Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Кон И. Социологическая психология

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел 1. ЛИЧНОСТЬ И РАЗВИТИЕ

СОЦИОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ

1. Стадии развития и механизмы социализации

"Мы знаем: время растяжимо, Оно зависит от того, Какого рода содержимым Вы растянит e его."

С.Маршак

До сих пор мы рассматривали проблему соотношения личности и общества в самой общей теоретической форме. Теперь нам предстоит изучить, как конкретно совершается процесс становления личности.

Новорожденный не обладает еще никаким социальным опытом, он — только потенция человеческой личности. Как же происходит процесс социализации, т. е. усвоения индивидом определенной системы социальных ролей и культуры, какие стадии он проходит и какие социальные механизмы имеют решающее значение на каждой из этих стадий? Нашим главным источником информации в этой части будет возрастная психология, изучающая особенности возрастных стадий развития и закономерности перехода личности из одной стадии в другую. Но и сами эти стадии, и их соотношение связаны с самым широким кругом социальных явлений.

Данные, которыми располагает современная психология, показывают, с одной стороны, устойчивость и преемственность характерологических особенностей и черт личности, а с другой — их изменение и развитие на всех возрастных стадиях ив зависимости от конкретных условий!. Однако интерпретация этих данных чрезвычайно затруднительна, так как часто невозможно установить, что в этой преемственности и изменчивости обусловлено психофизиологическими особенностями индивида, а что влия-

124

нием его среды и воспитания. Это касается не только детей, но и взрослых.

¦

Возраст и социальные роли

Неоспоримо, например, что с возрастом человек переживает необратимые психофизиологические сдвиги, которые сказываются и на его личностных качествах (например, уменьшение подвижности нервных процессов делает старческое мышление менее гибким, мешает восприятию нового, которое невольно подводится под старые стандарты, и т. п.). Но этот процесс не только чрезвычайно варьирует у разных людей, но и зависит от суммы конкретных условий. Сам по себе возраст еще не определяет характерные черты личности. Важно не только то, что человеку 45 лет, а то, что ему 45 лет и он одинок, или ему 45 лет и он женат и имеет маленьких или взрослых детей. Не так важно, что человеку 70 лет, как то, что ему 70 лет и он находится на пенсии или еще работает, ему 70 лет и он женат или одинок^. Разумеется, вероятность быть вдовцом в 70 лет выше, чем в 45, поэтому возраст и здесь играет роль. Но этот фактор тоже является относительным. Дело не только в различии особенных условий, но и в общих социальных факторах. Понятие «старость» неотделимо от такого демографического показателя, как средняя продолжительность жизни, которая различна в разных обществах и варьирует у разных классов одного и того же общества. Положение и самосознание старика зависит от его социальной роли, материальной обеспеченности, общественных функций и т. д. Все это — не индивидуально-психологические, а социально-экономические параметры.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, социальные моменты включаются уже в самое определение основных человеческих возрастов: детства, юности, зрелости, старости. Говоря об этих явлениях, мы чаще всего оперируем привычными понятиями абсолютного, хронологического возраста: от рождения до года — младенчество, с 2 до 12 лет — детство, с 12 до 15 — отрочество, подростковый возраст, с 15 — ранняя юность и т. д. Но стоит только задуматься, на чем основывается это деление, как выясняется его условность и даже противоречивость. За простыми обозначениями абсолютного возраста стоят сложные стадии биологического, психологического и социального раз-

125

вития человека, причем эти стадии далеко не всегда и да-. леко не полностью совпадают друг с другом. Биологический возраст фиксирует определенные стадии развития организма и определяется по соответствующим соматическим признакам: например, половое созревание наглядно обнаруживается в появлении вторичных половых признаков и т. д. Психологический возраст фиксирует стадии психического развития индивида; мы говорим о нормальном, чрезмерном или недостаточном развитии ребенка в зависимости от того, насколько он овладел моторными, речевыми, трудовыми и тому подобными навыками, статистически типичными для данного абсолютного возраста. Хотя они тесно связаны друг с другом, процессы физического и психического развития часто не совпадают (физически развитый, а психически отсталый ребенок, или наоборот). Но есть еще третье, социальное измерение, фиксирующее то, какое место в данном обществе занимает данная возрастная группа, когда в этом обществе наступает так называемая социальная зрелость, позволяющая индивиду выполнять «взрослые» роли и нести вытекающую из них ответственность.

Любой возраст имеет свои особенности. Но понять эти особенности можно только в сопоставлении с другими возрастами. Будем ли мы рассматривать переход из одной возрастной группы в другую как плавный постепенный процесс или как серию скачков, острых кризисов и перерывов постепенности, все равно каждый возраст можно понять только в сравнении с другими. С одной стороны, мальчик — прообраз взрослого мужчины, с другой стороны, чтобы стать взрослым, он должен усвоить новые правила поведения, резко отличающиеся и даже противоположные тем, которыми он руководствовался в детстве.-Но и то и другое понятно лишь в сравнении. Особенности каждого возраста проявляются лишь во взаимоотношении разных возрастных групп, причем характер этих взаимоотношений всецело зависит от социальных условий и сам влияет на многие социальные процессы....

Легче всего это можно показать на примере юности. Социологически юность обычно определяется как период перехода от зависимого детства к самостоятельной жизни взрослого человека.

В первобытных обществах, с их сравнительно простой социальной структурой, индивид довольно легко усваивает социальные роли и навыки, необходимые взрослому чело-

126

веку. Кроме того, низкая продолжительность жизни и высокая детская смертность не позволяют обществу особенно затягивать «подготовительный период», ребенок обучается в процессе повседневного взаимодействия со взрослыми. По свидетельству Л.Я. Штернберга, «гиляцкий подросток 10—12 лет обыкновенно уже accomplished genlleman . Он не только усвоил всю технику обиходных работ, он не только ловкий стрелок, рыболов, гребец и т. д., он уже физический работник, такой, как все. Мало того, он в значительной мере обладает уже всей суммой духовного знания: он знает уже из практики все родовые обычаи, все родственные названия, знает легенды, сказки и песни своего племени, и в довершение всего — то знание людей, которое дает постоянное пребывание в обществе взрослых: в путешествиях, на охоте, рыбной ловле, празднествах и т. д. Отсюда — его чувство собственного достоинства, и солидность в речи, и умение держаться в обществе»з. Это раннее (по нашим представлениям) повзросление, приобщение к взрослой жизни в первобытных обществах отмечают и многие другие исследователи и наблюдатели.

Обряды, фиксирующие в большинстве первобытных обществ факт наступления половой зрелости, одновременно символизируют наступление социальной зрелости, «посвящение» подростка во взрослое состояние. Это «посвящение» включает в себя: 1) ритуалы, посредством которых подростки символически освобождаются от особенностей юности и наделяются чертами взрослости; часто этот ритуал, имеющий большое эмоциональное значение, содержит в себе суровые испытания, требующие физического мужества, стойкости (нужно без стона вытерпеть обрезание или сложную татуировку), и сопровождается принятием нового имени, т. е. символическим перерождением; 2) полное символическое отделение мальчиков-подростков от мира их детства, особенно от материнской заботы и влияния; 3) драматизацию встречи нескольких поколений, часто в форме борьбы или соревнования, подчеркивающую взаимосвязь различных возрастных групп и одновременно —

различие между жизнью подростка и жизнью взрослого; 4) передачу племенной традиции и соответствующих правил поведения как путем специального обучения, так и в виде ритуала; это сочетается с 5) ослаблением конкретного контроля взрослых над вчерашними подростками и заменой его самоконтролем и взрослой ответственностью^

127

Следы этого обряда «инициации» сохраняются еще в некоторых религиозных ритуалах (например, конфирмации) и народных праздниках. Этой цели торжественной фиксации совершеннолетия служат и некоторые светские обряды (например, торжественное вручение паспорта или собрание молодых избирателей, впервые участвующих в выборах). Однако в целом грани перехода к зрелости в современном обществе размыты, неопределенны. Это видно даже из законодательства. Паспорт человек получает в 16 лет, избирательное правр в 18, брачный возраст в РСФСР тоже установлен в 18 лет. Еще менее определены эти грани в общественном мнении, которое зачастую и двадцатилетнего человека не считает за взрослого.

И дело здесь вовсе не в том, что кто-то чего-то не додумал и требуется издать соответствующую инструкцию. ¦ Правовая и моральная неопределенность юности отражает сдвиги в реальном положении вещей и прежде всего — удлинение самого периода юности за счет, с одной стороны, более раннего полового, а с другой стороны — более позднего социального созревания.

Как показывают медико-статистические исследования, половое созревание подростков в большинстве развитых стран происходит сейчас значительно раньше, чем в прошлом столетии, в среднем на 2—3 года. В Норвегии, например, первые менструации у девочек в 1850 г. наблюдались в 17 лет, а теперь — в 13,5 лет5. Половое созревание девочек Саратова в 1959 г. происходило на .0,5—1,5 года раньше, чем в 1929 г. (в сравниваемых возрастах) 6. В Ленинграде половое созревание в 1959 г. по сравнению с 1927— 1930 гг. ускорилось на 1 год 3 месяца у девочек и на 1,5 года у мальчиков7. При этом, в городе половое созревание является более ранним, чем в деревне. На темпах полового созревания сказывается общее ускорение (акселерация) физического развития детей. В 1958 г. 17-летние юноши в г. Горьком достигли в показателе роста (165,88 см) уровня 22-летних юношей, обследованных там же в 1934—1935 гг., а по весу и окружности груди юноши 18—19 лет достигли показателей 20-летних8. Кроме того, здесь влияют и социально-психологические факторы: более быстрый темп городской жизни ускоряет развитие нервной системы, включая и сексуальные реакции. Интерес к этим вопросам стимулируется художественной литературой, искусством и т. д. В то же время социальная зрелость, личная самосто-

128

ятсльность наступают в большинстве случаев позже (больше времени требуется для получения необходимого образования и т. п.).

Неопределенность возрастных границ отражается и в языке. Нам трудно провести четкую границу не только между юношей и взрослым, но и между юношей и подростком. Нередко подростками называют молодежь до 18 лет. В английском языке слово « adolescent » обозначает одновременно и подростка, и юношу. Понятие « teenager » охватывает молодежь от 13 до 19 лет (само слово происходит от окончания «надцать» — teen , которое в английском языке, в отличие от русского, характерно для числительных, начиная с 13). Но между 13— и 19-летними существует большая разница, поэтому 17—18- летние юноши не любят, когда их называют тинейджерами, смешивая тем самым с подростками. Не вполне определенно и понятие молодежи. Одни авторы зачисляют сюда людей от 14 до 25 лет, другие — от 17 до 25.

Поколения и возрастные группы

Дело не столько в терминах и в удлинении периода юношества самом по себе, сколько в известной неопределенности социальных ролей, свойственных юности и обусловленной не возрастом как таковым, а соотношением разных возрастных групп в обществе. Понятие возрастной группы, объединяющее людей одного и того же возраста, нередко отождествляется с понятием поколения. Однако такое словоупотребление неточно. Понятие поколения имеет несколько значений. Во-первых, поколение обозначает современников — людей, родившихся приблизительно в одно и то же время, в этом смысле мы говорим о поколениях отцов, дедов и т. д. Во-вторых, антропологи и юристы называют поколением ступень в происхождении от общего предка; например, можно сказать, что внук отдален от деда на два поколения. В-третьих, историки и социологи обозначают этим термином отрезок времени от рождения родителей до рождения их детей, считая его статистически равным 30 годам, или трем поколениям в столетие. Наконец, в-четвертых, понятие поколения употребляется в символическом смысле, подчеркивая не столько хронологическую общность современников, сколько общность их жизненного опыта, их переживаний. Эта сим-

5. кои и.с. 129

волйческая общность не имеет четких хронологических границ. Чем значительнее историческое событие, тем длительнее его историческое воздействие, тем шире хронологические рамки его влияния; Поколение Октябрьской революции — это не только те, кому в октябре 1917 г. было от 17 до 25 лет (возраст окончательного формирования сознательной деятельности), но и те, кому было уже за 40, но чья жизнь получила теперь новое направление, и те, кому было 10, но чье формирование проходило под знаком Октября. Поколение Великой Отечественной войны — это не только десятиклассники, прямо с выпускного вечера шедшие в бой, но все те, кто вынес на своих.плечах тяготы войны, для кого она явилась решающим и неизгладимым переживанием. Поколение в этом смысле не столько количественная, сколько качественная определенность, и продолжительность разных поколений может быть различной. Поэтому, когда мы говорим о взаимоотношениях, преемственности или конфликте поколений, нужно всегда уточнять, о чем именно идет речь. Преемственность поколений в смысле преемственности революционной традиции вовсе не означает, что отцы и дети должны иметь одни и те же эстетические вкусы и следовать тем же самым модам.

Понятие поколения в своем последнем значении имеет преимущественно динамический оттенок, акцентирует изменение обычаев, нравов, поведения. Напротив, близкое к нему по значению понятие возрастной группы имеет преимущественно структурно-функциональный характер: оно фиксирует место и функции возрастной общности людей в исторически данной системе общественных отношений.

Каждое общество, наряду с делением людей по производственному, имущественному, половому и другим признакам, делится и на определенные возрастные группы, формальные или неформальные. Эти группы можно сравнивать по трем главным показателям: 1) критерий членства в возрастной группе; 2) ее внутренняя структура; 3) ее место в социальной системе. Каждый из этих показателей, в свою очередь, подразделяется на ряд элементов.

В первобытном обществе, где разделение труда и социальных функций основывается еще на естественно-биологических признаках (разделение труда между мужчиной и женщиной, возрастное деление), социальные границы возрастных групп обычно четко очерчены, а их взаимоотно-

130

шсния раз и навсегда определены традицией. Системы эти

весьма различные .

Например, в деревнях племени Нупе в Нигерии существует следующая система возрастных групп. Имеется три возрастных степени: 1) ена дзакенгизи, «общество детей» (10—15 лет); 2) ена гбаруфузи, «общество молодых людей» (15—20 лет); 3) ена нузази, «общество старых» (20—30 лет, большинство уже женатых). Мальчики моложе 10 лет называются вавагизи — малыши и могут организовывать свои собственные группы, которые, однако, всерьез не принимаются и рассматриваются лишь как игровые. Мужчины, «перерастающие» старшую группу, перестают участвовать в ее деятельности, но на всю жизнь сохраняют чувство солидарности со сверстниками, оказывают взаимопомощь друг другу и т. д. Внутри каждой возрастной группы существует специфическая иерархия званий, которые каждый получает от сверстников в зависимости от своих успехов и популярности. Каждая группа имеет двух вождей: один, так называемый етсу — «король», принадлежит к соответствующей возрастной группе и избирается сверстниками; второй, ндакотсу — «дед короля», принадлежит к ближайшей старшей группе, в которой он должен иметь высокий ранг. Ндакотсу третьей, старшей группы — мужчина, который уже вышел из возрастных групп. Каждый ндакотсу действует определенный срок, а затем назначает себе преемника из той группы, лидером которой он был. Лидеры организуют всю деятельность возрастной группы и поддерживают внутреннюю дисциплину. Вмешательство родителей в деятельность возрастных групп не допускается. Переход из одной группы в другую является коллективным, но никакой публичной церемонии, оформляющей эту процедуру, не существует. В целом же последовательное членство в возрастных группах обеспечивает усвоение каждым членом общины тех социальных норм и иерархии, которые существуют во «взрослом» обществе. Поскольку взаимоотношения этих возрастных групп воспроизводятся из поколения в поколение и освящены традицией, каждый «знает сгое место» и никаких конфликтов, как правило, не возникает. . .

Специфическая организация возрастных групп существовала и в античной Греции. Так, в Спарте возрастные группы, включавшие всех мужчин с 6 до 30 лет, были формально организованы государством и контролировались

5*

131

старшими. С 6 до 18 лет эти группы выполняли прежде всего воспитательные функции, с 18 до 30 лет — военные. Большую часть этого времени молодые спартанцы жили отдельно от семьи, под наблюдением и руководством специальных наставников. После 30 лет спартанец получал полное гражданство и возможность жить дома. В 60 лет он становился членом старейшей возрастной группы, из которой выбирались члены герусии, сената.

