Библиотека Гумер - психология

Франсуаз Эритье, Борис Цирюльник, Альдо Наури, Маргарита Ксантаку, Доминик Вриньо. ИНЦЕСТ ИЛИ КРОВОСМЕШЕНИЕ

БОРИС ЦИРЮЛЬНИК -- ПОЧЕМУ ДЬЯВОЛ НЕ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ВИНОВАТЫМ

Содержание

Больше всего меня поражает то извечное удивление, которое вызывает инцест у всех авторов, пишущих на эту тему. Всех и всегда ошеломляло существование инцеста, его довольно широкое распространение и разнообразные проявления в различных обществах. Фрейд в 1897 году был потрясен выводом: его «больные» нередко имеют кровосмесительные связи. А Светоний даже закат Римской империи объяснял расцветом всех видов инцеста в высших кругах римского общества.

Причем каждый человек уверен, что только его собственное представление об инцесте имеет право на существование. А все остальные, кто осмеливаются говорить об инцесте — либо извращенцы, либо невежды, либо лжецы, так как в случаях с инцестом запрету подвергаются не только деяния, но и разговоры о них.

Я и сам был изумлен, сделав следующее открытие: просматривая досье своих пациентов, я вдруг обнаружил, что полностью «забыл» о том, что они говорили мне о своих кровосмесительных отношениях с кем-либо из родственников. То есть слушая рассказ каждого из них, я безусловно удивлялся и записывал его, а позже — забыл, что удивительно само по себе. Тогда я попытался обсудить эту проблему с жертвами инцеста — некоторые из них написали книги, изданные большими тиражами¹^. Но почти все они отвечали: «Нет-нет, я не хочу говорить об этом...» что озна-

^ К примеру, Н. Швейгоффер. Мне было 12 лет. Париж, 1990. (Прим. автора)

чало: «Я хорошо знаю, что сам пережил, а до остальных мне нет дела». Возможна ли взаимосвязь между признанием в инцесте, забвением его ради избавления от гнетущего воспоминания о нем и чувством, которое вызывает представление о самом факте инцеста?

Что мы знаем об инцесте

Обзор огромной литературы, посвященной инцесту, позволяет сделать несколько выводов.

Прежде всего — о существовании инцеста как такового. Он возник одновременно с нашей историей, и свидетельства о нем обнаруживаются в различных вариациях на одну и ту же тему природной аномалии, на которую закон налагает запрет. Досадно лишь, что недавние изыскания в области генетического родства значительно снижают значимость работ тератологов и этнографов, которые больше всех порассказали нам об инцесте и поведали множество историй, весьма отличающихся друг от друга в зависимости от места действия и культуры страны.

Драма под названием «Инцест» развивается следующим образом. Уже в далеком прошлом, в отличие от животных, практикующих инцест, для человека не все союзы были позволительны. Некоторые из них издавна подлежат негласному запрету. Затем религия и гражданское законодательство полностью запрещают сексуальные отношения между близкими родственниками. Позднее кровосмешение объявляют преступлением из преступлений, заслуживающим самых страшных пыток и наказаний, и в первую очередь — кастрации. И сегодня педофилию и преступления на почве инцеста используют как аргументы для восстановления смертной казни: чувство негодования превращается в идеологическое оружие.

Все это заставляет утверждать, что инцест — это преступление против культуры и даже против природы, потому что дети, рожденные в результате инцеста — монстры. Эту мысль иллюстрируют существованием затерянных народов, древних цивилизаций или отщепенцев, которые практикуют инцест. При этом неизбежно называют фараонов, древних американских индейцев и прочих ужасных извращенцев.

Вот краткая история запретов: Моисеевы законы запрещали биологическую близость — «одна кровь, одна плоть, одна кость»; папе Григорию VI важнее генетики представлялись пороки, передаваемые в результате инцеста. Каноническое право той эпохи гласило: «Существует три категории незаконнорожденных: дети, рожденные вне брака; дети, рожденные в результате адюльтера; и дети, рожденные в результате кровосмешения». Последние считаются незаконнорожденными, потому что само незаконное появление на свет делает их от природы агрессивными. Медицинская наука, которая славилась своим высоким развитием в XIX столетии, утверждала что «кровосмесительные браки дают много уродов и ненормальных» (Меньер). Фрейд слово «биология» заменил выражением «естественный инстинкт, побуждающий к инцесту и вызывающий необходимость в законах, призванных бороться с этой дурной склонностью». Наконец, антропологи вместе с Клодом Леви-Стросом запрет инцеста объявили «главным шагом, знаменующим переход от природы к культуре».

Дидро в ХУ111 веке первым оспорил универсальность этого запрета, воспроизведя рассказы навигаторов в своей книге «Путешествие Бугенвиля», ну, а затем, конечно, британец Борис Малиновский, который получил известность благодаря утверждению, что в Тихом океане не существовало Эдипова комплекса.

Сегодня можно предложить другой рассказ об инцесте, составленный с помощью биологии, клинических исследований и истории.

Биологические исследования доказывают, что генетическая близость оказывается гораздо сильнее, чем предполагали ранее, и что она «граничит с инцестом». Однако если первоначальный генетический материал был здоровым, то и потомки не будут болезненными. Существуют отдельные изолированные группы населения, склонные к инцесту. Группы эти образовались вследствие политического решения: например, в пустыню были изгнаны брат с сестрой, но их потомки-туареги совершенно здоровы. Генетические исследования жителей острова Тристан да Куна, чье географическое расположение способствует эндогамии, не выявило никаких генетических заболеваний. Этого нельзя сказать о евреях-ашкенази из Нью-Йорка, подверженных болезни тай-сакс — ею страдали прародители этой популяции.

Медицинские обследования детей, рожденных в результате инцеста, выявляют высокую степень заболеваемости и смертности среди этих детей. Однако семиологический анализ их болезней показывает, что органические изменения вызваны скорее социальными причинами (обезвоживанием, истощением, инфекционными болезнями, несчастными случаями), чем болезнями, которые передаются генетическим путем.

Откуда же тогда этот страх перед чудовищем, которым издавна запугивают человечество все, кого тревожит существование инцеста, начиная с Моисея и Григория VI? Это проклятие, передаваемое из поко-

^ АЛанганей, Н.Г. ван Бюргт, А-Санчес-Мазас. Все родственники и все непохожи. Париж, Музей человека, 1992.

^ Ж-МЛегей . Биология популяций. Париж, Симер-Массон, 1985. 24

ления в поколение, внушает гораздо больший ужас, чем страх перед наследственными заболеваниями. И оно призвано внушать ужас перед инцестом. Есть ли польза от чувства ужаса, которое вызывает инцест? Этот вопрос возникает потому, что находятся люди, которые не поддаются ему — то ли в силу своего индивидуального развития, то ли оттого, что в культурном контексте, окружавшем их с детства, отсутствовали понятия и лексика, необходимые для формирования этого чувства ужаса.

Вспомним: морализатор Сад полагал, что запрет на инцест был одной из форм ничем не оправданного социального угнетения. Он предлагал практиковать инцест как доказательство любви: «Я осмеливаюсь утверждать, что инцест должен стать законом для любого правительства, основанного на братстве».

