Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Лихи Т. История современной психологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть V. Прикладная психология в XX веке

ГЛАВА 13. Психологическое общество: 1950-2000
Развитие психологического общества

Прикладная психология в 1950-х гг. Американские психологи встретили 1950-е гг. с уверенностью, которую разделяли большинство американцев. Война закончилась, Великая депрессия стала неприятным воспоминанием, экономика находилась на подъеме. С точки зрения Филлмора Сэнфорда, секретаря АРА, будущее принадлежало прикладной психологии, и это будущее было поистине блестящим, поскольку наступала новая эра — «эра психологического человека»:
Наше общество стремится принять психологический образ мышления. Американский народ, видимо, имеет сильную и сознательную потребность в разного сорта услугах, которые могут дать профессиональные психологи... Мы уже вступили в эру психологического человека, и психологи должны взять на себя ответственность не только за помощь в наступлении этой эпохи, но и за руководство ее дальнейшим развитием. Нравится нам это или нет, по наше общество все больше склонно думать в понятиях концепций и методов, открытых и развитых психологами, и деятельность психологов остается важнейшим фактором структурирования нашей культуры (Sanford, 1951, р. 74).
Сэнфорд утверждал, что психологи обладают беспрецедентной возможностью «создать профессию, подобно которой нет ни по форме, ни по содержанию и никогда не было... первую планомерно спроектированную профессию в истории».
С точки зрения любых количественных оценок, оптимизм Сэнфорда был оправдан. Число членов АРА возросло с 7 250 человек в 1950 г. до 16644 в 1959 г., причем самый быстрый рост отмечался в прикладных подразделениях; психологи, учредив различные комиссии и комитеты внутри АРА, действительно планомерно создавали свою профессию. Несмотря на стычки с другой АРА, Американской психиатрической ассоциацией (которая была несклонна отказываться от своей монополии на заботу о психическом здоровье и возражала против законодательного признания клинической психологии), штаты начали издавать законы о сертификации и лицензировании, под действие которых подпадали прикладные (в основном, клинические и консультирующие) психологи, что давало им законное определение и, конечно, признание их правомочными профессионалами (J. M. Reisman, 1966). На фоне экономического подъема процветала промышленная психология; воротилы бизнеса признавали, что «мы нуждаемся не в изменении человеческой природы, а в том, чтобы научиться контролировать и использовать ее» (L. J. Baritz, 1960). В популярных журналах начали регулярно появляться статьи по психологии, они часто рассказывали людям, как отличить настоящих клинических психо-

413
логов от психологических мошенников. Душу психологов грели серии статей по психологии, появившиеся в 1957 г. в журнале Life и написанные Эрнестом Хэвманом, которые принесли последнему награду.
Гуманистическая психология. Самым широким и согласованным теоретическим направлением в психологии 1950-х гг. была гуманистическая психология, или психология «третьей силы». Она боролась с бихевиоризмом, психологией «первой силы», но оказала незначительное влияние на экспериментальную психологию, где был брошен самый эффективный вызов бихевиоризму со стороны новых когнитивных направлений. Гуманистическая психология оказала несравненно большее воздействие на прикладную, особенно клиническую психологию где боролась против психоанализа, «второй силы».
Как самостоятельное направление гуманистическая психология оформилась к концу 1950-х гг., но ее исторические корни восходят к периоду после Второй мировой войны. Ее основоположниками были Карл Роджерс (1902-1987) и Абрахам Маслоу (1908-1970). Оба сперва увлеклись бихевиоризмом, но затем разочаровались в нем и обратились к альтернативным направлениям психологии. Роджерс в 1940-х гг. разработал клиент-центрированную психотерапию и использовал ее в работе с солдатами, возвращавшимися с войны. Клиент-центрированная психотерапия представляет собой феноменологически ориентированную методику, в ходе которой терапевт пытается понять и принять мировоззрение пациента и помочь ему или ей проработать проблемы, т. е. прожить такую жизнь, которую больше всего хочет прожить клиент. Такая терапия стала серьезной альтернативой психоаналитическим методам, используемым психиатрами, и, таким образом, сыграла, важную роль в разделении клинической и консультирующей психологии на самостоятельные дисциплины. Из-за акцента на эмпатическом понимании Роджерс вступил в конфликт с бихевиористами, которые, по его мнению, рассматривали людей в качестве машин, чье поведение можно предсказать и контролировать, не делая никаких ссылок на сознание.
Феноменологическая психология была особенно привлекательна для клиницистов, поскольку в основе профессии клиницистов лежит эмпатия, а феноменология представляет собой исследование субъективного опыта (см. главу 3). Роджерс различал три вида познания. Первый — это объективное познание, при котором мы пытаемся понять мир как объект. Второй и третий виды познания субъективны. Первый из них представляет собой личное субъективное познание сознательного опыта каждого человека, в том числе чувства преднамеренности и свободы; второй — это эмпатия, попытка понять субъективный внутренний мир другого. Клиницист, конечно, должен владеть этим последним способом познания, поскольку, с точки зрения Роджерса, клиницист может помочь пациенту только с помощью понимания личного мира клиента и его субъективной личности. Роджерс полагал, что поведение контролируют личные убеждения, ценности и намерения. Он надеялся, что психология найдет надежный способ узнавать личный опыт других людей, поскольку в этом случае эффект терапии возрастет во много раз.
Роджерс утверждал, что бихевиоризм отличается односторонним взглядом на человеческую природу, поскольку рассматривает людей как объекты манипуляции и контроля, а не как переживающих субъектов. По Роджерсу, бихевиористы обра-

414
щались с людьми как с вещами, лишенными воли, а не носителями морали. Полемизируя со Б. Ф. Скиннером, Роджерс делал акцент на свободе, испытываемой каждым человеком, и отвергал физическую концепцию причинности. Будучи ученым, он принимал детерминизм, но будучи терапевтом, признавал свободу: два этих понятия существуют в различных измерениях.
Ведущим теоретиком гуманистической психологии был Абрахам Маслоу. Он обратил внимание на проблему творчества в искусстве и науке. Маслоу стал изучать творческих людей и пришел к выводу, что они были «приведены в действие» особыми потребностями, которые у основной массы людей остаются спящими и нереализованными. Он назвал этих людей самоактуализировавшимися, поскольку они сделали реальной (актуализировали) свою творческую силу, в отличие от подавляющей массы людей, которые работают только для того, чтобы удовлетворить животные потребности в еде, убежище и безопасности. Но Маслоу утверждал, что гении не являются особыми людьми, что каждый обладает латентными творческими талантами, которые могут быть реализованы при отсутствии социальных ограничений. Взгляды Маслоу и Роджерса тесно смыкались друг с другом, поскольку оба они искали способы оторвать людей от того, что, как они полагали, представляет собой комфортабельную, но отупляющую психологическую рутину. Основной задачей гуманистической психологии было помочь людям полностью реализовать свой человеческий потенциал. Хотя иногда гуманистические психологи и критиковали современность, на деле они разделяли актуальную тенденцию рассматривать индивида как единственного, кто может определять ценности, и таким образом обесценивали традицию и религию.
В 1961 г. Маслоу и его последователи основали журнал Journal of Humanistic Psychology, а в 1963 — Ассоциацию гуманистической психологии.
Гуманистические психологи соглашались с древнегреческими гуманистами в том, что «ценности, которыми следует руководствоваться людям при совершении поступков, должны быть найдены в природе человека и реальности самой природы» (A. Maslow, 1973, р. 4). Но гуманистические психологи не могли разделить натуралистические ценности бихевиористов. Бихевиористы относились к людям как к вещам, не могли признать их субъективность, сознание и свободную волю. С точки зрения гуманистических психологов, бихевиористы не столько ошибались, сколько были введены в заблуждение. Бихевиористы применили к людям абсолютно валидный вид познания (в терминологии Роджерса — объективный вид), но человека этот способ познания мог охватить лишь частично. Наибольшее несогласие гуманистических психологов вызывало то, что бихевиористы отвергали свободу воли. Если К. Л. Халл, непререкаемый авторитет бихевиоризма, рассматривал людей как роботов, то гуманистические психологи утверждали, что «человек осознает... У человека есть выбор... Человек интенционален» (J. F. Т. Bugental, 1964, р. 26).
Таким образом, представители гуманистической психологии стремились не опровергнуть бихевиористов, а, учитывая их ошибки, пойти дальше. «Я подразумеваю, что эта третья, гуманистическая психология включает в себя первую и вторую психологию... Я — фрейдист, я — бихевиорист и я — гуманистический психолог» (A. Maslow, 1973, р. 4). Таким образом, гуманистическая психология, хотя и критиковала бихевиоризм и предлагала ему альтернативу, все еще старалась жить в соот-

415
ветствии с духом эклектики 1950-х гг. Она считала бихевиоризм ограниченным, но тем не менее полагала, что он валиден в своей области; и гуманистические психологи пытались вносить дополнения в бихевиоризм, признавая существование человеческого сознания, что гармонизировало научную картину психологии человека.

Социальная «революция» 1960-х гг.

На фоне процветания и общего хорошего самочувствия 1950-х гг. возникло маленькое, но вызывающее тревогу течение, которое в самой психологии ощущалось слабо, но значительно сильнее чувствовалось в более широком мире американской культуры: что-то неправильное происходило с этосом (духом) и этикой приспособления. Роберт Криган (Robert Creegan, 1953) писал в журнале American Psychologist, что «работа психологии заключается в критике и улучшении социального порядка... а не в пассивном приспособлении и накапливании жира». Социолог К. Райт Миллз высказывал сожаление в связи с применением психологии в промышленном социальном контроле, поскольку «власть превращается в манипуляции, видимая власть становится невидимой, известное превращается в анонимное. И с повышением материальных стандартов эксплуатация становится все менее материальной и все более психологической» (L. J. Baritz, 1960). Психоаналитик Роберт Линднер (Robert Lindner, 1953) критиковал идеологию приспособления как опасную ложь, которая доводит людей до жалкого состояния и угрожает «отправить наш вид на задворки эволюции». Линднер упрекал психиатрию и клиническую психологию за то, что они поддерживают миф о приспособлении, считая всех невротиков и других несчастных людей «больными», хотя на самом деле они, по мнению Линднера, здоровы и просто не могут направить в правильное русло свое восстание против удушающей культуры конформизма. Линднер писал, что целью терапии должно быть не приспособление пациента к больному обществу, а работа над тем, чтобы «трансформировать негативный протест и мятеж пациента в позитивное выражение мятежных устремлений».
За пределами психологии восстание против приспособления получило более широкое распространение, значительно усилившись на протяжении 1950-х гг. В социологии книги Дэвида Райсмана «Толпа одиноких» и Уильяма Г. Байта «Человек организации» препарировали и критиковали американскую культуру конформизма. В политике Питер Вирек возносил хвалу нонконформизму в книге «Неприспособленный человек: новый герой Америки». Такие романы, как «Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера (1951), «Человек в сером фланелевом костюме» Слоана Уилсона (1955) и «На дороге» Джека Керуака (1957), выражали несчастье людей, попавших в плен серого мира приспособления и конформизма, жаждущих более эмоциональной жизни с меньшими ограничениями. Фильм «Бунтовщик без причины» рисовал трагическую судьбу одного из тех, чье беспокойство и неудовлетворенность не находят конструктивной цели. И яростная, неугомонная энергия молодых, количество которых быстро возрастало, вылилась в рок-н-ролл, единственный творческий выход, который они смогли найти.
В конце того десятилетия социолог Дэниел Белл писал об истощении идей на протяжении 1950-х гг. Старые убеждения оказались неприемлемыми для молодых