Иная, не столь жесткая, система существовала в Афинах. Единственная жесткая возрастная группа, эфебы, охватывала молодежь от 18 до 20 лет и служила больше всего целям военной подготовки. Что же касается школ для детей от 14 до 18 лет, то они были организованы по-разному и государство этим мало интересовалось.

В республиканском Риме основным механизмом воспитания детей, во всяком случае у верхушки общества, была семья. Сначала ребенка воспитывала мать, затем отец, часто с помощью специальных воспитателей из числа рабов. Позже, когда подросток начинал участвовать в общественной жизни, им обычно руководил личный друг или патрон семьи. Римский обряд инициации — вручение мужской одежды ( toga virilis ) — также являлся в большой мере семейным делом. Такая система способствовала воспитанию индивидуализма и ориентировала молодого человека прежде всего на собственную семью.

Семья была основной ячейкой социализации и в средние века. Различного типа школы лишь дополняли, но не заменяли ее. Специфические юношеские группы не играли там самостоятельной роли.

Положение, однако, заметно изменилось в новое время ю. Усложнение процесса социализации (в связи с усложнением самой общественной жизни) сделало семейные рамки недостаточными. Развитие общественного разделения труда ставит индивида в прямые и косвенные отношения с все более широким кругом людей. Это требует длительной специальной подготовки, не ограничивающейся рамками семьи. На первый план все больше выходит школа и другие общественные учреждения. Сосредоточение молодежи в специальных учреждениях уже само по себе делает неизбежным возникновение специфических юношеских групп с присущим им групповым самосознанием. Общность возрастных переживаний, связанных, допустим, с половым созреванием, теперь дополняется общностью ус-

132

ловий быта и социального положения (разумеется, только в пределах данного класса), превращает молодежь в самосознательную «мы-группу», принадлежность к которой, хотя и неформальная, становится необходимым звеном перехода от первоначальной зависимой роли в семейном коллективе к полноправному членству в обществе взрослых. Чем продолжительнее период юношества, тем важнее становится общественная роль этих молодежных групп, распространяющих свое влияние на самые различные сферы жизни молодежи (труд, досуг, общественная деятельность, моральные установки и т.п.). Причем, в отличие от первобытного общества, где существуют возрастные группы для разных возрастов, теперь этой «привилегией» пользуется только молодежь. И общество признает эту автономию: говорят о специфических «молодежных проблемах», создаются специальные молодежные организации, как политические, так и культурно-просветительные, изучаются особенности поведения, мышления и быта молодежи.

Социологи не без основания говорят о существовании особой «юношеской подкультуры», имея в виду специфический стиль жизни, эстетические вкусы, манеру поведения и т. д. Разумеется, эта «подкультура», как и культура общества в целом, не является чем-то единым, не отменяет классовых различий. Нелепо говорить об одинаковом образе жизни буржуазной «золотой молодежи», беснующейся от скуки, и пролетарской молодежи, вынужденной вести повседневную борьбу за хлеб насущный. «Единая молодежь» в классовом обществе — не более чем пропагандистский миф; сообщество парней «на углу улицы» качественно отличается от «братства» студентов привилегированного университета или колледжа.

И все-таки в каждом классе, в каждом социальном слое молодежь образует специфическую, более или менее автономную группу, со своим специфическим образом жизни и системой ценностей.

Отсюда — проблема отцов и детей. Суть ее вовсе не в том, что между отцами и детьми существует якобы непримиримый идеологический конфликт, как утверждают некоторые буржуазные «советологи». Идеологический конфликт по самой природе своей не может быть конфликтом возрастным. Размежевание основных общественных сил в классовом обществе идет не по возрастному, а по классовому признаку. В каждом поколении были и свои революци-

133

онеры, и свои реакционеры. Одна часть молодежи продолжает революционные традиции, другая — реакционные, но и те, и другие имеют своих «духовных отцов», черпают идеи и образцы поведения у старших.

Действительная проблема взаимоотношения отцов и детей состоит в другом. В современном обществе молодежь пользуется гораздо большей степенью автономии от старших, чем когда бы то ни было раньше. Общественное положение и престиж уже не являются функцией возраста. В принципе более опытный и сейчас руководит менее опытным. Но право на руководство определяется не только и даже не столько числом прожитых лет, сколько образованием, знаниями, способностями. Молодой инженер может оказаться на работе начальником собственного отца и его сверстников. В науке талантливый ученик часто перегоняет в достижениях, а как следствие этого — в званиях и общественном престиже, — собственного учителя. В быту, в семейных отношениях молодежь также обрезает все большую степень независимости, свободы от родительской опеки. Даже дети, находящиеся в полной материальной зависимости от родителей, живущие на их иждивении, требуют уважения к своей индивидуальности. И сама современная педагогика учит родителей и всех вообще воспитателей, даже когда речь идет о маленьких детях, не опираться просто на свой авторитет «я так сказал, значит, так и должно быть», а обосновывать его логически, доказывать правильность своих решений. То есть отношения отцов и детей стали гораздо более равноправными, чем когда-либо раньше. • " ; ::

В то же время вследствие ускорения темпов общественного развития возрастные группы стали сильнее отличаться друг от друга. При медленном темпе жизни разница между отцами и детьми мало заметна, они живут в одной и той же социально-культурной среде. В современном обществе эта разница очень велика. Десятки лет в XX в. значат больше, чем сотни лет в начале эры. Меняются художественные вкусы, моды, обычаи. Ни одежда, ни танцы, ни специфический жаргон современной молодежи не похожи на те, что были перед войной, не говоря уже о 20-х годах. Эти, по-своему существенные, выражающие какие-то социальные сдвиги, различия вовсе не отменяют преемственности и общности коренных проблем и традиций нескольких поколений. Но сама эта преемственность реали-

134

зуется именно через многообразие и различия. В.И. Ленин подчеркивал, что молодежь «по необходимости вынуждена приближаться к социализму иначе, не тем путем, не в той форме, не в той обстановке, как ее отцы»! 1. Передача революционных традиций предполагает их дальнейшее творческое развитие, применительно к новым историческим условиям и задачам.

Каждый возраст имеет свои собственные предрассудки. Дети вообще, в силу особенностей возраста, склонны преувеличивать оригинальность собственного опыта (для них все и вправду является новым, и им кажется, что никто до них не умел ни так любить, ни так страдать, ни так понимать поэзию).

А отцы, находясь во власти вкусов и привычек собственной молодости, склонны порой абсолютизировать эти привычки и вкусы, отказывая своим детям в том самом праве на самостоятельное творчество, которого они в свое время требовали у собственных родителей. Так возникает расхождение взглядов, и в ранг «идеологических проблем» возводится вопрос о ширине брюк или манере танца. А ведь люди, обрушивающиеся на «развратный» твист, в свое время отстаивали фокстрот и танго, которые их родителям, воспитанным на вальсе, тоже казались глубоко безнравственными...

Но проблема состоит не только в том, что отношения отцов и детей стали равноправнее, а различия между ними — заметнее. Само сосуществование поколений становится все более длительным. Как известно, средняя продолжительность жизни в нашей стране увеличилась с 32 лет в 1913 г. до 70 лет в настоящее время. Вряд ли надо доказывать прогрессивность этого процесса. Но, как и всякий иной социальный процесс, это ставит перед обществом и некоторые вопросы. Во-первых, необходимость продлить не только жизнь, но и работоспособность человека. Во-вторых, необходимость гармонически сочетать людей старшего возраста и молодежь.

Известный французский демограф Альфред Сови приводит следующие данные12. В конце XVIII в. средний возраст детей в момент смерти одного из родителей был 16 лет, средний возраст их в момент смерти второго из родителей был 32 года, средний возраст ребенка, когда умирал его отец, равнялся 20 годам. Сегодня у 20-летнего молодого человека чаще всего живы оба родителя, а часто и деды.

135

Над ним, так сказать, имеются два поколения, которые играют решающую роль в общественной жизни. Это серьезный вопрос. Человек становится зрелым только тогда, когда он становится ответственным за собственную жизнь. Искусственное затягивание детства чревато опасными последствиями. У молодых людей, не участвующих в серьезной общественной деятельности, не вырабатывается присущее взрослому человеку чувство ответственности. Их активность может направиться по антиобщественным каналам, выливаясь в пьянство, хулиганство, всевозможные формы преступности. С другой стороны, привычка к постоянной опеке воспитывает внутреннюю потребность в ней, нерешительность, инфантильность, неспособность к самостоятельным решениям. Обе эти тенденции заметны у некоторой части современной молодежи. .

Конфликт поколений при капитализме — выражение других, более глубоких социальных противоречий. Когда на Западе старый рабочий не может найти себе работу, ему может казаться, что причина этого в том, что слишком много на очереди более молодых и сильных. Когда юноша не находит себе достойного применения (кстати, процент безработных среди молодежи, как правило, выше, чем среди старших возрастов), он может думать, будто беда в том, что лучшие места заняты «стариками». На самом же деле эта конкуренция между поколениями — только внешнее выражение законов капитализма, от которых равно страдают и молодые, и старые. Уничтожьте безработицу — и конкуренция исчезнет.

Конечно, сдвиги в характере производства и в системе общественных отношений и при социализме сказываются на взаимоотношении возрастных групп, предопределяя специфическое распределение социальных ролей. В годы революции и гражданской войны в СССР 20-летние люди иногда командовали дивизиями, а позже становились командирами индустрии. Это было время, когда от революционеров требовались прежде всего смелость, решительность, цельность характера, готовность на жертвы, т. е. те качества, которыми в полной мере обладает молодежь. Но и тогда рядом с молодыми командирами и комиссарами нередко стояли более искушенные в специальной стороне дела военные и технические специалисты. А чтобы стать специалистом, нужны не только способности, но и время.

136

Сегодня задачи по руководству хозяйством и страной в целом чрезвычайно усложнились. Решать их можно только на основе науки, один энтузиазм тут не поможет. С другой стороны, мы имеем достаточно подготовленные и зрелые кадры. Отсюда — естественное повышение среднего возраста руководящих работников в большинстве сфер хозяйственной и политической деятельности. Сейчас трудно представить себе 20-летнего генерала или начальника главка. Значит ли это, что молодежь вытесняется на вспомогательные роли? Нет, не значит. Быстрый темп общественного развития вызывает к жизни все новые сферы деятельности и отрасли труда, которые по самому своему характеру больше всего подходят для молодежи. Молодежь играет главную роль на всех новостройках, в освоении новых земель и т. п. Молодежь занимает ведущие места в новейших, наиболее быстро развивающихся отраслях науки и техники (известно, что выдающиеся открытия в точных науках делают, как правило, совсем молодые люди, до 25 —30 лет). В настоящее время половина научных работников СССР — люди не старше 30 лет13. Социалистическое общество может предоставить молодежи достаточно интересную и богатую деятельность. Вопрос лишь в том, чтобы полностью реализовать эти возможности.

Таким образом, хотя известные возрастные стадии развития личности универсальны и существуют во всяком обществе, их конкретное содержание, а также сами механизмы социализации (семья, специальные учреждения общественного воспитания — ясли, детские сады, школы и т. п., формальные и неформальные возрастные группы и организации) являются историческими, их значение и удельный вес варьируют в зависимости от социально-экономического строя общества.

¦

2. Формирование Я у ребенка

Когда обидят двухлетнего Элю, он говорит угрожающе: Сейчас темно сделаю! И закрывает глаза, убежденный, что благодаря этому весь мир погрузился во тьму.

К. Чуковский

*

Процесс формирования человеческой личности в онтогенезе может быть рассмотрен с двух сторон: 1) как посте-

137

пенное самораскрытие каких-то заложенных в индивиде качеств, 2) как результат внешнего воздействия, направленного и ненаправленного воспитания. Многочисленные педагогические и психологические исследования убедительно свидетельствуют в пользу второго подхода. Однако в нем заложена опасность механицизма, понимания процесса воспитания как внешнего, механического наложения на индивида социальной формы. Как хорошо сказал Г.С. Батищев, «человека нельзя «сделать», «произвести», «вылепить» как вещь, как продукт, как пассивный результат воздействия извне, — но можно только обусловить его включение в деятельность, вызвать его собственную активность, и исключительно через механизм этой его собственной — совместной с 'другими людьми — деятельности он сформируется в то, чем делает его эта (общественная в своей сущности, коллективная) деятельность (труд и т. д.)» 14. Эта идея лежит в основе советской психологической концепции развития и воспитания ребенка, ее разделяют и крупнейшие зарубежные ученые (Ж. Пиаже, А. Валлон).

Чтобы понять формирование личности ребенка как целостный процесс, необходимо синтезировать социальные условия и деятельность индивида в единую теоретическую систему. Основными элементами этой системы должны быть: 1) содержание деятельности ребенка', 2) круг его общения, выраженный в структуре его социальных ролей, 3) содержание и структура его самосознания. Все эти три момента зависят от целого комплекса социальных условий, ; как общих, так и специфических. Но значение разных элементов социальной среды (социально-экономических условий, культурного окружения, семьи, школы, группы сверстников и т. п.) не одинаково на различных стадиях процесса социализации. Усложнение и обогащение деятельности ребенка означает расширение круга его общения; социально-экономические условия и культура, которые вначале влияют лишь опосредствованно, через ближайшее окружение ребенка, теперь становятся непосредственно влияющими факторами. Увеличение числа механизмов социализации порождает усложнение ролевой структуры личности, а это, в свою очередь, фиксируется ее самосознанием и выражается в ценностных ориента-цйях. Не переставая быть объектом многообразных социальных воздействий, индивид постепенно расширяет

138

свои возможности как субъекта сознательной, творческой деятельности.

К сожалению, цельная история этого процесса еще не написана ни психологами, ни социологами. Особенно слабо освещен в советской литературе социологический аспект проблемы: воспитание как направленный социальный процесс. Иностранная литература не может восполнить этот пробел, так как, во-первых, ее недостаточно и, во-вторых, социальные условияв СССР и капиталистических странах совершенно различны. Учитывая эти обстоятельства, а также то, что эта тема далека от главных научных интересов автора, он должен заранее извиниться за фрагментарность и неполноту этого раздела книги.

Процесс социализации ребенка начинается буквально с первых же минут его жизни. В первые месяцы и годы жизни ребенок особенно интенсивно осваивает окружающий мир, его психика наиболее пластична, поэтому потеря этих лет практически невосполнима. Это доказывается историей детей, которые были лишены человеческого общества и воспитывались среди животных. Киплинговский Маугли в конце концов вернулся к людям. Реальные истории этого рода гораздо трагичнее. Известна, например, судьба двух индийских девочек, Камалы и Амалы, которые были найдены миссионером в волчьем логове, когда первой было восемь лет, а второй — полтора года. В 1920 г., когда их нашли, девочки имели физический облик человеческих существ, но поведение их было типично волчьим, Амала вскоре умерла, а Камала прожила до 1929 г. Она научилась понимать простые команды, освоила свыше 30 слов и пыталась в некоторых случаях подражать другим, нормальным детям. Однако ни нормального психического развития, ни удовлетворительного приспособления к условиям человеческого общежития добиться так и не удалось.