Что же до участников кровосмесительных актов, то они чаще-всего возмущаются тем, что правосудие и общество приходят к ним в дом и суют свой нос в их «прекрасную истории любви»... с собственной дочерью! Многие из них ссылаются даже на сексуальные желания своих детей, чтобы оправдать свои деяния.

Слово «инцест» означает сексуальные отклонения, которые по-своему проявляются в разных культурах. Но стоит его произнести, как оно вызывает настоящий ужас, словно кто-то сообща постарался придать ему отталкивающий и устрашающий смысл.

Между тем, мотивы инцеста можно найти и в Библии, и во всеобщей истории, во множестве романов и театральных пьес, в опере, в кино и в поэзии, и наши дети узнают о них, как о самых невинных историях, в то время как газеты, суды и различные ассоциации непрерывно рассказывают об отвратительных случаях инцеста, что лишь подогревает нашу ненависть к нему.

Так, наши дети проходят на уроках пьесу Мольера «Школа жен» (1662), где старый Арнольф в возрасте сорока двух лет намеревается жениться на своей семнадцатилетней воспитаннице, которую этот старикашка подобрал, когда ее покинули родители.

Но когда он хочет жениться на ней, эта дуреха — вместо благодарности — предпочитает другого, более молодого!

В том же 1662 году сорокалетний Мольер сочетается браком с Арманд Бежар, которой было всего двадцать лет. В XVII веке это было нормой. Женщины, чья средняя продолжительность жизни не превышала тридцати шести лет, чаще всего умирали во время родов, производя на свет тринадцатого по счету ребенка. Они покидали этот свет, оставляя в одиночестве сорокалетнего мужа, которому нужно было работать не покладая рук, чтобы вырастить оставшихся в живых четверых или шестерых детей.

Полгода спустя после похорон супруги вдовец благополучно женился и зачастую — на старшей из своих воспитанниц. Потому что в ту эпоху каждого второго ребенка воспитывали не биологические родители (что бывает и в нынешние дни).

И вот в то время, как наши дети в школе знакомятся со ставшей хрестоматийной историей Арнольфа и его воспитанницы, их родители с ужасом и отвращением узнают из прессы, что знаменитый актер и режиссер Вудн Аллен обвиняется в инцесте, и его история очень напоминает хрестоматийный сюжет, поскольку он живет со старшей из приемных дочерей, которую он воспитывал вместе со своей подругой — актрисой Миа Фарроу, удочерившей эту девушку еще ребенком.

Загадочный запрет на все, что связано с инцестом, о котором писал Клод Леви-Строс, касается не только самого деяния, но даже разговоров о нем: если бы намерение Арнольфа жениться на своей юной воспитаннице было публично названо «инцестом», он бы наверняка угодил под суд, а не в школьные учебники...

Похоже, каждая цивилизация вырабатывает свою теорию инцеста и его противников. Инцест или хотя бы упоминание о нем вызывают такое отвращение, что, к примеру, в Китае и Индонезии, не решаются даже произнести вслух это слово. Его подменяют такими словами, как «беспорядок», «омерзительное смешение» и т.д., сопровождая их такой выразительной мимикой и звуками, что каждому становится ясно:

речь идет о непроизносимом. А вот Диоген, сидя в своей бочке, возмущался тем несправедливым гонениям, которым подвергался инцест, и полагал, что для построения обществ было вполне достаточно запрета на каннибализм.

«В последнем столетии Запад много размышляет по поводу запрета на инцест», — писал Мишель Фуко

в своей «Истории сексуальности». Действительно, наблюдается явное стремление осмыслить сам феномен инцеста, который признается как факт, и наше негативное отношение к нему, сформированное бытующими у нас культурными представлениями и клише.

Загадка этого явления заключается в следующем: почему многие из нас испытывают непреодолимый ужас при одном упоминании инцеста, а другие не поддаются власти общественного осуждения и пытаются разгадать тайну инцеста, а кое-кто — не на словах, а на деле — играет с этим огнем, не чувствуя себя при этом преступником? Почему эти люди не поддаются сложившимся представлениям?

Сад и Диоген, которые считали преувеличенными ужас, вызываемый инцестом, и запрет на него, сегодня уже не одиноки. Начиная с 80-х годов в США и Швеции, врачи, психологи и юристы предлагают различать «инцест по понуждению», который должен подвергаться наказанию, и «инцест без понуждения», ссылаясь на то, что ребенок «имеет право на сексуальность в семье». Психолог Уордел Помрой, который в 1947 году совместно с Кинсейем провел первую в мире анкету, посвященную сексуальной жизни, считает, что пора признать: инцест — не всегда извращение или проявление больной психики. «Инцест между детьми и взрослыми иногда может быть и полезным», — писал он в своей статье «Инцест, последнее табу» еще в 1981 году.

Однако мне довелось видеть, как даже менее шокирующие высказывания вызвали у возмущенного ими человека мгновенную крапивницу. Как-то на конгрессе в Лилле несколько врачей-практиков рассказывали за обедом известные им истории кровосмесительных отношений, которые длились по нескольку лет, и в них не наблюдалось ничего драматического. Услышав эти истории, жена профессора-психиатра в оскликнула: «Нет-нет, это невозможно! Я не могу вам поверить!» И все мы увидели, как на шее у нее мгновенно появилось огромное красное пятно — крапивница — как признак сильнейшего эмоционального потрясения. Мы тут же замолчали и постарались оказать ей необходимую медицинскую помощь.

Порочные хищники

Вполне реален и порочный самообман. Я думаю, что можно говорить о нем применительно к людям, неспособным к сопереживанию, то есть эмпатии. Это понятие, которое Фрейд называл «способностью чувствовать, сопереживать», нельзя не вспомнить, зная результаты недавних экспериментов по выявлению возможностей человеческого существа представлять себе эмоции, мысли, переживания и действия другого человека.

Я полагаю, что меланхолики, тщетно пытаясь приобщиться к чужому ментальному миру, в конце концов начинают отрицать свой собственный. Они утрачивают представление о самих себе или, скорее, представляют себя пустыми. Тогда они говорят: «Вместо сердца у меня — пустота, поэтому я и мучаю себя, так как боль подтверждает, что мое тело существует, и это меня успокаивает».

У извращенцев все происходит совсем наоборот. Поскольку они неспособны к сопереживанию, им доступен только их собственный ментальный мир, и они от всей души наслаждаются, забавляясь со своей дочкой или сынишкой, которых они очень любят, действительно любят — до того момента, когда вдруг разлюбят и бросят как нечто совсем ненужное, даже не догадываясь о тех страданиях, которые они им причинили.¹^ Экспертизы инцестуозных отношений показывают, что извращенцы очень часто проявляют подобное непонимание, а «отчимы, отличающиеся крайним нарциссизмом и эгоцентризмом — несмотря на свою жажду контролировать все происходящее в их семье — могут с чистой совестью утверждать, что инцест случился лишь однажды, хотя на самом деле он происходил целый год».

Каждый индивид испытывает (если вообще испытывает) инцестуозное чувство по-своему — некоторым оно совсем незнакомо, а у кого-то пробуждается

Из разговора с одним педофилом: «Меня притягивает детская красота, и я не могу ничего с собой поделать... Для счастья мне нужно только одно — любить детей, как я их люблю». (Цитируется по статье «Сексуальность: вальс ярлыков». «Национальная федерация школ, родителей и воспитателей», № 100, 1983 )

^ С.Сессьон. Невысказанная любовь. Париж, 1985. (Прим. автора)

от малейшего эмоционального контакта с близкими. И все, кто это чувство испытывают, признаются, что ощущают при этом явное волнение.

