечает в этой связи, что сотрудники Института им. В.П. Сербского, “как правило, не принимают в расчет мнения ни общих, ни -в большинстве случаев - других служебных психиатров, если они не совпадают с их собственными”4 . Подобного рода монополизм не способствует установлению истины, а в рамках уголовно-правовых отношений создает негативные прецеденты, способствующие развитию правового нигилизма.

1 Личко А.Е. Указ. раб. С. 10.

2Там же. С. 53.

3 Волков В.Н. Медицинская психология в ИТУ. Учебник. - М., 1989. С. 40. 4 Шумский Н.Г. Диагностические ошибки в судебно-психиатрической практике. С.-Пб, 1997. С. 354.

Противоречия в оценках психических состояний между психологами и психиатрами, а также в среде последних исключают достоверный диагноз, который является фундаментом право применительного решения. Вместе с тем, согласно аналитическим данным специалистов, поставленные диагнозы часто оказывались неверными в результате экспертных ошибок, которые связаны с особенностями современной психиатрии, оказывающейся несостоятельной перед оценкой психического состояния лиц со сложной клинической картиной1.

Как мы уже показали, психические расстройства в некоторых проявлениях похожи на непатологические психические состояния, выраженные либо в акцентуациях, либо в характерологических особенностях. Внешняя похожесть и приводила к неправильным диагнозам. Шумский отмечает, что фактически шизофренические состояния диагностировались чаще всего как истерические, а реактивные состояния (неврозы, психозы) были трудно отличимы от шизофренических симптомов. В случаях неясности симптомоком плексов психиатры предпочитали пользоваться неопределенными терминами (например, “склонность”, “особенность”, “признаки” и т.п.), что вносило неясность как в диагностику, так и в решения правоприменителя. В этой связи в цитируемой выше работе Шумский весьма остроумно заметил, что если подобные психиатрические заключения перенести в область общей медицины, тогда диагнозы могут выглядеть следующим образом: “некоторые признаки беременности”, “склонность к маточным кровотечениям” или “некоторые признаки прямой кишки”.

Достоверность диагноза часто ставилась в зависимость от “яркости проявления симптомов”. Практически получалась такая картина: аналогичные для истерии и шизофрении симптомы оценивались в зависимости не от конкретных объективных показателей, а от субъективной экспертной оценки, которая основывалась на “яркости” симптоматики, даже без определения этой самой яркости. При этом весьма сложно, если вообще возможно, определить грань между яркостью симптоматики, характерной и для шизофрении, и для истерии. Такого рода негативизм эскпертных оценок является следствием игнорировании характерологических свойств личности, которые могут дать истинную картину психических отклонений.

1 Шумский Н.Г. Диагностические ошибки в судебно-психиатрической практике. С.-Пб, 1997. С. 360

Тем не менее, несмотря на существующие противоречия, специалисты едины в том, что дисбаланс сил возбуждения и торможения играет совершенно определенную роль в поведенческих реакциях индивида. Но он может быть следствием и процессов неболезненного свойства, о чем мы уже упоминали, приводя в пример суждения немецких юристов.

Так, в период менструации у женщин происходят характерные изменения психических процессов, выражающихся в объективно-субъективных ощущениях эмоциональной неуправляемости, неспособности сдержать слезы или вспышки гнева, постоянной депрессии, унынии, тревоге, невозможности сосредоточиться на чем-либо. При этом депрессия может сопровождаться вспышками гнева, которые становятся невыносимыми и приводят к совершению противоправных деяний.

Как отмечают медики, примерно такая же картина свойственна женщинам в период климактерия, когда у них проявляются акцентуированные и психопатические черты характера. При этом психические нарушения неспецифичны, а во многом зависят от генетической предрасположенности к соотвестсвующим психическим аномалиям. Так, при климактерическом синдроме выделены следующие состояния (в процентах): истерические - 34,6, астенические - 23,1, депрессивные - 25,6, фобические - 10,3, паранойяльные - 6,41. Это не болезнь, но, несомненно, психические аномалии, которые необходимо учитывать при квалификации преступления и назначении наказания.

Дисбаланс процессов возбуждения и торможения может быть следствием внешних причин природно-космического свойства, в связи в чем представляет особый интерес, к сожалению, забытая криминалистами, но вместе с тем довольно широко практикуемая западными юристами теория гелиотараксии2, блестящим разработчиком которой в России был А.Л. Чижевский.

Сторонники теории гелиотараксии совершенно резонно констатируют, что вся земная жизнь проходит в физико-химической среде, и, следовательно, все события, сопровождающие жизнедеятельность, не могут быть оторваны от внешних природных проявлений. Понятие о внешнеклиматической среде как совокупности физико-химических факторов, возникло довольно давно. Ламарк, оперируя этим понятием, полагал, что если изменяются внешние климатические условия и это делается постоянным, то такие изменения создают у животных новые привычки. По его мнению, среда играет для живых организмов творческую роль, видоизменяя их. В дальнейшем Дарвин назвал это взаимоотношение организма и внешней среды приспособляемостью.

Павлов был глубоко убежден, что каждый животный организм, будучи частью природы, представляет собой сложную обособленную систему, внутренние силы которой в каждый момент уравновешиваются с внешними силами окружающей среды, а русский метеоролог и климатолог А. В. Клоссовский утверждал, что жизнедеятельность нашего организма находится в тесной зависимости от метеорологических факторов.

1 Тютна Н.А. Психические нарушения у женщин в период климактерия. - М.: “Крон-Пресс”, 1996.

2 Гелиотараксия - научное направление, изучающее влияние солнечных процессов на нервно-психические состояния.

Изучив работы российских и зарубежных психофизиологов, климатологов, криминалистов, медиков, а также собрав собственный богатейший материал, Чижевский пришел к выводу, что солнечная активность совершенно конкретно влияет на поведенческие акты человека. Он писал: “...поведение или проявление высшей нервной деятельности человека... тесно связано с системою органическою. Таким образом, состояние психики обусловлено состоянием организма. А следовательно, нарушения в деятельности тех или иных органов (сосудисто-сердечной, эндокринной, нервной системы) должны повлечь за собой соответствующего характера изменение в отправлениях психической сферы. Поэтому поведение - это есть деятельность всего организма по отношению к внутренней, физиологической, и внешней, физической, среде. Эта деятельность превращается при посредстве нервно-мозгового аппарата в феномен ощущения и представления и формирует личность вообще и ее поведение в каждый данный момент. Мыслители и ученые уже давно постигли тот факт, что жизнь во всех своих проявлениях проистекает под воздействием физико-химической среды, окружающей организм, и что психические функции людей и обусловленное ими поведение не составляют исключения из этого общего правила”1. На основании этой общей посылки он сделал вывод, что изучать поведенческие проявления человека без учета космических процессов, образующих физико-химическую оболочку (ауру) человеческого существования абсолютно бессмысленно, так как “понимание жизненных проявлений организма единственно возможно лишь при условии совокупного изучения проявлений этого организма и его материнского лона - Земли”2.

1 Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. - М., 1995. С. 98. 2 Там же. С. 93.

Специалисты выяснили, например, что при нагревании температуры на 10° скорость нервного возбуждения увеличивается в 1,8 раза. В этой связи отмечалось, что в весенний период, который в психиатрии получил достаточно точное название - “весенние кризисы”, увеличивается число изнасилований, самоубийств, сумасшествий. Чижевский отмечал: “Экспериментально установлено, что в это же время психофизическое состояние детей и взрослых изменяется: в то время как проявление моторной способности растет, деятельность интеллектуальной сферы падает”1 .

Весенние пертрубации, связанные с повышенной солнечной активностью, приводят к разнообразным климатическим изменениям, т.е. изменениям в окружающей человека физико-химической среде, на что организм, в частности психика, реагирует соответственно. Наблюдается “понижение умственной и вообще всей высшей психической деятельности и повышение психомоторной... Тончайшие психические функции, приобретенные в процессе развития вида, уступают место более древним, примитивным путям. Вследствие такого всеобщего понижения интеллектуальных отправлений верх берут инстинктивные реакции, моторная и половая деятельность возрастает, увеличивается число аффективных действий, растет преступность, душевная заболеваемость. В такие моменты человек удаляется от современности в глубину исторического времени, и тонкий психический анализ сменяется преобладанием грубых инстинктивных позывов”2.

Солнечные процессы, вызывающие весенние пертурбации, извлекают из глубины психики человека, из его бессознательного, того аффективного демона разрушения, которому психика, а следовательно, и поведенческие реакции могут подчиниться фатально при встрече с эмоциогенной ситуацией.

Чижевский приводит богатейший фактический материал, подтверждающий влияние климатических изменений на противоправные поведенческие реакции человека. Весьма интересны его рассуждения о террористической деятельности, которая в современном УК РФ предусмотрена в ст. 205, а с учетом специфики исторических иллюстраций Чижевского - в ст. 279 и 280.