¦

Формирование личности в семье

Первичной ячейкой социализации ребенка является семья. Уже физический уход за младенцем (туго ли его пеленают, кормят ли его строго по расписанию или как только он начинает кричать, сколько времени продолжается кормление грудью и каким образом ребенка от нее отнимают, как приучают регулировать свои физические отправления и т. п.) оказывает известное влияние на его пси-

139

хику. Группа фрейдистски настроенных антропологов даже усматривала в специфических методах ухода за ребенком ключ к пониманию не только его индивидуального характера, но и характера данного общества, культуры как целого. Эти ученые, создавшие специальное направление исследований «культуры и личности», которое сейчас называют также психологической антропологией, собрали большой сравнительный материал о положении детей и методах ухода за ними в различных обществах. Однако доказать свой исходный тезис они, естественно, не смогли, а некоторые их концепции выглядят буквально как пародии (например, попытка Д. Горера «объяснить» особенности русского национального характера распространенным в русских семьях обычаем туго пеленать младенцев). Этот «пеленочный детерминизм» подвергся резкой критике, и в настоящее время, говоря о факторах социализации младенца, внимание фиксируют не столько на методах ухода за ребенком, сколько на общей эмоциональной атмосфере, в которой он растет: как относятся к ребенку родители,

чувствует ли он себя любимым, окруженным заботой, или же, наоборот, заброшенным^. Обобщая результаты многих специальных исследований, Б. Берельсон и Г.А. Стей-нер*<> считают установленным, что, чем меньше ласки, заботы и тепла получает ребенок, тем медленнее он созревает как личность, тем больше он склонен к пассивности и апатичности, тем больше у него шансов иметь слабый характер. Поскольку проявления родительской любви вызывают у ребенка ощущение ценности собственного Я, отсутствие такой заботы снижает эмоциональную самооценку ребенка, что сказывается и в старшем возрасте. Если требования, предъявляемые к ребенку, начиная с младенчества, неопределенны или противоречивы, это тормозит формирование его самосознания, делает его слабым и неустойчивым. Слишком суровые, властные родители подавляют инициативу ребенка, в дальнейшем это отрицательно сказывается и на его отношениях со сверстниками.

На формирование личностных качеств ребенка влияют не только сознательные воспитательные воздействия родителей, но и общий тонус семейной жизни. Если родители живут большими общественными интересами, это способствует расширению кругозора и у детей, которые из услышанных разговоров взрослых извлекают нередко больше уроков, чем из специальных бесед. И наоборот, если отец

140

не считает зазорным принести с производства казенное имущество, дети тоже начинают считать это нормальным и естественным.

Значение семьи как первичной ячейки общества и важнейшего фактора социализации ребенка трудно преувеличить. Разговоры об «отмирании» семьи, которые идут среди некоторых зарубежных социологов, не учитывают трех важнейших обстоятельств.

Во-первых, только непосредственная родительская ласка и забота могут обеспечить то эмоциональное тепло, в котором так нуждается ребенок, особенно в первые годы жизни.

Во-вторых, семья представляет собой первичную группу, в которой осуществляется интимный контакт не только детей и родителей, но и детей различных возрастов между собой. В Семье дети постепенно приобщаются к сложному миру взрослых. Это весьма существенно. Имеются данные о том, что воспитанники даже самых хороших дошкольных детдомов в некоторых аспектах своего развития отстают от детей того же возраста, воспитывающихся в семье. Причина проста: они практически изолированы от откровенных разговоров взрослых, и это замедляет их ознакомление с некоторыми сторонами социальной жизни (отношения между взрослыми на работе, цена денег и т. п.). Не случайно развитие системы общественного воспитания (школы-интернаты и т. п.) сочетается у нас с попытками имитировать семейную жизнь для детей, лишенных родителей (усыновление, или когда ребенок воскресенье проводит в семье товарища и т. п.).

В-третьих, родительские чувства и забота о детях — естественные человеческие чувства, обогащающие индивида как личность. Как ребенок нуждается в том, чтобы о нем заботились, и это дает ему ощущение надежности и прочности мира, так взрослый человек испытывает потребность заботиться о другом, быть опорой для слабого, ощущая таким образом собственную силу и значительность. Полнее всего это проявляется именно в родительских чувствах. Как пишет американский социолог Д. Бос-сард, «семейные отношения включают в себя не только то, что родители передают своим детям и дети друг другу, но и то, что дети передают своим родителям. Эти «дары» детей заключаются: 1) в обогащении внутрисемейных связей; 2) в расширении круга интересов семьи; 3) в эмоциональном

141

удовлетворении, продолжающемся всю жизнь; 4) в возможности возвращения к пройденным этапам жизни; 5) в контроле за развитием новой человеческой личности; 6) в более глубоком понимании жизни и «истинного смысла жизни» 17 . Конечно, значение и соотношение этих чувств и моментов может изменяться, но нет оснований думать, что человечество вообще от них откажется.

Но если «отмирание» семьи представляется лохеной идеей, то никак нельзя закрывать глаза на происходящие в семье (и с ней) серьезные социальные изменения. Современная семья является продуктом длительного исторического развития. Ее не было в первобытном обществе, где социализация детей осуществлялась непосредственно в масштабах всей родовой общины. Затем долгое время семья была едва ли не главной социально-экономической ячейкой общества, выполняя, помимо регулирования половых отношений и воспитания детей, еще целый ряд социальных функций. Семья была первичной производственной ячейкой (вспомним крестьянское хозяйство); эту функцию она постепенно утратила. Семья была первичной имущественной и потребительской ячейкой; эту функцию она частично сохраняет, но развитие системы общественного обслуживания, питания и т. д. делает ее все менее существенной. Наконец, семья была не только важнейшей, но и почти единственной (за исключением церкви) ячейкой по воспитанию детей; эту функцию она сохраняет, но в суженном масштабе. Уже появление всеобщего школьного образования до известной степени эмансипирует детей от семьи, ослабляет ее влияние. Чем раньше начинается общественное обучение и воспитание, тем меньше, соответственно, удельный вес семьи. Общность черт, формируемая в процессе коллективного общения и под влиянием средств массовой коммуникации (печать, радио, телевидение, кино и т. д.), все больше перевешивает влияние особенных условий, свойственных той или иной семье. Нравится нам это или нет, этот процесс закономерен и неотвратим. . ¦ ¦

Наконец, существенные сдвиги наблюдаются в структуре самой семьи. Из «большой семьи», включавшейв себя многочисленных родственников, она превращается в нук-леарную семью, состоящую только из мужа, жены и их потомства. Взрослые дети, как правило, предпочитают, если имеют к тому возможность (особенно влияют жилищ-

142

ныс условия и проблема ухода за ребенком в отсутствие родителей), жить отдельно от родителей. Изменяется и соотношение мужских и женских ролей в семье. Традиционная моногамная семья базировалась на экономическом и моральном господстве мужчины, который был не только кормильцем и собственником, но и главным дисциплинирующим фактором для детей. Теперь положение изменилось. Прежде всего растет процент работающих женщин. В 1965 г. женщины составляли 49% общей численности рабочих и служащих СССР18. Это меняет и распределение семейных функций. С одной стороны, работающая мать уделяет меньше времени семье, но, с другой стороны, ее престиж повышается. Женщина все чаще становится фактически главой семьи. Традиционные черты «мужского» характера во многом связаны с подражанием мальчика отцу. Усиление женского влияния в семье плюс преобладание женского персонала на любой педагогической работе (в 1965 г. женщины составляли 71 % всех работников просвещения^) создают реальную перспективу изменения «мужского» характера, его, так сказать, феминизации, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Об этом пишут некоторые зарубежные психологи. Можно только пожалеть, что эта проблема, как и остальные вопросы, связанные с половыми различиями, не привлекает внимания советской педагогики.

Не только родители влияют на формирование личности ребенка. И в семье, и вне ее (ясли, детский сад и т. п.) ребенок сталкивается также с другими взрослыми. И если верно, что человеческое Я формируется в процессе взаимодействия с другими людьми, логично предположить, что расширение этого взаимодействия уже в раннем возрасте скажется на свойствах личности. Психолог Т. Сарбин20 предложил 90 студентам (30 мужчинам, 60 женщинам) описать себя, выбрав из 200 слов-характеристик наиболее подходящие, а также сообщить о себе некоторые сведения, в частности, какое количество людей участвовало в их воспитании и заботилось о них в течение первых пяти лет жизни. В отношении числа «родительских образов» испытуемые распределились так: 1—2 родительских образа — у 54 человек (12 мужчин, 42 женщины), 3 или более образа — у 36 человек (18 мужчин, 18 женщин). Статистическое обобщение самохарактеристик показало, что, хотя люди с 3 или более «родительскими образами» подчеркивают не большее число

143

прилагательных, чем другие, у них чаще повторяются одни и те же прилагательные; т. е. люди, которые в детстве общались с большим количеством авторитетных «других», обнаруживают большее сходство в представлениях о самих себе. Есть разница и в качестве самооценок. Мужчины и женщины первой группы (1—2 родительских образа) чаще описывают себя как заторможенных и необщительных, члены второй группы, наоборот, считают себя общительными, логичными, эмоциональными и т. д.

Эти выводы, разумеется, требуют дальнейшей проверки: группа слишком мала и полученные корреляции могут объясняться другими, неучтенными условиями. Но они все-таки приводят к мысли о том, что самосознание лиц, в воспитании которых участвовало большее количество взрослых, является более широким и общественным, а также более однородным, чем у тех, кто имел дело только с родителями. Не меньшую роль играет и коллектив сверстников, который способствует выработке у ребенка необходимых привычек и навыков поведения в коллективе, самоконтроля, моральных оценок и т.д.

¦

Самосознание у ребенка

Как же конкретно происходит становление личности как субъекта познания, общения и труда? Решающим фактором этого процесса являются постепенно усложняющиеся формы деятельности и общения с другими людьми, а результаты его фиксируются в соответствующих стадиях развития индивидуального самосознания. Именно это и хотелось бы проследить на основе имеющихся психологических исследований^!.

Изучение самосознания ребенка — дело исключительно трудное, и психологи часто расходятся друг с другом в интерпретации одних и тех же фактов. Одни считают, что ребенок обладает какой-то формой самосознания уже с первых месяцев жизни, что уже в узнавании своего изображения (например, в зеркале) проявляется формирующееся самосознание, причем основным механизмом его образования является развитие произвольных движений, ходьба и овладение языком. Другие, напротив, полагают, что предпосылкой самосознания является лишь более или менее самостоятельная деятельность, какой не может быть у младенца. На мой взгляд, наиболее плодотворна точка зрения Б.Г. Ананьева22, кото-

144

рый ставит формирование детского самосознания в зависимость от конкретных форм предметной деятельности ребенка, включая и его общение с другими людьми,

Согласно этой точке зрения, младенец еще не обладает никаким самосознанием, даже представлением о своем физическом Я. Произвольные движения, вроде игры с собственными ножками, еще не говорят о том, что ребенок относит свои ножки к себе. Младенец играет ножками, как любым другим внешним предметом. Как только он начинает ходить, превращая таким образом ножки из предмета игры в орган деятельности, он утрачивает к ним интерес. Непосредственно переживая свою деятельность и ее органы, ребенок еще не сознает их отличия от прочих предметов. Первой стадией формирования самосознания является переход от случайных действий к предметным, целенаправленным поступкам. Это совершается лишь при помощи взрослого, который не только «подставляет» вещи для детской игры, но и приучает ребенка к игре, формируя у ребенка соответствующее отношение к данным предметам.

Следующим этапом является отделение себя как деятеля от своих действий и самого процесса деятельности. Сначала ребенок непосредственно реагирует на каждое внешнее раздражение. Постепенно его реакции становятся все более избирательными, ребенок начинает осознавать собственные желания и выбирать специфические средства для их достижения (например, плач не просто как реакция на боль, а как средство заставить мать выполнить его желание). Дифференциация и многообразие действий ребенка позволяют ему как бы стать выше каждого из них в отдельности. Это прекрасно показал еще И.М. Сеченов:

«Ребенок множество раз получает от своего тела сумму самоощущений во время стояния, сидения, беганья и пр. В этих суммах, рядом с однородными членами, есть и различные, специально характеризующие стояние, ходьбу и пр. Так как эти состояния очень перемежаются друг с другом, то существует тьма условий для их соизмерения в сознании. Продукты последнего и выражаются мыслями: «Петя сидит или ходит». Здесь Петя обозначает, конечно, не отвлечение из суммы самоощущений постоянных членов от изменчивых... но мысли все-таки соответствует ясное уже и в уме ребенка отделение своего тела от своих действий. Затем, а может быть, и одновременно с этим, ребенок начинает отделять в сознании от прочего те ощущения, которые составля-

145

ют позыв на действия; ребенок говорит: «Петя хочет есть, хочет гулять». В первых мыслях выражается безразличное состояние своего тела как цельное самоощущение; здесь же создана раздельность уже двух самоощущений... Так как эти состояния могут происходить при сиденье, при ходьбе и пр., то должно происходить соизмерение их друг с другом в сознании. В результате выходит, что Петя то чувствует пищевой голод, то гуляльный; то ходит, то бегает: во всех случаях Петя является тем общим источником, внутри которого родятся ощущения и из которого выходят действ ия»23,

Это отделение себя от собственных действий закрепляется в усвоении ребенком собственного имени. Двухлетний ребенок активно утверждает свою самостоятельность и автономию; именно в этот .период развития ребенка возникает классическая формула: «Я сам», а также типичный детский негативизм. Но самосознание ребенка еще весьма примитивно и неустойчиво- Воспроизводя слышанное от взрослых, ребенок то и дело говорит о себе в разных лицах: «Не шуми», «Петя ушибся», «Нет, я не ушибся». Лишь к трем годам, а то и позже, ребенок овладевает местоимением «я», начинает говорить о себе в первом лице. Однако младший дошкольник еще не умеет отделить свои личные качества от предметных и внешних признаков. Он еще не разграничивает «я» и «мое», и свое сходство и различие с другими детьми он часто определяет по наличию или отсутствию каких-то предметов, игрушек, вещей («А у меня есть то-то!», «А зато у меня есть вот это!»).

Следующий этап формирования самосознания — переход от осознания своих действий к осознанию своих личных качеств (и, следовательно, потенциальных действий). Он предполагает значительное усложнение реального взаимодействия ребенка с другими людьми, как взрослыми, так и сверстниками. Д. Мид24 выделяет три главные стадии в этом процессе: 1. Простое подражание, когда ребенок имитирует действия взрослых, не понимая их смысла (например, «читает» газету). 2. Игра, в ходе которой ребенок последовательно принимает на себя различные роли (папы, мамы, собаки, доктора и т. п.). Это разыгрывание чужих ролей расширяет жизненный опыт ребенка, который в процессе игры как бы смотрит на себя со стороны, глазами других. Но эти часто сменяющиеся роли не интегрированы в определенную систему. В каждый данный момент ребе-

146

нок воображает себя кем-то другим, отсюда внешняя непоследовательность его действий, которые можно понять, только зная, кем он себя в данный момент воображает и как он определяет эту роль, отсутствие устойчивой идентификации. Много примеров такого рода приводит К. Чуковский в книге «От двух до пяти». Мальчик, играющий в трубочиста, восклицает: «Не трогай меня, мама, ты запач-каешься!»25. у ребенка много Я, но они разные, и он сам не

знает, какие из них «настоящие». 3. Наконец, организованная коллективная игра, в ходе которой ребенок научается смотреть на себя глазами уже не отдельного «другого», а целой группы, так сказать «обобщенного другого», усваивая таким образом определенную систему поведения и связанное с ней самосознание.

. Эта концепция подтверждается психологическими исследованиями детских игр. В процессе игры ребенок как бы создает модельные ситуации, овладевая действительностью с помощью игрового эксперимента. А.Н. Леонтьев справедливо подчеркивает в этой связи значение так называемых «ролевых игр»26, в которых ребенок принимает на себя и осуществляет в своих действиях ту или иную социальную функцию. Через правила игры, сначала скрытые, а затем все более определенные, ребенок постепенно усваивает определенные социальные нормы и оценки (например, представление о справедливости как соответствии правилу).

Ценным источником данных о развитии самосознания является изучение эволюции оценок детьми других людей и самооценок27. Здесь наглядно проявляется рост самостоятельности ребенка и изменение его референтных групп. Оценка себя и своих поступков ребенком-дошкольником, как правило, просто воспроизводит соответствующую оценку его родителями или воспитателем. Четырехлетний ребенок на вопрос, хороший ли он мальчик, отвечает: «Да, я ведь послушный». Это касается и норм коллективного поведения. ¦;. ¦

С возрастом оценки и самооценки личных качеств становятся более дифференцированными, а представление о собственном Я расширяется за счет того, что ребенок осознает свою принадлежность к большему количеству групп, что дает ему дополнительные критерии описаний и оценок. Самохарактеристика ребенка в еще большей степени, чем у взрослого, связана с его групповой принадлежностью. По мере того как расширяется и обогащается чувство «мы» («мы —

147

Ивановы», «мы — мальчики», «мы — старшая группа», «мы — русские» и т. д.), расширяется и приобретает большую определенность Я. Одно не существует без другого. В детском «мы» уже в очень раннем возрасте выражена и определенная социальная идентификация. Помните, у Чуковского: «Это кто нарисован? — Гном. — А он фашист или наш?»28.

