Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Руднев В.П. Характеры и расстройства личности

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ПАТОГРАФИЯ ХАРАКТЕРА

Глава 2. ПОЭТИКА НАВЯЗЧИВОСТИ

Обсессивный дискурс II Владимир Маяковский

Нагромождение чисел характерно также для поэзии Владимира Маяковского. Причем это, как правило, мегаломанически огромные числа, достаточно вспомнить название одной из его поэм - "150 000 000". Ср. также следующие контексты:
Он раз к чуме приблизился троном, / смелостью смерть поправ, - / я каждый день иду к зачумленным / по тысячам русских Яфф! / Мой крик в граните времен выбит, / и будет греметь и гремит, / оттого, что в сердце выжженном, / как Египет, / есть тысяча тысяч пирамид! ("Я и Наполеон") Там / за горами / горя / солнечный край непочатый. / За голод, / за мора море / шаг миллионный / печатай! ("Левый марш") берет, как гремучую в 20 жал / змею двухметроворостую. ("Стихи о советском паспорте") Стотридцатимиллионною мощью / желанье лететь напои! ("Летающий пролетарий") это сквозь жизнь я тащу / миллионы огромных чистых любовей / и миллион миллионов маленьких
44
грязных любишек ("Облако в штанах") 0, если 6 нищ был! / Как миллиардер! / Что деньги душе? / Ненасытный вор в ней. / Моих желаний разнузданной орде / не хватит золота всех Калифорний. ("Себе, любимому...") Любовь мою, / как апостол во время оно, / по тысячи тысяч / разнесу дорог. ("Флейта-позвоноч-ник") Что же, мы не виноваты - / ста милъонам было плохо. ("Письмо Татьяне Яковлевой") К празднику прибавка - / 24 тыщи. Тариф. ("О дряни") Околесишь сто лестниц. / Свет не мил. ("Прозаседавшиеся") Я солдат в шеренге миллиардной. / ("Ужасающая фамильярность") В сто сорок солнц закат пылал ("Необычайное приключение...") Я никогда не знал, что столько тысяч тонн / в моей легкомысленной головенке. ("Юбилейное") наворачивается миллионный тираж. / Лицо тысячеглазого треста блестит. ("Четырехэтажная халтура") Лет сорок вы тянете свой абсент / из тысячи репродукций. ("Верлен и Сезан") Вы требуете с меня пятьсот в полугодие / и двадцать пять за неподачу деклараций; Изводишь единого слова ради / тысячи тонн словесной руды; Эти слова приводят в движение / тысячи лет миллионов сердца. ("Разговор с фининспектором о поэзии") я подыму, как большевистский партбилет, / все сто томов моих партийных книжек. ("Во весь голос")
С одной стороны, можно сказать, что большое число - это обсессивная количественная замена понятия "очень большой, огромный" . В поэтике такая фигура называется синекдохой, то есть таким положением вещей, когда качественное содержание представляется количественным выражением. В обыденной речи этому соответствует ситуация, когда говорят: "Я сто раз тебе говорил", "Ему можно тысячу раз повторять, а он все равно делает по-своему", "Да это было уже сто лет назад", "Мы с ним тысячу лет не виделись". Почему сказать так считается более выразительным, чем просто "Мы с ним очень долго не виделись"? Выразительность числа - в сочетании гиперрациональности и оккультности. "Тысячу лет не виделись" выражает не просто "очень долго", а "неправдоподобно долго", "чудесно долго", но при этом оставляет иллюзию точности и "крутлости", некоей обсессивной завершенности и достоверности произносимого. В случае Маяковского можно сказать, что все эти тысячи и миллионы, выражая, с одной стороны, мощь габаритов и мощь влечений поэта, обсессивно эту мощь регулируют. С другой стороны, обыгрывание огромного числа в поэтическом сознании Маяковского, безусловно, представляет собой обсессивно-компульсивный способ гиперсоциальной конформности. Маяковского можно назвать не только "ассенизатором и водовозом, революцией организованным и призванным", как он сам себя назвал, точно акцентуировав анально-обсессив-ный аспект своего характера, его можно назвать также главным бухгалтером пролетарской революции, ведь все эти огромные числа, как правило,
45
обозначают, если воспользоваться советским штампом, многомиллионную массу советских людей. "150 000 000" - это тогдашнее население России, равное, по Маяковскому, числу его читателей и соавторов. То есть числовая обсессия Маяковского представляется неким ритуально-мифологическим отождествлением его большого тела с коллективным телом народа, то есть, говоря на мифопоэтическом метаязыке, слиянием микрокосма и макрокосма. О том, что такая интерпретация закономерна в свети поэтики и генеалогии обсессивного дискурса, см. ниже в разделе "Исторические корни обсессивного дискурса".
Образ собственного тела чрезвычайно важен для Маяковского, и его поэтика тела также вписывается в поэтику обсессивного дискурса. Рассмотрим в этом плане поэму "Облако в штанах". Помимо обилия чисел это прекрасное стихотворение о любви наполнено странными мотивами, один из которых, навязчиво повторяющийся, хотя и варьирующий, можно инвариантно обозначить как мотив "выворачивания наизнанку". Приведем наиболее яркие фрагменты, связанные с манифестацией этого мотива:
А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы!
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Я сам
Глаза наслезенные бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
вам я
душу вытащу, растопчу, чтоб большая!
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев Бурлюк.
а я человек, Мария,
простой,
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
46
В этих примерах нечто либо выплевывается, выхаркивается, выблевывается изо рта или глаза, либо - более сложно - внутреннее выходит из внешнего, и они меняются местами. Наша гипотеза состоит в том, что здесь анальный комплекс вытеснен и замещен орально-визуально-аудиаль-ными (в конце поэмы появляется еще и ухо) символами. Как нам кажется, здесь произошло обратное тому, что имеет место в бахтинско-раблезианс-ком карнавальном мироощущении, когда при инверсии бинарных противопоставлений голову заменяет зад. В стихотворении Маяковского все происходит наоборот: зад, анальная сфера, заменяется головой и отверстиями в голове - ртом, глазами (которые интерпретируются именно как отверстия), ноздрями и ушами. Происходит это в точном соответствии с учением Фрейда об анальном характере, когда инфантильная анальная эротика вытесняется, табуируется и замещается прямо противоположными содер-жаниями. То есть анальный характер - это болезненно чистоплотный, боящийся загрязнения [Фрейд 1998], а именно таким и был Маяковский - "Певец кипяченой и ярый враг воды сырой". Анальная эротика замещается образами и мотивами, связанными по контрасту с головой, но тем не менее в мотиве "выворачивания наизнанку" анальность проглядывает чрезвычайно явственно. Обычно человек говорит, что его вывернуло наизнанку, либо когда его сильно вырвало, либо когда у него был сильный понос. В любом случае речь идет о чем-то непристойном и при этом как будто не имеющем к эротической сфере никакого отношения. Заметим, что Маяковский со свойственной ему смелостью великого экспериментатора широко применяет здесь характерные для семантики выворачивания ходовые, неходовые и придуманные им "вы-глаголы" (термин М. А. Кронгауза [Крон-гауз 1998]), актуализирующие действие выворачивания. Глаголы эти встречались уже и в приведенных выше примерах:
а себя, как я, вывернуть не можете; выбрасывается, как голая проститутка; Выскочу! (четырехкратно повторенное); душу вытащу; выхарканный чахоточной ночью...
Но таких примеров в "Облаке в штанах" (как и вообще в стихах Маяковского) гораздо больше:
Кто-то из меня вырывается упрямо; о том, что горю, в столетии выстони; выхаркнула давку на площадь; как двумя такими выпеть; Я выжег души, где нежность растили; Почти окровавив ис-слезенные веки, / вылез, / встал, / пошел; я ни на что б не выменял; гром из-за тучи, зверея, вылез, громадные ноздри задорно высморкал; Земле, / обжиревшей, как любовница, / которую вылюбил Ротшильд!; В улицах / люди жир продырявят в четырехэтажных зобах, / высунут глазки; вылезу грязный (от ночевок в канавах); сахарным барашком выглядывал в глаз; Всемогущий,
47
ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, - отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать?
Кажется, нет сомнения, что приведенные фрагменты представляют любовный дискурс в анальной аранжировке. Это становится тем более очевидно, что в "Облаке в штанах" присутствует и идея запора:
Улица муку молча перла. Крик торчком стоял из глотки. Топорщились застрявшие поперек горла пухлые taxi и костлявые пролетки. Грудь запешеходили. Чахотки площе
Город дорогу мраком запер.
Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!
Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