416
мыслителей, а золотая середина приспособления «не для них; она лишена страсти и патетического гнева». Для.многих молодых умов мир был серым и скучным. В психологии эклектизм мог навевать скуку, поскольку не было спорных вопросов, не было таких баталий, как раньше, когда психология только зарождалась или когда функционалисты разгромили структуралистов, а бихевиористы — интро-спекционистов. Психология процветала, но шла к неизвестному концу, явно счастливому, исходя из ее усилий по приспособлению.
Критика американской культуры психологами. Психологи соглашались с критикой тогдашнего американского общества и даже развивали ее. Проведя обзор убеждений 27 ведущих психологов, Дж. Д. Кин (J. D. Keehn, 1955) обнаружил, что они были гораздо более либеральными, чем в целом по стране. По сравнению с большинством американцев, психологи были нерелигиозны или даже антирелигиозны (они отрицали существование Бога, то, что душа переживает смерть тела, и то, что людям необходима религия), возражали против смертной казни, полагали, что преступников надо не наказывать, а лечить, и поддерживали более мягкие законы о разводе.
Миф о душевных заболеваниях. В 1960 г. психиатр и политик либерального толка Томас Шац начал войну со всей системой учреждений психического здоровья, анализируя то, что он называл Мифом о душевных заболеваниях (Szasz, 1960а, Ь). Шац указывал, что концепция психического заболевания — это метафора, основанная на концепции физического заболевания, скверная метафора с пагубными последствиями. Шац опирался на идеи Г. Райла, утверждавшего, что разум — это миф о призраке в машине. Шац сделал логичный вывод, что если в человеческой машине нет призрака, то некому болеть. Мы ложно приписываем поведение некоему внутреннему призраку и, если поведение нас не устраивает, говорим, что призрак болен, что, естественно, столь же ложно. «Тех, кто страдает от своего поведения и сожалеет о нем, обычно считают "невротиками"; тех, чье поведение заставляет страдать других людей и о ком сожалеют другие люди, обычно относят к "психотикам"». Поэтому, по мнению Шаца, «психическое заболевание — это не то, что есть у какого-то человека (внутри нет больного призрака), а то, что он делает» (1960b, р. 267).
Шац полагал, что вера в психические болезни влечет за собой дурные последствия. Прежде всего, психиатрические диагнозы навешивают ярлык, подражая систематизации физических болезней, но на деле за этим кроется стремление дать политическую власть психиатрам и их союзникам в сфере психического здравоохранения. Люди, объявленные «психически больными», лишаются свободы, их запирают на неопределенные сроки, даже если у них нет преступных наклонностей. Во время заключения им дают лекарства против их воли, чего не делают даже с осужденными за тяжкие преступления, сидящими в тюрьме: «Не существует медицинских, нравственных или законных оправданий недобровольного психиатрического вмешательства. Это — преступление против человечности» (р. 268). Делая свое заявление в духе доктрины о свободе воли, Шац утверждал, что концепция психического заболевания подрывает свободу человека, веру в моральную ответственность и законодательные представления о вине и невиновности, проистекающие из свободы человека и моральной ответственности. Вместо того чтобы обра-

417
щаться с человеком, который оскорбил нас или совершил преступление, как с автономным существом, мы обращаемся с ним или с ней как с больной вещью, не обладающей волей. Поскольку миф о психическом заболевании является заговором доброты — мы склонны прощать людей, поступающих неправильно, и помогать им, — человек, классифицированный как психически больной и, соответственно, не отвечающий за свое поведение, скорее всего, примет свою предполагаемую беспомощность и прекратит расценивать себя как морально свободного деятеля. При распространении этих вредных настроений, поскольку наука считает, что действие детерминировано за пределами самоконтроля, любой человек может прекратить верить в свободу и моральную ответственность. Следовательно, миф о психическом заболевании разрушает саму суть западной цивилизации, приверженной идеям свободы человека и его ответственности за свои действия.
Шац не говорил, что все, называемое «психическим заболеванием», — фикция, он только утверждал, что концепция психического заболевания сама по себе является фикцией или, точнее, социальной конструкцией, каковой была истерия в XIX в. (см. главу 4). Очевидно, что мозг может быть больным и порождать странные мысли и антиобщественное поведение, но в этом случае имеет место не психическое заболевание, а телесная болезнь. Шац был убежден, что большая часть того, что принято считать психическими заболеваниями, представляет собой «проблемы жизни», а не истинные заболевания. Конечно, жизненные проблемы достаточно реальны, и человек, страдающий от них, может нуждаться в профессиональной помощи для их решения. Следовательно, психиатрия и клиническая психология легитимные профессии: «Психотерапия представляет собой эффективный метод помощи людям — не излечиться от "болезни", а, скорее, больше узнать о самих себе, других людях и жизни» (Т. Szasz, 1960a, p. xv-xvi). Шац делает вывод, что в медицинском понимании психиатрия является «псевдонаукой»; с точки зрения образования это достойная профессия.
Идеи Шаца были и остаются очень противоречивыми. Для ортодоксальных психиатров и клинических психологов он — опасный еретик, «нигилистская и жестокая философия которого... хорошо звучит, но очень мало предлагает, за исключением оправдания пренебрежения» психически больными (I. N. Репп, 1985). Но для многих других его идеи были весьма привлекательными, поскольку предлагали альтернативную концепцию человеческих страданий, которая отнюдь не обязательно превращает агента в пациента. Шац и его последователи посредством «антипсихиатрического движения», как его иногда называли, добились некоторых успехов в изменении законодательных процедур, с помощью которых человек может быть против своей воли помещен в психиатрическую лечебницу. Во многих штатах подобные процедуры в настоящее время проводятся с предосторожностями, оговоренными законом; ныне в большинстве районов уже невозможно препроводить кого-либо в местное психиатрическое учреждение на основании устного заключения одного психиатра, как это практиковалось в 1960-е гг. Кроме того, на протяжении 1960-х гг. огромное количество психиатрических пациентов были выпущены из психиатрических лечебниц, к которым стали относиться как к тюрьмам, где несправедливо держат людей, а не как к больницам, где заботятся о психически больных и защищают их.

418
Гуманистическая психология и критика приспособления. Частью антипсихиатрического движения был отказ от всей идеи приспособления. Душевнобольные не были больны, они отказывались подчиниться больному обществу и были посажены под замок за свой героизм. По мере того как в 1960-х гг. американское общество все больше волновали борьба за гражданские права, бунты и преступность, а главное, война во Вьетнаме и противоречия, связанные с ней, такую ценность, как адаптация (теперь ее стали называть конформизмом), все больше американцев решительно отвергали. Как мы увидели, корни недовольства таились в 1950-х гг., но именно в 1960-е гг. критика конформизма стала открытой и повсеместной.
Например, в сфере социальных наук Снелл Патни и Гэлл Дж. Патни атаковали конформизм в книге «Приспособившийся американец: нормальные неврозы индивида и общества» (S. Putney and G. J. Putney, 1964). В свое время в книге «Цивилизация и недовольство ею» 3. Фрейд утверждал, что цивилизованные люди неизбежно слегка невротичны, это психологическая цена цивилизации, поэтому единственное, что может сделать психоанализ — уменьшить неврозы до обычного чувства несчастья. Но Патни заявили, что «нормальные неврозы» представляют собой не просто обычные несчастья; они являются реальными неврозами, которые можно и должно лечить. Поскольку «нормальность... представляет собой разновидность болезни, уродства или задержки развития, которые мы делим с остальными людьми и которые поэтому не замечаем» (A. Maslow, 1973), адаптированные американцы даже не подозревают о своем глубочайшем томлении и пытаются удовлетворять предписанные культурой, а не реальные человеческие потребности, следствием чего становятся фрустрация и растущее беспокойство. Патни отрицали ценность приспособления, предлагая заменить его «автономией, означающей способность индивида делать обоснованный выбор поведения в свете своих потребностей» (1964). Маслоу (1961) полагал, что подобную точку зрения разделяют многие психологи: «Я сказал бы, что на протяжении последних десяти лет большинство, если не все теоретики психологии, стали придерживаться антиприспособительных настроений», и одобрял ценность автономии (самоактуализации) как замены приспособления.
Гуманистическая психология утверждает, что автономию можно приобрести благодаря психотерапии. Главным выразителем этой точки зрения был Карл Роджерс. Его клиент-центрированная психотерапия пыталась говорить с пациентами на их языке и направлять их не к адаптации к нормам, царящим в обществе, а к постижению их собственных нужд и, следовательно, к их удовлетворению. Пациент, успешно прошедший психотерапию, становился человеком Гераклита. Карл Роджерс говорил (1958), что к концу успешной клиент-центрированной терапии «человек становится единством, потоком движения... он становится интегрированным процессом изменчивости». Терапия Роджерса концентрировалась на чувствах. Человек, ищущий помощи, клиент (как и Т. Шац, Роджерс отвергал метафору психического заболевания и отказывался называть тех, кому он помогал, «пациентами») страдал, прежде всего, от неспособности надлежащим образом испытывать и полностью выражать свои чувства. Терапевт работал с клиентом для того, чтобы тот открыл для себя чувства, полностью и непосредственно переживал их и разделял чувства с терапевтом. Итак, «поток движения» в здоровом человеке был, преж-