Уже у дошкольника семейное воспитание сочетается с определенными формами общественного, коллективного воспитания (ясли, детский сад), расширяя тем самым сферу общения и деятельности ребенка. Однако на этой стадии развития основным механизмом социализации остается все-таки семья, другие общности, как правило, лишь дополняют или корректируют семейное влияние. Положение существенно меняется с поступлением ребенка в школу. Речь идет не просто о возрастной стадии, но о существенном изменении общественного положения ребенка. Во-первых, у ребенка меняется ведущий вид деятельности — место игры постепенно занимает учеба. Во-вторых, авторитет родителей теперь должен сочетаться с авторитетом учителя (и в случае расхождения между ними страдает и тот и другой). В-третьих, у ребенка появляются новые и чрезвычайно важные референтные группы из числа сверстников, в виде классного коллектива и детских организаций (октябрята, пионерский отряд). Все это существенно усложняет характер и содержание индивидуального самосознания29.

Дети трех-четырех лет оценивают своих товарищей по детскому саду исключительно эмоционально и ситуационно. Давая положительную оценку сверстнику и объясняя, почему этот товарищ «хороший», ребенок говорит: «Вова хороший, потому что угощал вафлей», «Витя хороший, потому что игрушки убрал». Отрицательные оценки тоже обычно связаны с каким-то конкретным поступком, чаще всего — с недавним личным конфликтом. Постепенно, однако, появляются и более обобщенные оценки (хороший, потому что со всеми играет; плохой, потому что со всеми дерется), свидетельствующие о росте нравственного сознания ребенка и формировании у него некоторых общих оценочных критериев. Однако у дошкольника эти критерии еще весьма неустойчивы, и сами оценки постоянно колеблются; ребенок еще не может отвлечься от конкретной пережитой ситуации и обобщить ее. Его оценка сверстника, как правило, связана с какой-то одной сто-

148

i

роной деятельности сверстника, не подымаясь до понимания целостности личности.

Обогащение сферы деятельности и углубление понимания других людей сопровождается и углублением самооценок. В принципе самооценка — гораздо более сложный процесс, чем оценка другого человека, и развивается с известным запозданием. По имеющимся данным, в любых возрастных группах люди обнаруживают большую способность объективно оценивать других, нежели самих себя.. Однако здесь тоже наблюдается прогресс. Первоначально ребенок не в состоянии сколько-нибудь реалистически оценить свои собственные качества. В исследовании И.Н. Бронникова 67% самооценок двух-трехлетних детей сводятся к высказыванию: «Я лучше всех!»зо Очевидно, что это не столько самооценка, сколько специфическая форма самоутверждения. Первоначальное представление о самом себе ребенок не вырабатывает сам, а усваивает более или менее готовым из отношения к себе и прямых высказываний старших — родителей, воспитателей.

Однако следует помнить, что не существует изолированного отношения «взрослый —.ребенок», это отношение всегда сопряжено с какой-то конкретной социальной ситуацией. Важнейшим элементом этой ситуации, значение

которого неуклонно увеличивается с возрастом, является детский коллектив и система взаимоотношений в нем. Распределение ролей и соответствующие отношения в детском коллективе далеко не всегда подконтрольны взрослым и могут зависеть от разных случайных обстоятельств. Например, незначительный физический недостаток, который ребенок еще не сумел скомпенсировать, может сделать его менее авторитетным у сверстников, что вызывает пониженную самооценку и притязания, и это может перерасти в личностные черты взрослого человека. И наоборот, ребенок, опередивший в развитии сверстников из своего ближайшего окружения, легко становится вожаком группы, и это формирует у него соответствующие притязания и качества. Это влияние не фатально, но весьма существенно. Не случайно не только детские психологи, но и психиатры, имеющие дело со взрослыми пациентами, обычно интересуются их детскими прозвищами, позволяющими судить об их положении в группе сверстников и, косвенно, об их тогдашнем самосознании.

149

По мере развития личности ребенка внешнее регулирование его поведения все больше уступает место внутреннему. Если вначале ребенок ориентируется главным образом на оценку его другими людьми, то с возрастом решающую роль приобретает самооценка. По данным экспериментального исследования Е.И. Савонько, ориентация на самооценку неуклонно увеличивается от III к IX классу, тогда как ориентация на «внешнюю» оценку уменынаетсяЗ 1.

Процесс формирования личности ребенка является изначально социальным. В играх, в общении со старшими ребенок усваивает целую систему ценностей и идеалов, типичных для данного общества и его специфической социальной среды. В современных условиях, когда в быт прочно вошли радио и телевидение, интенсивность внесемейного воспитания стала значительно большей. Даже не научившись читать, ребенок уже получает массу разнообразной информации, которая практически неподконтрольна семье. Средства массовой коммуникации - один из факторов, подрывающих традиционную «авторитарную» систему воспитания: чем больше источников информации имеет человек, тем больше его автономия от каждого из них в отдельности.

3. Юность ищет себя

Мыслю юность, как цирковую

арену, Мыслю взрослость свою, как

арену борьбы.

Михаил Светлов

Подросток

Ребенок редко задумывается о своих внутренних качествах, его внимание сосредоточено на внешнем мире, и энергия проявляется преимущественно в деятельности. У подростка дело обстоит иначе. Быстрый физический рост и начало полового созревания производят заметные изменения в его внешнем и внутреннем облике, порождают острый интерес к самому себе. Усиленная деятельность щитовидной железы вызывает у подростка повышенную возбудимость и раздражительность. Резкая дисгармоничность физического и психического облика подростка просциру-

150

ется и на окружающий мир, который воспринимается подростком как конфликтный и напряженный. И дело, конечно, не только в физиологических особенностях возраста.

По сравнению с ребенком подросток придает гораздо большую ценность собственному Я32. Его отношения со старшими и сверстниками начинают строиться по типу отношений взрослых, он усваивает систему «взрослых» социальных норм, в отличие от норм, которые установлены взрослыми для детей. Эта ломка старой структуры отношений и становление новой часто порождает конфликтные моменты в отношениях между подростком и взрослымиЗЗ.

Кроме того, подросток гораздо чувствительнее ребенка реагирует на несоответствие собственных потребностей и социальных ожиданий группы34, 10-летние дети в экспериментальной ситуации, в которой их собственные желания не совпадают с ожиданиями группы, обычно решают вопрос в свою пользу, не испытывая внутреннего конфликта. Напротив, у подростков ( VI — VII классы) подобная ситуация вызывает серьезный конфликт, неприятное эмоциональное напряжение. Но в естественных условиях такие конфликты неизбежны, так как и потребности подростка, и социальные ожидания на его счет довольно противоречивы (уже не ребенок, но еще и не взрослый).

Выросший уровень сознания и самосознания позволяет подростку заметить некоторые противоречия действительности, которых не замечает ребенок. Но разрешить и даже до конца понять эти противоречия подросток еще не в состоянии. Его стремление к самостоятельности не имеет ясного направления. Он уже не удовлетворен пассивной ролью опекаемого ребенка, но еще не созрел для ответственных ролей взрослого. Поэтому его тяга к самоутверждению часто принимает агрессивные и стихийные формы. В своем самоутверждении подросток жадно стремится к какому-то образцу, идеалу, рвется к максимальному проявлению себя и своих качеств. Этот максимализм — нормальное и плодотворное явление.

Но подросток еще не понимает сложности и противоречивости отношения между идеалом и действительностью. Он легко идеализирует окружающих людей и отношения, но быстро в них разочаровывается, как только обнаруживает их неполное соответствие предвзятому и завышенному идеалу. Особенно «достается» от этого максимализма родителям. Для ребенка родители являются идеалом,и

¦

151

подросток подходит к ним с той же самой меркой. Когда же оказывается, что родители в чем-то, пусть даже в малом, не отвечают созданному им идеализированному образу, подросток переживает это крайне болезненно, воспринимая чуть ли не как обман.

С этим связан и знаменитый негативизм подростков, свойственный им дух противоречия. Негативизм как специфическая форма самоутверждения через отрицание проявляется прежде всего в отношениях со старшими, и особенно с родителями. Определенная переоценка родителей и перестройка отношений с ними в подростковом возрасте неизбежны: ребенок вырос, и это вносит нечто новое в его поведение. Мы уже приводили данные, как меняется с возрастом восприятие фотографий родителей (переход от «расширенного» образа к нормальному или «суженному»). Весьма показателен и следующий эксперимент.

Психолог Прадо отобрал 25 мальчиков от 8 до 11 лет и 25 подростков от 14 до 17 лет, которые последовательно называли наиболее любимым и уважаемым родителем своего отца. Последнее было нужно, чтобы избежать дополнительного эффекта негативизма, вызываемого возмущением подростка против чрезмерно властного отца. Затем были отобраны лучшие друзья этих мальчиков из числа сверстников. Приведя испытуемого вместе с отцом и лучшим другом в лабораторию, Прадо предлагал ему оценить по 24-балльной системе показатели отца и друга в определенном физическом упражнении, точного результата которого испытуемый не мог видеть, поэтому в его оценке невольно сказывалось известное предпочтение, кто, ио его мнению, имеет лучшие шансы. Результаты оказались вполне определенными. 20 из 25 детей оценили достижения своих отцов выше, чем результаты сверстников. Напротив, по мнению 19 из 25 подростков, результаты отцов были ниже, чем результаты друзей. На самом же деле 17 из 25 отцов подростков показали такой же или лучший результат, чем сверстники их сыновей, и только 13 из 25 отцов детей сумели сравняться или обогнать друзей своих сыновей35. Эти данные тем более интересны, что речь идет о подростках, имевших в целом вполне положительную установку к отцу. Однако за оценкой результатов сверстника стоит неосознанная самооценка; соревнование с отцом — проверка собственного возмужания; подростку

152

очень хочется обогнать отца, поэтому он невольно недооценивает его и переоценивает друга.

Наличие негативистских тенденций у подростков демонстрируют и опыты П.М. ЯкобсонаЗб.

Половое созревание как социальная проблема

Ранняя юность (16—18 лет) существенно отличается от подросткового возраста и в то же время наследует некоторые его проблемы. С завершением первого этапа полового созревания замедляется процесс роста, прекращается усиленная деятельность щитовидной железы, снижается возбудимость, человек начинает лучше владеть собой. Тело приобретает нормальные пропорции (в отличие от дисгармонии и неуклюжести подростка). Переходный период как некоторый этап физиологического развития завершен. Но социальная зрелость еще не наступила.

Как уже было сказано, началом юности является половое созревание. Это чрезвычайно важный и сложный физиологический и психологический процесс, в ходе которого происходит серьезная перестройка всего организма, появляются новые стремления и новый источник энергии. Однако протекает он по-разному, в зависимости от характера культуры и общества. В обществах со сравнительно простой социальной структурой и отсутствием строгих сексуальных табу половое созревание подростков протекает безболезненно, они легко и постепенно включаются в систему «взрослых» отношений, которые сами по себе достаточно несложны. Иное дело — современное общество с его сложной социальной структурой и не менее сложной половой моралью.

К сожалению, вопросы социологии и психологии сексуальности, чрезвычайно важные для понимания развития человеческой личности вообще и юношеского возраста в особенности, совершенно не разработаны в советской литературе, и это заставляет меня, ценой некоторого отвлечения от главной темы, сделать небольшой экскурс в эту область37 #

Сексуальная жизнь человека — чрезвычайно сложная и тонкая область. Вероятно, ни в одной другой области мы не говорим так часто о «норме», «отклонениях», «излишествах» и т. п., как здесь. Но что, собственно, значат эти понятия? Во-первых, понятие нормы употребляется в мо-

153

ральном смысле, обозначая такое поведение, которое считается правильным в свете существующей системы нравственности. Во-вторых, мы говорим о норме в статистическом смысле: как в среднем ведут себя люди в данном обществе, когда в среднем начинается половая жизнь, с какой интенсивностью она развивается и т. п; В-третьих, мы говорим о норме в физиологическом смысле, имея в виду оптимальный режим для данного организма. Очевидно, что все эти три значения не совпадают друг с другом.

Моральные нормы соотносятся с определенной системой морали и существенно различаются в разных обществах. В одних обществах половая связь до брака сурово осуждается. В других она совершенно свободна. Даже сама техника брака существенно варьирует от одной культуры к другой. Нет ничего более наивного, чем представление о «естественных нормах» половой морали.

Не менее сложно соотношение статистической и индивидуально-физиологической нормы. Статистическое среднее складывается из суммы множества отклонений. Например, поданным А. Кинси и его сотрудников, интенсивность половой жизни у большинства мужчин весьма различна38. Индивидуальная же «норма» связана с особенностями данного организма, регламентировать ее «по-среднему» так же нелепо, как вводить одинаковый для всех режим и рацион питания. То, что физиологически нормально для одного человека, будет неприемлемо и вредно для другого. Статистические данные имеют большую научную ценность, показывая некоторые типичные тенденции (допустим, изменение половой активности с возрастом) , но они не имеют и не могут иметь значение «обязательных» норм. • '

Тем более отсутствует соответствие между статистической и моральной нормами39. Само формирование здоровой сексуальности — сложный и противоречивый процесс; чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать «Исповедь» Руссо или юношеские дневники Чернышевского или Добролюбова — личностей, нравственная ценность которых ни у кого не вызывает сомнений.

Нас,, однако, интересует не медико-биологическая, а социально-психологическая сторона дела. Большинство авторов, пишущих по этим вопросам, как за рубежом, так и у нас, констатируют, что в половой морали молодежи происходят определенные перемены. Однако как масштаб

154

этих изменений, так и их значение оцениваются по-разному. Одни авторы считают, что налицо прогрессивный процесс освобождения человеческого сознания от религиозных табу, открывающий путь к более свободным и разумным сексуальным отношениям. Другие, наоборот, говорят о катастрофическом падении нравов, исчезновении глубоких человеческих чувств, низведении человеческой сексуальности до уровня животных. И те, и другие подкрепляют свои утверждения примерами, фактами, статистическими выкладками.

Чтобы избежать бесплодного морализирования, рассмотрим наиболее важные объективные социальные сдвиги, которые сделали традиционные моральные нормы сексуального поведения проблематичными.

Прежде всего это уже отмеченное мною увеличение разрыва между половым и социальным созреванием.

Значение этого разрыва очень велико, В докапиталистическом обществе браки обычно заключались как только дети достигали половой зрелости (согласно иудейско-хри-стианской традиции, этот возраст произвольно устанавливался в 12 лет для женщин и 13 или 14 лет для мужчин), а то и раньше (детские браки в Индии). Активная половая жизнь здесь начиналась (если не для всех, то для значительной части молодежи) непосредственно в браке. В новое время брачный возраст заметно повысился. Увеличился период, когда подростки или юноши уже имеют сексуальные потребности, но еще не могут — социально и юридически — вступить в брак. Это ставит как общество, так и личность перед целым рядом проблем. .

. По мнению некоторых сексологов, кульминация сексуальной активности у мужчин достигается уже в 17—19 лет40 (у женщин половое созревание происходит раньше, в среднем на 2 года, но кульминация сексуальной деятельности наступает много позже). Половая энергия ищет соответствующего выхода, рождает в юношеской психике внутреннюю напряженность. Дело не только и не столько в физиологических потребностях, сколько в том, что начало активной половой жизни является для юноши важнейшим доказательством вожделенной «взрослости», существенным средством самоутверждения. Именно это, плюс вполне понятное любопытство, которое взрослые лицемерно называют нездоровым любопытством, стимулирует молодых людей к вступлению в добрачные связи. Этот трудный

¦

155

период можно было бы сократить в случае более раннего вступления молодежи в брак. Такая тенденция наблюдается во многих странах, например, в США, где в последние годы около 40% девушек выходили замуж 20 лет или моложе, и почти половина из них имела детей, еще не достигнув 20 лет41. Средний возраст вступающих в брак с 1890 по 1959 г. здесь снизился с 26,1 до 22,3 лет для мужчин и с 22 до 20,2 для женщин42. Однако ранний брак затрудняется материальными соображениями и недостаточной общей зрелостью людей этого возраста. Брак, особенно когда появляется ребенок, существенно ограничивает свободу молодых людей, накладывает на них серьезную ответственность. Сильнее всего сказывается это на возможностях женщины, несущей львиную долю домашних обязанностей. Это заставляет молодых людей задумываться. В СССР, где женщина участвует в гораздо более широкой сфере общественных отношений, получает более широкое образование и т. п., чем в США, тенденции брачного возраста гораздо менее определенны. К тому же поспешные ранние браки часто оказываются неудачными.