Люди, не отягощенные даром сопереживания, манипулируют другими людьми, видя в них лишь кукол, вызывающих у них вожделение. Такие люди являются психологическими хищниками. Поскольку они не подчиняются никаким запретам, то и ведут себя крайне нагло. Так, с чувством своей полной правоты они утверждают, что если сегодня инцест воспринимается как нечто преступное, как еще вчера преступными считались мастурбация и гомосексуализм, то завтра будут удивляться подобному отношению к инцесту. Собственно, Диоген и Сад говорили то же самое. Я хочу напомнить случай И.Сагавы, который уверял, что съел свою голландскую невесту, но при этом признавался, что не смог бы съесть невесту-японку, потому что это было бы инцестом. Я цитирую Сагаву, который, возможно, симулировал безумие, чтобы избежать тюрьмы и возвратиться в Японию для получения литературной премии имени Акутагавы (его книга разошлась в количестве трехсот тысяч экземпляров), дабы проиллюстрировать две мысли.

Первая заключается в том, что даже людей с нормальными моральными устоями влекут к себе хищники: в данном случае огни рампы вспыхнули ради высоко образованного каннибала, специалиста по Шекспиру, но мы ничего не знаем о его жертве, прекрасной голландке, которой была уготована такая печальная участь — стать блюдом для этого каннибала.

А вторая мысль касается понятия «эмоциональная дистанция», которое употребил Сагава, объясняя, что хотя он и зажарил голландскую невесту, он не смог бы съесть японку.

Чтобы понять его логику, вовсе необязательно съедать собственную невесту. Давайте вообразим более простую ситуацию: вы едите мясо превосходного качества, которое напоминает вам по вкусу говядину или кролика. И тут появляется повар и говорит:

«Имейте в виду, что вы жуете вашу любимую собачку». Держу пари, что вы больше не сможете проглотить ни кусочка! И вкус тут совсем ни при чем — он только что вам очень нравился. Просто мысленно вы представили себе, кто оказался у вас во рту, и тут сработал внутренний барьер. В случае вашей смерти ваша собака не откажется от мяса своего обожаемого хозяина, а вы не можете проглотить ни кусочка любимой собаки, какой бы замечательной она ни была на вкус.

Этот пример показывает, что собаку может сдерживать воспринятая ею команда или эмоция, а человека помимо этого сдерживает еще и чувство. А чувство, возможность чувствовать и быть растроганным вызывают представление, образ, мысль о ком-то или о чем-то.

Вот почему американцы, которые не едят кроликов, так как испытывают к ним особое расположение, с удовольствием потребляют так называемых «возбужденных собак» (hot-dogs) зачастую очень сомнительного качества. И вот почему Эдип выколол себе глаза после того, как оракул из Фив произнес простую фразу: «У тебя четверо детей от твоей матери», хотя та же фраза ничего не изменила бы в поведении бабуина, который только что спаривался со своей матерью.

И однако...

Этология инцеста

У животных биологически возможные половые соития не всегда реализуются по причинам

поведенческого или эмоционального характера.

Любопытно, что писал Клод Леви-Строс, который первым обратился к миру животных, чтобы, по контрасту, подчеркнуть вошедший в правило запрет на инцест у человека: «Всюду, где наблюдается это правило.., можно говорить об определенном уровне культуры». Это было в 1947 году, в эпоху, когда этологических данных еще просто не существовало. И Леви-Строс писал, что «взаимоотношения между обезьянами не подчиняются никаким нормам... Половые контакты носят случайный характер... Для них естественно смешение полов и игнорирование степеней родства».

За прошедшие десятилетия мы узнали, что все совсем не так. Прежде всего наблюдения натуралистов и эксперименты в области этологии животных убедительно доказывают, что жизнь социальных животных, живущих группами, очень строго упорядочена: их поведение и взаимодействие так четко организованы, что это позволяет партнерам не только сосуществовать, но и справляться с такими важными функциями, как охота, воспитание детей, выживание.

Сексуальные отношения также не носят случайного характера. Напротив, здесь царит строгий детерминизм, а не случай: гормональная зрелость, зависящая от генетической запрограммированности, индивидуального развития, а также влияния экологической и «общественной» среды, предопределяет выбор партнера.

Нет и никакого «смешения полов». Каждый развивается в соответствии со своим полом: маленький самец развивается совсем не так, как маленькая самка, и взрослые обезьяны ведут себя с ними по-разному — в зависимости от собственного пола и пола детеныша. Организационные и все прочие задачи, которые приходится решать обезьянам, живущим и перемещающимся группами, также распределяются в зависимости от полов.

Наконец, обезьяны очень четко воспринимают и степени родства. Причем, не только обезьяны узнают «лица» и стараются чаще общаться с членами своей семьи, то же самое свойственно всем млекопитающим и птицам. Однако здесь таится маленькая ловушка: человек называет «степенью родства» то, что в животном мире, вероятно, воспринимается как степень привычки.

Запечатление — это биологический процесс, в результате которого каждый элемент окружающего мира, воспринятый в раннем возрасте, включается в организм как своего рода сверх-память. Благодаря этому мир перестает быть бесформенным и неопределенным, он становится легко воспринимаемой категорией. Для муравья, цыпленка, щенка и обезьяньего детеныша мир состоит из двух полярных полюсов: хорошее-плохое, привычное-чужое, знакомое-незнакомое, достойное изучения-пугающее. На этом уровне своего развития животное обладает уже необходимым кодексом правил для общения с миром. Но этот поведенческий кодекс зиждется на его эмоциях, в то время как животное приписывает их категориям, которые оно усваивает.

Такое определение процесса запечатления позволяет уточнить границы этологии инцеста. Этология не может изучать инцест, который выражается только в словесной форме, как например духовный инцест (крестник — крестная мать), инцест между родственниками (отчим, падчерица, кузены) или инцест однофамильцев, к которым относится немалая часть людей. Зато этология может разъяснить свойственное каждому живому существу биологическое чувство, заставляющее его противостоять слишком близкому родству. Это чувство «чрезмерной близости», которое размывает и затрудняет индивидуализацию, не всегда называется инцестом.

Например, некоторые близнецы играют с половыми органами друг друга, не испытывая при этом инцестуозного чувства. Точно так же энцефалопаты, или страдающие болезнью Альцгеймера, или люди, подверженные психозу и не понимающие, «кто есть кто», у которых путаница в чувствах вызывает путаницу и в жестах, не называют инцестом свой инцестуозный сексуальный импульс. Это здравомыслящий и не забывающий об общественных запретах свидетель испытывает ужас перед инцестом; а больной не

представляет себе значения собственного жеста.

Точно так же извращенцы, неспособные к сопереживанию, совершенно не представляют себе эмоционального мира другого человека и весело, а порой и любовно играют с половым органом собственного ребенка. И бывают крайне удивлены, когда общество обвиняет их в инцесте. При этом они совершенно искренне защищаются и оправдываются: «Да что тут такого? Ведь моей дочке это нравилось!» Единственное, что для них имеет значение — это доставляющая им самим удовольствие сексуальная игра, и они неспособны представить себе те переживания и чувство вины, которые эта «игра» вызывает у ребенка, а он — в отличие от отца — слышал об общественном запрете и будет воспринимать эту игру как преступление.