419
де всего, потоком чувств, которые тот переживал. Согласно концепции Роджерса, нездоровым был тот индивид, который контролировал и скрывал чувства; здоровым (самоактуализированным, по терминологии Маслоу) был человек, который спонтанно испытывал эмоции в каждый момент и выражал их открыто и свободно.
Роджерс, Маслоу и другие адепты гуманистической психологии предложили западной цивилизации новые ценности роста и аутентичности. Ценности определяют, как человеку следует прожить свою жизнь и чем ему следует дорожить. Гуманистические психологи считали, что человеку не следует придерживаться одних и тех же застывших путей, напротив, он всегда должен быть в движении, быть человеком Гераклита. Они учили, что человеку следует дорожить своими чувствами. Обе эти ценности следуют из той психотерапии, которую практиковал Роджерс.
Итак, основной ценностью гуманистической психологии был «рост», т. е. открытость к изменениям, и именно этому следовало обучать клиентов. Естественно, что терапевт хочет изменений в клиенте, поскольку клиент, прежде всего, приходит в поисках помощи в деле улучшения своей жизни. Гуманистические терапевты заставляли менять базовую человеческую ценность, цель всей жизни либо в процессе терапии, либо без нее. Гуманистические психологи соглашались с Джоном Дьюи по поводу того, что «рост сам по себе является единственной нравственной задачей».
Другая новая ценность, аутентичность, подразумевала открытое выражение чувств, характерных для человека, проходящего терапию в стиле Роджерса. Маслоу (1973) определял аутентичность как «разрешение того, чтобы ваше поведение и ваша речь стали истинным и спонтанным выражением ваших внутренних чувств». Традиционно людей учили контролировать свои чувства и быть осторожными в их выражении. Надлежащее поведение в деловой сфере и кругу знакомых — манеры — заключалось в том, чтобы не выражать непосредственные чувства и произносить маленькую ложь, смягчающую социальные взаимодействия. Но гуманистические психологи противопоставили манерам аутентичность, говоря о том, что эмоциональный контроль и лживое выражение эмоций представляют собой психологическое зло и что людям следует быть открытыми, искренними и честными друг с другом, открывать душу так, как они могут открыть ее психотерапевту. Лицемерие расценивали как грех, а идеальная жизнь моделировалась по образцу психотерапии: хороший человек (A. Maslow, 1973) не отягощен сдержанностью, испытывает глубокие эмоции и свободно делится своими чувствами с окружающими.
Гуманистическим психологам было ясно, что они находятся в состоянии войны с традиционной западной цивилизацией, и они пытались организовать как моральную, так и психологическую революцию. Маслоу (1967) отозвался о вежливости по поводу выпивки, предлагаемой на вечеринке, как об «обычной лживости, в которую мы все вовлечены» и объявил, что английский язык испорчен настолько, что нормальный человек не может им пользоваться. Роджерс (1968) закончил свою статью «Межличностные взаимоотношения: США-2000» цитатой из «новой студенческой морали», провозглашенной в одном из колледжей: «Мы отрицаем, что неэффективные формы взаимодействия людей, осуществляемые посредством благопристойных манер, составляют приемлемый паттерн человеческих взаимоотношений».

420
Конечно, идеи Роджерса отнюдь не были новы для западной цивилизации. Высокую оценку эмоциональных чувств, доверие к интуиции и сомнения во власти рассудка можно проследить от романтиков к христианским мистикам и к циникам и скептикам эллинской эпохи. Но Маслоу и другие ученые выразили эти идеи в контексте естественной науки, психологии, используя авторитет науки. Предписания гуманистических психологов в отношении атараксии (чувствования и разделения чувств) стали входить в практику, что знаменовало наступление эпохи нового эллинизма. По мере того как цивилизация порождала все больше проблем, обычная жизнь стала непереносимой для многих людей, и, так же как люди в эллинском мире, они начали искать новые формы счастья, выходящие за пределы, допускавшиеся культурой.
Гуманистическая психология, продукт современной академической системы, защищала современную форму скептицизма. Маслоу так описывал «невинное познание» самоактуализированной личности:
Если человек ничего не ожидает, если у него нет предчувствий и опасений, если у него в каком-то смысле нет будущего... то не может быть ни удивления, ни разочарования. Отсутствие ожиданий означает отсутствие тревоги, беспокойства, опасений, предчувствий... Все это относится к моей концепции креативной личности, которая живет здесь и сейчас, без будущего и без прошлого (1962, р. 67).
Таким образом, Маслоу пришел к идее атараксии эллинских скептиков: не делать обобщений и, следовательно, не беспокоиться по поводу того, что случится. Гуманистический самоактуализированный человек, подобно античному скептику, принимает то, что есть, без какого-либо волнения, «плывет по течению», плывет без каких-либо переживаний по стремнине изменений современной американской жизни.
Значительно более явным проявлением нового эллинизма стали хиппи. Они, подобно античным циникам, выпали из обычного общества, которое презирали и отвергали. Как и гуманистические психологи, хиппи воевали с культурой, не доверяли рассудку и ценили чувства, но доводили свой антиинтеллектуализм и презрение к хорошим манерам до крайности, пытаясь жить жизнью, представляющей собой гераклитовский поток чувств, не ограниченный интеллектом или манерами. Движение хиппи началось примерно в 1964 г. и быстро стало мощной культурной силой. Чтобы исследовать и выражать свои чувства, хиппи обратились к наркотикам. Лишь немногие из них слышали о Карле Роджерсе или Абрахаме Маслоу, хотя фактически разделяли их ценности; зато они слышали о другом психологе, Тимоти Лири, молодом, честолюбивом и успешном гарвардском психологе, личные проблемы которого подтолкнули его к поиску определенных ощущений. Он начал применять наркотики, вначале пейотль, а затем ЛСД, чтобы достичь гераклитовского состояния человека, «интегрированного в процесс изменчивости», открытого новому опыту и интенсивно осознающего каждое чувство. Хиппи последовали за Лири в «психоделический» мир, расширяющий пределы разума, используя наркотики, как в свое время поступали Колридж и другие юные романтики, для того чтобы разрушить индивидуальное непоследовательное сознание (Verstand И. Канта) и заменить его приливами эмоций, странными галлюцинациями и космическими, трансцендентальной озарениями ( Vernunft). Для хиппи, как и для идеалистов после

421
Канта, конечная реальность была психической, а не физической, и они верили, что наркотики откроют им двери подлинного, духовного мира. Даже без наркотиков хиппи и гуманистические психологи были не от мира сего. В одном письме Маслоу писал: «Я, по сути, живу в мире платоновских сущностей, и только кажусь живущим в этом, материальном мире» (цит. по: Н. Geiger, 1973).
К 1968 г. движение хиппи и движение протеста против войны во Вьетнаме достигли своего пика. Казалась, что новый эллинизм почти наступил.
Применение психологии. Психологи не смогли остаться в стороне от этих бурных социальных процессов. Их стало беспокоить, что они недостаточно участвуют в решении проблем общества. В 1969 г. в своем президентском обращении к АРА Джордж Миллер заявил: «Нашим крупнейшим вкладом в повышение благосостояния людей может и должно стать открытие путей практического применения психологических знаний». Миллер утверждал, что «научная психология — одно из самых революционных начинаний в интеллектуальной истории человечества. Если мы добьемся существенного прогресса в достижении провозглашенной цели — понимании, предсказании и контроле психических и поведенческих явлений — это будет иметь грандиозные последствия для всех аспектов жизни общества». Но, по мнению Миллера, социальная роль психологии, несмотря на развитие прикладных дисциплин, по-прежнему недостаточно велика, и следует активнее вмешиваться в деятельность по улучшению общественных отношений. Рассматривая возможности для более широкого практического применения психологии, Миллер отверг использование поведенческих технологий: «Я верю, что воздействие психологии на общество будет осуществляться не с помощью тех или иных технологий, но путем духовного влияния, путем формирования новых представлений о том, что возможно для человека и что для него желательно». Миллер требовал «мирной революции, основанной на новой концепции человеческой природы», исходящей из образования: «Наши научные результаты будут постепенно внедряться в общественное сознание в конкретных практически применимых формах».
Действительно, в 1960-х гг. общественный интерес к психологии постоянно рос. В 1967 г. начал выходить журнал Psychology Today, а в 1969 г. в журнале Time появился раздел «Поведение», т. е. о психологии начали писать издания, рассчитанные на массового читателя. Акцент на социальной роли психологии стал самым сильным за всю ее историю. Конференция АРА в 1969 г. была посвящена теме «Психология и проблемы общества», и страницы American Psychologist начали заполняться статьями о студенческом движении, социальной ответственности психологии и ссылками на Боба Дилана, поэта и музыканта молодежной революции.
Не все психологи воздерживались от применения психологической технологии для решения социальных проблем. Два года спустя после выступления Миллера Кеннет Кларк (Kenneth Clark, 1971) в своем президентском обращении к АРА утверждал, что политических лидеров следует «обязывать» к тому, чтобы «они принимали и применяли самую раннюю, совершенную форму психотехнологического, биохимического вмешательства, которое гарантировало бы положительное использование власти». В одной из статей в Psychology Today психолог Джеймс Мак-Коннелл (James McConnell, 1970) восклицал: «Мы должны научиться вынуждать людей любить друг друга, вынуждать их хотеть вести себя надлежащим

422
образом. Я говорю о психологическом принуждении». По мнению Мак-Коннелла, существовали технологии, с помощью которых общество может «приобрести почти абсолютный контроль над поведением индивида... Необходимо перестроить наше общество таким образом, чтобы мы с детства были научены хотеть делать то, чего хочет от нас общество». Мак-Коннелл заключил: «Сегодня психологи-бихевиористы являются архитекторами и инженерами Нового мира».
Мак-Коннелл не был одинок в своем желании захватить и перестроить традиционные социальные функции. Гарриет Рейнгольд (Harriet Rheingold, 1973) жаждала создать новую психологическую профессию «ученого по воспитанию детей», которую «должны были бы считать главной в стране». Более того, «родителей необходимо учить, как воспитывать детей» и, подобно клиническим психологам, «родители должны получать сертификаты». В том же духе высказывался и Крейг Т. Рэйми (Creig Т. Raimey, 1974), который призывал организованных психологов «учредить адекватные услуги для детей этого народа». Согласно утопической схеме Рэйми, психологи-специалисты должны были играть основную роль в отборе, оценке и воспитании детей в обычных школах и специальных консультационных учреждениях.
Но, по иронии судьбы, сама АРА столкнулась с теми же проблемами, которые собиралась лечить в обществе. В 1970-х гг. начался яростный спор по поводу того, какой социальной ценностью обладают (и обладают ли вообще) стандартизованные тесты, особенно тесты на IQ. В течение долгого времени было известно, что черные дети справляются с тестами на коэффициент интеллекта намного хуже, чем белые. Острую дискуссию вызвало заявление Артура Йенсена (Arthur Jensen, 1969), в котором он вернулся к евгенической точке зрения, утверждая, что это различие обусловлено генетически: черные уступают белым от рождения, и поэтому компенсирующие образовательные программы обречены на провал. Споры между Йенсеном, его критиками и сторонниками бушевали несколько лет. На встрече АРА в 1968 г. Ассоциация черных психологов (Association of Black Psychologists) представила петицию, которая призывала к мораторию на использование тестов IQ в школах, ссылаясь на частые злоупотребления, особенно на то, что тесты использовали для притеснения черных детей и направления их в школьные отделения низшего уровня. АРА отреагировала на эту петицию в типичном академиче-ско-бюрократическом стиле: она назначила комитет. В 1975 г. он опубликовал свой доклад (Т. Cleary, L. Humphries, S. Kendrick and A. Wesman, 1975), вывод которого был выдержан в стандартном академическо-бюрократическом стиле: иногда тестами злоупотребляют, но само по себе их применение законно.
Заключение комитета не удовлетворило черных психологов. Их представитель Джордж Д. Джексон (J. D. Jackson, 1975) назвал этот доклад «вопиюще расистским» и сделал вывод о том, что «сейчас мы нуждаемся больше чем просто в моратории — нам необходимы вмешательство правительства и строгие санкции». Споры по поводу тестирования продолжаются до сих пор, и определенные изменения в распределение учащихся по уровням внесены. Тем не менее двусмысленность ситуации сохраняется, поскольку организованная психология неспособна успешно разрешить проблемы, очень сходные с теми, которые она предполагала революционизировать с помощью научных методов.