В своей книге Чижевский пишет: “Исходя из той основной мысли, что повышенная солнцедеятельность провоцирует повышенную возбудимость нервных аппаратов, я проследил вопрос о соотношении между индивидуальными террористическими актами, имевшими место в России в период 1902 - 1911 гг., и ходом солнцедеятельности. Мною был собран материал в этом направлении, охватывающий несколько десятков случаев. Однако более полные сведения я получил в музее революции, помещавшемся в Зимнем дворце в Ленинграде, где демонстрируется диаграмма террористической деятельности партии социалистов-революционеров в период 1902 - 1911 гг., составленная на основании сведений, почерпнутых из специальных источников. Всего за указанный период времени имели место 273 террористических акта, находящихся в следующем соотношении с пятнообразующим процессом.

Рассмотрение цифрового материала приводит к заключению, что по мере увеличения солнцедеятельности начиная с 1902 г. число террористических актов постепенно возрастает. Это возрастание достигает своего максимума в году максимальной деятельности Солнца - 1905 - 1907 гг., затем, одновременно с падением напряженности активности Солнца, падает число террористических актов, образуя минимум в годы пониженной солнцедеятельности. Иными словами, по мере увеличения или уменьшения числа скачков в солнцедеятельности, провоцирующих нервную возбудимость, соответственно увеличивается или уменьшается число тех аффективных или аффективно-патологических состояний, которые обусловливают террористическое деяние”(Чижевский А.Л. Указ. раб. С. 418) .

1 Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. - М., 1995. С. 109.' 2 Там же. С. 115.

Судя по данным статистических сборников “Состояние преступности в России”, ежемесячно издаваемых штабом главного информационного центра МВД России, на начало весны приходится пик преступности в целом и тяжкой преступности в частности, который в дальнейшем имеет тенденцию к убыванию (см. таблицу).

Статистика преступлений по Российской Федерации
Совершенные преступления
Январь
Февраль
Март
Апрель

1993 год

Всего Тяжкие
185 522 37450
227 042 42 793
263 489 48 568
227 483 40 066

1994 год

Всего Тяжкие
186 914 40 695
213 364 42 639
244 532 48 783
224 804 42 646

1995 год1

Всего Тяжкие
188 963 8378
231 473 8245
251 034 8849
223 281 7909

1 В 1995 г. в статистическом сборнике ГИЦ МВД России отсутствовала графа “тяжкие преступления”, поэтому в графах по этому году предложена цифра, включающая в себя количество совершенных умышленных убийств и умышленных тяжких телесных повреждений.

Разумеется, климатические пертурбации не на всех людей оказывают одинаковое воздействие. Более того, нельзя отрывать влияние климатических изменений на человеческую психику от социальных обстоятельств, которые вкупе с первыми способны детерминировать преступное или иного рода отклоняющееся поведение (полезно вспомнить в этой связи резко возросшее число самоубийств в Германии после публикации произведения Гете “Страдания молодого Вертера”; исследователи утверждают, что книга оказала столь неизгладимое впечатление на представителей аристократии, что добровольный уход из жизни стал в буквальном смысле слова модным поветрием). Однако психика, склонная к быстрому реагированию на изменение климата (акцентуации, холерический или меланхолический склад характера и т.п.), может быть детерминантом преступного поведения.

На основе анализа специальной литературы и эмпирического материала можно сделать вывод, что для юриспруденции формула нормы, аномалии и патологии наиболее приемлема и позволяет правильно и эффективно оценить роль соответствующих психических процессов в формировании поведенческих, в частности преступных, реакций.

Итак, афферентный синтез со всеми его составляющими приводит живой организм к единственно возможному варианту -решению действовать. Оно принимается на основе биологической доминанты в соответствии с потребностью, способной удовлетворить доминанту. После принятия решения человек лишен возможности свободного выбора поведения и фатально действует в направлении принятого решения. При этом информация оценивается с объективных и субъективных позиций равным образом. Однако в некоторых случаях доминируют специфические или неспецифические пути проводимой информации, в связи с чем преобладает объективная или субъективная оценка ее. Это обстоятельство, в свою очередь, отражается на балансе сил возбуждения и торможения, что затрудняет нормальный процесс афферентного синтеза, и решение принимается в результате искаженной информации о состоянии организма и растормаживания так называемых “низших влечений”. Такие процессы в эмоциогенных ситуациях характерны для лиц с психическими аномалиями, а также для некоторых временных состояний (беременность). При этом как процесс афферентного синтеза, так и преобладание специфических и неспецифических путей провода информации и дисбаланс процессов возбуждения и торможения биологически заданы. Следовательно, в случае соответствующего пускового стимула, связанного, в частности, с эмоциогенной обстановкой, человек “обречен” на аномальное поведение, которое зачастую бывает преступным.

Проведенный анализ психических аномалий может дать основу для их классификации. В качестве таковой мы предлагаем динамическую особенность психики субъекта. Исходя из предложенной основы все психические аномалии могут быть классифицированы на аномалии возбудимого круга и аномалии тормозного круга. К первым относятся такие неврозы, психопатии и их разновидности, которые характеризуются преобладанием процессов возбуждения над процессами торможения в афферентном синтезе, а ко вторым -процессы торможения. Мы намеренно не даем перечисление конкретных аномалий, но ведем речь лишь о динамических психических процессах. Это вызвано тем, что, помимо перечисленных, могут быть и другие динамические процессы. Например, ряд соматических заболеваний или длительное нервное напряжение способны привести к дисбалансу динамических процессов в психике, однако эти процессы могут относиться как к тормозным, так и к возбудимым аномалиям, что в каждом конкретном случае должны решать психофизиологи. Для уголовно-правового регулирования необходима и достаточна ориентация на предлагаемый общий критерий, так как любой перечень будет заведомо неполным.

Контрольные вопросы

1. Как в специальной литературе классифицируются пограничные (аномальные) состояния психики?

2. Охарактеризуйте гиперстеническую и гипостеническую неврастению и объясните, какие их характерологические особенности представляют интерес для юридической науки.

3. Как типы темперамента соотносятся с типом нервной системы и какую роль играют в этом процессы возбуждения и торможения?

4. Какие существуют подходы в психиатрии к аномалии личности?

5. Какие факторы лежат в основе происхождения психопатической аномалии?

6. Что такое акцентуации характера и как они соотносятся с психопатическими чертами личности?

7. Как разногласия по вопросу определения критериев болезненных и неболезненных психических расстройств влияют на правоприменительные решения в отношении субъектов с психическими аномалиями?

4.3. Психические аномалии и преступное поведение

Прежде чем подробно рассматривать предложенную тему, обратимся к статистике.

• Среди подростков, совершивших тяжкие преступления (при рассмотрении дел, по которым производство судебно-психиат рической экспертизы являлось обязательным), было 53,1% лиц с психическими аномалиями1.

• При рассмотрении уголовных дел об умышленных убийствах при отягчающих обстоятельствах выяснилось, что более 10% общего числа осужденных имели то или иное отклонение в психике2.

• Из всех лиц, осужденных в исследуемом регионе за убийство (1976 - 1979 гг.), 15,1% признаны невменяемыми, 56,23% - вменяемыми, но имеющими различные психические аномалии3.

• Результаты обследования 224 подростков-правонарушителей, состоящих на учете в детских комнатах милиции, показали, что среди них 42, 86% оказались с психопатиями и психопатическими чертами, 10,2% - с неврозами и невротическим развитием4.

Среди, совершивших умышленные убийства, хулиганство, изнасилования, кражи, грабежи и разбои, а также среди бродяг и лиц, нанесших тяжкие телесные повреждения, более половины имеют психические аномалии, а среди, совершивших тяжкие преступления против личности аномальные составляют около 68%. Из всех, совершивших названные общеуголовные преступления, психопатов было до 10% с учетом здоровых, а без учета - около 20%, лиц с остаточными явлениями черепно-мозговых травм - около 6%, а без учета здоровых - около 10%. Удельный вес преступников, страдающих органическими заболеваниями центральной нервной системы, составил соответственно немногим более 3% и около 6%5.

Интересные данные приводят авторы статьи “Преступность и психические аномалии”6 . Психически аномальных среди всех обследованных ими преступников оказалось 68,71%, при этом среди несовершеннолетних доля вменяемых с психическими аномалиями равна 57,4%, а среди взрослых - 71,1%. Выявилась также следующая закономерность распространенности психических аномалий (данные в процентах): психопатия - 14,17, психопатические черты характера - 18,24, поражения центральной нервной системы органического происхождения - 18,66, травматического происхождения - 18,04, хронический алкоголизм - 16,6.

Из числа убийц и лиц, нанесших тяжкие телесные повреждения, оказалось (в процентах): психопатов - 16,50, лиц с психопатическими чертами характера - 18,60, с остаточными явлениями поражения центральной нервной системы органического происхождения - 12,28, травматического происхождения - 18,16(Антонин Ю.М., Виноградов М.В., Голумб Ц.А. Преступность и психические аномалии //Советское государство и право. 1979, № 7. С. 100.) . В другом исследовании приводятся такие цифры: среди преступников около 30% - это лица с психическими аномалиями, а среди насильственных преступников -60 - 70%(Антонян Ю.М. Криминальная психиатрия как частная криминологическая теория //Советское государство и право. 1990, № 10. С. 44.).

1 Королев В.В. Роль психических аномалий, не исключающих вменяемости, в преступном поведении несовершеннолетних /Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 41. - М„ 1984. С. 32.