Второй момент, способствующий изменению половой морали, — это ослабление влияния родительской семьи.

Родители не только не могут решать за выросших детей, но часто даже не в состоянии контролировать их поведение. Это касается и выбора друзей другого пола. Социологические данные показывают, что большинство знакомств, ведущих к браку, заключается вне родительской семьи. В условиях этой выросшей автономии молодежи все большее значение приобретают те нормы и установки в отношении брака и сексуальной жизни вообще, которые складываются в ее собственной среде, согласуются ли они с требованиями старших или нет.

Наконец, существенную роль в подрыве библейского морального кодекса играет эмансипация женщин. Как известно, старая семья была основана на полном подавлении и неравенстве женщин. Моральный кодекс христианства весьма снисходительно относился к «прегрешениям» мужчин и крайне сурово — женщин. В частности, добрачные половые связи считались вполне естественными для мужчин (по данным анкеты М.А. Членова43 3 среди студентов Московского университета в начале 1900-х годов 65,6% юношей имели добрачные связи в возрасте от 12 до 23 лет), но совершенно недопустимыми для женщин. Социальная

156

эмансипация женщин не могла не затронуть и сферу половых отношений. Хотя моральные установки в отношении сексуального поведения мужнин и женщин и сейчас не совпадают (к женщинам предъявляются большие требования), они заметно сближаются.

Каковы последствия всех этих социальных сдвигов? Действительно ли налицо «либерализация» половой морали и если да, то насколько она значительна и как ее оценивать?

Первое, что бросается в глаза при обобщении социологических данных, — это несостоятельность представления о некоей «современной молодежи» вообще. Как и в других сферах жизни, ценностные установки и реальное сексуальное поведение молодых людей чрезвычайно сильно варьирует в зависимости от национальных традиций, социальной принадлежности, семейного воспитания и прочих условий. Более или менее универсальной тенденцией современного общества является растущая эмансипация молодежи из-под власти родителей и более свободное, рациональное, светское отношение к вопросам пола. Но как преломляется эта общая тенденция и порождает ли она болезненные явления, зависит от конкретных условий.

Социологические исследования показывают известную неопределенность норм сексуального поведения. Возьмем, например, проблему добрачных связей. Христианская мораль определенно осуждает подобную практику. Но это осуждение всегда содержало изрядную долю лицемерия, так как моногамия для мужчин была чисто формальной. Теперь положение изменилось. Факты свидетельствуют о более терпимом отношении к добрачным связям. Однако степень этой терпимости не одинакова.

По данным анкеты, проведенной нашим аспирантом СИ. Голодом (500 студентов ленинградских вузов), 52,4% мужчин оправдывают добрачные связи, 15,3% осуждают и 32,3% относятся безразлично. У женщин соответствующие цифры составляют 36,4, 27,6 и 36,0%.

В выборке СИ. Голода добрачные связи имели 88% мужчин и 46% женщин. Возраст начала активной половой жизни распределился так: мужчины до 16 лет — 9%, 16— 18 лет - 45%, 19—21 год — 34%, 22—24 года —11%, старше — 1%; женщины до 16 лет —нет^ 16—18 лет —27%, 19—21 год — 42 %, 22—24 года — 30 %, старше — 1 %.

Эти цифры, несомненно, выражают некоторую статистическую тенденцию, которую нельзя не учитывать, об-

157

суждая проблемы полового воспитания. Но значение их не следует преувеличивать. Во-первых, эти данные не репрезентативны. Половая мораль в большом городе значительно терпимее, чем в деревне. То, что верно в отношении ленинградских студентов, может быть совершенно неверно применительно к другим группам молодежи. Во-вторых, за средними цифрами скрываются важные качественные различия. Нужно быть безнадежным ханжой, чтобы не видеть разницы между случайными связями с несколькими случайными партнерами и интимными отношениями любящей пары, предваряющими оформление брака. Статистически и то, и другое подпадает под влияние добрачной связи, однако социальное и моральное содержание этих отношений разное.

Более раннее половое созревание и, соответственно, раннее начало половой жизни само по себе не определяет характера этой жизни и ее общественных форм. Здесь многое зависит от системы общественных отношений, в которые включен человек, и его нравственно-психологического настроя. В.И. Ленин недаром, критикуя буржуазную теорию «свободы любви», требовал уточнить, о какой свободе идет речь. Одно дело — свобода от корыстного расчета, родительского запрета или обывательских пересудов. Другое дело — свобода от серьезности в любви, от ответственности за свое сексуальное поведение, от глубокого чувства вообще.

Буржуазные авторы, описывающие так называемую «сексуальную революцию XX в.», часто смешивают эти два аспекта, выдавая нравственную дезорганизацию капиталистического общества за нечто всеобщее, универсальное. Но для этого нет никаких оснований. Разрушение моногамии, основанной на частной собственности, й трудности, связанные с рождением новой половой морали, никоим образом не означают отказа от гуманистических принципов в отношениях между полами вообще. Наряду с фактами явной половой распущенности, обусловленной крушением старых моральных норм, социологические исследования на Западе показывают, что в сознании молодежи живет идеал яркой романтической любви, в свете которого низшие, лишенные индивидуальной окраски формы половой близости (случайные связи, связи с проститутками и т. п.) воспринимаются как неудовлетворительные. Тем более следует сказать это о советской молодежи, рас-

158

тущей в атмосфере гуманизма и уважения к человеку. Из 500 брачных пар, заполнивших анкету А.Г. Харчева, 76,2% считали главным условием прочного и счастливого брака любовь или любовь вместе с общностью взглядов, доверием, искренностью, дружбой и т. д., 13,2% — равноправней уважение, 4% — любовь и жилплощадь, 1,6% — любовь и материальные блага, 0,6% — наличие детей, 0,2% — «реальные взгляды на жизнь», остальные 4,2% не дали никакого ответа44. Любовь представляет собой для большинства молодых людей высший критерий как брака, так и сексуальной жизни вообще.

Но, может быть, это — всего лишь пережиток патриархальных нравов, обреченный отмереть по мере дальнейшего роста цивилизации? Это не риторический вопрос. Его всерьез задают некоторые американские авторы. Тенденции развития современной половой морали невозможно оценить, не рассмотрев, хотя бы кратко, проблему соотношения человеческой сексуальности и романтической любви.

В обыденном сознании, да и в науке, разграничивают элементарное половое влечение (секс) и индивидуальную половую любовь (иначе ее называют романтической любовью). Разграничение это правомерно. Сексуальность как биологическое явление составляет необходимое, но далеко не достаточное условие индивидуальной любви. Однако в западной культурной традиции, начиная с христианства, любовь и секс не просто разграничиваются, но и противопоставляются друг другу. Существуют даже два различных термина для обозначения любви: греческое «эрос» выражает стремление к обладанию объектом, удовлетворению своей потребности в нем; библейское «агапе» выражает стремление служить объекту, раствориться в нем, выйти за рамки собственного Я. Выросшее на базе христианства моральное сознание оторвало половую любовь от ее психофизиологической основы. В отличие от полнокровных, человечных образов художественной литературы, «истинная любовь» в понимании моралистов предельно дематериализована, превращена в возвышенный, но крайне абстрактный идеал. У одних «истинная любовь» характеризуется прежде всего необычайной интенсивностью, у других — длительностью «вечная любовь», у третьих — альтруизмом, у четвертых — таинственностью. Все, что не подходит под данную модель, — а чувства людей неизбежно различны и по своей интенсивности, и по своей устой-

159

чивости, и по другим показателям, — пренебрежительно третируется как «низменное», «ненастоящее» и т. п.

Романтический идеал любви глубоко пропитал общественное сознание, он и поныне остается главным критерием нравственных оценок в сфере сексуального поведения. Однако его социально-психологическое значение внутренне противоречиво. С одной стороны, идеал «высокой любви» стимулирует нравственное совершенствование личности, порождает у нее стремление к высшим формам подлинно человеческого общения. Маркс недаром писал, что развитие индивидуальной половой любви — мерило того, насколько «естественное поведение человека стало чело-веческим», «в какой мере сам он, в своем индивидуальней-шем бытии, является вместе с тем общественным существом»^. С другой стороны, абсолютизация черт «идеальной любви», при игнорировании многообразия ее реальных форм, порождает опасный разрыв идеала и действительности. Сопоставляя собственный опыт с ригористическим идеалом, индивид не всегда улавливает их внутреннюю связь. Отсюда болезненное разочарование в себе, ощущение собственной неполноценности (так как его чувства оказываются «не на уровне» идеала), либо не менее болезненное разочарование в идеале («никакой любви вообще не бывает, есть только физиологическое влечение»).

Многие буржуазные авторы прямо объясняют романтическую любовь наивной и вредной иллюзией, которая возникает вследствие социального торможения полового влечения и «сексуальной переоценки объекта». Практически это означает, что любые формы сексуальности должны быть признаны равноценными, а моральные нормы, регулирующие отношения полов, — произвольными.

Однако эта точка зрения несостоятельна. Как в истории человечества индивидуальная половая любовь явилась результатом длительного социального развития и примитивизация ее была бы шагом назад, так и у отдельного индивида она созревает наряду с другими его личностными качествами. «Любовь не может быть выращена просто из недр простого зоологического полового влечения. Силы «любовной» любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей. И чем шире область

160

этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая»4б 1 — писал А.С. Макаренко.

В процессе полового созревания у подростка появляются (и постепенно осознаются как таковые) определенные эротические потребности. Но чувства подростка как бы раздвоены. Его эротическая потребность и потребность в духовной близости с другим человеком еще не слиты в одно: первая направлена на существо другого пола, вторая фиксируется обычно на сверстнике собственного пола, с которым подростка сближают общие переживания (в .том числе и сексуальные); недаром юношеская дружба отличается такой высокой степенью интенсивности и эмоциональности. Представления подростка о любви, предвосхищающие действительный опыт, тоже противоречивы. С одной стороны, он мечтает о возвышенной, чистой любви, с которой не ассоциируется ничто низменное, мелкое. С другой стороны, телесная, физическая сторона любви, секс, представления о которой почерпнуты большей частью из пошлых анекдотов и «подкреплены» опытом мастурбации, кажется хотя и заманчивой, но грязноватой. Недостаточно квалифицированные лекции и беседы на моральные темы, которые не показывают процесса очеловечения полового чувства, а ограничиваются констатацией того, что, «с одной стороны», есть половое влечение, а с другой стороны — романтическая любовь, только закрепляют этот дуализм, в свете которого любовь оказывается лишь красивой иллюзией, морально-психологической надстройкой над низменным по сути своей биологическим влечением. Эти рассуждения, в сущности, представляют собой всего лишь вариацию на старую тему о «божественной любви» и «плотском грехе». Между тем суть (и основная трудность) сексуального созревания личности состоит именно в преодолении (психологическом и практическом) этого дуализма; :

Психофизиологическая (а не только моральная!) реальность, посюсторонность индивидуальной любви, с ее напряженностью, яркостью и драматизмом, доказывается не морализирующими фразами, а строгим научным анализом самой физической стороны любви.

В этой области многое еще не ясно. Сексология как наука возникла только в XX в., и многие разделы ее пока что носят описательный характер. Велики и трудности теоретического порядка. Но одно представляется бесспорным:

6. Кон И.С. 161

степень удовлетворенности, получаемой субъектом в процессе его сексуальной деятельности, находится в прямой зависимости от степени его эмоциональной вовлеченности, глубины и яркости его собственного чувства. «Любовь и секс не одно и то же, но вопреки утверждениям некоторых психологов ...не может быть секса без любви. Сексуальный контакт будет переживаться как приятный в той степени, в какой в нем присутствует любовь или нежные чувства»47, — пишет А. Лоуен в «Энциклопедии сексуального поведения».

Половая любовь, пишет американский ученый Э. Эриксон, это «совместные поиски разделенной идентичности, совместной проверки себя путем обнаружения себя, растворившись в другом»48. «Зрелая генитальность» включает в себя, по Эриксону, «1) совместность оргазма, 2) с любимым партнером, 3) другого пола, 4) с которым человек может и хочет делить взаимное доверие, 5) с которым он способен и хочет регулировать циклы: а) труда, б) продолжения рода, в) отдыха, 6) с тем, чтобы обеспечить потомству также все стадии благоприятного развития»49,

Таким образом, не только социальная зрелость личности предполагает зрелость половую и соответствующую сексуальную адаптацию, но верно и обратное: зрелая сексуальность предполагает зрелость социально-психологическую, к которой человек приходит не сразу, а в итоге длительного развития и взаимодействия с другими людьми.

Разумеется, здесь нет полного соответствия. Развитие человеческой личности противоречиво и полно диспропорций. Эриксон недаром называет свою схему утопией, подчеркивая трудность ее реализации. Дело не только в том, что стадии сексуального и социального развития могут отставать друг от друга во времени. Нередко человек, искалеченный неправильным воспитанием, оказывается вообще неспособным к глубокой и всеобъемлющей любви, и эта сторона его жизни поневоле ограничивается менее совершенными формами, что, однако, не мешает ему быть полезным членом общества и добиваться выдающихся успехов в избранной сфере. Равным образом «талант любви» (не физиологическая потенция, а именно способность к большому и яркому чувству) иногда бывает единственным и исключительным даром, подчиняя себе все прочие свойства индивида. Мы ничего незнаем о широте общественно-политических горизонтов Джульетты, но эта 14-летняя де-

162

вочка символизирует для нас всю красоту романтической любви. Люди — разные, их нельзя равнять под один ранжир и травить за дисгармоничность, жертвами которой они сами, не сознавая того, являются. Но стремиться к гармонии необходимо, и это стремление старшие передают младшим.

Юность и проблема самоопределения

*

Юноша во многих отношениях уже является взрослым. Расширяется круг и изменяется характер его деятельности и выполняемых им ролей. Хотя ведущей деятельностью старшего школьника остается учеба, се мотивы существенно меняются, приближаясь к мотивам трудовой деятельности взрослого. Так, по данным Л.И. Божович и ее сотрудников^, первый этап школьного обучения ( I — II классы)' характеризуется стремлением школьника к учению как к социально-значимой деятельности, которая вводит его в мир новых отношений, само содержание учебы еще не осознается. На втором этапе ( III — VII классы) учеба является для школьника прежде всего средством завоевать определенное место в коллективе сверстников, заслужить репутацию хорошего ученика. ¦¦¦¦¦•

Наконец, на третьем, завершающем этапе (старшие классы) ведущим мотивом учения становится ближайшее будущее, получение знаний для будущей профессии. Юноши уже серьезно задумываются о выборе специальности и жизненного пути. Все большее значение приобретают и непосредственно трудовые мотивы либо как дополнение учебной деятельности (производственное обучение в школе), либо как главный вид деятельности (у рабочей молодежи).

Быстро расширяется и круг общественно-политических ролей и обязанностей; в 14 лет подросток вступает в комсомол, в 16 — получает паспорт, в 18 — избирательное право. Расширяются мировоззренческие горизонты личности. 16—летние юноши уже не просто следят за текущими событиями, но рассматривают общественно-политические процессы, происходящие в мире, как часть своей собственной жизни. Их живо волнуют и успехи коммунистического строительства в нашей стране, и то, что происходит за рубежом. Они хотят быть не просто очевидцами, но активными участниками исторических событий. Юноша обнаруживает гораздо большую зрелость и самостоятельность в

6* 163

своих оценках и самооценках, нежели подросток. Он уже четко формулирует обобщенные критерии моральных и иных оценок, выясняя связь данного частного случая или поступка с общими чертами личности.