Таким образом, этология инцеста может описать эмоциональную структуру и ее эмоциональные и поведенческие реакции, но она бессильна, когда что-то происходит только на словесном уровне и нет никаких конкретных действий.

В этом смысле, используя этологический метод, легко описывать сексуальное поведение животных одного клона. Наблюдения показывают, что эти животные избегают сексуальных отношений с близкими. Этология инцеста подтверждает, что у них срабатывает какой-то барьер. Можно предположить, что в мире природы существуют биологические, эмоциональные, поведенческие и общественно-экологические силы, которые препятствуют сексуальным отношениям между родственниками, а также слишком хорошо знакомыми животными, и ориентируют их на внешние объекты...

Сексуальный акт, совершенный между родственниками, в человеческом обществе называют «актом инцеста». А как назвать эмоциональный механизм, который мешает совершать его животным?

Наблюдения натуралистов и результаты экспериментов в области этологии инцеста — многочисленны и порой противоречивы, что характерно для честной научной среды. Попробую рассказать вам о некоторых.

В 1936 году Конрад Лоренц сообщает, что сын окольцованной гусыни, которая живет у него в доме, «отказывается» спариваться со своей матерью. В 1937 году Отто Кёниг проводит небольшой опыт с белыми цаплями в одном из парков Вены: когда жизненное пространство обширно, птицы не спариваются с родственниками; но стоит его сузить, как тут же возникают «кровосмесительные» сексуальные акты. В 1940 году Конрад Лоренц в своей статье об одомашнивании животных, которую очень критиковали, пишет об «отвращении, с каким относятся братья и сестры к совокуплению между собой».

В 1938 году пятьсот обезьян резус поместили на маленьком островке под названием Кайо Сантьяго, возле Пуэрто-Рико, и несколько десятилетий наблюдали за ними в бинокль, чтобы проследить, «кто с кем совокупляется». В 1970 году этологи объявили, что только в одном проценте от всех половых актов матери совокуплялись с сыновьями. Это говорит о том, что существует очень мощный поведенческий тормоз, мешающий привыкшим и привязанным друг к другу животным вступать в сексуальные отношения.

Джейн Гудолл в 1961 году писала, что когда она жила среди обезьян, то, по ее наблюдениям, сын явно избегал свою мать и заметно нервничал, когда та бывала в возбуждении.

Норберт Бисшоф попытался проанализировать многочисленные публикации и пришел к выводу, что у каждого живого существа срабатывают эндокринные, поведенческие и экосоциальные барьеры, препятствующие контактам, которые в человеческом мире называют инцестуозными или кровосмесительными. («Сравнительная этология по предупреждению инцеста», 1978).

Животные, наблюдаемые в естественных условиях, также избегают половых актов в тех случаях, когда привязываются друг к другу в результате воспитания: маленькая самочка-обезьянка, воспитанная самцом, в состоянии возбуждения прячется от своего воспитателя и даже угрожающе рычит на него; братья и сестры любят повозиться друг с другом, но избегают совокупления, даже если еще до полового созревания и

предавались вместе сексуальным играм; маленькие самцы, разлученные с матерью и выращенные «тетушкой», избегают сексуальных контактов с воспитавшей их самкой, но без всяких комплексов совокупляются с матерью, так как не знают ее и не испытали раннего взаимодействия, которое происходит в процессе воспитания. Короче говоря, в естественной среде существует механизм, который не допускает сексуальных актов между животными, испытывающими привязанность друг к другу.

Все это так, но и тут есть свои нюансы. И в природе существуют виды, которые допускают сексуальные акты между родственниками — например, это практикуется у голубей, некоторых кошачьих и рогатого скота, и все они отнюдь не чувствуют себя от этого хуже. В зоологических садах и домашних условиях отдельные биологические виды животных, претерпевающие некоторые изменения под воздействием человека, спариваются и с близкими по крови. И животноводы с помощью случек между близкими или «родственными» животными добиваются генетических результатов, которые отвечают нашим самым высоким требованиям (скорость, умение охотиться и т.д.).

Однако я хотел бы отметить две ловушки, которых не всегда удается избежать ученым: лексическую и правовую.

Что касается первой, то наша лексика изобретена для обозначения элементов, составляющих человеческий мир. И слово инцест дает очень смутное представление о сексуальных отношениях между родственниками. Что на самом деле сексуально? Проникновение или простой взгляд? Маленькая девочка, которая не задумываясь в любовном порыве бросается в отцовские объятия, внезапно, к двенадцати годам, начинает придавать этому еще совсем недавно естественному для нее жесту дополнительное, сексуальное значение и чувствует себя неловко, когда отец обнимает ее за талию, потому что этот жест приобрел для нее иной смысл.

Слово инцест имеет свою значимость только в мире человека. В применении к животному оно утрачивает свое значение. Хотя тот факт, что животные, испытывающие привязанность друг к другу, избегают спариваться между собой, заставляет предположить, что у всех живых существ, с детства привязанных к кому-то, возникает определенное торможение сексуальных эмоций в отношении близкого существа. Но уместно ли говорить в данном случае об инцесте?

Что же до второй ловушки, то, как мы знаем, животные, разлученные в раннем детстве, не испытывают никакого эмоционального барьера и без всяких комплексов совокупляются между собой. Лишенные представления о запретности подобного акта, они никогда не будут страдать от чувства вины за то, что преступили этот запрет. В человеческом мире кровосмесительное чувство неотделимо от сознания преступления запрета. Некоторых не мучает это чувство даже после проникновения, а у других оно может проснуться от одного взгляда.

Но ведь животным наплевать на наши законы и запреты. Для них важно одно: получается или нет. Зато у человека существует два уровня блокировки, препятствующей свершению сексуального акта между близкими людьми: не облеченный в слова эмоциональный уровень, подготовленный ранним взаимодействием; и второй эмоциональный уровень, порождаемый запретительным законом.

Клиническая практика показывает, что между этими уровнями бывает разрыв. И вот вам пример.

У мадам 3. было два старших брата. Они были однояйцовыми близнецами и, не испытывая никакого чувства вины, весело и с удовольствием предавались сексуальными играм. Но случилось так, что одного из них надолго уложили в больницу. Оставшийся в одиночестве двенадцатилетний мальчик, привыкший к родственному единению с братом, внезапно сближается с младшей сестренкой, которой было девять лет. И он начинает заниматься с ней точно такими же играми. В конце концов они доходят в них до логического финала и обретают в этом удовольствие, отнюдь не омраченное чувством вины. Так длится до того дня, пока девочка, которой уже исполнится тринадцать лет, узнает в лицее об инцесте. С этого момента акт обрел свое

название. Она возвращается домой и говорит брату: «То, что мы с тобой делаем — это инцест, и мы больше не можем это продолжать». Начиная с того момента, когда действие обрело свое название, оно меняет свой смысл и вызывает эмоции, пробужденные не преждевременными телесными физическими отношениями, а словесным представлением о совершенном акте.