2 Личность преступника. - Казань. 1972. С. 76.

3 Чечель Г.И. Влияние психических аномалий на назначение и отбытие наказания / Личность преступника и уголовная ответственность. - Саратов, 1981. С. 129.

4 Кузнецова Н.Ф. Преступность и нервно-психическая заболеваемость. Вестник Московского Университета, серия “Право”. 1977, № 3. С. 18.

5 Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. - М.> 1991. С. 4. 6 Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. -М., 1987. С. 13.

Данные судебной статистики и выборочные исследования ученых свидетельствуют об относительно высоком проценте совершения неправомерных действий лицами с низкой социальной активностью, страдающими алкоголизмом, психопатическими проявлениями и т.п. Например, в спецшколах, специальных профессионально-технических училищах и колониях для несовершеннолетних правонарушителей 52,6 - 66,1% составляют подростки с психическими аномалиями1.

В своем исследовании Н.Ф. Кузнецова и Н.С. Лейкина приводят такие цифры: судебно-психиатрическая экспертиза признала, что среди лиц, совершивших убийства при отягчающих обстоятельствах, 49% имели такие психические отклонения, как психопатия, психопатоподобные состояния2.

В числе убийц, признанных судом вменяемыми, взрослых, страдающих психопатией, было примерно 37%, а несовершеннолетних - 42,5%3. Проведенное коллективом кафедры психиатрии Алтайского мединститута широкое обследование подростков с противоправным поведением выявило у 45% психопатическую и препсихопатическую структуру(Семке В.Я. Указ. раб. С. 102.).

1 Лазарев В.В. Выявление закономерностей правомерного поведения // Советское государство и право. 1983, № 11. С. 25.

2 Кузнецова Н.Ф., Лейкина Н.С. Криминологический аспект соотношения социального и биологического //Советское государство и право. 1977, № 9. С. 110.

3 Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Указ. раб. С. 224.

Э.Ф. Побегайло, ссылаясь на проведенные им исследования, пишет, что каждый третий или четвертый убийца в настоящее время имеет какие-либо психические отклонения, а в начале 60-х гг. их имел только каждый шестой или седьмой1 .

Еще один автор приводит не менее впечатляющие цифры: из десяти психически аномальных семь человек в результате судебно-психиатрической экспертизы признаются вменяемыми2. По нашим данным, из 100% лиц, виновных в совершении преступлений и прошедших судебную психолого-психиатрическую экспертизу в Институте им. Сербского, в среднем 74 - 75% признаются имеющими те или иные психические отклонения, не устраняющие вменяемости. При этом среди лиц с психическими аномалиями подавляющее большинство (71%) получили диагноз “психопатические черты характера”, что неравнозначно психопатии.

Приведенная выше статистика показывает не только высокий уровень психических аномалий среди преступников, но и в определенной степени обусловленность противоправного поведения аномалиями психики.

Психофизиологическая часть нашего исследования при всей ее важности позволяет прийти лишь к одному несомненному выводу: соответствующие психофизиологические процессы в норме и аномалии детерминируют поведение и являются одним из основных слагаемых противоправных реакций. Вместе с тем данное положение необходимо интериоризировать в уголовно-правовой теории, законодательстве и правоприменении путем правовой интерпретации механизма этого явления, его пределов и значения результатов для ответственности и наказания. В юриспруденции по этому вопросу проявляется осторожность. В.В. Королев в своем исследовании3 утверждает, что психические отклонения не являются и не могут являться главной причиной противоправных деяний, хотя многие виды психических аномалий изменяют поведение человека. Ссылаясь на большую распространенность среди психически аномальных противоправного поведения, он пишет: “Вместе с тем существование определенных корреляций между психической неполноценностью и преступностью не вызывает сомнений”. Проведенные автором исследования позволили ему установить корреляционную связь между конкретными аномалиями и конкретным видом преступных посягательств. Так, оказалось, что к совершению корыстных преступлений в большей степени предрасположены олигофрены.

1Побегайло Э.Ф. Насильственная преступность: современные тенденции, перспективы борьбы //Советское государство и право. 1988, №9. С. 76.

2 Мuxeeв P.И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве. - Владивосток, 1983. С. 84.

3 Королев В.В. Роль психических аномалии, не исключающих вменяемости, в преступном поведении несовершеннолетних /Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 41. - М., 1984. С. 30.

Весьма осторожны в своих оценках о влиянии аномалий психики на противоправное поведение Н.П. Дубинин, И.И. Кар пец, В.Н. Кудрявцев1 . С одной стороны, они вовсе не отрицают, что генетически заданный процесс устраняет возможность выбора варианта поведения, а с другой - считают, что только от самого субъекта зависит содержание совершаемого поступка, поскольку он в состоянии оценить и учесть существенные объективные факторы окружающей действительности. Из их рассуждений следует, что совершающий поступки субъект лишен биологических особенностей, и в частности корреляций, обусловленных ДНК. В заключении авторы признают, что определенные выводы о связи генетических факторов с преступностью на современном уровне развития науки сделать затруднительно.

В последующем один из авторов данной книги счел возможным солидаризоваться с таким положением: “В криминологии, к сожалению, еще не уделено достаточно внимания роли психических переживаний, эмоций и чувств человека в совершении преступления. Между тем следует указать на определенную роль психических факторов в механизме индивидуального преступного поведения, которая отчетливо проявляется, например, при анализе насильственных преступлений против личности”2.

Тем не менее в криминологии уже давно уделялось пристальное внимание корреляции психических аномалий и преступного поведения. Еще задолго до Ломброзо немецкий ученый доктор Галль сформулировал доктрину неудержимых влечений к преступлению, согласно которой человек в ряде случаев есть жертва склонности к противоправному поведению3. Вслед за ним доктор Морель в своих “Клинических этюдах” развивал мысль о наследственном предрасположении к преступлениям.

1 Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Указ. раб. С. 84.

2 Механизм преступного поведения. Под ред. В.Н. Кудрявцева. - М., 1981. С. 108.

3 См.: ДршьД.А. Учение о преступности и мерах борьбы с ней. - С.-Пб, 1912. С. 286.

Он писал, что преступления очень часто находят свое объяснение в прирожденных порочных наклонностях1. Тюремный врач Томсон был убежден, что преступность наследственна и ссылался при этом на корреляцию между психическими аномалиями и криминальным поведением2.

Современные исследователи-генетики высказывают мысль, которая раньше могла вызвать бурю негодования. В.Г. Колпаков полагает, что “генетическое участие в формировании преступного поведения есть, оно просматривается”3. На основе полученных специалистами данных можно лишь с уверенностью сказать, что наследуются аномалии психики, которые могут оказывать влияние на преступное поведение. В. Гурьева, анализируя психические особенности подростка, совершившего разбойное нападение, отмечает: “Налицо парциальный психофизиологический инфантилизм, определивший особенности криминального замысла”4. Исследователь говорит здесь о прямой связи между конкретным криминальным поведением и конкретной психической аномалией.

На эту же связь указывает и Е.К. Краснушкин: “...бандиты, эти корыстные насильники-преступники, в большинстве эпилептоиды или родственные им импульсивные; воры, простые карманники, “домушники” и другие, “по тихой”, беспечные, веселые, трусливые, - инстабли или гапертимики, но, как только для вора требуются больше дерзости, насилия, например для вора-взломщика, так и тип меняется, тут больше эпилептоидов; конспиративному характеру укрывательства отвечает обычно шизоидный тип самого указателя; несложная задача “стоящего на стреме” (караульщика) выполняется торпидным (вялым) дебиликом;

в мошенничестве помимо вооруженных плутов участвуют циклоиды и шизоиды, как более сложные психопатические типы, ибо само мошенничество по своим механизмам да и на основании криминальной статистики - преступление более культурного общества; наконец для убийства нужен враг общества с его душевной тупостью или родственный с ним в этом отношении шизоид”5.

1 Дриль Д.А. Указ. раб. С. 230.

2 Там же. С. 312.

3Лескин Ю. Если это действительно так... // Знание - сила. 1.991, №10. С. 69.

4 Гурьева В. Судебно-психиатрическая экспертиза несовершеннолетних // Советская юстиция, 1989, № 5. С. 20.

5 Краснушкин Е.К. Криминальные психопаты современности и борьба с ними / Преступный мир Москвы. - М., 1991. С. 200.

Прямую связь между психопатией и криминальным поведением видели также И.М. Фарбер, И.Н. Введенский, П.Б. Ганнушкин, причем первый прямо называл психопатов криминоидами. На взаимосвязь между импульсивным преступным поведением и психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, указывал А.Ф. Зелинский. При этом он полагал, что аномалия снижает сознательньш контроль за поведением, нарушая тем самым субординацию личностных установок и выводя на первый план бессознательное1.

Ю.М. Антонян совершенно справедливо усматривает связь аномалий с преступлением. Отдавая должную дань социальным детерминантам, которые в совокупности с психическими аномалиями оказывают непосредственное и прямое воздействие на решение субъекта, он пишет: “Мы полагаем, что аномалии психики (в качестве условия, а не причины) влияют и на сам факт преступных действий, и на их вид”2. Так, он считает, что определенные аномалии оказывают влияние на совершение преступлений против личности. Выделяя конкретные разновидности преступлений, которые могут быть совершены при посредстве психических аномалий, Антонян и другие авторы между тем осторожно относятся к иным видам преступлений. Тем не менее они отмечают, что личности с психическими аномалиями представляют собой криминологический тип, подчеркивая таким образом связь между аномалией и преступностью.