423
Некоторые американцы, особенно консерваторы, не желали иметь того, что дарила им психология. В широко известной речи вице-президент Спиро Эгнью (Spiro Agnew, 1972) осуждал психологов, особенно Б. Ф. Скиннера и Кеннета Кларка, за предложенную ими «смехотворную хирургию души нации». Эгнью цитировал Джона Стюарта Милля: «Все, что разрушает индивидуальность, есть деспотизм», — и добавлял: «Мы боремся с новым видом деспотизма». Консервативный журналист Джон Лофтон (John Lofton, 1972) для специального выпуска American Psychologist написал статью, посвященную серьезному перепроизводству и неполной занятости психологов, обладающих научной степенью доктора философии. Исходя из сообщений неофициальных информаторов, Лофтон сделал вывод, что широкие массы думают об этом так: «Неплохо бы уменьшить число этих докторов. Развелось слишком много специалистов в ничтожных вещах» (р. 364). Лофтон говорил, что психология не пользуется симпатией, поскольку люди столкнулись со злоупотреблениями технологиями модификации поведения и тестами. Академическая психология, в том числе и когнитивная психология, подверглась жестокой критике: «Эта дисциплина продолжает торговать предложениями двух сортов: теми, которые истинны, но самоочевидны, и теми, которые истинны, но неинтересны... Ее ответы на все действительно важные вопросы удручающе банальны» (P. Robinson, 1983, р. 5).
Через десять лет после обращения Миллера был проведен симпозиум, посвященный прогрессу в применении психологии. Большинство докладов были достаточно мрачными; даже оптимисты полагали, что достижения невелики. Два автора высказывались особенно резко. Зигмунд Кох (S. Koch, 1980) в пух и прах разнес речь Миллера, обличив ее бессмысленность, необдуманность и противоречивость. Он утверждал, что психологию слишком широко применяли в популярной психотерапии и потоке книг о самопомощи. Кох сказал: «Я считаю, что для общества будет гораздо лучше, если мы заберем психологию обратно — в сферу науки». Философ науки Майкл Скрайвен (Michael Scriven, 1980) дал уничтожающую характеристику психологии. По его мнению, психология потерпела неудачу, поскольку носила неисторический характер, не применяла к самой себе нормативы, применяемые к другим, воображала себя свободной от ценностей и продолжала потворствовать фантазиям Ньютона.
Мятеж, но не революция. Шестидесятые годы были полны «шума и ярости», достигших своего пика в 1968 г.: убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, ожесточенные межрасовые столкновения, рост антивоенного движения. Молодежь была полна крайнего неприятия традиций своего народа и собственных родителей. Общество пребывало в смятении. В области психологии гуманистические психологи вели войну с культурой интеллекта, вдохновляя движение хиппи, тогда как когнитивные психологи кричали о кунианской революции против Хал-ла, Спенса и Скиннера. Но все это в равной степени не было ни когнитивной, ни социал-хиппи-гуманистической революцией.
Хотя гуманистическая психология полагала, что критикует американское общество с радикальных позиций, на деле эта критика была реакционной. В концепции самоактуализации А. Маслоу всего лишь возродил аристотелевскую идею scala

424
naturae с помощью современного психологического жаргона. Культивируя чувства и интуицию, гуманистическая психология вернулась к романтическому отрицанию научной революции, но никогда не была достаточно честна, чтобы признать это. Гуманистические психологи, включая К. Роджерса и А. Маслоу, всегда считали себя учеными, игнорируя глубокий конфликт между приверженностью науки природному закону и детерминизму и свою собственную приверженность примату цели человека. В XIX в. В. Дилти и другие представители аутентичной романтической традиции выдвинули ряд причин, в силу которых гуманитарные науки, Geisteswissenschaften, следовало отделить от физики, химии и прочих Naturwis-senschaften, но гуманистические психологи смогли предложить только голословные протесты против империализма естественных наук. Если и следовало предъявлять иск к естественно-научному, редукционистскому образу человека, то он должен был исходить из другого, более разумного источника.
Подобным же образом хиппи и другие «протестующие» того периода воплощали в себе все общественные противоречия. Они поклонялись простой, доурбанистической жизни, хотя сами, большей частью, жили в больших городах (где к девиациям относились гораздо терпимее, чем в маленьких городках) и основное внимание в своей жизни уделяли наркотикам и электронной музыке, продуктам того индустриального мира, который притворно отвергали. Как и гуманистические психологи, они ценили чувства и открытость новому опыту, повторяя восклицание Уильяма Блейка: «Боже, спаси нас от одностороннего видения и сна Ньютона!» Точно так же как гуманистическая психология не смогла занять место бихевиоризма, движение хиппи потерпело неудачу в попытке ниспровергнуть традиционное общество. Ни хиппи, ни гуманистические психологи не были великими нонконформистами, каковыми себя считали. Хиппи вели странную жизнь, но требовали подчинения своему нонконформизму. По их мнению, самым величайшим грехом было быть «нормальным», придерживаться ценностей родителей и родной культуры, упорно работать, добиваться свершений, быть эмоционально «закрытым». Гуманистические психологи не отказывались от добродетели приспособления. Маслоу (1961) описывал свою утопию Эупсихию как место, «где не будет необходимости оглядываться на прошлое — люди смогут успешно приспосабливаться к изменяющимся условиям». Огромным терапевтическим прорывом гуманистических психологов стала группа встреч, в которой люди предположительно учились быть открытыми и аутентичными. В описании Роджерса, членов группы вынуждали быть аутентичными:
По мере того как проходит время, группа начинает считать невыносимым тот факт, что какому-либо члену группы приходится жить под маской. Вежливые слова, интеллектуальное понимание друг друга и взаимоотношений, мягкий такт и прикрытие... недостаточно хороши... Мягкая в одних случаях, почти жестокая в других, группа требует, чтобы индивид был самим собой, чтобы он не прятал своих чувств, чтобы он снял маску (цит. по: В. Zilbergeld, 1983, р. 16).
Гуманистические психологи, подобно хиппи, не ставили под вопрос ценность адаптации и социального контроля; они просто хотели изменить стандарты, к которым люди должны приспосабливаться.
425

Профессиональная психология
Выделение средств на социальные исследования

Взаимоотношения политики и социальных наук, в том числе и психологии, прошли путь от разочарования до явного триумфа 1960-х гг. Разочарование принес проект «Камелот», самый крупный проект в области общественных наук из когда-либо задуманных. Армия США, вместе с ЦРУ и другими органами разведки, потратила 6 млн долларов на отечественных и зарубежных ученых, работающих в сфере социальных наук, которые смогли бы точно указать точки потенциальных политических волнений (например, начинающихся партизанских войн) и использовать свои знания для того, чтобы предложить средства разрешения проблемы (например, действия против повстанцев). Однако когда в 1965 г. проект «Камелот» рассекретили, социальные науки впали в немилость. Иностранные правительства сочли проект «Камелот» вмешательством США в их внутренние дела. Их жалобы привели к расследованию со стороны Конгресса и закрытию проекта «Камелот» в июле 1965 г. Облик социальных наук оказался слегка подпорченным, поскольку ученые, участвовавшие в этом проекте, выглядели скорее орудием в руках американского правительства, а не объективными исследователями общественных явлений.
Тем не менее, за исключением провала с «Камелотом», социальные науки смогли в конце концов пробиться к кормушке с федеральными исследовательскими грантами. Когда в середине 1960-х гг. в американских городах разразились расовые бунты и произошел взрыв уличной преступности, а президент Линдон Джонсон начал войну с нищетой, членам Конгресса пришлось задаться вопросом, могут ли социальные науки сделать хоть что-то с расовой ненавистью, нищетой, преступностью и другими социальными проблемами. Психолог Дэл Вулфи (D. Wolfie, 1966а, р. 1177), опытный наблюдатель за отношениями науки и правительства, писал в Science, что «призыв к широкомасштабной поддержке общественных наук был повторяющейся темой на встрече Комитета по науке и технологии Палаты Представителей 25-27 января». Вулфи полагал, что, «возможно, наступило время для специального финансирования общественных наук», особенно в свете последних достижений в области «количественных и экспериментальных методов», вследствие чего «через некоторое время эти дисциплины смогут предложить существенно большую помощь в решении насущных общественных проблем». Но даже в 1966 г. из 5,5 млрд долларов, потраченных федеральным правительством на научные исследования, только 221 млн (менее 5 %) пошло на общественные науки; однако к 1967 г. отношение к ним изменилось.
В Сенате либеральные демократы жаждали дать денег ученым, занимающимся общественными науками, и заставить их заняться социальным планированием. Фред Харрис, возможно наиболее либеральный член Сената, предложил законопроект об учреждении Национального фонда общественных наук {National Social Science Foundation, NSSF) по образцу Национального научного фонда {National Science Foundation, NSF). Уолтер Мондейл предложил Акт о полных возможностях и социальном учете. Его основным положением было учреждение президентского исполнительного органа — Совета социальных консультантов, который должен