Или вот вам другой пример. Родители Робера и Анжель разошлись и детей очень рано разлучили. Когда их родители снова сходятся и начинают жить вместе, Робер, которому уже шестнадцать лет, и четырнадцатилетняя Анжель вовсе не испытывают друг к другу тех чувств, которые обычно испытывают к сестре и брату. Они влюбляются друг в друга и у них начинается бурная сексуальная любовь. Когда отец застает влюбленных и объясняет, что их отношения невозможны и незаконны, молодые люди, подчиняясь закону, снова разлучаются и, чтобы легче пережить вынужденный разрыв, каждый заводит свою семью. Сами по себе их чувства друг к другу не инцестуозны. И — несмотря на запрет отца и свои семьи — они продолжают тайком встречаться. Но их действия, увиденные глазами другого лица, обретают статус «преступления запрета» — и с этого момента физическое удовольствие пробуждает чувство вины.

В обоих случаях эмоциональный барьер не сработал, потому что его просто не было. У близнецов он не возник из-за эмоционального слияния и отсутствия дистанции («он — как я» и «я могу трогать любое место на моем теле и это совсем не стыдно»). А в случае с Робером и Анжель так произошло, потому что слишком ранняя и длительная разлука помешала родиться и окрепнуть чувствам, которые обычно связывают брата и сестру.

Такие чувства созревают у каждого совершенно по-разному — в зависимости от индивида, его развития, истории жизни и окружающего контекста. Встречаются близнецы, у которых любое прикосновение друг к другу вызывает ужас. Я знаю случай, когда близнецы, спавшие на двуспальной кровати, с яростным негодованием реагировали на каждое движение друг друга, если брат невольно нарушал границу, отделявшую его половину кровати от половины второго брата. Одни возмущаются: какое дело обществу до их мастурбации? А другие воспринимают ее как преступление и инцест.

Очевидно, что один и тот же закон, принятый в стране с единой культурой, у каждого из ее обитателей вызывает совершенно различные чувства в зависимости от его индивидуальных качеств. Разрыв, наблюдаемый между общепринятым правилом и чувством, которое оно вызывает у каждого человека, объясняет различные эмоциональные реакции. Для понимания этого необходимо также помнить о существовании двух уровней структурации эмоций у человека, которые возникают самостоятельно и под влиянием слова.

Онтогенез эмоции

Если признать, что человеческая эмоция имеет две фазы (после непосредственного возникновения она обретает словесное выражение), то согласимся, что в первые месяцы у ребенка происходит самостоятельное эмоциональное развитие. Но как только он начинает осваивать речь, слово обретает разрешающую функцию.

Материнская речь поначалу не играет большой роли в биологической связи между матерью и ребенком. Лишь к концу беременности (к семи с половиной месяцам) речь матери становится чувственным объектом, низкие частоты которой оказывают стимулирующее воздействие на плод. В первый же час появления на свет новорожденный узнает материнский голос и отдает ему явное предпочтение. Мать понимает язык младенца до того, как он, через двадцать месяцев, сам начнет выговаривать слова.

Эта естественная биологическая связь, возможно, и объясняет то сильное чувство близости, которое испытывают обычно к матери. Эмоциональное же восприятие отца изначала не столь интенсивно, потому что ребенок воспринимает отца после матери и рядом с ней.

Ребенок слышит материнскую речь с первых дней своего психического и эмоционального развития, а отцовскую — несколько позже. Материнская речь воспринимается в максимальной близости, а отцовская — с некоторого расстояния.

Эмоциональная связь, которая возникает между ребенком и матерью еще до того, как она обретает свое словесное выражение, наводит на мысль, что мать становится для ребенка эмоциональной структурой гораздо раньше, чем родственной. Ее воспринимают, ее чувствуют, ее слышат, еще не умея ее называть, а отец воспринимается одновременно с его обозначением. Последующее развитие привязанности зависит от обстоятельств и таланта родителей. Развитие привязанности, происходящее в зависимости от пола, и разрешающая особенность отцовской функции, объясняют сохранение эмоциональной дистанции, которая и предопределяет разницу в жестах и поведении.

Запечатление, происходящее у животных, позволяет им производить четкую категоризацию предметов, и их организм воспринимает мир, в котором для них все логично. И стараясь отыскать знакомые предметы, они избегают незнакомых.

Если в семье все роли родителей четко определены жестами, словами и разъяснениями, ребенок и взрослый живут в гармоничном мире. Они имеют четкое представление о всех категориях, испытывают друг к другу ничем не замутненные чувства и соблюдают поведенческий кодекс, в котором нет ни малейшей двойственности: эта молодая женщина — моя дочь, и если я обнимаю ее за талию, этот жест, продиктованный привязанностью, существующей между отцом и дочерью, всегда будет оставаться только родительским жестом и ничем иным.

Но если формирование этой привязанности происходило в неблагоприятных условиях из-за того, что один из двух организмов плохо развит, а потому взаимодействие также было слабым и у одного из участников были искаженные представления о своей роли, то неразбериха в чувствах повлечет за собой неразбериху и в жестах. Отец по отношению к дочери будет позволять себе жесты, невозможные в нормальной ситуации, а мать также будет испытывать к дочери абсолютно невообразимые чувства: «Мне всегда казалось, что дочь хочет меня изнасиловать», — признавалась одна молодая мать, в семье которой инцест повторялся из поколения в поколение.

Если человек формируется в эмоциональной среде, где никто не знает, кто есть кто и кто что чувствует, откуда же ему знать, как следует себя вести? В семьях, где наблюдается инцест, царит полное смешение эмоций и чувств, там нет определенного поведенческого кодекса и четкой границы между привязанностью и сексуальностью, поэтому даже поцелуй в щеку может быть воспринят как приглашение к сексу. В таких семьях при формировании взаимоотношений не были четко обрисованы границы возможного: что можно, а что нельзя, какие жесты позволительны, а какие нет.

Если взять противоположный случай, когда поцелуями обменивается влюбленная пара, то здесь все ясно и заведомо не нуждается в зашифровке. Поцелуй в щеку или в губы, которыми время от времени обмениваются мать и сын, не вызовут никакого чувства вины, агрессивности или смущенного смешка, если при формировании чувства привязанности изначала не допускалось ни малейшей двусмысленности.

В качестве иллюстрации можно привести многочисленные клинические случаи, подтверждающие, что нарушение нормального процесса формирования привязанности может породить представления, которые, в свою очередь, вызовут невыносимое чувство инцеста.

Мадам Д. с трех до восьми лет воспитывалась одной матерью, потому что ее отец находился пять лет в тюрьме. Возвратившись домой, отец снова пожелал исполнять отцовские обязанности, так как он и в тюрьме не переставал чувствовать себя отцом. Но когда он начал купать свою восьмилетнюю дочь, то это вызывало у нее тягостное чувство, будто ее заставляют участвовать в чем-то запретном и непристойном.

Вот как рассказывает об этом сама мадам Д.: «Когда он вернулся, он стал меня купать. Но я стеснялась

его. Меня купал совершенно чужой человек. Я знала, что это мой отец, но я этого не чувствовала.»

Родственная связь не возникла, девочка не воспринимала этого человека как отца, и купание вызывало у нее тягостное чувство, словно происходит что-то сексуальное и запретное.