. Это сказывается и на характере самосознания: в юношеских самохарактеристиках ясно прослеживается осознание себя как субъекта общественной деятельности в коллективе. При этом, как отмечает А.Л. Шнирман, «у старших школьников более общие формы самосознания развиваются не после более частных его форм, а одновременно с ними или даже опережая их»51. Воспитываясь в общей морально-политической атмосфере советского общества, юноша не только ставит свою честь как гражданина выше интересов частного первичного коллектива, но и осознает одно независимо от другого. Это очень важный момент. Если ребенок сознает общее только через доступные ему единичные отношения, то юноша уже способен мыслить широкими общественными категориями.

Самосознание и жизненные цели молодежи четко отражают идеологию и ценностные ориентации окружающего общества. Известные американские социальные психологи М. и К. Шерифы пишут, резюмируя результаты большого исследования: «Ценности и стремления, свойственные молодежи во всех сферах, отражают образ индивидуального успеха в Америке, каким он вырисовывается в магическом мире телевидения, фильмов, газет, журналов и популярных книг. Ингредиентами этого образа являются удобные жилища, машины, красивые платья, свободные деньги, досуг и развлечения. Независимо от своих нынешних условий (среди обследованных были и бедняки. — И.К.), большинство молодежи более разборчиво и более точно, вплоть до мельчайших деталей, представляет сорт автомобилей, которые они хотят иметь сейчас и в будущем, нежели выбор своего жизненного дела»52. Эта установка, рожденная ^действительностью буржуазного общества и соответствующим стилем воспитания, резко контрастирует с духовным обликом советской молодежи.

Многочисленные социологические исследования и опросы, проводившиеся в последние годы, убедительно подтверждают факт высокой идейной целеустремленности советской молодежи и ее уверенности в собственном буду-щем53. И, что не менее важно, за исключением ничтожного меньшинства, цели, которые ставит перед со-

*

164

бой молодежь, не являются узкоэгоистическими; смысл жизни усматривается в труде для людей, в решении неразрешенных задач, в создании новых, высших форм человеческих отношений.

Жизнерадостность, бодрость и оптимизм советской молодежи не означают, что жизнь ее бесконфликтна и противоречия ее развития — только идиллическая «борьба между хорошим и еще лучшим». У нее немало сложных проблем, в том числе и таких, которые далеко не покрываются привычной формулой о пережитках капитализма в сознании людей.

Ребенок более или менее пассивно усваивает даваемые ему роли. Положение юноши гораздо сложнее. Его сфера общения, познания и деятельности расширяется, он осознает свою принадлежность уже не только к семье и какому-то конкретному коллективу, но сталкивается с широким кругом общественных отношений. Юноша обнаруживает, что люди думают и ведут себя по-разному, что даже их идеалы далеко не одинаковы. Это побуждает его крити- " чески оценивать и переоценивать и себя самого, й все окружающее. Юноша страстно жаждет «найти себя», «стать самим собой». Но что значит «найти себя»? В каком7ТО смысле человек всегда является самим собой и просто физически не может стать кем-то другим. Тем не менее эти «поиски себя» не бессмысленны. Речь идет о раскрытии своих реальных, но до сих пор невыявленных возможностей. Найти себя — значит, найти свое место в жизни, выбрать из громадного множества возможностей и форм деятельности те, которые максимально соответствовали бы твоей индивидуальности.

В современном обществе это довольно сложно. Сложно

именно потому, что оно предоставляет гораздо большую свободу выбора, чем общество, скажем, феодального типа. Там жизненный путь человека в своих основных чертах заранее предопределен существующей социальной структурой и традицией. В профессиональной сфере юноша, как правило, наследует занятия своих родителей. Его социаль- , ные стремления ограничены рамками сословной принад- f лежности. Невесту ему выбирают родители, час^о задолго до его возмужания и совершенно независимо от его личных склонностей и симпатий. Вырваться из этой социальной скованности и даже осознать ее как таковую мог только человек выдающийся.

165

Современное общество несравненно более мобильно. Пределы, в которых индивид имеет возможность выбора, значительно расширились. Это касается и выбора профессии, и выбора жены, и выбора образа жизни. И, что не менее важно, психологические горизонты человека в век книгопечатания и массовых коммуникаций уже не ограничены рамками его непосредственного окружения. Его стремления, к добру ли, к худу ли для него, могут существенно выходить за пределы его фактических материальных и социальных возможностей.

Все это, несомненно, прогрессивно. Большая свобода выбора, меньшая социальная скованность способствуют формированию более гибкого социального характера, обеспечивают большее разнообразие индивидуальных вариаций. Но оборотной стороной этого прогресса является психологическая трудность процесса идентификации. Очень велик выбор возможных путей, и решать должен сам человек. Но только практически, в ходе самой деятельности выяснится, подходит она человеку или нет. Если я никогда не пробовал рисовать, откуда узнаю я, есть ли у меня талант художника? А ведь все формы деятельности испробовать невозможно. У человека могут быть задатки многих способностей и дарований. Например, Р. Вагнер обладал одновременно музыкальным и литературным талантами, Пушкин и Шевченко, помимо поэтического дара, были незаурядными художниками, композитор Бородин был крупным химиком. Как же выбирать? Даже многие талантливые люди не сразу «находили себя». Так, из тысячи выдающихся американцев меняли свою профессию 16%, в том числе 37% — более одного раза, а 20% — свыше двух раз54.

К тому же самоопределение есть одновременно и самоограничение. Школьник в профессиональном отношении еще никто, «чистая потенция». Он может быть и слесарем, и врачом, и космонавтом. Выбор специальности делает человека чем-то определенным, он получает определенную сферу деятельности, в которой предметно реализуются его силы и способности. Но это означает вместе с тем отказ от многих других видов деятельности. И, хотя это совершенно в порядке вещей, сделать этот ответственный и самоограничивающий выбор отнюдь не просто.

Юность — это период своего рода «ролевого моратория», когда человек может «примерять» различные социальные ро-

166

ли, не выбирая еще окончательно. Юноша во всех сферах жизни стоит перед выбором. Он должен выбрать себе род трудовой деятельности. Он должен выбрать себе спутницу жизни. Он должен определить свой нравственный идеал, выработать определенный образ жизни и т. д. и т. п. Разумеется, все это он делает не один. Его реальный выбор, да и сами его стремления, сознает он это или нет, в огромной степени определяются предшествующим воспитанием и влиянием окружающих людей, социальной средой. И тем не менее, этот выбор труден, он неизбежно рождает раздумья, сомнения и колебания, столь характерные для юношеского возраста. Не случайно именно в этом возрасте с особой остротой ставится вопрос о смысле жизни. Юноша жадно ищет формулу, которая бы позволила ему разом осмыслить и собственное существование, и перспективы развития общества. Но где взять такую формулу?

В поисках смысла жизни

Марксистско-ленинская философия и этика формулируют объективный критерий оценки жизни и деятельности индивида с точки зрения общественных интересов. Социальная ценность человека определяется тем, насколько его деятельность способствует прогрессу всего общества. Поскольку человек — существо общественное, его личное счастье тоже зависит от этой деятельности. Чем больше человек дает людям, тем богаче он сам как личность. Этот общий ответ очень важен, он дает, так сказать, общую мировоззренческую установку. Но из этого общего принципа нельзя логически вывести норму индивидуального поведения. Между тем, задавая вопрос о смысле жизни, человек думает не только о содержании общественного развития как такового, но и о конкретном содержании собственной жизни. Осмысливая собственную жизнь, человек ищет ответа не только на вопрос об объективном, общественном значении своей деятельности, но и о ее субъективном смысле, о том, что значит эта деятельность для него самого, насколько соответствует она его индивидуальности. Если взять сферу трудовой деятельности (которая, разумеется, далеко не исчерпывает человеческой жизни), то речь идет не столько о профессии, сколько о призвании.

167

. Каково мое место в общей борьбе, в какой именно деятельности в наибольшей степени раскроются мои индивидуальные способности? На этот вопрос нет и не может быть общего ответа, его нужно выстрадать самому, к нему можно прийти только практическим путем, ибо общественно полезная деятельность многообразна, и заранее, не зная человека, нельзя сказать, где он принесет наибольшую пользу. Да и жизнь человека слишком многогранна, чтобы можно было исчерпать ее каким-то одним видом деятельности, как бы он ни был важен. Мало, чтобы деятельность была общественно полезна; нужно, чтобы она удовлетворяла самого человека, чтобы она соответствовала, пусть не полностью, но в главных чертах, его личному идеалу. Между тем вопрос о" смысле жизни, в той мере, в какой он является рефлексией личности на самое себя, есть психологический симптом определенной неудовлетворенности. Когда человек целиком поглощен каким-то делом, он обычно не спрашивает себя, имеет ли это дело смысл. Такой вопрос просто не возникает. Рефлексия, критическая переоценка ценностей, наиболее общим выражением которой и является вопрос о смысле жизни, психологически, как правило, связана с какой-то паузой, вакуумом в деятельности или в отношениях с другими людьми. И именно потому, что проблема эта по самой сути своей практическая, удовлетворительный ответ на нее может дать только деятельность.

Сказанное не означает, конечно, что рефлексия, самосознание — это какое-то «излишество» человеческой психики, функция конфликтной ситуации, от которой нужно, по возможности, избавляться. Отнюдь нет! Такая точка зрения при последовательном ее развитии привела бы к воспеванию животного по своей сути образа жизни: счастье в том, чтобы полностью раствориться в деятельности, не задумываясь о смысле самой деятельности. Способность отличать себя как деятеля от процесса и продуктов своей деятельности — одна из главных особенностей человека. Без этого нет ни свободы, ни человеческой индивидуальности. Критически оценивая свой жизненный путь и свои отношения с окружающим миром, личность возвышается над непосредственно данными условиями, осуществляет сознательный выбор социальных ролей. И выбор этот состоит не только (и даже не столько) в том, кем быть в рамках существующего разделения труда, сколько в том,

468

каким быть. Не случайно проблема идентификации осмысливается и переживается юношей прежде всего как моральная проблема.

Но юношеское отношение к миру еще весьма субъективно. Юноша не имеет таких глубоких и многочисленных корней, которые связывают с окружающим миром взрослого человека. Его сознательные связи с миром только налаживаются. Поэтому он часто не осознает своей зависимости от окружающих или воспринимает ее как некую досадную помеху собственной свободе; нередко он пытается «найти себя» не в практической трудовой деятельности, а путем углубленного самоанализа. В определенных дозах такого рода критический самоанализ необходим и полезен. Но возможности его весьма ограничены. Человек может объективно судить о себе только по результатам своей деятельности. Я преодолел определенные трудности, следовательно, у меня есть сила воли. Я проявил мужество в опасной ситуации — значит, я не трус. Практическая деятельность одновременно и проверяет качества личности, и формирует их (подобно тому, как физические упражнения показывают сегодняшний предел ваших физических возможностей и одновременно расширяют их). Попытка же определить свои возможности помимо повседневной деятельности порождает совершенно иллюзорные представления, это удел слабых и неприспособленных людей.

Юноша, с его ограниченным жизненным опытом, фактически не знает сам себя. Его самоанализ чаще всего сводится к сопоставлению присущего ему идеала с какими-то чертами своего реального Я, как он их себе представляет. Но его идеальное Я, возникшее на основе предшествующего воспитания, еще критически не выверено, а представления о реальном Я часто смутны и иллюзорны. Отсюда — крайняя неустойчивость юношеской самооценки и ее внутренняя противоречивость. Известно, как часто уживаются в этом возрасте внешняя самоуверенность и даже агрессивность с внутренней неуверенностью в себе и чувством своей неполноценности.

¦ Эта противоречивость юношеского самосознания выражена в характерных стихах одного школьника:

В нас столько всякого напихано,

О нас такое понаписано,

В нас столько всякого наносного,

169

В нас столько всякого ненужного, В нас столько всякого наружного, В нас столько всякого нарочного, В нас столько всякого хорошего... А люди ходят и не верят нам... Они большие и сухие, Они гуляют, как по берегу, Вокруг бушующей стихии, В нас все неведомо и утренне, И все уносит и приносит... Весной бывают реки мутными, Чтоб стать прозрачными под осень.

Для юношеской психологии больше всего характерен порыв, выраженный последовательно в моторных (двигательных) реакциях, аффективных состояниях и интеллектуальных стремлениях. Пожилые люди, говоря о времени, обычно выбирают метафоры, подчеркивающие скорость: бегущий вор, скачущий всадник и т. п. У юношей, напротив, преобладают статические образы: дорога, ведущая в гору, спокойный океан, Гибралтарская скала55. Это понятно: у молодых много времени впереди, как бы ни бежало оно, им кажется, что жизнь идет слишком медленно.

Как замечает автор лучшей советской книги по юношеской психологии В.Е. Смирнов56, реальные объекты юношеского порыва изменяются. Сначала (у подростка) этот порыв носит характер смутного влечения, без ясно очерченной цели. Подросток испытывает безграничность желаний, смутную неудовлетворенность всем существующим-миром, который он хотел бы изменить, но как именно и даже в каком направлении — он сам не знает. Эта «глобальная» неудовлетворенность действительностью («мировая скорбь») рождает своеобразный мир юношеской мечты. В сознании ребенка еще нет резкой грани между вымыслом и действительностью. У подростка, сталкивающегося с ограниченностью своих возможностей, эта грань появляется, и очень четко. Но реализовать свои стремления в деятельности он еще не умеет, да и сами стремления еще не выкристаллизовались. Отсюда — распространенное в 14—16 лет переживание действительности как препятствия, как границы собственного Я, которое сосредоточивается теперь прежде всего в мечте.

170

Именно в мечте осуществляется первая внутренняя дифференциация объекта юношеского порыва как стремления к любви, нравственному подвигу или общественной деятельности. Юношеская мечта — важнейший механизм формирования ценностных ориентации личности. Она создает многочисленные «прожективные ситуации», в которых человек вырабатывает свое отношение к самым различным жизненным фактам и явлениям. Лишь на этой основе происходит дифференциация внешних объектов, т.е. возникает признание к определенному виду труда, любовь к конкретной девушке (а не к образу женственности вообще), складывается определенный стиль жизни и поведения.

1

ч

Идеал и действительность

¦

Романтизм и стремление к идельному делает молодежь особенно отзывчивой на любые начинания, требующие напряжения сил, подвига, героизма. Это создает благоприятные возможности для воспитания высоких нравственных идеалов, непримиримости к злу, самоотверхсенности и смелости. Но эта медаль тоже имеет оборотную сторону. Во-первых, стремление к необычному, яркому может пойти и по социально вредным каналам (озорство, хулиганство, как средство продемонстрировать свою «смелость» и «оригинальность»). Во-вторых, юношеский максимализм, завышснность оценок и притязаний часто мешает правильному, трезвому пониманию действительности. Юноша иногда долго не может освободиться от подростковой односторонности, нетерпимости, категоричности. В свете завышенного, нереалистического идеала любая действительность может казаться мрачной, и это не только не стимулирует деятельности, но даже подавляет ее, рождая настроение пессимизма, отчаяния, безысходности.

Это весьма серьезная проблема. Речь идет об отношении не только к отдельным людям, но и к жизни вообще.

Юноша, только вступающий в жизнь, еще не сознает себя хозяином общественных отношений, да, по правде, он и не является еще таковым. Чтобы стать подлинным хозяином жизни, нужно сначала научиться жить, работать, найти соответствующий вид деятельности, т.е., иначе говоря, стать взрослым. Поэтому его социальная активность нередко принимает прежде всего форму социальной критики: рассматривая общественные отношения как бы со

171

стороны и забывая, что сам он тоже продукт этого общества, юноша склонен фиксировать внимание главным образом на том, что его не удовлетворяет, что не соответствует его идеалу.

Сама по себе эта неудовлетворенность действительностью вполне естественна и исторически оправданна, она является предпосылкой творческой преобразовательной деятельности. Если бы какое-то поколение вдруг оказалось полностью удовлетворенным унаследованными условиями жизни, это означало бы конец развития, конец прогресса. Но беда в том, что эта юношеская неудовлетворенность жизнью очень часто имеет, во всяком случае на первых порах, весьма абстрактный и субъективный характер, здесь нередко проявляется тот же негативизм, что и в личных отношениях со старшими, с родителями. Максимализм в требованиях и оценках мешает трезвому пониманию социальных проблем.

Юноша рассматривает жизнь с точки зрения сложившегося у него общественно-политического и нравственного идеала, и когда он обнаруживает несоответствие идеала и действительности, ему кажется, что как его идеал, так и его собственная личность не признаны миром. Но любые человеческие идеалы сами являются продуктом общественного развития. Идеалы передовых общественных классов выражают прогрессивную тенденцию развития общества, и именно поэтому они играют такую большую историческую роль. Но за реализацию таких идеалов нужно бороться, работать, действовать совместно с другими людьми, а не предаваться маниловским мечтам или романтическим настроениям «мировой скорби». То есть эта проблема, как и проблема индивидуального самопознания, решается не созерцанием, а деятельностью.

- Пока человек не нашел себя в практической деятельности, она может казаться ему мелкой и незначительной. Это психологическое_состояние формирующейся*личности очень хорошо описал Гегель: «До сих пор занятый только общими предметами и работая только для себя, юноша, превращающийся теперь в мужа, должен, вступая в практическую жизнь, стать деятельным для других и заняться мелочами. И хотя это совершенно в порядке вещей, — ибо, если необходимо действовать, то неизбежно перейти и к частностям, — однако для человека начало занятия этими частностями может быть все-таки весьма тягостным, и

172

невозможность непосредственного осуществления его идеалов может ввергнуть его в ипохондрию. Этой ипохондрии, сколь бы незначительной ни была она у многих, едва ли кому-либо удавалось избегнуть. Чем позднее она овладевает человеком, тем тяжелее бывают ее симптомы. У слабых натур она может тянуться всю жизнь. В этом болезненном состоянии человек не хочет отказаться от своей субъективности, не может преодолеть своего отвращения к. действительности и именно потому находится в состоянии относительной неспособности, которая легко может превратиться в действительную неспособность»^.

Разрешение этого противоречия идеала и действительности очень важно, именно здесь раскрывается подлинная суть человеческого характера. Один человек, убедившись, что жизнь сложнее газетной передовой, что наряду с хорошими людьми в ней подчас преуспевают жулики, карьеристы, мерзавцы, спешит отказаться от прежних идеалов. Это типичное поведение приспособленца. Другой, напротив, внутренне верен своему идеалу, но не находит средств для его реализации; по-детски отвергая «мир в целом», он не видит способов его улучшения, пытается замкнуться в одиночестве собственного Я. Как ни различны эти установки психологически, их практический результат один и тот же — отказ от борьбы, капитуляция. Но жизнь нельзя ни «отвергать», ни «принимать» целиком. Ибо она противоре-. чива, в ней всегда идет борьба старого и нового, и каждый, хочет он того или нет, участвует в этой борьбе. Сильный человек не уклоняется от борьбы, и трезвое отношение к действительности не означает приспособленчества. Идеалы, освобожденные от элементов иллюзорности, свойственной созерцательной юности, становятся у него ориентиром в практической деятельности. «Что в этих идеалах есть истинного, сохраняется в практической деятельности; только от неистинного, от пустых абстракций должен отделаться человек»58,

Усиленный интерес к собственному Я, своеобразный эгоцентризм, вызывающий у очень многих молодых людей -чувство одиночества и непонятости, вовсе не означает в подавляющем большинстве случаев действительной самоизоляции. Напротив, ни на каком другом этапе человеческой жизни роль коллектива сверстников не бывает так велика, как в юности. И это вполне понятно. Юноша впервые обретает известную автономию от семьи и родителей и

173

ревниво охраняет эту свою «свободу». Но внутренне он еще. слаб и несамостоятелен. Только в обществе сверстников он чувствует себя свободно, только в общении с ними он может осознать собственную индивидуальность.

Прежде всего чрезвычайно возрастает значение и расширяются функции дружбы. В IV классе некоторые ребята еще не различают понятий «товарищ» и «друг»; в VI и VII классах такого смешения уже нет; подростки лучше осознают свои отношения друг к другу, чувство дружбы связывается у них с близостью, глубокой общностью значимых переживаний59. Еще больше значение дружбы в юности. Друг становится в буквальном смысле alter ego (другим Я), а потребность в дружбе в ранней юности переживается даже сильнее, чем потребность в любви (которую она отчасти включает в себя). В откровенных беседах с друзьями формируется мировоззрение и нравственные убеждения, проясняются личные жизненные перспективы (самоопределение), осознаются ранее смутные особенности собственной личности (самопознание), совершенствуется самоконтроль (самовоспитание)60.. Между друзьями не может быть никаких тайн, их связывает не только понимание, но и чувство.

Мнение друзей становится часто более важным и авторитетным, чем мнение родителей или воспитателей. Так, в одном психологическом исследовании на вопрос: «Чувствовали ли вы когда-нибудь, что вам легче обсуждать вопросы с друзьями, чем с родителями?» «да» ответили 61% мальчиков 11 — 13 лет, 90% подростков 15—18 лет и 76% мужчин 20—24 лет. У женщин соответствующие цифры составляли — 55, 93 и 72. На вопрос: «Чувствовали ли вы когда-нибудь, что ваши родители понимают вас не так хорошо, как ваши друзья?» положительные ответы составили по трем возрастным группам соответственно: у мужчин — 59, 88 и 77%, у женщин — 54, 89 и 74%6 i . Таким образом, именно в 15—18 лет близость с друзьями-сверстниками оказывается наибольшей, а с родителями — наименьшей. Отчасти здесь сказывается тяга к самостоятельности, отчасти — неумение родителей (к сожалению, типичное) отойти от авторитарных методов воспитания, вызывающих у подростка чувство протеста (недаром у взрослых детей степень взаимопонимания с родителями снова увеличивается). Но как бы то ни было, сама тенденция сомнений не вызывает. . .

¦

174

Формирующаяся личность ищет опору не только в дружбе, но и в слиянии с более широким коллективом товарищей-сверстников. Эта потребность в постоянном общении с другими появляется уже у подростка. Но подросток в большинстве случаев не осознает этого стремления, он просто деятельно «коллективен». Юноша, напротив, выделяет себя из коллектива и в то же время стремится как можно полнее слиться с ним. «Когда сближаешься с коллективом, тебе все дорого в нем: и хорошее, и плохое. Ты себя чувствуешь как молекула в теле: и сам двигаешься, и вместе с этим телом двигаешься» (из сочинения ученика IX класса). В оценке личности сверстника старшеклассником на первый план выступает его отношение к коллективу. С другой стороны, в оценке коллектива решающее значение придается его сплоченности. Причем уровень требований в этом отношении исключительно высокий,

Юношеский коллективизм создает благоприятную психологическую базу для деятельности комсомола и других молодежных организаций, призванных воспитывать и сплачивать молодежь под руководством партии. Но это далеко не автоматический процесс. Свойственная юности тяга к коллективности не предопределяет сама по себе идейную направленность этой коллективности. Коллективность, товарищество часто выступают в глазах молодежи как некая самоцель, а подчеркнутая «независимость» от старших сочетается с жестким конформизмом внутри самих юношеских групп, где действует принцип: «Быть таким, как все». Очень часто не только для подростка, но и для юноши фраза: «Все ребята (девушки) так поступают»

— не только оправдывает и обосновывает тот или иной поступок, но и перевешивает любые аргументы морального или логического порядка. Нередко это распространяется не только на моды, где действительно поведение большинства является главным эталоном, но и на более сложные сферы жизни, требующие самостоятельных решений. Быть популярным среди сверстников, заслужить их одобрение

— один из важнейших мотивов юношеского поведения. Советские старшеклассники в принципе правильно оценивают «ранг» тех или иных социальных ролей и ставят свои гражданские обязанности, вытекающие из принадлежности к народу, обществу, выше, чем обязанности, связанные с принадлежностью к конкретному коллективу (класс, школа). Однако это осознание иногда остается абстракт-

175

ным, и в практическом поведении, особенно конфликтном, групповые интересы нередко довлеют над общими.

Мы нередко сталкиваемся с фактами так называемого «ложного товарищества», когда основным, а то и единственным критерием оценки коллектива становится безоговорочная поддержка товарищей, независимо от характера их деятельности. Вероятно, такая безоговорочная идентификация с коллективом и полное подчинение ему естественны как определенная стадия социализации, необходимая для выработки соответствующей дисциплины и т. п. Но тем опаснее, если этот первичный коллектив основывается на ложных принципах. Тогда динамизм юности становится опасной разрушительной силой. Тяга к принципиальности превращается в крайнюю нетерпимость, даже жестокость, а стремление к подвигу вырождается в культ «сверхчеловека». «Чуткость -г- это свойство слабых и слабовольных людей, к серьезный, деловой и мужественный человек должен быть не чутким, а прямым, холодным, грубоватым и резким!», «Вежливость, приветливость, мягкость? Это угодники и подхалимы так себя ведут!»62 Эти высказывания взяты из сочинений советских старшеклассников, которых никто этому, разумеется, не учил. В них выражается превратно истолкованное стремление к мужественности и силе. Это стремление может стать основой для создания четкой системы дисциплины и ответственности, для выработки здорового коллективного ритма. Прекрасные образцы такого ритма создал у себя в колонии А.О. Макаренко. Но то же самое стремление, если не дать ему правильного направления, может вылиться в организации антиобщественного толка; на этих-особенностях юношеского мировосприятия не без успеха играли и играют на Западе фашистские организации, облекающие в «романтические» оболочки свою человеконенавистническую программу.

Отсюда — сложность задачи воспитателя юношества. С одной стороны, воспитатель должен избегать чрезмерной и мелочной опеки, которая лишь вызывает негативизм либо снижает юношескую инициативу, с другой стороны, он не может пустить дело на самотек. Кстати, это касается не только школы, но и молодежных организаций. В.И. Ленин подчеркивал, что «за организационную самостоятельность союза молодежи мы должны стоять безусловно и не только вследствие того, что этой самостоятельности боят-

176

ся оппортунисты, а и по существу дела. Ибо без полной самостоятельности молодежь не сможет ни выработать из себя хороших социалистов, ни подготовиться к тому, чтобы вести социализм вперед»^. И одновременно Ленин говорил о необходимости постоянного партийного руководства молодежью, принципиальной критики ее ошибок, «стараясь исправлять их постепенно и путем преимущественно убеждения, а не борьбы»; «льстить молодежи мы не должны»64.

Воспитатель должен ясно понимать, что основным механизмом формирования личности подростка и юноши является первичный коллектив сверстников, и обеспечить надлежащий «коллективистский» настрой личности, и одновременно учить самостоятельности и критическому отношению к коллективу, в свете более общих социальных и нравственных критериев,

Что такое социальная зрелость?

- Юность — последний этап подготовки к жизни и одновременно начало самостоятельной сознательной жизни. Переход от нее к зрелости обычно постепенен и незаметен. Меняется основной вид деятельности — им.постепенно становится труд, подчиняющий себе учение. Чувство принадлежности, ранее связанное преимущественно с группой сверстников, расширяется до полной гражданской зрелости, включающей в себя целую систему социальных ролей. На основе накопленного жизненного опыта более реалистической становится самооценка и более устойчивым и емким — самосознание в целом.

Зрелая личность — это личность, которая активно владеет своим окружением, обладает устойчивым единством личностных черт и ценностных ориентации и способна правильно воспринимать мир и себя65,

Это определение приблизительно верно схватывает суть дела. Но оно требует и некоторых уточнений. Я уже говорил, что образы юноши и взрослого имеют смысл толь-. ко в соотнесении друг с другом. Личность всегда представляет собой некую устойчивую структуру и в то же время текучий, незавершенный процесс. Но в анализе акцентируется либо одно, либо другое. Когда мы говорим о юности, мы акцентируем в ней порыв, стремление, незавершенность. Зрелость лее ассоциируется с ясностью, спокойстви-

177

ем, определенностью. Такое противопоставление, несомненно, имеет под собой реальную почву. Но нередко, особенно в обыденном сознании, оно абсолютизируется. Если юность мыслится как порыв, то зрелость выступает скорее как состояние. «Стать взрослым» — значит, укорениться в жизни, обрести устойчивое положение, приспособиться к окружающей среде и т. п. Педагогический образ взрослого как человека, лишенного противоречий и сомнений, имеющего готовые ответы на все вопросы, невольно приобретает черты самодовольства, застойности, неподвижности. Тем самым он становится портретом скучного обывателя, духовная жизнь которого значительно беднее юношеской жизни с ее драматизмом, пусть даже несущим в себе неизбежность разочарований, и подражать ему не хочется.

Но насколько правомерно такое противопоставление? Конечно, имеется немало людей, у которых юношеские порывы с возрастом увядают, заплывают жирком, и стремления не выходят из рамок обыденности. Но это далеко не всеобщее правило. Субъективно возрастные различия наиболее ярко выявляются в типе временной перспективы. Юноша живет будущим, для него настоящее — только подготовка к другой, «подлинной» жизни, которая придет позже. Эта особенность юношеского сознания облегчает переживание неприятностей (а, все еще впереди, все можно исправить!), но с нею же связано и недостаточное чувство ответственности. Зрелость наступает тогда, когда человек осознает иллюзорность такой ориентации, понимает, что жизнь не знает черновиков, что будущее — это то, что ты сам создаешь своей сегодняшней деятельностью. Эта перестройка перспективы иногда бывает весьма драматической. Индивид обнаруживает, что и его возможности, и его способности ограниченны, что наивно ждать от будущего чуда, что мир невозможно переделать по прихоти собственной фантазии. Но именно это разочарование, снятие чар, которые мешали видеть мир в его. действительности, побуждает зрелого человека к деятельности. Будущее перестает быть чудом, которое само принесет желаемое, оно становится потенцией сегодняшней действительности, сегодняшних усилий. Вопрос, однако, заключается в том, что один человек приспосабливается к действительности, а другой пытается ее видоизменить. Обыватель живет в «данном» ему мире, творец же, революционер, создает свой собственный мир. Очень хорошо сказал В.Э. Мейер-

178

хольд: «У одних вид пропасти вызывает мысль о бездне, у других — о мосте. Я принадлежу ко вторым».

Внутренний мир взрослого человека сложнее и суровее, чем мир юноши; у него меньше иллюзий, его взгляд на мир строже, а выражение чувств сдержаннее. Но он отнюдь не беден и не статичен. Самоопределение личности не заканчивается с юностью, оно продолжается всю жизнь. В каждый момент человек принимает решение, выбирая тот или иной образ действий, и сознание того, что этот выбор нельзя «переиграть» и что он затрагивает не только тебя, но и других, придает ему, пожалуй, даже больший драматизм, чем тот, который типичен для юноши с его незрелым негативизмом или не менее незрелой стадностью. Зрелость выступает как некая определенность только по отношению к «неоформленности» юношеского порыва. Взятая в другом ракурсе, она тоже динамический процесс, со своими трудностями и противоречиями. Личность, как и история, всегда остается незаконченной, незавершенной, она есть проекция, творчество, поиск.

Мы уделяем много внимания борьбе против эгоизма и индивидуализма, и это правильно. Но не менее важной задачей является борьба против конформизма, против того, что Эмиль Кроткий называет законом всеобщего тяготения к шаблону. Конформизм иногда кажется просто несовершенной формой коллективизма. На самом деле он вырастает из тех же социальных корней, что и индивидуализм: в основе обоих лежит представление (чаще всего неосознанное) о коллективе как о некой внешней силе. Только в одном случае с этой силой пытаются бороться, а во втором — ей пассивно подчиняются. Люди иногда говорят: «Коллектив не может ошибаться», «Человек, который выступает против коллектива, — эгоист». Но это не только фактически неверно, так как коллектив может стоять и на неверных позициях. Вдумаемся в психологическую сторону дела.

Что значит утверждение: «Коллектив не может ошибаться»? Ведь коллектив — это мои товарищи, включая меня самого. Утверждая непогрешимость коллектива, я утверждаю тем самым свою собственную непогрешимость. Вряд ли кто-нибудь думает так всерьез. Вернее, за этой формулой стоит такое рассуждение: «Коллектив — это не я, и я не могу отвечать за решения коллектива». То есть за психологией конформиста скрывается равнодушный инди-

179

видуалист, стремящийся переложить ответственность за свою деятельность на кого-то другого. Он «всегда с коллективом» только потому, что так спокойнее, не нужно ни бороться, ни думать. По ядовитому замечанию Г.К. Лих-тенберга, ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения. Но это спокойствие есть род предательства и по отношению к коллективу, и по отношению к самому себе.

Возьмем нарочито простой пример. Идет комсомольское собрание. В зале 100 человек. Я один из них. Обсуждается персональное дело. Если бы мне предстояло единолично решить судьбу своего товарища, мне было бы очень трудно. Вероятно, я долго сомневался бы, рассматривая вопрос с разных сторон, взвешивая «за» и «против», возможно, мне потребовалось бы дополнительное время и материалы, и даже после принятия решения я бы думал о его возможных последствиях. Но я не один. Нас 100 человек. И я снимаю с себя ответственность, я не думаю, я даже не очень вслушиваюсь в суть дела, я просто полагаюсь на большинство: «Людям виднее». Но каждый из остальных 99 тоже может полагаться на остальных 99, в том числе на меня. В результате единогласно принимается решение, за которое никто индивидуально не несет моральной ответственности. И если потом окажется, что решение было неверным, все со спокойной совестью говорят: «Мы не знали, мы не ведали, мы поверили другим». Коллективность решений без индивидуальной моральной ответственности становится практически, как ни крути, формой коллективной безответственности.

Мы высоко ценим единство — идейное и политическое единство общества, единство международного рабочего движения, единство воли и действий конкретного коллектива. Но единство не отменяет, а предполагает многообразие условий, людей,-мнений. Ценно и прочно то единодушие, которое сложилось в процессе совместной деятельности, на основе всестороннего сопоставления различных, часто даже противоположных, точек зрения. И грош цена формальному «единодушию», возникающему из механического подчинения людей «готовой» точке зрения вследствие неумения или нежелания самостоятельно обдумывать вопрос. Такое «единодушие» не выдерживает серьезных испытаний и не стимулирует людей к творческой деятельности.

¦ »

180

Уклоняясь от ответственности за свои деяния, человек отказывается тем самым от своей свободы и индивидуаль- 1 ности. Одно неотделимо от другого. Мера свободы есть одновременно мера ответственности.

Боязнь ответственности — стимул уклониться от борьбы. Сознание ответственности — стимул к деятельности, Ответственность, долг перед обществом переживается как ответственность перед самим собой. Конечно, как и всякий другой человек, я могу ошибаться. Поэтому я и не претендую на то, чтобы единолично решать за все общество. Но я не могу уклониться от острых вопросов, я должен серьезно изучить, их и, коль скоро у меня сложились какие-то убеждения, отстаивать их перед другими.

Социология и этика — разные дисциплины. Но социологическая концепция личности не может не затрагивать этических проблем. Ибо в поведении личности немаловажную роль играет ее нравственное самосознание, ее представление о том, какой она должна быть. И чем значительнее, активнее, самостоятельнее личность, тем важнее эта сторона дела. Никогда, ни при какой общественной организации индивид не сможет решать за всех остальных. Всегда ему придется считаться и с объективными условиями, и С многообразием человеческих мнений. Никогда он не сможет предвидеть все общественные последствия своих поступков. Но именно поэтому его общественный долг состоит в том, чтобы стремиться к максимальной самореализации, максимальной самоотдаче, независимо от степени успеха и признания со стороны окружающих. Как сказал поэт,

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженье от победы

Ты сам не должен отличать. . ,

Й должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

Эти строчки, вырванные из контекста, можно истолковать в индивидуалистическом духе: дескать, будь самим собой и не заботься об окружающих. Но поэт говорит как раз о «самоотдаче», которая исключает эгоистический рас-

181

чет. Человек именно потому должен оставаться самим собой, что только так он может отдать себя людям. Приспособленчество убивает индивидуальность. Служение обществу и самореализация личности в ее подлинном, глубоком смысле — это одно и то же. В одном из рассказов Д. Гранина выведен человек, который все время откладывает выражение собственного мнения «до лучших времен». Сначала он уходит от конфликта с бюрократом-начальником, так как хочет занять более прочную служебную позицию, которая позволит ему сделать много больше. Потом следуют новые компромиссы с совестью, смелость и самостоятельность все откладываются и откладываются. В итоге складывается облик карьериста, у которого собственное мнение существует только, так сказать, для личного употребления, а действует он по принципу «чего изволите?». Но в жизни такие истории кончаются еще трагичнее, чем у Гранина. Самостоятельность суждений не пожизненный дар. Так же, как атрофируются бездействующие мышцы, атрофируется подавляемая индивидуальность. Тот, кто боится собственного мнения и привык следовать во всем чужой указке, рискует в один прекрасный день обнаружить, что у него и нет своего мнения, что он не способен к самостоятельным действиям. У человека только одна жизнь, здесь нет ни черновиков, ни отсрочек, ни пауз. В каждый данный момент ты либо реализуешь, либо отрицаешь сам себя, точнее, разные стороны своего Я. И если ты подавляешь свои лучшие стремления, не удивляйся потом своему душевному оскудению.

«Новая книга» Леонида Мартынова открывается стихотворением «Свобода», где утверждается, что быть свободным — «это значит быть за все в ответе». А заключает ее стихотворение «Голоса» 66. в хоре смутных голосов поэт слышит и свой собственный голос:

Мой голос

Этот вот,

. . Велик он или мал, Я, не боясь невзгод,

Упорно поднимал; Его я возвышал, — О, нет, я не молчал, — И пусть он не решал, Но все же он звучал,

182

Поддержан, заглушён, То тайный, то прямой, Каков бы ни был он, Он мой, Он мой, Он мой!

Вероятно, с точки зрения образности стихи могли бы быть и ярче. Но выраженная в них мысль глубока: свобода как ответственность за судьбы всего мира необходимо ведет к утверждению человеческой индивидуальности. А индивидуальность ценна именно тем, что она концентрирует в себе весь мир.

Коммунизм утверждает принцип коллективизма. Но сила коллектива — в богатстве составляющих его индивидов. Рассказывают, что одного профессора спросили: «Что важнее — коллектив или личность?» Разумеется, коллектив, ответил профессор, но лишь в том случае, если он состоит из личностей. Ибо сумма единиц есть число, всегда большее единицы, а сумма нулей всегда равняется нулю.

Примечания К главе II

1 См . P. Worchel and D. Byrne (eds.). Personality change. — N. Y., 1964.

2 Cm . R. С Kuhlen. Personality change with age; ibidem, p. 554.

3 Цит. по кн. А.Ф. Анисимов. Духовная жизнь первобытного общества. —

М.—Л. С. 164.

4 См . S. N. Eisenstadt. From generation to generation. Age groups and social

structure. N. Y., 1964, p. 31 - 32; /. W. M. Whiting, R. Kluckhohn and A. Anthony. The function of male initiation ceremonies at puberty, in: E. E. Maccoby, Т . М . Newcomb, R. L. Hartley (eds,). Readings in social psychology, 3 cd. N. Y. t 1958; G. Lapassade. L ' entree dans ia vie . Paris , 1963.

5 См. Т.В. Карсаевская. О некоторых тенденциях физического развития

человека в XIX — XX вв. (Обзор литературы). «Архив анатомии, гистологии и эмбриологии». 1964. — №3.

6 См. B . C . Соловьева. Материалы по половому созреванию подростков

Саратова. // «Вопросы антропологии». — 1962. — №11.

7 Н.М. Даикевич. Сравнительные антропометрические показатели физи-

ческого развития детей Ленинграда в 1927—1930, 1952—1953 и 1959 годах. // «Вопросы антропологии». — 1963. — №12.

8 См. Г.А. Слесарев. Методология социологического исследования про-

блем народонаселения СССР. — М., 1965. — С. 101. Вопрос о причинах и перспективах акселерации является очень сложным и вызывает много споров. Обзор важнейших точек зрения см. В. Властовский. Акселерация — одна из загадок XX века. // «Наука и жизнь». — 1966.-N12.

9 Этот вопрос подробно освещает Эйзенштадт в вышеназванной книге. Из

нее заимствованы и последующие данные.

Ю См.Г.Н. Tenbruck . Jugend und Gesellschaft. Soziologische Pcrspektivcn. — Freiburg , 1962.

1 1 В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 30. С. 226.

186

12 А. Сови. Постарение населения и омоложение общественных институ-

тов. // В кн. «Какое будущее ожидает человечество?». — Прага, 1964. — С. 180.

13 «Правда», 19 мая 1966 г.

14 г.С. Батшцев. Деятельная сущность человека как философский прин-

цип. // В сб. «Человек в социалистическом и буржуазном обществе». Симпозиум. Доклады и сообщения. — М., 1966. — С. 254.

15 См . F . L . K . Hsu ( ed .). Psychological anthropology approaches to culture

and personality. Homewood , III, 1961; V. Barnouw. Culture and personality. Homewood , III, 1965.

16 См . В . Berelson and G.A. Steiner. Human behavior. An inventory of

scientific findings. N . Y ., 1964, p . 63—85.

17 Цит. по кн. А.Г. Харчев. Брак и семья в СССР. — М., 1964. — С. 270.

18 «Народное хозяйство СССР в 1965 г.». Статистический ежегодник. —

М., 1966.—С 564.

19 Там же.

20 См . Т . Sarbin. Role theory, in: G. Lindzey (ed.). Handbook of social

psychology, vol. I , Reading , Mass . , 1954, p . 243—244.

21 я опираюсь, в частности, на следующие обобщающие работы совет-

ских психологов: Б.Г. Ананьев. К постановке проблемы развития детского самосознания. // «Известия Академии педагогических наук РСФСР», вып. 18, 1948; Н.Ф. Добрынин, A . M . Бардиан, Н.В. Лаврова. Возрастная психология. — М., 1965; В.А. Крутецкий и Н.С. Лукин. Психология подростка. — М., 1959; В.А. Крутецкий и Н.С. Лукин. Очерки психологии старшего школьника. — М., 1963; П.Д. Левитов. Детская и педагогическая психология. — М., 1964; П.Д. Левитов. Психология старшего школьника. — М., 1955; А.Н. Леонтьев. Проблемы развития психики. — М., 1965; А.А. Люблинская. Очерки психического развития ребенка. — М м 1959; В.Е. Смирное. Психология юношеского возраста. — М., 1929; Д.Б. Эльконин. Детская психология. — М., 1960; П.М. Якобсон. Психология чувств. — М., 1958; П.М. Якобсон. Изучение чувств у детей и подростков (развитие нравственных оценок у школьников). —М., 1961.

22 См. Б.Г. Ананьев. Указ. соч.

23 И.М. Сеченов. Психологические этюды. — Спб.; 1873. — С. 220.

24 См . О . Я . Mead. Mind, self and society. — Chicago , 1934. 25к. Чуковский. От двух до пяти. — М.,-1958. — С. 193.

26 См. А. Н. Леонтьев. Указ. соч., стр. 485 и следующие.

27 См. И.Н. Бронников. Развитие осознания поступков у дошкольников. В

сб. «Новые исследования в педагогических науках», вып. IV . М-, 1965. См . также В.Г. Горбачева. К вопросу о формировании оценки и самооценки у детей. «Известия Академии педагогических наук», выи. 18, 1948; Н.Е. Анкудинова. О развитии самосознания у детей. «До-школьное.воспитание», 1958, №2.

28 к. Чуковский. От двух до пяти. С. 158.

29 Интересные данные на сей счет содержит диссертация А.А. Бодалева

«Восприятие и понимание человека человеком» (Ленинград, 1965).

30 И.Н. Бронников. Указ. соч., стр. 137.

31 См. Е.И. Савонько. Возрастные особенности ориентации ребенка на

оценку его другими людьми и самооценку. — XVIII Международный

187

психологический конгресс. Симпозиум 35. Формирование личности в коллективе. — М., 1966. — С. 141 — 145.

32 См . R. Zazzo. Analyse differentielle dcs valeurs du moi Chez l'enfant et chez

[' adolescent . — XVIII Международный психологический конгресс. Симпозиум 35. Формирование личности в коллективе. С. 182—196.

33 См. Т. В. Драгунова. Общение в подростковом возрасте. — XVIII Меж-

дународный психологический конгресс. Тезисы сообщений, вып. 3. С. 40—41.

34 14. Гомелаури. Конфликт в подростковом возрасте и социальные ожи-

дания. — XVIII Международный психологический конгресс. Симпозиум 35. С . 93—96.

35 См . М . Sherif and С . W. Sherif. The adolescent in his group in ils setting, in:

M. Sherif and С W. Sherif (eds.). Problems of youth: transition to adulthood in a changing world. — Chicago , 1965, p. 279—282.

36 См. Л.М. Якобсон. Изучение чувств у детей и подростков, гл. 5.

37 Подробнее см. И.С. Кон. Половая мораль в свете социологии. // «Со-

ветская педагогика». — 1966. — №12.

38 а. С. Kinsey , W . B . Ротегоу, СЕ. Martin. Sexual behavior in the human

male. Phil., 1948, p. 197.

39 См . A. Ellis and A. Abarbanel (eds.). The encyclopedia of sexual behavior.

Vol. 1—2. N. Y. 1961, p. 204—215. Ср .: C.S. Ford and P.A. Beac/i Patterns of sexual behavior. N. Y., 1951.

40 Cm . A. Kinsey a. o. Op. cit., p. 219.

41 Cm. D.N. Michael. The next generation. The prospect ahead for the youth

of today and tomorrow. N. Y., 1965, p. 75.

42 м . Gendell and H.L. Zetterberg (eds.). Л sociological almanac for the

United States . 2- nd ed . N. Y ., 1964, p . 45,

43 M . A . Членов. Половая перепись московского студенчества и ее обще-

ственное значение. — М., 1909. — С. 10—12.

44 А.Г. Харчев. Указ. соч. С. 179.'

45 к. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. С. 587.

46 АС. Макаренко. Книга для родителей. — М., 1954. — С. 257.

47 «Encyclopedia of sexual behavior», vol. II., p. 739.

48 e.H. Erikson. The roots of virtue, in: И . М . Ruitenbeek (ed.). Psychoanalysis and contemporary American culture. — N. Y., 1964, p. 238.

49 E.H-. Erikson. Childhood and society, 2-nd ed. — N. Y., 1963, p. 266.

50 См. Л.И. Божович, Н.Г. Морозова и Л.С. Славина. Развитие мотивов

учения у советских школьников. // «Известия Академии педагогических наук РСФСР». — 1951. — Вып. 36.

51 А.Л. Шнирман. Коллектив и развитие личности школьника. // «Уче-

ные записки Ленинградского государственного педагогического института им. А . И . Герцена », т . 232. — Л ., 1962. — С . 83.

52 ы . Sherif and C.W. Sherif. Reference groups. Exploration into conformity

and deviation of adolescents. — N. Y., 1964, p. 257.

53 См. Б. Грушин, В. Чикин. Исповедь поколения. — М., 1962. — С.

114—115.

54 в.Е. Смирнов. Указ . соч . С . 261. .

55 См . М . А . Wallach and L.R. Green. On age and the subjective speed of time.

«Journal of Gerontology», 1961, vol. 16, p. 71—74.

56 См . В. E . Смирнов. Указ. соч. С. 102—113.

51 Гегель. Философия духа. Соч., т. III . — М м 1956. — С. 94.

58 там же, с. 95.

59 л.М. Якобсон. Указ. соч. С. 171.

60 См .А Л. Шнирман. Указ . соч . С . 97—98.

61 Lionel J Neiman. The influence of peer groups upon attitudes toward the

feminine role, in: «Personality and social systems», p. 248—254.

62 b . A . Крутецкий и Н.С. Лукин. Очерки психологии старшего школьника. С. 126.

63 в.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 30. С. 226.

64 там же.

65 G . W . Allport . Pattern and growth in personality. — N. Y., 1964, p. 277. 66 ./7, Мартынов. Новая книга. — М м 1962.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.