Как уже говорилось применительно к первым примерам, и здесь верх и низ меняются: зад становится головой, анус - горлом.
Наконец, в стихотворении присутствуют также образы, которые вполне однозначно опознаются как образы гниения еды в переполненном кишечнике:
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
животина страх котлет
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется - "борщ".
"Прямая кишка, - пишет Геральд Блюм, - является экскреторным полым органом. Как экскреторный орган она способна нечто изгонять; как полый
48
орган она может подвергаться стимуляции инородным телом. Мужская тенденция представлена первой функцией, женская - второй" [Блюм 1996: 108].
Мы приводили примеры на первую функцию, но есть в поэме примеры и на вторую, когда нечто инкорпорируется во что-то:
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз
глазами в сердце въелась богоматерь
Видишь - натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!
Кажется, цитированные строки
Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, - отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать? -
содержат ключ к приведенным мотивам и отчасти разгадку самой поэмы. В сущности, получается, что поэт спрашивает Бога, зачем он придумал то, что потом Лакан назовет символической кастрацией, в соответствии с которой человек тем отличается от животного, что не может без разбору заниматься "любовью с любыми" (хотя исторически это и однокоренные слова). То, что произошло с героем поэмы "Облако в штанах", можно назвать "комплексом Дон Жуана", который, также будучи обсессивно-компульсивным, коллекционировал любовные победы, как и герой "Облака в штанах", говорящий о себе, что он "сквозь жизнь тащит миллионы огромных чистых любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят" (характерно и само наличие и масштаб чисел!), но подлинная любовь к донне Анне так поразила его своей единственностью, что он не смог ее пережить. Агрессивный герой Маяковского предпочитает не умирать сам, а по примеру героев последней поэмы Блока "Двенадцать" (сопоставление, конечно, не случайно, поскольку первоначально название поэмы "Облако в штанах" было "Тринадцатый апостол"; к тому же и в блоковской поэме навязчиво повторяемое число "12" апостолов-красногвардейцев служит обсессивным заклятием страха поэта перед революционным террором) пуститься в богоборческий разбой, который носит, впрочем, точно такой же симулятив-но-сексуальный характер:
Видишь, я нагибаюсь, из-за голенища достаю сапожный ножик. Крыластые прохвосты!
49
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске! Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!
В довершение картины представим себе на мгновение чисто визуально образ, который лежит в названии поэмы. Что такое в свете всего сказанного "облако в штанах"? Кажется, не может быть никаких сомнений - это зад.
Чтобы окончательно убедиться, что число связано с обсессивностью и с обсессивным дискурсом, мы решили провести "контрольный эксперимент" прочитав под углом зрения наличия больших скоплений чисел первый том собрания сочинений Мандельштама. Чисел там оказалось действительно мало, и они были весьма скромных порядков, особенно если сравнивать с "мегалообсессией" Маяковского. Но одно стихотворение все же обнаружило довольно большое сходство. Это одно из самых выдающихся и в то же время уникальных стихотворений Мандельштама - "Стихи о неизвестном солдате", где встречаются следующие контексты:
Средь эфир десятичноозначенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозраченный
Светлой болью и молью нулей.
<...>
Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте
<...>
Наливаются кровью аорты
И звучит по рядам шепотком:
- Я рожден в девяносто четвертом, Я рожден в девяносто втором... И кулак зажимая истертый Год рожденья с гурьбой и гуртом, Я шепчу обескровленным ртом:
- Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году, и столетья Окружают меня огнем.
Здесь огромное, "десятичноозначенное", число, знаменующее идею "крупных оптовых смертей" на войне будущего, противопоставляется повторяющемуся в качестве обсессивного заклятия (о заговорах и заклятиях см. ниже) интимному, родному и маленькому числу, означающему дату и год рождения (ср. выше о навязчиво повторяющемся в дневниках Юрия Олеши "Я родился в 1899 году").

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.