У отчима мадам Р. явно была воспитательная и отцовская жилка, и он сумел привить ей нормальную дочернюю привязанность к себе как к отцу. «До двенадцати лет я верила, что это мой отец. Но когда мать призналась мне, что это мой отчим, я уже больше не могла перед ним мыться», — рассказывает мадам Р. В этом случае родственное чувство было сформировано правильно и отвечало представлению: «Это мой отец».

Мадам И. попросила меня прочитать эти письма и рассказала, что отцовские откровения вызывали у нее такое мучительное инцестуозное чувство, что ей пришлось переехать, чтобы прекратить контакты с отцом.

Эти примеры объясняют, почему так важно категоризировать роли родителей, жесты и слова, чтобы выработать семейный кодекс чувств, в котором не должно быть ничего двусмысленного. Но они не объясняют, почему нужно избегать воспоминаний о сексуальности слишком близких людей. Быть может, это просто необходимо для построения нормальной семьи и выработки ясного кодекса поведения и чувств?

Инцестуозная семья

Семьи, в которых бытует инцест, чаще всего живут совершенно изолированно от окружающих. В таких семьях роли, жесты и словесные выражения не подчиняются негласному кодексу. Никто не знает, кто есть кто, кто чем занимается, как и к кому положено обращаться. Ни одного ритуала для взаимодействия не существует: эта семья не ходит в гости и никого не приглашает к себе, здесь не обсуждают социальных проблем, не знают, что такое семейный праздник или семейный обед. Поскольку отец вынужден ходить на работу, то на работе ему приходится быть «нормальным», то есть подчиняться общепринятым нормам, но он тут же забывает о них, как только приходит домой. Он не переносит эти нормы в свою семью, не рассказывает о них детям, лишая их общественной модели. Мать, деятельная и простодушная, не способна выработать какие-то семейные правила и традиции: в этой семье едят все подряд и когда кому вздумается, здесь не собираются вместе за столом, не распределяют между собой домашние обязанности, не соблюдают элементарной гигиены и не заботятся о своем внешнем виде.

В таких беспорядочных семьях, где подобная же неразбериха царит и в чувствах, и в общении, постоянно происходят сексуальные драмы: «Он имел со мной половые отношения в постели, прямо рядом с мамой. Когда я уже сама была матерью и как-то уехала на каникулы, а пятнадцатилетнюю дочку оставила у отца, он начал спать и с ней. Моя мать ничего не замечала. Я тоже поначалу не замечала. А когда заметила, то спросила его: «Как ты мог это сделать?», а он ответил: «Это же не моя дочка, это просто женщина, и все».

Или вот такое признание: «Мой сын в нашем присутствии попросил свою сестру спать с ним. Он заснял на видеопленку, как он занимался любовью со своей тринадцатилетней подружкой и показал своему отцу, и тот очень смеялся. А для моего отца за пределами дома все было — табу, но в семье он не признавал никаких табу. Он все путал: жен и детей, мужчин и женщин. Он ходил то в католическую церковь, то в синагогу».

И еще одно воспоминание: «Он долго спал со своей теткой, которая мастурбировала его, чтобы он заснул, как это делали конголезцы».

В таких семьях в представлении о сексуальном акте нет ничего святого. Всего лишь полезное занятие или обычная интерактивная игра. Общество ничего не может об этом сказать, потому что ничего не видит. В таких семьях в сексуальном акте нет ничего социального и сакрального, его низвели до самого заурядного акта и чувства.

Чаще всего нормальное развитие привязанности нарушается ранними, длительными и повторяющимися разлуками.

Шестидесятилетняя мадам М. рассказывала мне:

«Когда мне было семнадцать лет, отец стал давать слишком много воли своим рукам. Мне пришлось убежать из дома, чтобы избежать инцеста». Мадам М. полагала, что в детстве постоянно жила с родителями. И вдруг однажды она услышала разговор своего отца (восемьдесят четыре года) с ее сыном (тридцать пять лет), во время которого тот сказал внуку: «Сразу после рождения нам пришлось расстаться с твоей матерью, и до семи лет она жила не с нами, потому что мы жили слишком тесно и у нас не было для нее места...» Столь длительная детская амнезия этой дамы свидетельствует, что в очень раннем возрасте она пережила сильное эмоциональное потрясение.

Мадам Л. — педиатр. У ее мужа, тоже врача — явное расстройство личности. Он то уходит из семьи, то возвращается, и эти разрывы и воссоединения происходят непрерывно. Возвратившись как-то в семью после очередного ухода, он сказал своей восемнадцатилетней дочери в присутствии жены и ее матери:

«Жаль, что я тебя не изнасиловал». Мадам Л. рассказала также, что еще до того, как муж произнес эти слова, она замечала в его чувствах к дочери явную двусмысленность, проявлявшуюся во взглядах, словах и жестах, «которые отец никогда не позволяет себе в общении с дочерью».

Подобных клинических случаев довольно много.

Вот еще один из них: «Материнское молоко вызывало у меня экзему. Поэтому сначала для меня нашли кормилицу и поселили в ее семью, а затем поместили в пансион. Когда мне доводилось видеть мать голой, мне до дурноты хотелось близости с ней. Когда ее не было дома, я спала в ее кровати, чтобы представлять, что сплю вместе с ней. Когда она меня обнимает, я чувствую ее груди, и это вызывает у меня очень тягостное ощущение». В этом случае дочернее чувство не сформировалось в детстве во время обычного раннего взаимодействия с матерью. Но желание, которое мать внушает дочери, вызывает у той тягостное чувство, потому, что эта молодая замужняя женщина, преподаватель французского языка и мать двоих детей, имеет негативное представление об инцесте.

Иногда обычное предубеждение может полностью извратить привязанность. Мсье Ж. всегда подозревал, что он не отец своей старшей дочери, потому что в дни, когда она была зачата, он находился в море и к тому же был в ссоре со своей женой. Младшая дочь подобных подозрений не вызывала, потому что была зачата в спокойной и любовной атмосфере. Когда его старшей дочери было тринадцать лет, он склонил ее к половым отношениям, которые длились два года. Но он был совершенно не способен на такое с младшей дочкой. Если даже у него и возникало желание или разыгрывалось воображение, то отцовское чувство убивало все поползновения такого рода.

Молодая женщина признавалась, что с шестнадцати до восемнадцати лет имела регулярные сексуальные отношения с мужем своей сестры: «Это был ужасный секрет, которого я очень стыдилась. Но я была очень влюблена и поэтому согласилась. Однако поз же я сделала все, чтобы искупить это преступление против моей сестры, ведь это был своего рода инцест». Эта женщина воспринимала свою связь с мужем сестры как инцест — то есть «инцест двух сестер», как его называет Франсуаз Эритье.

Бывает, что инцестом называют и такие отношения между близкими людьми, которые не подвергаются гласному запрету. И то, что у одних может вызвать удовольствие, у других пробуждает безудержное возмущение.

Мадам Д. во время бурной сексуальной ночи со своим возлюбленным слышит, что в соседней комнате ее сын весело резвится с юной подружкой. Утром, пробудившись после этой счастливой ночи, мадам Д. испытывает к сыну особую нежность и чувство сексуальной близости, что доставляет ей явное удовольствие.