Нельзя не согласиться с тем, что аномалии личности вкупе с социальными условиями способны спровоцировать преступное поведение. Проведенный нами анализ актов судебных психолого-психиатрических экспертиз ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П. Сербского с достоверностью подтверждает данный вывод. В большинстве своем акты прямо или косвенно подчеркивают наличие у подэкспертных, признаваемых вменяемыми, аномалий психики, которые при соответствующих эмоциогенных обстоятельствах могут сыграть решающую роль. Например, Жумаев А.М., проходивший стационарную судебно-психиатрическую экспертизу во ВНИИ им. В.П. Сербского в связи с обвинением по ст. 102 (п. “г” и “е”) и 117 (ч. 4) УК редакции 1960 г., характеризовался трусливым, лживым, несдержанным, вспыльчивым, эгоистичным, склонным к проявлению садистских тенденций, эгоцентричным, обидчивым. Эксперты указали, что данные свойства его психики проявились при совершении им преступлений.

1 Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. -Харьков, 1986. С. 84.

2 Антонян Ю.М., Бородин С. В. Преступность и психические аномалии. - М 1987. С. 39.

Аффективные преступления урегулированы в Особенной части действующего УК Российской Федерации - в ст. 107 (убийство, совершенное в состоянии аффекта) и ст. 113 (причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта). Комментаторы этих норм справедливо ссылаются на данные психологии и психиатрии1, отмечая, что “аффект представляет собой сильное и относительно кратковременное эмоциональное состояние, которое развивается в критических условиях при неспособности субъекта найти адекватный выход из опасных, чаще всего неожиданно сложившихся ситуаций”2. Юристы при этом вводят дополнительное условие, не вытекающее из психологии. Так, считается, что сильное душевное волнение возникает немедленно как ответная реакция на тяжкое оскорбление или насилие. Например, по УК РСФСР редакции I960 г. разрыв во времени между тяжким оскорблением или насилием и возникшим сильным душевным волнением не давал возможности квалифицировать убийств в состоянии аффекта.

Однако для понимания феномена “состояние аффекта” необходимо учитывать психофизиологические качества субъекта. Физиологическая основа поведения - афферентный синтез - способен объяснить это. Психологи и юристы пользуются в своих исследованиях такими понятиями, как характер и степень аффекта3. По их мнению, характер аффекта связан с импульсом, его вызвавшим, и в законе определен указанием на тяжесть нанесенного оскорбления или насилия. Что касается степени аффекта, то, как полагают психологи, “вопрос о зависимости степени аффекта от внутренних условий его развития и протекания, прежде всего от личности, особенностей эмоциональной реактивности и состояния интеллекта субъекта, т.е. от своеобразия психологической и биологической “почвы” развития аффекта, практически не разработан”(Кудрявцев И.А. Указ. раб. С. 106.).

1 См.: Бородин С.В. Квалификация убийства по действующему законодательству. - М., 1966. С. 126; Загородников Н.И. Преступления против здоровья. - М., 1969. С. 82 - 83.

2 Вшюнас В.К. Психологические механизмы биологической мотивации. - М., 1986. С. 181.

3 Кудрявцев И.А. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза. - М., 1988.

Аффект, будучи сильным эмоциональным возбуждение, есть целостное состояние психики, определенный динамический модус ее функциональной организации. Как целостное состояние, он имеет свои особенности, заключающиеся в наличии динамических моментов, т.е. преобладании процессов возбуждения над процессами торможения, при этом “у разных людей подверженность таким эмоциональным вспышкам или взрывам, аффективным разрядкам различна: она зависит от особенностей темперамента”1. Отсюда следует, что холерик, например, гораздо в большей степени подвержен аффективному взрыву, чем меланхолик. Кроме того, некоторые виды неврозов, психопатий и иных аномалий, при которых процессы возбуждения преобладают над процессами торможения, также оказывают соответствующее влияние на динамику аффективного “взрыва”.

Лица, характеризующиеся аномалиями, подвержены аффективным реакциям гораздо в большей степени, чем субъекты, у которых процессы возбуждения и торможения находятся в норме. И это обстоятельство должно учитываться судебно-следственными органами. Законодатель в определенной мере обязывает правоприменителей учитывать влияние аномалий на преступное поведение, предусмотрев в пункте “з” ст. 61 УК Российской Федерации соответствующее смягчающее обстоятельство, которое по отношению к обстоятельствам, перечисленным в ст. 107 и 113, является родовым. Буквальное толкование этого пункта позволяет предположить, что практически любое эмоциогенное воздействие способно вызывать аффективную реакцию. Однако следует учитывать, во-первых, возможность широкого понимания права, а во-вторых, различную реакцию людей на однородные раздражители.

Аффективные действия в психологической литературе обычно связываются с импульсивным поведением. Так, Рубинштейн пишет: “сильное эмоциональное возбуждение создает напряжение, при котором любой повод может вызвать разрядку. Такой разрядкой и является вызвать непомерно большую вспышку”2. Выделив слово “любой”, автор тем самым акцентировал внимание на побуждающих свойствах аффекта, когда даже ничтожный повод может вызвать преступное поведение. Из этого можно сделать вывод, что нормы ст. 107 и 113 УК Российской Федерации, как и пункт “з” ст. 61, ориентированы на психически нормальных и аномальных субъектов, что полностью соответствует данным психофизиологии.

1 Рубинштейн С.Л. Указ. раб. - М., 1989. Т. 2. С. 154.

2 Там же. С. 154.

Из психологических и психиатрических исследований известно, что люди воспринимают однородные возбуждающие факторы различно, что зависит от их психической конституции. Это означает, что понятие “тяжкое оскорбление” должно соотноситься с психофизиологическими особенностями субъекта. Однако судебная практика игнорирует это важное обстоятельство, в результате чего допускаются ошибки. Так, в деле Гараева, осужденного по ст. 102 УК РСФСР (редакции 1960 г.), было указано, что измена жены явилась причиной убийства, в связи с чем его действия должны быть переквалифицированы на ст. 104. Фабула дела такова: Гараев, подозревая жену в сожительстве со своим племянником, пришел домой в неурочное время и застал ее в постели с племянником, после чего и убил последнего.

Теперь для сравнения приведем другой пример из судебной практики. Плисский познакомился с Атрашайте. В брак они вступили, уже имея общего ребенка. Вскоре у жены установились близкие отношения с Ш., о чем они прямо сказали мужу. Не желая развода, Плисский пригласил Ш. к себе домой для разговора. Во время ужина он раздраженно реагировал на смех жены и ее разговор на литовском языке с Ш. Когда та пошла в комнату ребенка, Плисский, сняв со стены декоративный топорик, последовал за ней, и убил, нанеся множественные ранения в области головы, а затем пытался покончить с собой.

По материалам дела ясно, что Плисский остро переживал разрыв с женой, ночевал на работе, обращался за содействием в сохранении семьи к другим лицам. Кроме того, судебно-психиатрической экспертизой он был признан “психопатической личностью”. Как же поступает в этой ситуации суд? Первоначально назначается максимальное наказание в виде 12 лет лишения свободы по ст. 104 УК Литовской ССР (редакции 1960 г.), предусматривающей ответственность за умышленное убийство. Затем, ссылаясь на тяжесть содеянного и особенности личности виновного, судебная коллегия постановляет снизить наказание до восьми лет лишения свободы в рамках этой же статьи, даже не обсуждая вопрос об аффекте. Вне всякого сомнения, что позиция суда в данном деле не только не соответствует, но прямо противоречит понятию “сильное душевное волнение”, разработанному в психологии. Назначив Плисскому столь большое наказание (в сущности, для лица, впервые совершившего преступление, поводом для которого послужила психологическая провокация, нет разницы между восемью и 12 годами лишения свободы) за деяние, без сомнений совершенное в аффективном состоянии, вряд ли суд вправе ссылаться на необходимость исправления субъекта этого преступления. В данном случае налицо талион в его самом одиозном выражении. Неисправленные ошибки такого рода непростительны и способны лишь порождать новых преступников.

Ошибки в квалификации подобного рода преступлений, увы, нередки. И хотя зачастую они исправляются оперативно, тем не менее факт этот тревожный. Так, Белозерова была осуждена по ст. 103 УК РСФСР (редакции 1960 г.) за убийство мужа, который в нетрезвом состоянии избивал ее на почве ревности и в день убийства вновь намеревался ее избить, требуя денег. Судебная коллегия по уголовным делам переквалифицировала это деяние на ст. 104, указав, что действия мужа носили провоцирующий характер, а сама виновная характеризуется судебно-психиатрической экспертизой как аффективно неустойчивая психопатка.

Следующий пример еще более наглядно показывает влияние психических аномалий на совершение аффектированных преступлений. Осужденный Максимов, отбывая наказание, работал слесарем в мебельном цехе. За период работы у него сложились неприязненные отношения с Кулаковым, работавшим старшим слесарем, и осужденным Кузьменковым, работавшим на складе. 16 июля 1985 года утром Кулаков не допустил Максимова к работе, объяснив, что это распоряжение начальника цеха. Взяв самодельный нож, Максимов пришел в мебельный цех и, подойдя к Кулакову, спросил его, за что он отстранен от работы. Кулаков ответил, что в этом он не виноват, а виноват Кузьмен ков. В этот же день Максимов во время возникшей ссоры ножом нанес Кузьменкову удар в область грудной клетки, от которого потерпевший скончался. После этого Максимов пошел в слесарную мастерскую мебельного цеха, где также в ходе ссоры четырьмя ударами ножа в левую часть грудной клетки убил Кулакова.

Максимов был осужден по пункту “з” ст. 102 УК РСФСР (редакции I960 г.). Однако судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР приговор отменила и направила дело на новое расследование. Основным аргументом, выдвинутым коллегией, было то обстоятельство, что суд не учел наличие у Максимова черепно-мозговой травмы, которую он перенес раньше и последствия которой могли сказаться на совершенном насильственном преступлении. В данном случае перед нами блестящая иллюстрация положения Рубинштейна о ничтожном поводе, который в определенных случаях может вызвать неадекватно бурную аффективную реакцию. В приведенном примере жертвами убийства явились те, кто участвовал в эмоциогенной ситуации, играя роль необходимого раздражителя.

Известно влияние памяти на формирование поведенческих реакций. В стадии афферентного синтеза память помогает формировать акцептор результатов и таким образом поведение в целом: “Произвольное вызывание нужного воспоминания способно обеспечить требуемый или желаемый эффект”'. Память, как известно, подразделяется на два блока - неосознаваемого и осознаваемого. В первом блоке огромную часть занимает филогенетический опыт, а также следы онтогенеза, до времени ушедшие в тень. Онтогенетические следы памяти зависят от впечатлительности субъекта, которая характеризуется силой и устойчивостью соответствующего воздействия: “У разных людей в зависимости от особенностей их темперамента бывает различна и устойчивость впечатления: у одних впечатление - даже сильное - оказывается очень нестойким, другие длительно не могут от него освободиться. Впечатлительность - это всегда индивидуально различная у людей разного темперамента аффективная чувствительность. Она существенно связана с эмоциональной сферой и выражается в силе, быстроте и устойчивости эмоциональной реакции и впечатления”2.

В контексте изложенного имеет смысл рассмотреть пример, приводимый в книге Ю.М. Антоняна и В.В. Гульдана3. М., признанный виновным в убийстве соседа по дому и нанесении тяжких телесных повреждений его жене и знакомой, долгое время конфликтовал с соседом, упрекая последнего в нарушении тишины и порядка. Он неоднократно вызывал милицию, жалуясь при этом, что соседи шумят и нарушают общественный порядок, мешая ему с матерью отдыхать. Отличаясь излишней резкостью, вспыльчивостью и педантизмом, М. не переносил разговоров на сексуальные темы и резко выступал против малейшего отступления от установленного порядка, будь то на работе или дома. Он не терпел также любого поведения, которое, по его мнению, нарушало моральные каноны.

1 Иванников В.А. Психологические механизмы волевой регуляции. - М., 1991. С. 100.

2 Рубинштейн С.Л. Указ. раб. С. 213 - 214. ' Антонин Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. - М., 1991.

С. 43 - 44.

Однажды соседи М. пригласили в гости свою знакомую. Со слов потерпевшей, они вели себя тихо, тем более что в гостях были малолетние дети. Однако М. посчитал, что соседи безобразничают и, поднявшись к ним, сделал замечание. Соседка ответила, что гости уже уходят. Когда гости проходили мимо квартиры М., дверь в которую была приотворена, тот выскочил и стал кричать на соседей, упрекая их в том, что они топают у его двери. При этом М. ударил соседа. Из квартиры выбежала мать М., которую соседка оттолкнула. Тогда М. взял в квартире топор и стал наносить им удары по голове сначала соседу, потом его жене и знакомой. Сосед умер, а его жене были причинены тяжкие телесные повреждения. Судебно-психиатрическая экспертиза признала М. психопатической личностью.

Что в данном случае явилось мотивом убийства? Психофизиологическая часть исследования дает ответ на этот вопрос: память, следы которой проявились из бессознательного, представляя собой роковую силу применительно к данному типу нервной системы. То обстоятельство, что соседка оттолкнула мать убийцы, было последней искрой, которая заставила ярко вспыхнуть тлеющий на бессознательном уровне “огонь мщения” за безнравственные поступки. Память, “бросая” в сознание образы воспоминаний, создала мотив - доминанту, отвергающую все другие возможности. Динамические мотивы, согласно теории афферентного синтеза, в психике М. стали преобладать над смысловым содержанием и избирательной направленностью действий, и в этой психологической ситуации М., обладая присущей именно ему нормой реакции, был обречен на тот поступок, который он и совершил. Следует отметить, что специалисты не нашли у него ни психопатии, ни невроза, а лишь психопатические черты характера, т.е. причиной конкретной поведенческой направленности был дисбаланс динамической системы, характерный для любых психических аномалий и в то же время в большинстве случаев не имеющий конкретного определения (психопатические черты - это не психопатия, а лишь нечто, ее напоминающее).

С учетом изложенного представляется неверным мнения криминалистов о том, что промежуток во времени между противоправными действиями и реакцией на них означает отсутствие аффекта. Согласно этому мнению, мать встретившая через много лет на улице убийцу своего ребенка и убившая его, не может быть осуждена за аффективное убийство. Однако сильное эмоциональное возбуждение в случаях подобного рода есть итог образа, который выталкивает в сознание долговременная память.

Очевидно, что настало время смещения законодательных и правоприменительных акцентов посредством приведения теории и практики в соответствие с существующими реалиями. В этой связи необходимо, во-первых, предусмотреть примечание к ст. 107 и 113 УК такого содержания: суд не связан в своем решении о признании деяния как совершенного в состоянии аффекта промежутком во времени между провоцирующим обстоятельством и реакцией на него, а во-вторых, установить разумную, логически обоснованную санкцию.

Максимальный срок лишения свободы, установленный в ч. 1 ст. 107 составляет три года, в ч. 1 ст. 108 (убийство при превышении пределов необходимой обороны) - до двух лет. Однако на практике не всегда удается отличить убийство при превышении пределов необходимости от убийства в состоянии аффекта. По этому поводу в юридической среде существовали и существуют сомнения. Так, в постановлении № 14 пленума Верховного Суда СССР “О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств” от 16 августа 1984 г. неоднократно подчеркивается, что состояние необходимой обороны сопряжено с аффективным состоянием психики, а это непременно нужно учитывать в процессе судебного разбирательства. Обороняясь от общественно опасного посягательства, субъект, естественно, зачастую испытывает сильное душевное волнение, что может сказаться на средствах и времени отражения посягательства. Учитывая психофизиологические особенности лица, находящегося в состоянии аффекта, который характерен и для состояния необходимой обороны, было бы целесообразно уравнять максимальные сроки санкций соответствующих статей и в санкции ч. 1 ст. 107 УК предусмотреть максимальный срок лишение свободы в два года. Такое решение было бы оправданным не только с позиций психофизиологии и психологии поведения, но и с точки зрения одного из основных принципов права - принципа справедливости. Было бы целесообразно также установить в санкциях ст. 113 УК максимальный срок лишения свободы - один год.

Преступления, совершаемые в состоянии аффекта, являются итогом неосознаваемых импульсов: “Унаследованность, видоти пичность, стереотипичность аффективных реакций свидетельствует о том, что в их организации решающую роль играют механизмы инстинкта, формирование таких инстинктов на ранних этапах филогенеза вполне естественно, так как необходимость в средствах, обеспечивающих защиту и нападение (именно с этими формами поведения прежде всего связан аффект) существовала на протяжении практически всей эволюции и не могла не отразиться на развитии соответствующих инстинктов”1. При наличии аномальной психики описанный выше механизм проявляется гораздо чаще и быстрее, чем при нормальной психике.

В афферентном синтезе доминирует бессознательная память, которая поглощает обстановочную афферентацию и выводит субъекта на диктуемый ею путь противоправного развития ситуации согласно потребности в удовольствии (удовлетворении). Именно поэтому при аффективных преступлениях сознание “сужается”. Ю.М. Антонян отмечает в связи с данным обстоятельством: “Изучение личностных особенностей преступников, совершивших преступления с особой жестокостью, показало, что у них присутствуют те же основные качества, что и у всей массы насильственных преступников. Это прежде всего импульсивность, высокий уровень агрессивности, наличие аффективных установок и соответствующих стереотипов поведения, а также субъективный подход к трактовке жизненных ситуаций”2.

Психопатии и неврозы характеризуются доминированием не только возбуждения над торможением, но и торможения над возбуждением. Последнее характерно для людей меланхолического склада характера. Процесс афферентного синтеза у них длится дольше, чем у лиц с другими типами темперамента. В частности , информация о состоянии организма, необходимая для окончательного принятия решения, заставляет субъекта колебаться, что в ряде случаев приводит к преступлениям, характеризующимся как неосторожные. Следовательно, при рассмотрении, например, автотранспортных преступлений следует учитывать такие психофизиологические качества субъекта, как особенности восприятия и время двигательных реакций.