426
был проводить «социальный учет» и давать советы президенту по поводу социальных последствий действий правительства и рационального планирования будущего страны. В палате представителей Эмилио К. Даддарио предложил более консервативный способ «как-нибудь проявить щедрость по отношению к социальным наукам», переписав хартию NSF. NSFбыл учрежден для оказания помощи развитию естественных наук, но ему было позволено финансировать и «другие науки», и он оказывал незначительную поддержку общественным дисциплинам (16 млн долларов в 1966 г. [L.J. Carter, 1966]). Законопроект Даддарио вменял в обязанность NSF финансировать как общественные, так и естественные науки и включить специалистов в области общественных наук в свое правление.
Психологические организации уделили этим законопроектам большое внимание. American Psychologist, официальный печатный орган АРА, посвятил специальный выпуск предложениям Харриса и Мондейла, а исполнительный секретарь АРА Артур Брейфилд представил в Конгресс длинное заявление в их поддержку. Но психологи и другие ученые в области общественных наук демонстрировали смешанную реакцию на предложение учредить NSSF. Положительным моментом было то, что NSSFдолжен был поставить источник федеральных фондов под их собственный контроль и подчеркнуть их важность для страны, что повышало социальный престиж. С другой (отрицательной) стороны, NSSF мог создать своего рода гетто для общественных наук, заклеймив их фактом отделения от «настоящих наук», входящих в NSF. Во время слушаний по поводу законопроекта о NSSF в Комитете Харриса двое из выступавших психологов (Брейфилд и Росс Стагнер) с энтузиазмом поддержали эту идею, еще двое (Ренсис Лайкерт и Роберт Р. Сире) выразили осторожную поддержку, а один (Герберт Саймон) выступил против. Психологи, выступавшие на слушаниях, полностью согласились только в одном: финансирование общественных наук должно быть более щедрым.
Ученые, занимавшиеся общественными науками, получили свои деньги, но NSSF и Совет социальных консультантов — нет. Законопроекты Мондейла и Харриса были отклонены, а вот Даддарио добился изменений в уставе NSFn заручился поддержкой либерального сенатора Эдварда Кеннеди, который подготовил проект пересмотренной версии законопроекта о новом NSF, который получил одобрение Сената и был подписан президентом Джонсоном 18 июля 1968 г. NSF, стремившийся сохранить контроль над американской наукой и, следовательно, готовый исполнять желания Конгресса, обещал выделить новые фонды на общественные науки.
Но в итоге психология ничего не приобрела от того, что NSF увеличил финансирование общественных наук. С 1966 по 1976 г. траты NSFna. общественные науки, за исключением психологии, выросли на 138%, тогда как расходы на психологию уменьшились на 12 %. Более того, NSFue только продолжал тратить на естественные науки больше, чем на общественные; уровень расходов на естественные науки увеличивался быстрее. Причины такого положения остаются загадкой.

Клиническая психология в 1960-х и 1970-х гг.

Статус прикладной психологии. Все направления психологической науки в этот период бурно развивалась, но опережающими темпами развивалась прикладная, особенно клиническая, психология. На конференции АРА в 1963 г. было 670, вакансий

428
и учеными. Но было ясно, что лишь немногие клиницисты становились учеными, выбирая вместо этого занятия психотерапией в каком-либо заведении или в виде частной практики (L. Blank and H. David, 1963; S. L. Garfield, 1966; E. Hoch, A. O. Ross and С L. Winder, 1966; D. Shakow, 1965). Студенты-клиницисты хотели научиться проводить терапию и помогать людям, поэтому относились к научной части своего обучения как к наводящей скуку рутине. Боулдеровскую модель все чаще оспаривали, и психологи начали подумывать об обучении психологов-профессионалов по примеру обучения врачей (Е. Hoch, А. О. Ross and С. L. Winder, 1966), ставя при этом перед ними одновременно научные и профессиональные задачи (К. Clark, 1967). Джордж У. Олби (George W. Albee, 1970) утверждал, что для клинических психологов было бы большой ошибкой выбрать для себя модель врачей, поскольку психологи фактически должны стать агентами широкомасштабных социальных перемен. Другие клиницисты защищали Боулдеровскую модель (D. Shakow, 1976). Столкнувшись с переменами, которые, казалось бы, ускользали из-под контроля организованной психологии, АРА собрала еще одну конференцию.
Она проходила в Колорадо в 1973 г. Несмотря на разногласия, на новой конференции было одобрено то, что в свое время отвергла Боулдеровская конференция: признание новой научной степени по клинической психологии для студентов, настроенных на практическую деятельность. Одни клиницисты приветствовали эту идею (D. R. Peterson, 1976), тогда как другие (N. J. Perry, 1979) осуждали и считали неприемлемым учреждение независимых профессиональных школ, поскольку они не были филиалами университетов. Несмотря на развитие программ по подготовке клиницистов и увеличение количества выпускников, делегаты национальной конференции по клиническому обучению в 1990 г. утверждали, что идеальной все же является модель практикующего ученого (С. D. BelarandN. W. Perry, 1991).
Соревнование с психиатрией. Сохранялась и проблема со статусом клинической психологии. С одной стороны, «мейнстрим» клинических психологов хотел утвердить свое превосходство над целой армией людей, предоставлявших терапевтические услуги, но не обладавших степенью доктора философии или не получивших психологического образования, — клиническими социальными работниками, консультантами по вопросам брака и психиатрическими медсестрами. Самое большее, что могли сделать психологи, — это не допускать в АРА людей, не имеющих ученой степени. С другой стороны, клинические психологи хотели утвердить свое равенство с психиатрами, испытывавшими презрение к клиническим психологам. Психиатр Сеймур Пост (Post, 1985) писал о клинических психологах, не имеющих статуса доктора медицины: «Удивительно, но эта группа неспециалистов во весь голос требует права называться врачами, в том числе и права работать с пациентами в стенах больниц». Он говорил, что еще хуже то, что пациенты идут к психологам с симптомами, точно так же как они идут к врачу или интерну, но «те не обладают компетентностью для выполнения этой функции. Недостаточная практика является правилом» (р. 21). На протяжении 1980-х гг. организованная психиатрия пыталась полностью прекратить терапевтическую деятельность психологов, утверждая, что психологи не обладают должной компетенцией для того, чтобы ставить диагноз или лечить психические нарушения. Один из психиатров, президент Медицинской ассоциации Пол Финк, зная о том, что психологи получают больше

429
учебных часов терапии и диагностики, чем психиатры, заявил, что психологов «не учат понимать нюансы разума».
Естественно, что психологов обижало подобное отношение. Брайант Велч, руководитель Директората АРА по практике, несомненно, говорил от лица многих клиницистов, когда назвал «организованную медицину и психиатрию настоящей вотчиной монополистических личностных нарушений». Каковы бы ни были достоинства аргументов С. Поста, совершенно ясно, что клинические психологи требовали хоть какого-то приближения к статусу психиатров. Клинические психологи выиграли право получать лицензии от штата, несмотря на некоторые опасения по поводу того, что лицензии служат не общественным, а частным интересам психологов (S. J. Gross, 1978). С другой стороны, когда комитеты по аккредитации больниц разрешили клиническим психологам заниматься госпитальной практикой только под руководством дипломированных врачей, психологи сочли себя оскорбленными (Н. Dorken and D. Morrison, 1976). В начале 1990-х гг. клинические психологи сражались за право прописывать психотропные препараты (S. Squires, 1990; J. G. Wiggins, 1992). Но самым острым вопросом был вопрос о деньгах.
Кто должен платить за психотерапию? Хотя ответ очевиден — клиент или пациент, в эру организованного здравоохранения большая часть медицинского лечения оплачивается страховыми компаниями или правительством, и встает вопрос, включать ли в эту систему психотерапию. Несколько психиатров и клинических психологов (G. W. Albee, 1977b) соглашались с мнением Т. Шаца о том, что не существует такой вещи, как психическое заболевание, из чего логически вытекает, что психотерапия не является настоящей терапией и поэтому не должна входить в трехсторонние схемы оплаты. Медицинская терапия настоящих болезней нервной системы (например, эндогенной депрессии) должна покрываться страховкой. Но на практике большая часть психотерапевтов признают, что если расходы на психотерапию должны нести клиенты, то их практика принесет им гораздо меньший доход. Следовательно, психиатры и клинические психологи согласны с тем, что за психотерапию должна платить третья сторона, но они резко расходятся в вопросе о том, кому следует получать деньги.
На протяжении многих лет, к огромному разочарованию клинических психологов, страховые компании соглашались с психиатрами в вопросе о том, что деньги за медицинские процедуры следует выплачивать только обладателям степени доктора медицины, и страховые компании покрывали расходы на психотерапию только в том случае, если ее проводил психиатр. Клинические психологи справедливо рассматривали это как монополию и настаивали на введении в штатах законов о «свободе выбора», чтобы вынудить страховые компании платить также и клиническим психологам. Конечно, психологи хотели получить долю этой монополии, а не разрушить ее полностью. Уже столкнувшиеся с растущими расходами, страховые компании вступили в союз с психиатрией, чтобы противостоять вторжению психологии, и подали иски в суд (прецедент имел место в Вирджинии), заявляя о неподобающем смешении медицинской практики и бизнеса. В конечном итоге, суды защитили законы о свободе выбора, но битва была долгой и подлила масла в огонь длительной вражды АРА и «другой» АРА, Американской психиатрической ассоциацией.

430
Организованной психологии пришлось иметь дело еще с одним средством контроля расходов на здравоохранение: организованным здравоохранением. Термин «организованное здравоохранение» включает в себя различные схемы, посредством которых компании и правительство контролируют доступ пациентов к дорогому специализированному лечению. АРА предложила собственную концепцию организованного здравоохранения для психического здоровья, которая получила название Парадигма II (В. L. Welch, 1992). Главный элемент Парадигмы II — маркетинг услуг психологического здравоохранения компаниям, которые должны покупать схемы здравоохранения для своих работников и убедиться в том, что туда включены услуги психолога. Более того, психологи и психиатры также должны продавать свои навыки индивидам (D. Gelman and J. Gordon, 1987).
Вся эта полемика породила вопрос, в равной степени неприятный и для клинических психологов, и для психиатров: работает ли психотерапия? Частные и общественные проекты здравоохранения не предусматривают плату за шарлатанство, поэтому лечение должно быть гарантированно безопасным и эффективным. Первым человеком, который исследовал результат психотерапии, был английский психолог Ганс Айзенк (Hans J. Eysenk, 1952). Сравнив улучшение состояния у тех, кто в течение определенного времени проходил психотерапию, и у тех, кто в это же время находился в ее ожидании, он обнаружил, что уровень «излечения» при спонтанной ремиссии был таким же, как и при терапии. Это подразумевало, что психотерапия представляет собой мошенничество. С тех пор психотерапевты оспаривали вывод Айзенка. Были изучены результаты сотни случаев психотерапии. Естественно, что основная часть клинических психологов утверждает, что психотерапия, или, по крайней мере, их способ психотерапии, эффективна, но факты противоречивы. Удалось достичь консенсуса, суть которого в том, что психотерапия все же приводит к улучшениям, но почти всегда незначительным (J. Т. Landman and R. Dawes, 1982; M. L. Smith, G. V. Glass and T. I. Miller, 1980). Однако многие исследователи приходят к заключению, что профессиональная психотерапия с обученным терапевтом, возможно, приносит не больше благ, чем любительская терапия или самопомощь (L. Prioleau, M. Murdock and N. Brody, 1983; В. Zilbergeld, 1983).
С точки зрения количества практикующих специалистов и пациентов, клиническая психология добилась успеха. Однако споры об ее идентичности, статусе и эффективности продолжаются. Карл Роджерс, сыгравший основную роль в формировании клинической психологии, говорил: «Терапевты не соглашаются друг с другом по поводу своих целей и приносимой пользы... Они не достигают согласия по вопросу о том, что считать успешным результатом своей работы. Они не могут согласиться и по вопросу о том, что же является неудачей. Похоже, что эта область абсолютно хаотична и раздроблена» (цит. по: Zilbergeld, 1983, р. 114).
Поворот к обслуживанию. Хотя Зигмунд Кох и Майкл Скрайвен огорчались по поводу качества «подаренной» психологии, похоже, что психологи в общей массе прислушиваются к призыву Джорджа Миллера заниматься проблемами общества. В конце 1970-х гг. психологов все реже можно было увидеть в излюбленных местах основоположников научной психологии — аудиториях и лабораториях, и все чаще там, где они предоставляли свои услуги. Одной из главных перемен в Соединенных Штатах в 1960-х и 1970-х гг. был переход от первоначально ин-

431
дустриально-производительной экономики к обслуживающе-информацион-ной. С 1960 по 1979 г. общее количество рабочей силы в США выросло на 45%, тогда как в сфере услуг этот показатель составил 69 %. Самый большой рост наблюдался в общественных науках, где был достигнут невероятный показатель — 495 %, в психологии рост составил 435 %.
Все чаще психологи выбирали специальности за пределами старого ядра экспериментальной психологии. С 1966 по 1980 г. увеличение количества новых обладателей степени доктора философии в экспериментальной психологии в среднем составило 1,4 % в год (самый медленный рост среди всех специальностей). Рост в прикладных областях был гораздо больше. Например, в клинической психологии показатель увеличивался примерно на 8,1 % в год, в консультировании — на 12,9 %, в школьной психологии — на 17,8 %. В 1980 г. прикладные психологи составляли почти 61 % всех психологов с докторской степенью, а традиционные экспериментаторы составили всего лишь 13,5 %. Новые психологи выбирали работу за стенами академии. В 1967 г. 61,9 % психологов, получивших докторскую степень, поступали на работу в колледжи или университеты; в 1981 г. этот показатель упал до 32,6%. Наиболее быстро развивающейся сферой стала самостоятельная предпринимательская деятельность в качестве частнопрактикующих клиницистов или консультантов. До 1970 г. психологов, занимающихся самостоятельной предпринимательской деятельностью, даже не пытались пересчитать. В 1970 г. только 1,3 % психологов, получивших докторскую степень, избирали частную практику, но в 1981 г. так поступали 6,9 %. Другими популярными сферами активности стали политика, госслужба, бизнес и общественно-благотворительная деятельность. Даже те психологи, которые получили подготовку к исследовательской работе, все чаще ищут работу за пределами академической науки. В 1975 г. 68,9 % психологов, только что получивших докторскую степень в исследовательских специальностях, шли работать в академическую систему; в 1980 г. так поступали только 51,7 %; среднегодовое падение составило 8 %. Наблюдался компенсирующий рост занятости в неакадемических сферах, поэтому реально без работы оставалось лишь очень незначительное количество психологов, получивших степень доктора философии.
В 1985 г. психологов можно было найти практически повсеместно: они учили миллионы людей, как тем следует жить. В Службе педагогического тестирования психологи продолжали работать над тестом способности к учебе (Scholastic Aptitude Test, SAT) n стремились распространить тестирование на все новые области. Так, вы не сможете стать профессиональным игроком в гольф, не пройдя тест на множественный выбор (ETS) (D. Owen, 1985). В Стэндфордском институте психологи и другие специалисты разработали амбициозную маркетинговую программу — программу ценностей и стиля жизни {Values,and Lifestyle Program, VALS). В этой программе использован метод, известный как психографика и подразделяющий американских потребителей на ряд групп. Фирмы, ведущие рекламные кампании, платят психологам за определение целевой группы своих товаров и услуг и за сведения о психологических особенностях этих групп (J. Atlas, 1984; Т. P. Novak and В. MacEvoy, 1990). Клинические психологи, несмотря на некоторые опасения АРА, организовали многочисленные телефоны доверия, в том числе в радиоэфире, где можно получить психологическую поддержку и консультацию (В. Rice, 1981).

432
В последние годы люди все активнее обращаются к психологам: с 1957 по 1976 г. количество американцев, которые консультировались у специалистов по психическому здоровью, возросло с 4 до 14 %; среди людей, окончивших колледж, этот показатель вырос с 9 до 21 %. При этом количество людей, столкнувшихся с терапевтическими методами, гораздо больше, поскольку многие группы самопомощи (в которых, например, худеют и бросают курить) используют эти техники (В. Zilbergeld, 1983). Наконец, сейчас во всех крупных книжных магазинах есть отделы психологии, где основную массу книг составляют издания по психологической самопомощи, а также по психологии семейной жизни (последние в основном касаются интимной жизни и воспитания детей).
Психологи стали подлинной общественной силой. Функционер АРА Чарльз Кислер (Charles Kiesler, 1979) писал: «В будущем я вижу психологию авторитетной наукой и эффективным источником помощи практически во всех областях человеческой деятельности».

Новый разрыв: уход «академиков»

Внутри психологии экспериментаторы и теоретики традиционного толка испытывали недовольство из-за роста количества и влияния прикладных психологов. В 1957 г. в отделении экспериментальной психологии был проведен опрос об отношении к АРА. Было обнаружено, что, хотя 55 % членов одобрительно относились к АРА, 30 % высказались против нее, и было отмечено растущее желание (хотя пока и меньшинства), чтобы экспериментаторы покинули АРА (I. E. Farber, 1957).
Несмотря на то что АААР, собственная ассоциация прикладных психологов, созданная в 1938 г., просуществовала недолго и в 1945 г. прикладные психологи влились в обновленную АРА, это не разрешило противоречий. Напряжение между сообществами практиков и «академиков» сохранялось и резко возросло в 1980-х гг., когда первые стали преобладать. В 1940 г. около 70 % членов АРА работали в академии; в 1985 г. — только 33%. «Академики» все чаще высказывали мнение о том, что АРА занята интересами гильдии практиков — добыванием страховочных выплат, возможностью выписывать рецепты на психоактивные препараты и обеспечением госпитальных привилегий для клинических психологов наравне с психиатрами. В 1965 г. они настояли на новой реконструкции АРА, которая должна была усилить их влияние на организацию. Усилия по реорганизации АРА набирали обороты в 1970-х гг., когда учреждались различные комитеты и комиссии, которые должны были рекомендовать такие изменения в структуре АРА, которые удовлетворили бы и «академиков», и практиков. Но «академикам» становилось все труднее добиваться принятия решений в свою пользу, в результате чего многие из них покидали АРА, а сама организация нуждалась в реформах.
Последняя попытка реорганизации состоялась в феврале 1987 г., когда руководящий орган АРА, ее Совет, отклонил амбициозный план реконструкции. Реформаторы академического толка сформировали Ассамблею научной и прикладной психологии (Assembly for Scientific and Applied Psychology, ASAP). Совет АРА создал еще один комитет по реорганизации, Группу реструктурирования (Group of Restructuring, GOR), которую возглавил бывший президент АРА и член ASAP Логан Райт. В течение нескольких месяцев GOR провела несколько встреч, которые позднее

433
одна из участниц описала как худший опыт в своей жизни. Клинические психологи продолжали покидать АРА, и в декабре 1987 г. GOR одобрила достаточно неуклюжую схему реконструкции 11 голосами против 3.
Совет АРА обсудил этот план во время своей зимней встречи в феврале 1988 г. Дискуссия была эмоциональной, сопровождалась взаимными обвинениями в недоверии, конфликтами и интригами. Лишь благодаря закулисным маневрам Совет принял этот план 77 голосами против 41, с прохладной рекомендацией членам АРА одобрить его. Даже голосование членов стало источником противоречий в этой кампании за победу или поражение плана. В конце концов, на исходе лета 1988 г. план GOR был отклонен. В это же время президентом АРА стал Стэнли Грэм, частнопрактикующий психолог, который, несмотря на то, что, будучи членом GOR, подписал документ о реорганизации, изменил свою позицию и начал кампанию против ратификации. В результате многие академики, говоря словами Логана Райта, пришли к выводу, что «АРА стала гильдией, контролируемой представителями мелкого бизнеса» (цит. по: Н. Straus, 1988).
Тем временем ASAP дала ход своему запасному плану по формированию нового общества, посвященного целям академических психологов, Американского психологического общества (American Psychological Society, APS). Начав примерно с 500 членов ASAP, в 2000 г. APS имело уже 16 тыс. членов (АРА — 159 тыс.). Между двумя этими организациями возникла скрытая вражда. Совет АРА предпринимал попытки убрать членов APS с руководящих позиций в АРА на основании конфликта интересов. Сделать это не удалось, но большинство членов APS сами покинули АРА. В результате в 1992 г., в год столетия АРА, организация американских психологов снова претерпела раскол. Стремление психологов-практиков иметь свое профессиональное общество оказалось несовместимым со стремлением академических ученых иметь научное общество. Первый разрыв практиков и ученых удалось уладить только на фоне патриотического подъема во время Второй мировой войны. Возможно, психология просто-напросто слишком велика и разнообразна, чтобы ее можно было унифицировать.

Прикладная психология в начале нового тысячелетия

Прикладная психология продолжает сражаться за равенство с психиатрией и другими профессиями, но с новым оптимизмом. Перед психологией стояли две основные проблемы — справиться с организованным здравоохранением и получить право прописывать лекарства для лечения психологических нарушений (R. Newman, 2000). Благодаря решениям Конгресса и выигранным судебным искам психологов начали признавать психологическими экспертами, чья деятельность заслуживает компенсаций третьей стороны и независимости от микроменеджмента. В частности, психологи утверждали, что психотерапия может быть такой же эффективной, как и лекарственная терапия, а иногда даже и более эффективной при учете расходов, и что, следовательно, психотерапия должна входить в программы организованного здравоохранения (R. A. Clay, 2000). Не отклоняясь от предмета, АРА продолжала давить на законодателей, с тем чтобы психологам, прошедшим соответствующее обучение, было разрешено прописывать лекарства. Студентам будут интересны

434
требуемые изменения к программам клинического обучения, поскольку для того, чтобы прописывать лекарства, психотерапевты должны будут пройти такое же обучение, как врачи, в таких областях, как органическая химия и психофармакология.
С другой стороны, профессиональный оптимизм следует умерить, рассмотрев состояние результатов психотерапии и обучения в аспирантуре. Хотя исследования говорят о том, что психотерапия эффективна, ее результаты весьма скромны (R. Dawes, 1994). Кроме того, почти все формы терапии, независимо от психологической теории, на которой они базируются, эффективны в равной степени (L. Luborsky, В. Singer and L. Luborsky, 1975). Основным фактором психотерапевтического успеха является скорее личность терапевта, а не его или ее подготовка. Таким образом, психотерапия — скорее искусство, чем наука, и когда организованная психология расхваливает научную основу своей деятельности, это результат ложного представления знаний и практики (R. Dawes, 1994). Более того, тенденция к обучению в аспирантуре выхолащивает научный компонент и подрывает основательность заявлений о том, что психологи — компетентные ученые (Maher, 1999).

Библиография

Общий отчет об американской истории в период с 1912 по 1945 г. см. в книгах: John L. Thomas, «Nationalizing the Republic» (1912-1920) и Robert H. Wiebe, «Modernizing the Republic» (начиная с 1920 г. и позже); обе работы можно найти в сборнике: Bernard Bailyn et al., The Great Republic (Boston: Little, Brown, 1977). Общий отчет об этом периоде с акцентом на социальной истории, включая проницательные наблюдения о роли общественных наук в формировании современной морали см.: Daniel Boorstin (1973); акцент на политике сделан в работе: Eric F. Goldman, Rendezvous with Destiny: A History of Modern American Refonn, 3rd ed. (New York, Vintage, 1977).
Исследованиям периода между двумя мировыми войнами уделено много внимания, причем основной упор сделан на 1920-х гг.: F. L. Allen (1931); см. также: Geoffrey Perrett, America in the Twenties: A History (New York: Touchstone, 1982). Работа Дж. М. Острандера (G. M. Ostrander, 1968) содержит краткий обз©р изменений морали в течение 1920-х гг. Об американской религиозной жизни этих лет см. работу: George M. Marsden, Fundamentalism and American Culture: The Shaping oj Twentieth-Century Evangelicalism 1870-1925XOxford: Oxford University Press, 1980). В работе Р. Грейвс и А. Ходжа (R. Graves and A. Hodge, 1940) содержится краткий очерк британской истории между двумя мировыми войнами.
История евгеники изложена в статье: Daniel J. Kevles, «Annals of Eugenics: A Secular Faith», которая впервые была опубликована в The New Yorker (October 8, 15,22, and 29,1984), а затем переиздана в книге: In the Name of Eugenics: Genetics and the Uses of Human Heredity (New York: Knopf, 1985). Работа С. Гоулда (S. I. Gould, 1981) содержит полезные сведения об отношении американцев к наследственности, а также критику тестирования умственных способностей и информацию об ограничении иммиграции, которой я пользовался и откуда брал цитаты. Лучшая работа о стерилизации принадлежит Г. Ландману (Н. Landman, 1932); сам Ландман

435
симпатизировал идеалам негативной евгеники, но достаточно критично относился к их реализации на практике. О применении социальных наук в промышленности и других социальных проблемах см. работы Л. Дж. Баритца (L. J Baritz, 1960), где основное внимание уделено общественным наукам в промышленности, и Д. С. Наполи (D. S. Napoli, 1981), где рассматривается все разнообразие ролей прикладной психологии. О молодежи 1920-х гг. см. работу Пасса (Pass, 1977), а также книгу: Christopher Lasch, Haven in a Heartless World: The Family Besieged (New York: Basic Books, 1977), которая уделяет основное внимание взглядам специалистов в области общественных наук на семью. Прекрасной книгой, в которой затронуты многие вопросы, в том числе американский хередитаризм1, реакция на него американских ученых в области общественных наук и эволюция понятия идеальной семьи, является произведение Дерека Фримена (Derek Freeman, 1983), который разоблачил наивное изображение обитателей Самоа, сделанное Маргарет Мид, сначала дав его исторический контекст, а затем противопоставив ему свои собственные, более тщательные полевые исследования. Мое описание перехода от «характера» к «личности» основано на работах: Warren I. Susman, «"Personality" and the Making of Twentieth-Century Culture», в книге: J. Higham and P. Conkin, eds., New Directions in American Intellectual History (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1979).
Переходя к собственно психологическим источникам, следует сказать, что исчерпывающий обзор психологии 1920-х гг. дан в работах М. М. Сокала (М. М. Sokal, 1983), Л. Т. Бирнхаума (L Т. Bimhaum, 1955,1963) и Дж. К. Бернхама (J.C. Burnham, 1968); во всех этих книгах основное внимание уделено социальной психологии. О периоде после Второй мировой войны, с отдельными замечаниями о предвоенной обстановке, см. работу: A. R. Gilgen, 1982. Об использовании тестов интеллектуальных способностей среди призывников во время Первой мировой войны см.: Daniel J. Kevles, «Testing the Army's Intelligence: Psychologists and the Military in World War II», Journal of American History, 55 (1968): 565-581; и Franz Samelson, «Putting Psychology on the Map: Ideology and Intelligence Testing», в: Allan R. Buss, ed., Psychology in Social Context (New York: Irvington, 1979); последний автор привлекает архивные данные для того, чтобы продемонстрировать, каким образом на психологов повлиял социальный и политический контекст Первой мировой войны и послевоенных лет. Причины и результат столкновения между Р. Йерксом и У. Д. Скоттом рассмотрены в работе Р. Т. фон Майрхаузера (R. Т. von Mayrhauser, 1985), которая является частью его докторской диссертации, выполненной в Чикагском университете. Существует несколько полезных произведений по истории клинической психологии. Наиболее полно эта история приводится в книге: John M. Reisman, The Development of Clinical Psychology (New York: Appleton-Century-Crofts, 1966). Отдельным специальным вопросам посвящены статьи: Robert I. Watson, «A Brief History of Clinical Psychology», Psychological Bulletin, 50 (1953): 321-346; и Virginia Staudt Sexton, «Clinical Psychology: An Historical Survey», Genetic Psychology Monographs, 72 (1965): 401-434. Взгляд изнутри на развитие клинической психологии во время Второй мировой войны и сразу после нее дан в работе: Е. Lowell Kelly,
Хередитаризм — теория, согласно которой наследственность играет ведущую роль в формировании поведения. — Примеч. перев.

436
«Clinical Psychology», in: W. Dennis (1947). Краткий обзор проблем обучения клинической психологии можно найти в работе: Leonard Blank, «Clinical Psychology Training, 1945-1962: Conferences and Issues», in: Leonard Blank and Henry David, edSi, Sourcebook for Training in Clinical Psychology (New York: Springer, 1964). Журнал American Psychologist (2000, pp. 233-254) к своему пятидесятилетию приурочил публикацию материалов «История психологии: Боулдеровская конференция» {History of Psychology: The Boulder Conference), в которых содержатся история научно-практической модели и комментарии по ее поводу.
Сейчас, когда психотерапия стала признанным институтом и имеет общественное влияние, начали писать и ее историю. Книга: Donald К. Freedheim, ed., History of Psychotherapy: A Century of Change (Washington, DC: АРА Books, 1992) представляет собой сборник прекрасно написанных очерков на эту тему. Более критический характер носит книга: Philip Cushman, Constructing the Self, Constructing America: A Cultural History of Psychotherapy (Reading, MA: Addison-Wesley, 1995), где автор исследует влияние американской культуры на американскую психотерапию и, как следует из названия, влияние психотерапии на личность американцев. Бриджит Мэрфи рассказывает историю появления научной степени практического психолога: The Degree That Almost Wasn't: The PsyD comes of age, Monitor on Psychology, Qanuary 2000), 52-4.
Историю своей дисциплины пишут и сами психологи. Обсуждаемый период наиболее подробно рассмотрен в статье: Jerome S. Bruner and Gordon W. Allport, Fifty Years of Change in American Psychology, Psychological Bulletin, 37 (1940): 757-776, которая послужила основой для президентского обращения к АРА Гордона У. Оллпорта: «Эталонная схема психолога» (The Psychologist's Frame of Reference), Psychological Bulletin, 37 (1940): 1-28. Более ранние обзоры включают следующие работы: Robert Davis and Silas E. Gould, «Changing Tendencies in General Psychology», Psychological Review, 36 (1929): 320-331; Florence L Goodenough, Trends in Modern Psychology, Psychological Bulletin, 31 (1934): 81-97; и Herbert S. Langfeld, Fifty Volumes of the Psychological Review, Psychological Review, 50 (1943): 143-155. Более поздние произведения, посвященные обсуждаемому периоду, — Kenneth E. Clark, The АРА Study of Psychologists, American Psychologist, 9 (1954): 117-120; W. A. Kaess and W. A. Bousfield, Citation of Authorities in Textbooks, American Psychologist, 9 (1954): 144-148; Russell Becker, Outstanding Contributors to Psychology, American Psychologist, 14 (1959): 297-298; и Kenneth Wurtz, A Survey of Important Psychological Books, American Psychologist, 76(1961): 192-194.
Рассказ о подготовке психологии ко Второй мировой войне и участии в ней, в том числе о повторном объединении АРА и АААР и о планировании послевоенной роли психологии, основан на внимательном чтении всех выпусков Psychological Bulletin, вышедших в свет во время обсуждаемого периода. Ссылка на Кармайкла (Carmichael, 1942) — это ссылка на его устный доклад на заседании Совета АРА (встречи всей ассоциации были отменены в связи с военным временем) в Нью-Йорке, 3 сентября 1942 г.
Две недавние, взаимно дополняющие друг друга работы историков посвящены психологии XX в. и уделяют основное внимание Второй мировой войне и послевоенному периоду. Книга: James Capshew, Psychologists on the March: Science,

437
Practice and Professional Identity in America, 1920-1969 {Cambridge, England: Cambridge University Press, 1999) посвящена организованной, институциональной психологии. Книга Эллен Герман (Ellen Herman, The Romance of American Psychology: Political Culture in the Age of Experts, Berkeley: University of California Press, 1995) — это обширное историческое повествование о прикладной психологии, охватывающее период со Второй мировой войны по 1980-е гг.
Краткий обзор общего исторического развития на протяжении 1950-х гг. можно найти в соответствующих разделах книги: Bernard Bailyn, David Davis, David Donald, John Thomas, Robert Wiebe, and Gordon Wood, The Great Republic (Boston: Little, Brown, 1977). Акцент на социальной, культурной и интеллектуальной истории этого периода сделан в книге: Jeffery Hart, When the Going was Good: American Life in the Fifties (New York: Crown, 1982). О психологии 1950-х гг. см.: J. M. Reisman (1966) и Albert R. Gilgen, American Psychology since World War II: A Profile of the Discipline (Westport, CT: Greenwood Press, 1982). Если вас заинтересует конфликт между двумя АРА, психологической и психиатрической, следует читать специальный журнал АРА, American Psychologist. По-видимому, сильнее всего конфликт разгорелся в 1953 г., когда журнал заполняли статьи, письма и заметки о борьбе психологов за официальное признание их профессии, несмотря на протесты психиатров. Работу Р. Э. Линднера (R. E. Lindner, 1953) следует рассматривать скорее как симптом неудовлетворенности, испытываемой некоторыми психологами по поводу идеологии приспособления, а не как предложение серьезного анализа или аргументов. Она является следствием сомнительного прочтения работ 3. Фрейда и Ч. Дарвина, защитников негативной генетики, и, в общем, достаточно истерично подходит к современной жизни.
Об истории гуманистической психологии см.: Anthony J. Sutich, Introduction, Journal of Humanistic Psychology, 1 (1961):vii-ix;HA.J. SutichandM. A. Vich(1969). Существует два хороших сборника статей о различных аспектах гуманистической психологии: James F. Т. Bugental, Challenges of Humanistic Psychology (New York: McGraw-Hill, 1967); и A. J. Sutich and M. A. Vich (1969). Весьма основательной гуманистические психологи считают работу Карла Роджерса (С. Rogers, 1964), а Абрахам Маслоу (A. Maslow, 1973) предлагает широкий выбор своих статей.
Полное «вскрытие» проекта «Камелот» и последующего политического провала можно найти в специальном номере American Psychologist, 21, no. 5 (1966, May). Хороший отчет о закулисных маневрах вокруг основания NSSFB противовес включению социальных наук в сферу компетенции NSFдан в работах: L. J. Carter (1966) и D. S. Greenberg (1967). Законопроекты Харриса и Мондейла содержатся в специальном выпуске American Psychologist, 22, no. 11 (1967, November). Там напечатаны оба законопроекта, статьи их авторов, свидетельства, данные комитетам в отношении каждого из законопроектов. Краткое изложение заключения по поводу законопроекта о NSSFможно найти в: Transaction, 5, по. 1 (1968, January-February): 54-76. По поводу истории этого законопроекта следует обратиться к Congressional Record, 90th Congress, Session 2. Законопроект Мондейла был предложен, и с тех пор о нем больше не говорили. Законопроект Харриса, несмотря на обсуждение в Сенате (главным образом благодаря его соавтору, сенатору Ральфу Ярборо), «зачах» в комитете. Представительный законопроект Э. Даддарио о ревизии NSF подроб-

438
но обсуждался в блестящем, но анонимном докладе, опубликованном в Record на р. 14889-95, который включал в себя полное обоснование учреждения NSF, историю законопроекта Даддарио и отчет о всех изменениях, произошедших в NSF. Очень интересно наблюдать за поддержкой общественных наук со стороны либеральных демократов. Чарльз Мак-Клинток и Чарльз Сполдинг (Charles G. McClintock and Charles B. Spaulding, Political Affiliation of Academically Affiliated Psychologists, American Psychologist, 20 (1965): 211-221) показали, что вплоть до конца Второй мировой войны психологи голосовали так же, как и остальная часть населения, но, в отличие от остального населения, они становились все более демократически настроенными после войны. На выборах 1952 и 1956 гг. 44 и 42 % американских избирателей в целом поддержали либерального и достаточно интеллектуального Адли Стивенсона, конкурировавшего с Эйзенхауэром, тогда как среди психологов за Стивенсона проголосовали 63 и 68%. В 1960 г. за Джона Кеннеди проголосовало простое большинство избирателей, а среди психологов этот показатель составил 79 %. Психологи, так же, как и их сторонники в Сенате, были более либеральны, чем страна в целом, и ученые, занимавшиеся общественными науками, много выиграли в результате подъема политического либерализма в период с 1965 по 1980 г.
В 1963 г. American Psychologist (18) посвятил два специальных выпуска проблемам клинической психологии, по. 6 (June) и по. 9 (September). Опасения по поводу книги Мартина Гросса (Martin Gross, The Brain Watchers) можно найти в различных «Комментариях» в августовском номере (№ 8) за тот же год. Спорам об использовании тестов и злоупотреблении ими был посвящен специальный номер журнала Testing and Public Policy; 20, no. 11 (1965, November).
Взгляды Т. Шаца впервые были представлены в его книге (1960а), а затем подробно разработаны во многих книгах и статьях. Хотя книга Г. Райла «Концепция Разума» (G. Ryle, Concept of Mind) включена в библиографию Шаца, его аргументы не восходят к Райлу, но родство анализа, проведенного этими двумя авторами, очевидно. О «нормальном» взгляде на движение хиппи см.: R.Jones (1967). Но для понимания этого движения лучше обратиться к их художественному творчеству. Так, выразителями идей хиппи в музыке в первую очередь стали Grateful Dead и Jefferson Airplane. Многое может дать и новая журналистика, которая родилась в недрах этого движения и зависела от него. Мне больше всего нравится книга Тома Вулфи: Tom Wolfe, The Electric Kool-Aid Acid Test (New York: Bantam, 1968) и любые произведения Хантера С. Томпсона (Hunter S. Thompson), но особенно разоблачи-тельн его книга: Fear and Loathing in Las Vegas: A Savage Journey into the Heart of the American Dream (New York: Popular Library, 1971). Антипсихиатрические идеи получили выражение в романе Кена Кизи (Ken Kesey) «Пролетая над гнездом кукушки» {One Flew over the Cuckoo's Nest, New York: New American Library, 1963).
По поводу суеты вокруг страхования см. три специальных выпуска American Psychologist: сентябрьский за 1977 г., августовский за 1983 г. и февральский за 1986 г. Литература, посвященная эффективности психотерапии, очень обширна и противоречива. Возможно, лучше всего начать с работы: L. Prioleau, M. Murdock, and N. Brody (1983). Авторы доступно обсуждают сложные вопросы оценки результатов психотерапии; раздел «Комментарии коллег» дает возможность высказаться критикам, которые не согласны с выводом о неэффективности терапии; дана ис-

439
черпывающая библиография работ на эту тему. Б. Зильбергельд (В. Zilbergeld, 1983) также обсуждает эту литературу, причем делает это в более доступной, но менее точной манере. См. также: J. Berman and N. Norton, Does Professional Training Make a Therapist More Effective?, Psychological Bulletin, 98 (1985): 401-407.
Мой рассказ о расколе между АРА и APS основан, главным образом, на собственных впечатлениях от работы в Совете АРА с осени 1986 г. до зимы 1989 г. Я также привлек многочисленные отчеты, появлявшиеся в информационных бюллетенях АРА (АРА Monitor) п APS (APS Observer). См. также: S. С. Hayes, The Gathering Storm, Behavior Analysis, 22 (1987): 41-45; С Holden, Research Psychologists Break with АРА, Science, 241 (1988): 1036; и С. Raymond, 18 Months after Its Formation, Psychological Society Proves Its Worth to Behavioral-Science Researchers, Chronicle of Higher Education, 5 (June 27,1990): 9. Я должен сказать, что в тот период принадлежал к недовольным академическим психологам. Хотя я не был членом ASAP и не отказался от членства в АРА, я состою в APS и поддерживаю его отделение от АРА. Статистические данные в разделе «Поворот к обслуживанию» взяты из работы: Georgine M. Pion and Mark W. Lipsey, Psychology and Society: The Challenge of Change, American Psychologist, 39 (1984): 739-754. Книгу Дэвида Оуэна (David Owen, 1985) о тесте SAT следует прочитать всем, кто проходил этот тест или является родителем того, кому предстоит его пройти. Автор «раскрывает глаза» на невероятно испорченную организацию, которая служит не целям, а лишь самой себе и наносит существенный социальный урон. Любой, кто прочитал эту книгу, согласится с Джонатаном Ярд-ли из Washington Post, что SAT— это позор, и с заключением Оуэна, что от ETS следует отказаться.
Блестящий портрет психологического общества нарисован в одной из работ Т. Вулфи (Т. Wolfe, 1977). Наиболее научный обзор психологического общества принадлежит перу Дэниела Янкеловича (Daniel Yankelovich, New Rules in American Life: Searching for Self-Fulfillment in a World Turned Upside Down, Psychology Today (April 1981): 35-91). Термин «психологическое общество» предложил писатель Мартин Гросс (Martin L. Gross, The Psychological Society: A Critical Analysis of Psychiatry, Psychotherapy, and the Psychological Revolution, New York: Touchstone, 1978). Книга M. Гросса достаточно хороша, хотя местами написана немного тяжеловесно. Этой же теме посвящены еще две книги: Peter Schrag, Mind Control (New York: Delta, 1978), написанная в духе антиутопий Дж. Оруэлла, и R. D. Rosen, Psychobabble (New York: Avon, 1979), которая позволяет совершить путешествие по различным популярным направлениям психотерапии. Существует несколько критических трудов о психологическом обществе, я упоминаю лишь те, которые считаю особенно полезными. Во-первых, есть блестящая, но часто ускользающая от внимания книга Дэниела Бурстина (Daniel Boorstin, The Image: A Guide to Pseudo-Events in America, New York: Harper Colophon, 1964). Первая из известных мне книг, которая специально посвящена вкладу психологии в создание нового морального порядка — Phillip Rieff, The Triumph of the Therapeutic (New York: Harper & Row, 1966). Интерес к психологическому обществу и терапевтической чувствительности, самый сильный рост которого наблюдался в 1970-х гг., породил книгу Ричарда Сеннетта (Richard Sennett, The Fall of Public Man, New York: Vintage, 1976) и работу Кристофера Лэша ( Christopher Lasch, The Culture of Narcissism, New York: W. W. Norton, 1979), оказавшую, возмож-

440
но, самое сильное воздействие. Прекрасная книга, посвященная главным образом терапевтической чувствительности, написанная под влиянием клинической психологии и психиатрии, принадлежит перу Б. Зильбергельда (В. Zilbergeld, 1983) и носит впечатляющее название «Увядание Америки» (The Shrinking of America). Следует упомянуть еще две книги на сходную тему. Одна из них написана Аласдей-ром Мак-Интайром (Alasdair Maclntyre, After Virtue: A Study in Moral Theory [Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 1981]), который подробно рассматривает поворот от внешних стандартов нравственности к внутренним, прослеживая этот процесс вплоть до дофилософского периода у древних греков. Две недавно вышедшие книги утверждают, что популярная психология подорвала традиционные идеи свободы воли и моральной ответственности: Wendy Kaminer, I'm Dysfunctional, You're Dysfunctional: The Recovery Movement and Other Self-Help Fads (Boston: Addison-Wesley, 1992); и Charles W. Sykes, A Nation of Victims: The Decay of the American Character (New York: St. Martin's Press, 1992); см. также: J. R. Dunlap, «Review of Sykes», American Spectator, 25 (December 1992): 72-73.

 

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.