А других людей аналогичные ситуации повергают в настоящую панику и провоцируют у них агрессивность. Так, одна мать, войдя в комнату сына, где он только что предавался любовным баталиям,

прогнала его из дома с гневным криком: «Только не под моей крышей!»

О том, как широко распространено предвзятое отношение к сексуальным связям, которые воспринимаются как инцест между близкими людьми, говорят и результаты опроса, проведенного Бруно Беттелхеймом среди детей, живущих в киббуцах. Хотя эти дети вместе растут и воспитываются, только трое из тысячи этих детей сочетаются браком с кем-то из своего киббуца. Для сравнения мы разыскали статистику, касающуюся детей, которых после войны французская католическая ассоциация приютила и воспитывала в департаменте Вар и Тулузы: из тысячи трехсот сирот только шестеро поженились между собой.

Однако это чувство кровного родства совершенно не испытывали тысячи детей, которых в парижском районе собрала и приютила после войны организация «Еврейское возрождение». Большая часть этих детей сильно пострадала из-за войны и пребывания в концлагерях. Восстановление их проходило весьма успешно. И этих молодых людей вовсе не удручало чувство кровного родства. Напротив, под крышей этой организации родилось множество прочных супружеских пар.

Как же это понимать? Объяснение таится, наверное, в несхожести ситуаций. Дети из киббуца с очень раннего возраста воспитывались вместе неродной матерью — метаплет. В двенадцатилетнем возрасте они потребовали, чтобы им предоставили отдельные души и спальни.

Во французской католической ассоциации, оказавшей приют детям после войны, работали дамы, которые сегодня уже в очень преклонном возрасте. Они сами называют себя «мамами» и говорят: «У меня было сто восемьдесят семь детей», или «а у меня только сто шестьдесят три ребенка». Они рассказывают, что каждая возрастная группа в их организации представляла собой настоящую семью, с общими именами и эмблемами.

Дети, которых собирало под свое крыло «Еврейское возрождение», были постарше, а воспитатели — ненамного старше их. Личность детей к этому времени уже сформировалась, и они не могли оказывать друг на друга сильного воздействия. Личные несчастья, пережитые этими детьми, воспринимались всеми как общественная трагедия. «Еврейское возрождение» представляло собой нечто вроде лагеря для отдыха, где делились воспоминаниями о своем недавнем прошлом — трагическом и героическом, но там не старались имитировать семейные отношения.

Когда мы спрашивали у взрослых людей, выросших в киббуце и католической организации, почему среди них так мало супружеских пар, большинство с гримасой отвращения лаконично объясняли: «Это нехорошо, это инцест». Мы пытались возражать: «Но вы же знаете, что это — не инцест, потому что вы были сиротами из разных семей и вас просто очень маленькими приютили и воспитали в приемной семье». На что они отвечали: «Да, почти каждый из нас понимает, что это не инцест. Но у нас такое чувство, что если мы поженимся друг с другом, это будет инцест».

В этих двух организациях существовал явный разрыв между чувством и словом.

Ау воспитанников «Еврейского возрождения» слово инцест, напротив, вызывало недоумение, потому что оно никогда не приходило им в голову и не порождало подобного чувства.

Инцестуозное чувство

Инцестуозное чувство или чувство инцеста — это своего рода метафора или образное представление о сексуальных отношениях между близкими по крови людьми, и это чувство вызывает у них стойкое отвращение, в то время как кровосмесительная связь порождает настоящий ужас. Инцестуозное чувство появляется как под воздействием существующего в обществе словесного определения и осуждения инцеста, так и при формировании родственных уз, когда возникает чувство такой эмоциональной близости и

интимности, что оно внушает отвращение к половому акту как таковому. Этим объясняется тот факт, что дети очень часто с отвращением воспринимают сексуальные отношения своих родителей и даже саму мысль о возможности таких отношений.

Нарушение нормального процесса формирования родственных уз и даже незначительный сдвиг в представлениях об общественной морали способны помешать возникновению инцестуозного чувства. Это может произойти на любой стадии формирования психики, начиная с биологического уровня и кончая культурным, как на уровне мозга, так и мифа. Может ли испытывать чувство инцеста энцефалопат, видящий сексуальный объект в человеке, которого мы — но не он — называем «матерью» или «сестрой»? Заслуживает ли судебного процесса старая мать, у которой из-за болезни Альцгеймера нарушены узнавательные способности и она проявляет сексуальное влечение к сыну, путая его с мужем? Шизофреник, страдающий полным изменением личности и не знающий, какого он пола — мужского или женского, не понимает, кто перед ним сидит — чужая женщина или его мать; он не подозревает об общественном запрете, не способен испытывать инцестуозного чувства и думать о нарушении закона, который для него не существует.

У педофилов — нормально функционирующий мозг, который зачастую помогает им решать сложные интеллектуальные задачи, но их эмоциональность сформирована таким образом, что они совсем не способны к эмпатии, то есть к сопереживанию. Они не в состоянии представить себе чувства другого человека, страдания и мысли, которые могут вызвать у ребенка сексуальные акты, совершаемые с ним. Подчиняясь лишь собственным желаниям и представлениям, они играют с телом ребенка с тем же радостным удовольствием, с каким хищник убивает свою жертву

Этот медико-правовой случай позволяет понять, что между инцестуозным чувством и понятием инцеста может существовать разрыв. Когда желание у некоторых умных педофилов угасает, и они освобождаются от его тирании, то, бывает, они начинают читать осуждение в глазах окружающих. Внезапно они осознают, что совершили наихудшее из насилий. До этого дня им даже в голову не приходила эта мысль. И тогда они просят, чтобы — ради защиты детей — их защитили от самих себя. Они требуют, чтобы их подвергли кастрации и даже лоботомии.

Но как только желание возвращается (а это происходит, когда они прекращают принимать антигормональный препарат), то они вновь оказываются в полной его власти и придумывают множество логических аргументов, чтобы оправдать свои регулярные прогулки перед начальной школой или вторжения в комнату маленького сына, так как большинство сексуальных актов: отец-сын или отец-дочь — близки к педофилии. В такие моменты агрессор уже не испытывает никакого эмоционального барьера и не думает о нарушении закона. Он полностью подчинен своему желанию и совершенно не представляет ни эмоций, ни чувств другого.

Женщины-педофилки встречаются гораздо реже. Но они ведут себя и рассуждают точно так же, как и мужчины: «Это он сам меня спровоцировал», — может заявить такая женщина, которая только что напала на семилетнего мальчика. «Я нападаю на тех детей, которые мне нравятся, потому что я люблю детей и сама как ребенок», — говорит эта «детолюбка.»

Результаты опросов свидетельствуют, что пятьдесят процентов проституток свой первый в жизни сексуальный акт совершили с собственным отцом. Можно ли из этого заключить, что к проституции их подтолкнул инцест? Или что смещение ролей и смешение чувств, из-за которых оказался возможным инцест, сделали для них позволительной и проституцию, с ее сугубо утилитарным представлением о сексуальности, в которой для них нет никакого таинства?

Воображаемый инцест

Об определенных сексуальных связях принято говорить: «Это инцест». А участвующие в них индивиды не всегда испытывают подобное чувство. Например, при половых отношениях с мужем сестры или между однофамильцами. И, напротив, человек может испытывать чувство, «будто совершает инцест», хотя никакого гласного запрета на подобный акт не существует. Я говорю о сексуальных отношениях между людьми, привязанными друг к другу с раннего детства.