1 Вилюнас В.К. Психологические механизмы биологической мотивации. - М., 1986, С. 181.

2 Антонян Ю.М. Преступления, совершаемые с особой жестокостью //Государство и право. 1992, № 9. С.65.

Конкретная психическая аномалия может быть свойственна лишь конкретному преступному опыту и не свойственна другому. Так, астенический психопат с чертами тревожности и неуверенности в себе из-за постоянно свойственных ему колебаний и нерешительности не принял вовремя необходимого решения и не предпринял необходимых мер, вследствие чего наступили опасные последствия, и эти психопатические особенности, являющиеся для суда смягчающими вину обстоятельствами, должны быть раскрыты и истолкованы суду с клинической стороны1. Для иллюстрации приведем данные о распределении преступников по характеру психических аномалий (в процентах): психопатоподобные черты характера - 31; психопаты - 20,8; признаки неврастении - 20,6; признаки психоастении - 10,4; олигофрены - 10,3; истерики - 6,9. Итак, в общем количестве психически аномальных лиц, совершивших преступления, доминируют лица с психопатоподобными чертами и психопаты. Следует отметить, что акты судебно-психиатрических экспертиз, проводимых во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П. Сербского, не содержат данных об акцентуациях характера некоторых лиц, поскольку последние считаются в психиатрии нормой. Вместе с тем, отмечая психопатоподобные черты характера, специалисты не отождествляют их с психопатами, но выделяют признаки, аналогичные тем, которые свойственны акцентуациям.

Надо отметить, что в юридической литературе в течение ряда лет недооценивались значение психических аномалий в механизме преступного поведения, а также необходимость учитывать этот механизм в индивидуализации ответственности и наказания. Советские судебные психиатры на протяжении многих лет, ведя вполне оправданную в методологическом плане борьбу с неоломброзианскими взглядами, нередко полностью игнорировали психические аномалии (в том числе и умственную неполноценность) как возможный источник опасных для общества действий.

Ни на теоретическом, ни тем более на эмпирическом уровне не проводились исследования о возможном влиянии иных особенностей психики на формирование преступного поведения. Психофизиологические особенности субъекта, заключающиеся в дисбалансе динамических процессов, вообще не были предметом рассмотрения со стороны криминалистов. Был упущен большой пласт поведенческих детерминант, оказывающих влияние и на преступное поведение. Поэтому в судебно-медицинских и других документах, играющих важную роль в правоприменении, не фиксируются иные особенности психики, способные оказывать влияние на поведение субъекта.

1 Лунц Д.Р. Проблема невменяемости в теории и практике судебной медицины. - М„ 1966. С. 104.

Приведенное выше распределение преступников по характеру психических аномалий свидетельствует, что психопаты и лица с психопатоподобными чертами отличаются эгоцентричностью, неадекватными реакциями в купе с эмоциональной насыщенностью (часто - злобностью), а истерики склонны к фантазированию и театральности поведения, им необходима аудитория. Видимо, эти особенности и определили доминирование психопатов и психопатоподобных и минимальный уровень истериков в общей картине преступности аномальных лиц.

Эти же аномальные особенности психики проявляются и в самих преступных деяниях. Для истериков характерными оказались такие преступные деяния, как кража чужого имущества, совершенная в соучастии (ст. 114, ч. 2, 3) , - 47,7% всех преступлений, совершенных ими. Тяга к театральности и показным эффектам оказала влияние на тип их преступного поведения.

Лица с диагнозом “психопатия или психопатоподобное состояние” чаще всего наносили умышленные тяжкие телесные повреждения (ст. 108, ч. 1 ) - 11%, совершали хулиганские действия с квалифицирующими признаками (ст. 206, ч. 3) - 19%, оказывали сопротивление работнику милиции при отягчающих обстоятельствах (ст. 191 ч. 2) - 14%, совершали изнасилование (ст. 117)- 9%.

Психопаты и психопатоподобные совершали и хищения, однако в отличие от истериков в подавляющем большинстве случаев хищения были сопряженны с насилием. Для них также характерны насильственный грабеж (статья 145, часть 2) - 19%, разбой (ст. 146, ч. 2, пункты “в” и “т”) - 9,2%. Для психопатоподобных состояний с преобладанием тормозных процессов свойственны такие преступления, как неосторожное убийство (ст. 106) - 9% и нарушение правил безопасности движения с квалифицирующими обстоятельствами (ст. 112, ч. 2) - 10,1%. Примерно такое же доминирование, как у психопатов и психопатоподобных, наблюдается у лиц, имеющих неврастении и психастении. При этом психастеники чаще других совершают умышленные убийства с особой жестокостью (ст. 102, пункт “т”) -10,5%.

Удельный вес женского пола среди аномальных преступников весьма незначителен - 5,7%. Статистика показывает, что основным видом преступлений, совершенных представительницами женского пола с психическими аномалиями, оказались кражи, причем женщины-истерички, как и мужчины-истерики, совершали их в большинстве случаев в соучастии (76,8%). Характерным преступлением для психопаток и имеющих психопатоподобные черты явились умышленные убийства (9,1%) и тяжкие телесные повреждения (7,8%). В остальном же показатели преступлений, совершенных женщинами с психическими аномалиями, совпадают с аналогичными показателями мужской преступности.

1 Здесь и далее, ссылки на статьи даны по УК РСФСР редакции 1960 г., по которому квалифицировались рассматриваемые деяния.

Приведенные данные не должны рассматриваться как отождествление конкретных преступных аномалий с конкретными видами преступлений. Однако известно, что для истериков присуща групповая преступная деятельность, тогда как для психопатов - в основном преступления насильственного характера, которые совершаются в одиночку. Можно также утверждать, что наличие аномалий, но, разумеется, в совокупности со средовыми влияниями, способно детерминировать преступное поведение.

Контрольные вопросы

1. Какие точки зрения существуют в юридической науке по поводу корреляции между уровнем психических аномалий преступников, детерминирующих их поведение?

2. Каким образом аффективные преступления соотносятся с понятием аномальности и как они регулируются нормами УК РФ?

3. Как память влияет на формирование поведенческих реакций и как временной фактор этого влияния сказывается на рассмотрении преступлений, совершенных в состоянии аффекта?

4. Как юристы оценивают роль психических аномалий в механизме преступного поведения при индивидуализации норм ответственности и наказания, предусмотренных УК РФ?

4.4. Вопросы теории опасного состояния

Теория опасного состояния с постреволюционных времен и до наших дней вызывает крайнюю неприязнь ученых мужей, которые, видимо, забыли ее исторические корни, что мешает с позиций этой теории подвергнуть анализу современное уголовное законодательство. А между тем одно из первых исследований ее, причем довольно обстоятельное, встречается в диалогах Платона “Протагор” и “Горгий”. Высказывая идею охраны общества от опасного преступника, философ подразделял лиц, преступивших закон, на поддающихся и не поддающихся исправлению, что в дальнейшем получило блестящее развитие в исследованиях Фер ри, который, выделяя преступников привычных и случайных, обосновывал такое подразделение именно с этих позиций.

Платон, классифицируя преступников на поддающихся или не поддающихся исправлению (по его определению - излечимых или неизлечимых), преследовал две цели. Во-первых, максимально обезопасить общество от угрозы, исходящей от лиц, потенциально и очевидно способных совершить преступление. Во-вторых, охраняя общественное спокойствие посредством нейтрализации опасных личностей, дифференцировать подход к ним, чтобы оставаться в рамках справедливости и гуманности. В этой связи Платон полагал, что для поддающегося исправлению преступника необходимо предусмотреть особое пенитенциарное учреждение, которое он предлагал именовать домом исправления. Помещая сюда преступников, следует исходить из того, что всякий, кто совершает зло, совершает его не по доброй воле, что преступник достоин сострадания так же, как и тот, кто является жертвой зла, и обращаться с ним следует мягко. Сострадание к ближнему, даже если он преступил дозволенную черту, и вместе с тем его изоляция от общества для обеспечения общественного спокойствия - квинтэссенция теории опасного состояния.

В дальнейшем, благодаря немалым усилиям известного криминалиста А. Принса, теория опасного состояния получила некоторые иные акценты, на которые и ссылались противники, пытаясь доказать ее ущербность и, более того, реакционность. Так, Принс предлагал заменить понятие моральной ответственности критерием опасного состояния преступника, который в то время имел довольно расплывчатые черты. Он ратовал за неопределенность наказаний в отношении преступников, состояние которых признано опасным. При этом сроки наказания могут продлеваться в зависимости от усмотрения компетентных лиц, могущих судить о снижении опасных для общества психофизиологических проявлений субъекта.

Принс рассматривал предлагаемые меры исключительно под углом зрения обеспечения общественной безопасности. Он вовсе не имел в виду некомпетентное усмотрение, ставящее судьбу виновного в зависимость от желаний и настроений лица, решающего вопрос о продлении сроков наказания. Принс считал необходимым компетентный прогноз консилиума специалистов, на основе которого можно было бы делать вывод о необходимости дальнейшей изоляции лица от общества либо об успехах ресоциализации. Более того, исследователь предлагал меры, способные удержать лицо от совершения преступления. В числе таких мер, которые и на сегодняшний день являются обязательными для работы по профилактике преступлений, Принс называл благоустройство городов, борьбу с трущобами, повышение роли социального законодательства, предназначенного исключить нищету, повышение роли воспитания подростков, работу с дефективными. Что же в том дурного? Вольно или невольно, но российский законодатель учел в УК РФ пожелания Платона, Принса, а также других исследователей, посвятивших свои труды разработке теории опасного состояния. Это нашло отражение прежде всего в формулировке общих начал назначения наказания, а также в системе наказаний, что предусмотрено в Общей части и нормах Особенной части УК.

Согласно ст. 60 УК РФ наказание должно назначаться с учетом возможности достижения его целей, в качестве которых ст. 43 указывает, в частности, на возможность исправления виновного и предупреждение совершения новых преступлений. Значит, длительность наказания напрямую связывается со способностью лица к ресоциализации (как и тяжесть назначаемого наказания в целом).

Исправление представляет собой достаточно длительный процесс изменения “мотивационной базы” субъекта, который в определенных случаях сопряжен не только с карательными потенциями наказания, но и с психологическим воздействием на виновного, в результате которого прогнозируется переоценка его ценностных ориентаций. Исходя из требований ст. 60 УК, субъект, способный исправиться достаточно быстро или не нуждающийся в применении суровых мер наказания, заслуживает более либерального подхода к решению его участи. Если же при этом иметь в виду ст. 6, устанавливающую императив взаимодействия личности виновного и назначаемой меры уголовно-правового воздействия, тогда суд обязан исследовать особенности личности виновного, дабы не нарушить принцип справедливости как основополагающий принцип уголовной юстиции в целом (не лишне напомнить, что термин “юстиция” переводится с латыни именно как справедливость).

Учет личности виновного при назначении наказания предполагает изучение многообразных личностных комплексов и компонентов, которые в итоге дают правоприменителю возможность составить мнение о социальной запущенности индивида. В частности, исследованию должны подлежать аномалии психики, играющие далеко не последнюю роль в формировании преступного решения.

Социальная запущенность индивида, в свою очередь, свидетельствует о необходимости конкретного вида и конкретной длительности (если речь идет о срочном наказании) государственно-правового воздействия на лицо, признанное виновным в совершении преступления. Если субъект нуждается в длительном воздействии со стороны государства для того, чтобы не представлять собой в дальнейшем опасность для общества и если для снятия “криминальной напряженности” индивида необходима суровая мера наказания или его большая продолжительность (когда речь идет о срочном наказании), то согласно ст. 60 УК такое наказание и должно быть назначено. А если особенности лица, виновного в совершении преступления, позволяют достичь целей наказания более либеральными средствами и методами, тогда именно они и должны быть применены.

Статья 44 УК РФ предусматривает 11 разновидностей наказания (здесь не учитываются два вида наказания, которые могут быть применены только в качестве дополнительных), выбор которых зависит от возможности эффективного воздействия на виновного с целью обеспечения перспективной безопасности общества, т.е. от общественной опасности лица. Речь идет именно о выборе, который в каждом конкретном случае позволяет сделать ст. 64 УК, причем вне зависимости от санкций норм Особенной части. Определенные смягчающие обстоятельства, предоставляющие возможность выбрать из законодательного перечня статьи более мягкий вид наказания, чем предусмотрено в Особенной части кодекса (ч. 2 ст. 64), свидетельствуют ни о чем ином, кроме как о возможности ресоциализации субъекта без применения суровых мер наказания. В сущности, в этих и других подобных случаях правоприменитель делает прогноз об опасности личности, который и является фундаментом назначения соответствующего вида и длительности государственно-правового воздействия. Как видим, теория Ферри - Принса о случайных и привычных преступниках в современном УК РФ представлена достаточно широко.

Сделанный вывод подтверждается также наличием таких наказаний, как смертная казнь и пожизненное лишение свободы. Несомненно, что они преследуют лишь одну цель - обезопасить общество от криминальной угрозы преступника, для которого исправительное государственно-правовое воздействие бесцельно и бессмысленно.

Аналогичная картина с системой наказаний существует в соответствии с нормами Особенной части УК: альтернативные наказания служат лишь одной цели - максимально соблюсти принцип справедливости при прогнозе опасности лица, виновного в совершении преступления. Например, за кражу (ст. 158 УК РФ) законодатель предлагает несколько вариантов судебного решения - штраф, обязательные работы, исправительные работы, арест, лишение свободы. Очевидно, что выбор конкретного варианта государственно-правового реагирования на кражу в значительной мере зависит от прогноза опасности личности виновного. Это находит подтверждение при анализе положений ст. 68 УК РФ, которая прямо ориентирована именно на опасность субъекта.

Рецидив есть свидетельство криминальной направленности (интенции) лица, которая непременно должна быть отражена в решении правоприменительных органов. Часть 2 ст. 68 УК устанавливает в этой связи императив, согласно которому наказание при рецидиве обязательно должно быть не ниже половины максимального срока наиболее строго вида наказания, предусмотренного в санкции статьи Особенной части. Вряд ли законодатель имел в виду при установлении указанного требования значение объекта уголовно-правовой охраны для нормального развития общества. Несколько краж направлены на один и тот же объект (если брать нюансы), но их совокупность свидетельствует о преступной направленности лица, о его “злой воле”, как говорили старые криминалисты, что находит отражение в нормах о рецидиве. Рецидив, таким образом, свидетельствует об опасности лица, в связи с чем законодатель устанавливает необходимость длительного воздействия на него посредством уголовно-правовых мер принуждения. Альтернатива санкций в случае рецидива не играет никакой роли, ибо опасность лица безаппеляционно презюмируется, а реакция государства естественным образом такой презумпции соответствует в виде назначения строгих мер, способных в конкретном случае негативного прогноза достичь целей наказания.

Применительно к прогнозу опасности аномальных следует обратить внимание на гл. 15 УК РФ, предусматривающую порядок назначения принудительных мер медицинского характера. Включение ее в состав УК в расширенном виде (в прежнем УК также была глава о принудительных мерах медицинского и воспитательного характера, но весьма куцая) есть, во-первых, естественное следствие регламентации аномального состояния психики в ст.22, с которой, по существу, началась новая эпоха развития российского уголовного законодательства, а во-вторых, иллюстрация практического использования основополагающего постулата теории опасного состояния, который заключается в обеспечении общественной безопасности.

Согласно ст. 97 УК РФ принудительные меры медицинского характера могут быть применены не только к невменяемым, совершившим опасное деяние, но и к виновным, которые по своему психическому статусу к вменяемым не относятся, а страдают психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, т.е. к аномальным. Если необходимость принудительного лечения невменяемых, совершивших преступление, сомнений не вызывает, то почему такому лечению должны подлежать правонарушители, которые относятся к категории вменяемых, но обладающих определенными психическими нюансами, связанными с дисбалансом моторной сферы? Часть 2 ст. 97 дает ответ на этот вопрос: для того чтобы избежать причинения этими лицами иного существенного вреда. В ст. 98, посвященной целям применения принудительных мер медицинского характера, неопределенность термина “возможность причинения иного существенного вреда” раскрывается так: принудительные меры медицинского характера применяются, в частности, для предупреждения совершения лицами новых преступлений.

Таким образом, получается следующая картина: субъект, совершивший преступление, совершил его под немалым воздействием психических аномалий, детерминированных соответствующий поведенческий акт. Эти аномалии, способствующие агрессивным реакциям неадекватного толка в ответ на раздражители, выступают в качестве оснований для негативного прогноза его поведения в дальнейшем. В соответствии с таким прогнозом субъект помещается в специальное медицинское учреждение, благодаря чему устраняется опасность реального воплощения психической агрессии вовне. Он содержится в медицинском учреждении столь долго, сколько это необходимо для его эффективной ресоциализации, о возможности которой правоприменитель опять-таки судит по прогнозу специалиста (ст. 102 УК РФ).

Принудительные меры медицинского характера наказанием не являются, а выступают лишь в роли мер безопасности, способствующих воплощению идей Платона о необходимости защиты общественных интересов от любого рода преступной агрессии. Применение таких мер безопасности строится на судебном усмотрении, в основе которого находится данный специалистами прогноз о возможности агрессивного проявления со стороны подэкспертного. Однако ни в коем случае нельзя утверждать, что расширение мер безопасности за счет применения соответствующих норм к лицам, не являющимся невменяемыми, но имеющими психические аномалии, режим усмотрения (дискреционный режим) устанавливает в ущерб или в противовес режиму законности. Глава 15 УК РФ, нормы которой полностью посвящены разрешению вопросов опасного состояния, имеет позитивную направленность, преследуя основополагающую цель юстиции - обеспечение общественной безопасности. Если государство призвано защищать своих граждан от преступных посягательств, то оно должно это делать со всей эффективностью, используя доступные меры, не выступающие за рамки справедливого обращения с правонарушителем. Нормы гл. 15 УК РФ в этом смысле следует признать новаторскими.

Несомненно, меры медицинского характера справедливы, если преступление явилось фатальным итогом дисбаланса психических процессов. Применение наказания в таком случае было бы мало оправданной жестокостью, свойственной одиозному талиону с его непременным требованием “ока за око”. Субъект, разумеется, должен претерпеть за то, что нарушил правила общежития. Но прежде необходимо излечить его, снять “психическую нагрузку агрессии” и таким образом принять все доступные меры, чтобы он был безопасен для общества. Если государство игнорирует нравственные, либеральные и справедливые возможности купирования преступной агрессии из-за сложности применения соответствующих мер, тогда его нравственные основы вызывают обоснованные сомнения. Общество должно заботиться не только о стаде, но и о заблудших овцах.

Применение норм гл. 15 УК РФ строго регламентировано в самом уголовном законе, поэтому широкое усмотрение, которое действительно в состоянии подменить законность, в данном случае неприемлемо.

Помимо уголовного кодекса, теория опасного состояния представлена и в других нормативных актах посредством выделения так называемых групп риска. Например, Закон РФ “Об оружии” (ст. 13) предусматривает перечень лиц, которым запрещается выдача лицензии на приобретение оружия: не достигшим необходимого возраста (учет так называемой возрастной невменяемости, благодаря установлению которой в гражданском праве субъект, не достигший 18-летнего возраста, считается частично недееспособным); не 'представившим медицинское заключение об отсутствии противопоказаний к владению оружием; имеющим судимость за совершение умышленного преступления; отбывающим наказание за совершенное преступление; совершившим повторно в течении года административное правонарушение, посягающее на общественный порядок или установленный порядок управления; не имеющим постоянного места жительства.

Интересно отметить, что связывая запрет выдачи лицензии на владение оружием с совершенным правонарушением, закон со всей очевидностью предлагает учитывать опасность личности субъекта. Устанавливается правило невыдачи лицензии не любому преступнику, а лишь такому, который совершил умышленное преступление. А умысел обязательно предполагает сознательную и целенаправленную преступную деятельность, что значительно отличает этот вид психического отношения к содеянному от преступной неосторожности. Наличие умысла само по себе свидетельствует об опасности личности виновного, что и утверждается в специальной литературе. Неосторожность также предполагает сознательную и целенаправленную деятельность лица, но в данном случае это относится к поведению, а не к преступному результату, тогда как в случае умысла преступная интенция направлена именно на результат, создавая таким образом ауру опасной личности.

Аналогичный вывод следует из интерпретации пункта, посвященного запрету выдачи лицензии лицу, дважды совершившему в течении года административное правонарушение. Греки в данном контексте говорили: “Кто может правило нарушить без зазренья, нарушит и закон”. Нарушив правила дважды, субъект проявляет свою склонность к дезадаптированному поведению, что вызывает естественное опасение уполномоченных органов. При этом закон указывает не на любые административные правонарушения, а лишь на такие, которые свидетельствуют о социально релевантной направленности лица, т.е. посягающие на общественный порядок или установленный порядок управления. Остальные правонарушения из разряда административно наказуемых не носят столь явной печати “злобесного собацкого умысла”, как выражался Иван Грозный.

В качестве иллюстрации упоминания в нормативных актах об опасном состоянии личности посредством выделения групп риска можно упомянуть Закон РФ “О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации”. В ст. 6 содержится перечень лиц, могущих заниматься этой деятельностью, примерно аналогичный тому, в соответствии с которым не выдается лицензия на владение оружия: состоящие на учете в органах здравоохранения по поводу психического заболевания, алкоголизма или наркомании; которым предъявлено обвинение в совершении преступления; уволенным с государственной службы, из судебных, прокурорских и иных правоохранительных органов по компрометирующим их основаниям.

Итак, во-первых, сомнения по поводу упоминания опасного состояния личности лишены, как видим, фактических и юридических оснований. Во-вторых, претензии критиков в адрес адептов осмысления и придания этой теории статуса важного и справедливого инструмента для практической работы на ниве предупреждения преступлений бездоказательны. Единственный аргумент - возможность злоупотребления. Но такая возможность существует у любого служащего - от министра до дворника. Уголовное законодательство также представляет такую возможность весьма широко. Это, например, оценочные признаки довольно большого числа норм Особенной части, а также общей части УК, система наказаний и возможность назначения наказания, примерный перечень смягчающих обстоятельств и т.д.

Основной вывод, который можно сделать на основании изложенного в главе материала, заключается в том, что психические аномалии влияют на преступное поведение, хотя и не определяют конкретный вид преступного деяния. Констатация этого факта имеет принципиальное значение как для уголовного права, так и для уголовного процесса и уголовно-исполнительного права. Известно, что принцип справедливости, закрепленный законодателем в ст. 6 УК РФ, является одним из основополагающих принципов уголовного права, в рамках которого он воплощается двояко.

Во-первых, исходя именно из этого принципа, законодатель предусмотрел ст. 107 УК (умышленное убийство, совершенное в состоянии аффекта), ст. 113 (причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта), ст. 61 (примерный перечень смягчающих наказание обстоятельств) и т.д. Перечисленные и ряд других норм УК подобного рода позволяют учитывать провоцирующие преступный акт детерминанты, которые имеют прямое отношение к психофизиологическим особенностям человека, в качестве обстоятельств, значительно смягчающих участь виновного.

Психофизиологические особенности субъекта преступления нашли отражение и в конкретных нормах УК, посвященных мерам социальной защиты в отношении лиц с психическими аномалиями. Речь идет прежде всего о ст. 22, предусматривающей определенные особенности уголовной ответственности лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемости. Благодаря появлению этой нормы, столь важной с точки зрения принципа справедливости уголовной ответственности, правоприменитель получил возможность выделять наряду с психически нормальными и больными правонарушителями лиц с пограничным состоянием психики, что, несомненно, должно быть отражено на их уголовной ответственности в случае совершения преступления. Кроме того, в гл. 15 УК Российской Федерации предусмотрены принудительные меры медицинского характера, которые не являются наказанием, но тем не менее могут быть применены судом, а посему имеют определенные репрессивные свойства. Они распространяются также на лиц, совершивших преступления, чья психика отягчена аномалиями, не относящимися к числу патологий. Так называемый принцип двухколейности, когда наряду с наказанием предусматриваются некарательные меры социальной защиты, вполне учитывает психическую интенцию лица, совершившего преступление и в силу своих психических особенностей представляющего опасность для общества.

Во-вторых, принцип справедливости в рамках УК учитывается законодателем при определении целей наказаний и общих начал его назначения. Называя в качестве одной из главных целей наказания восстановление социальной справедливости (часть 2 ст. 43), законодатель вместе с тем обязывает суд учитывать личность виновного, дабы не выйти за рамки гуманности и справедливости. В свою очередь, личность виновного (в отличие от субъекта преступления, являющегося юридически формализованным элементом состава преступления) представляет собой совокупность психофизиологических и психологических качеств лица, которые и могут быть одним из оснований применения ч. 3 ст. 60 УК Российской Федерации.

В УПК личность виновного учтена гораздо более полно, чем в УК. Так, пункт 5 ст. 342 императивно требует учета личности осужденного при назначении наказания, которое в противном случае отменяется или изменяется. А в ст. 392 заявлено, что при наличии данных об умственной отсталости несовершеннолетнего, не связанной с душевным заболеванием, должно быть обязательно выявлено, мог ли он полностью сознавать значение своих действий.

Таким образом, уголовно-процессуальный кодекс задолго до появления норм УК о психических аномалиях, предлагал учитывать их. Теперь закрепление психических аномалий в материальном праве еще более эффективно отразится на процессуальном правоприменении, в частности при избрании меры пресечения, производстве следственных действий, в ходе судебного заседания.

Что касается уголовно-исполнительного права, то здесь учет психофизиологических особенностей лица, виновного в совершении преступления и отбывающего наказание, не менее важен. Основной целью исправительно-трудового воздействия на осужденного является его исправление и перевоспитание. Но для того чтобы минимально достичь поставленных перед исправительно-трудовыми учреждениями целей, необходимо такое психологическое воздействие на осужденного, которое было бы способно изменить его предпочтения, ценностные смыслы, психологически переориентировать.

Принцип двухколейности нашел отражение и в Уголовно-исполнительном кодексе Российской Федерации, принятом Государственной Думой 18 декабря 1996 г. Так, в ст. 18 установлено положение, согласно которому лицам, страдающим психическими аномалиями, не исключающими вменяемости и осужденным за совершенное преступление к наказанию, связанному с изоляцией от общества, применяются принудительные меры медицинского характера, способные купировать психические отклонения, дабы цели наказания были эффективно достигнуты.

Контрольные вопросы

1. Каковы исторические истоки теории опасного состояния?

2. Как основные вопросы теории опасного состояния отражаются в Общей и Особенной частях УК РФ?

3. В каких нормативных актах, помимо Уголовного кодекса, учитывается опасность личности субъекта и почему в этой связи юридическая наука выделяет так называемые “группы риска”?

4. В каких нормах УК РФ законодательно закреплен принцип справедливости в отношении учета психофизиологических особенностей субъекта преступления?