Подобный разрыв объясняет существование воображаемых инцестов. Почти каждая девочка в возрасте двенадцати-тринадцати лет начинает вдруг воспринимать своего отца как желанного мужчину, хотя она знает, что если она реализует это желание, это будет инцест и сексуальное преступление. Если роли в семье четко определены, а жесты — закодированы (это жест отца, а не мужчины), у юной девушки это противоестественное чувство исчезнет, как только она влюбится в кого-то на стороне. Ее чувства будут подвергнуты строгой категоризации, и это поможет ей чувствовать и вести себя естественно и непринужденно: «К отцу я испытываю совершенно иное любовное чувство, чем к своему жениху».

Но если роли не закодированы, а чувства не сформированы, в любом жесте девушка сможет углядеть намек на сексуальность, потому что своему отцу она будет приписывать чувство, которое сама втайне испытывает к нему. В тех случаях, когда я сталкивался с воображаемым инцестом, это были девушки, выросшие в дружной семье, где отец был очень заботливым, и им было крайне трудно вырваться из этого замкнутого мирка. В таком маленьком мирке, где привязанности не социализированы, представления формируются у девочки под влиянием непосредственных впечатлений: «Мой отец — такой, каким он мне кажется».

Подобный фантазматический инцест довольно распространен. И стоит привлечь внимание общества к проблеме инцеста, как это произошло в США, как сразу же выявляется большое число воображаемых инцестов. В этих случаях определенную помощь способен оказать психотерапевт, который посредством внушения трансформирует фантазм в воспоминание о нем. Известен случай, когда женщина, мучимая сознанием своей вины, спустя десять лет после пережитого ею подобного воображаемого инцеста, признавалась во время бесед с врачом: «Как же я могла поверить, что это было не просто чувство, а реальный акт?» Возвращение в прошлое помогло ей разобраться в природе своего «воспоминания», а ее отец и брат досиживали той порой свой срок тюремного заключения.

У Фрейда в начале практики также случались ошибки, когда воображаемый инцест он принимал за действительный. Когда он открыл, что фантазм может перерождаться в воспоминание о том, чего в реальности не было, он пришел к выводу, что все воспоминания —плод воображения. Тем самым он породил недоверие к настоящим жертвам инцеста и обрек их на молчание — и это будет длиться затем почти целый век.

Как видим, социальные и семейные роли необходимы, хотя иногда они могут таить в себе скрытую опасность. Когда ребенок вырастает и становится взрослым, он сам их ограничивает. Но изначально они ему крайне необходимы, потому что приучают соблюдать определенный поведенческий кодекс и формируют способность испытывать чувства. Когда эти роли не зафиксированы ни в словах, ни в чувствах, эта размытость не позволяет нормально развиваться и нашему интимному душевному миру. Тогда и слышишь вот такие признания: «Сама не знаю, то ли я влюблена, то ли нет... Сама не пойму, то ли я его люблю, то ли ненавижу... Вроде я к нему что-то испытываю, но не пойму, что это за чувство... Мне кажется, что я в него влюблена, но я не уверена... Она меня поцеловала, но я не знаю, что это значит... Когда я вижу, как отец целует свою дочь, меня тошнит, потому что я уверена, что у него при этом эрекция...»

Проще говоря, нормальному формированию привязанности мешает и значительное удаление и чрезмерная близость, когда происходит слияние типа:

«Рука у меня болит там, где ранена». И чувство привязанности, которое возникает к матери, радикально отличается от чувства, которое испытывают к отцу. Мать — прежде всего биологическая структура: во время любовного акта именно в ее теле происходит процесс зачатия. К концу беременности — примерно к восьмому месяцу — мать становится эмоциональной структурой, с которой плод, а затем и младенец обменивается различными чувствами. Через мать он воспринимает запахи, тепло, движение, звуки, речь. Только к концу первого года жизни, когда ребенок уже легко различает лицо матери среди других (он начинает его воспринимать с трех или четырех месяцев, но еще недостаточно четко отличает от других лиц), в его психику входит и отец. Только с этого момента отец начинает занимать в психологии ребенка место рядом с матерью, между нею и всеми остальными людьми. Эти две особые структуры получат в устах ребенка свое обозначение несколько позже, когда он начнет произносить: «Папа.., мама...» И взрослые смогут отметить возникновение у ребенка главных эмоциональных категорий. То есть чувство ребенка к матери зарождается задолго до того, как оно будет названо. А отец обозначается в его восприятии незадолго до того, как будет обозначен словами. Мать оказывается источником всех привязанностей и любовей, а отца ребенок открывает только через мать.

Чувство чрезвычайной эмоциональной близости к матери развивается в биологической и эмоциональной среде еще до того, как оно обретет словесное обозначение. Чувство привыкания к отцу развивается на основе ощущения безопасности, которое внушает материнское тело, незадолго до того, как это чувство будет названо.

Формирование этих чувств происходит по-разному в зависимости от пола ребенка. Для мальчика мать — источник и средоточие всех видов привязанностей и любовей, кроме одной — сексуальной, которая в раннем детстве сильно эротизирована благодаря играм и материнским заботам о ребенке, а позже — подавляется. Для девочки мать навсегда остается источником и средоточием всех видов любви без исключения, потому что мать как объект привязанности изначала не может быть для нее объектом сексуального влечения.

Разница в зарождении эмоциональных привязанностей до обретения ими словесного выражения объясняет сексуальный характер процесса вызревания чувств. У мальчиков возникает сексуальная чувствительность, при которой тесно связаны подавление ее и желание перейти к действию, а у девочек зарождение и развитие чувств происходит более мирно и гармонично.

Главное из всего вышесказанного можно свести к следующему: наша потребность любить, толкающая нас на поиски другого человека, должна подчиняться ограничениям, выработанным нашей средой. Если эта среда хорошо развита, то она формирует и эту потребность, делая возможным эмоциональное сосуществование и психологическое взаимодействие.

Когда потребность в любви заставляет нас тыкаться наугад, потому что мы —энцефалопаты или шизофреники; когда мы абсолютно одиноки в эмоциональной пустыне и нам так не хватает любви; когда наша среда плохо организована из-за неправильно сложившихся внутрисемейных отношений или социальных нарушений — во всех этих случаях наша потребность в любви не обретает четкой формы.

Если психологическое взаимодействие невозможно из-за отсутствия объекта любви или чрезмерного слияния с другим человеком, то невозможной становится и эмпатия. Происходящий в этом случае инцест не обозначен словами и его участники не переживают свершившееся как инцест, потому что повинуются будничному сексуальному импульсу. В подобных ситуациях люди совершенно не осознают трагедии, которую являет собой инцест — для них это пустяк, не заслуживающий внимания.

Других же, напротив, чувство вины за участие в инцесте мучает даже тогда, когда общество не считает инцестом те отношения и ситуации, которые вызывают у них тревогу.

Вот почему дьявол не чувствует себя виноватым за содеянное, в то время как ангелы мучаются от одной

мысли, что могут причинить кому-то страдания.

<<назад Содержание дальше >> Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология