Ренан Э. Марк Аврелий и конец античного мира

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XXV. Статистика и географическая распространенность христианства

Пророчество Иисуса исполнилось через сто пятьдесят лет. Горчичное зерно стало деревом, которое начинало покрывать мир. Говоря общепринятым в таких вещах гиперболическим языком, христианство было «везде». Св. Юстин утверждал уже около 150 года, что не было такого клочка земли, даже у варварских племен, где бы не поклонялись распятому Иисусу. Также выражается и св. Ириней. Недоброжелатели говорили: «Они растут и распространяются, как сорная трава. Всюду размножаются места их собраний». Двадцатью годами позднее, Тертуллиан напишет в ином духе: «Мы возникли вчера, и мы уже заполняем все ваши рамки, ваши города, крепости, советы, лагери, декурии, трибы, дворец, сенат, форум; мы вам оставляем только ваши храмы. He прибегая к оружию, к которому мы мало пригодны, мы бы могли победить вас одним тем, что отошли бы от вас; вы бы ужаснулись вашего одиночества, безмолвия, которое показалось бы окаменением мертвого мира».

До времен Адриана, ознакомление с христианством — дело людей, посвященных в тайны, полиции и небольшого числа любопытных. Теперь, новая религия пользуется широкой гласностью. В восточной части империи о ней знают решительно все; а образованные люди об ней говорят, спорят и делают из нее заимствования. Она не только не ограничивается еврейским кругом, а, напротив, именно из языческого мира получает наибольшее число обращенных и в Риме, по крайней мере, превосходит численностью еврейскую церковь, от которой произошла. Она уже не иудаизм и не язычество, а третья, законченная религия, которая должна заполнить все, что предшествовало.

Точные цифры в подобном деле немыслимы, и, конечно, они были весьма различны в разных провинциях. Малая Азия продолжала быть той областью, где христианское население было всего гуще. Она же была очагом благочестия. Монтанизм казался закваской всеобщего жара, который жжет духовное тело церкви. Даже враждуя с ним, люди одушевлялись заимствованным от него священным огнем. В Гиераполисе и некоторых городах Фригии, христиане составляли, вероятно, большинство населения. Co времен Септимия Севера, фригийская Апамея изображает на своих монетах библейский символ, Ноев ковчег, в виде намека на имя города Kibotos. В Понте, с половины III века, города стали разрушать прежние храмы и переходить в христианство массами. Вся область, прилегающая в Пропонтиде, участвовала в движении. Напротив, Греция в собственном смысле мешкала разлукой с прежними культами, с которыми рассталась лишь в средние века и неохотно.

В Сирии, около 240 года, Ориген находит, что сравнительно с массой населения, христиане «весьма немногочисленны», приблизительно то же, что можно бы сказать о числе протестантов или израильтян в Париже. Когда Тертуллиан нам говорит: Fiunt non nasountur christiani, он этим самым нам указывает, что в предшествовавшем христианском поколении насчитывалось немного душ. В 251 году в римской церкви числилось 46 священников, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколита, 52 заклинателя, чтеца и привратника; она прокармливает 1500 вдов или бедных, что позволяет предположить наличность от тридцати до сорока тысяч верующих. В Карфагене, около 212 г., христиане составляли десятую часть населения. Вся греческая часть империи имела цветущие христианские общины. He было сколько-нибудь значительного городка, который бы не имел своей церкви и своего епископа. В Италии насчитывалось более шестидесяти епископов; даже маленькие, почти неизвестные города имели епископов. Далмация была обращена. Лион, Вена, имели христианские колонии, составленные из иразиатов и сирийцев, пользовавшиеся греческим языком, но обращавшие свою проповедь к соседнему населению, которое говоряло только по-латыни или по-галльски. Тем не менее, галло-римский и испано-римский мир были, в сущности, едва початы. В этих обширных краях, местный, очень суеверный политеизм представлял, без сомнения, массу, которую очень трудно было поколебать.

Британия, несомненно, видела уже Иисусовых миссионеров. Ее притязания по этому вопросу основаны в гораздо меньшей мере на сказках, которыми острова святых, как и все крупные христианские общины, окружил колыбель своей веры, чем на капитальном факте, а именно на соблюдении Пасхи по обряду четыредесятников, т. е. по старинному малоазийскому обычаю. Возможно, что первые церкви в Британии обязаны своим возникновением фригийцам или азиатам, подобным тем, которые основали церкви лионскую и венскую. Ориген говорит, что сила имени Иисуса Христа перенеслась за моря, в иной мир, чтобы там разыскать бриттов.

Общественное положение верующих было вообще очень скромное. За немногими исключениями, которые к тому же все сомнительны, ни одна знатная римская фамилия не переходила в христианство с своими невольниками и клиентами, ранее времен Коммода. Светский человек, всадник, занимающий должность, сталкивались в церкви с невозможностями. Богатые были там вне своей стихии. Совместная жизнь с людьми, не имевшими на их богатства, ни общественного положения, представляла большие трудности; а от общественных сношений в своем кругу приходилось почти совершенно отказываться. Заключение браков, в особенности, было чрезвычайно трудно. Многие христианки шли за язычников, не решаясь взять мужа бедного. На христианских кладбищах времен Марка Аврелия и Северов попадаются имена: Cornelii, pomponii, Соесilіі; но рискованно было бы заключить, что были верующие, носившие эти знатные имена по праву крови. Виновниками этих честолюбивых agnomina были клиенты и слуги. — Умственный уровень также был сначала довольно низок. Высокая культура ума, созданная греками, вообще отсутствовала в двух первых поколениях. С Юстином, Минуцием Феликсом, автором послания к Диогнету этоть уровень возвышается; вскоре, с Климентом Александрийсаим и Оригеном, он еще возвысится; начиная с III века, христианство будет иметь людей одной меры с просвещеннейшими людьми века.

Греческий язык все еще по преимуществу язык христианства. Древнешие катакомбы все греческие. В половине III века эпитафии на гробницах пап греческие. Папа Корнилий пишет церквям по-гречески. Римская литургия совершается на греческом языке. Даже когда латинский язык возьмет верх, на нем часто будут писать греческими буквами. Греческие слова, произносимые через фиту, по обычаю, усвоенному народами Востока, остаются как, признак происхождения. В одной только стране, и именно в Африке, существовала церковь, которая действительно говорила по-латыни. Мы видели, что Минуций Феликс положил начало христианской латинской литературе мастерским произведением. Двадцатью годами позднее, Тертуллиан, колебавшийся в выборе того или другого языка для своих сочинений, предпочтет, к счастью, латинский, вследствие чего мы увидим поразительнейшее литературное явление: неслыханную смесь таланта, превратности суждения, красноречия и безвкусия; великий писатель, если допустить, что принесение в жертву эффекту всякой грамматике и всякой правильности можно назвать хорошим писанием. Наконец, Африка дает миру фундаментальную книгу: латинскую Библию. Один по крайней мере из первых переводов Ветхого и Нового Завета был сделан в Африке; латинский текст мессы, капитальных частей литургии кажутся также африканского происхождения. Таким образом, африканская lingua volgata содействовала в широкой мере образованию церковного языка латинского Запада, и потому имела решающее влияние на наши новейшие языки. Но это имело и другое последствие, то именно, что основные тексты христианской латинской литературы были написаны на языке, который итальянские словесники нашли варварским и испорченным, что впоследствии послужило поводом к возражениям риторов и к бессчетным эпиграммам.

Из Карфагена христианство сильно распространилось в Нумидии, Мавритании. Цирта произвела пламеннейших противников и защитников веры в Иисуса. Город, затерянный в глубине провинции Африки, Сциллий, в пятидесяти милях от Карфагена, выставил, несколько месяцев после смерти Марка Аврелия двенадцать мучеников, под предводительством некоего Сперата, который выказал непреклонную твердость, не уступил проконсулу и со славой открыл ряд африканских мучеников.

Эдесса день ото дня становилась христианским центром первостепенной важности. Co времени похода Люция Вера (165), Озроэна, бывшая до тех пор в вассальном подчинении у парфян, стада подвластна римлянам, но, до половины III века, сохраняла еще свою династию Авгарей и Ману. Эта династия, связанная с еврейскими Изатами Адиабены, проявила чрезвычайную благосклонность к христианству. В Эдессе, в 202 году, разрушена была наводнением церковь. В конце II века, в Озроэне существовали многочисленные христианские общины. Епископ Эдесский Палут, поставленный Серапионом Антиохийским (190—210), прославился своей борьбой с ересями. Наконец, Авгарь VII вар Ману (176—213) окончательно принял христианство во времена Вардесана и, в согласии с этим великим человеком вел решительную войну с языческими обычаями, в особенности с оскоплением, пороком, глубоко укоренившимся в сирийских культах. Тем, которые продолжали поклоняться Таргате этим странным способом, отрезали руку. Оспаривая теорию климатов, Вардесан замечает, что христиане, рассеянные в Парфии, Миндии, Хатре и в отдаленнейших странах, не сдедуют нисколько законам этих стран. Первый пример христианского государства, с христианской династией, был подан Эдессой. Этот порядок вещей, которым многие были недовольны, в особенности из числа вельмож, был уничтожен Каракаллой в 216 году; но христианская вера нисколько от этого не потерпела. Уже с тех пор были, вероятно, сочинены апокрифические писания, предназначенные для доказательства святости города Эдессы, и в особенности мнимое письмо Иисуса Христа к Авгарю, которым Эдесса впоследствии так гордилась.

Таким образом, рядом с латинской литературой африканских церквей, была основана новая отрасль христианской литературы, сирийская литература. Ее создали две причины, гений Вардесана и необходимость иметь арамейский перевод Священного Писания. Арамейские письмена давно употреблялись в этих странах, но еще не служили для закрепления настоящего литературного труда. Иудео-христиане положили начало арамейской литературе переводом Ветхого Завета на сирийский язык. Затем явился перевод книг Нового Завета; затем были сочинены апокрифические рассказы. Сирийская церковь, предназначенная позднее к широкому развитию, заключала в себе, по-видимому, в эту эпоху самые разнообразные оттенки последователей, от иудео-христианина до философов, какими были Вардесан и Гармоний.

Вне римской империи, успехи церкви были гораздо медленнее. Важная церковь в Восре имела, быть может, филиальные отделения среди независимых арабов. В Пальмире, несомненно, уже были христиане. Многочисленные арамейские племена, подвластные парфянам, принимали христианство с той готовностью, которую сирийская раса всегда проявляла по отношению к культу Иисуса. Около того же времени Армения получила первые семена христианства, быть может, не без участия Вардесана. В Персидской Армении заговаривают о мучениках уже с III века.

Баснословные предания, жадно приветствуемые, начиная с IV века, приписывали христианству завоевания, гораздо более отдаленные. Полагали, что каждый апостол избрал себе известную часть мира, для ее обращения. Индия, в особенности, вследствие географической неопределенности ее имени и сходства буддизма с христианством, послужила почвой для странных мечтаний. Уверяли, будто бы св. Варфоломей занес туда христианство и оставил там экземпляр Евангелия св. Матфея. Затем, знаменитый александрийский ученый Пантен будто бы путешествовал там же, по следам апостола, и нашел это самое Евангелие. Все это сомнительно. Слово Индия употреблялось в крайне неопределенном смысле. Всякий, севший на корабль в Клизме и поплававший в Красном море, считался бывшим в Индии. Йемен часто называли этим именем. Во всяком случае, путешествие Пантена не привело к основанию никакой прочной церкви. Все, что манихеи рассказывали о миссионерстве св. Фомы в Индии, баснословно, и лишь искусственным путем были впоследствии связаны с этой легендой сирийские общины, основанные в средние века на Малабарском берегу. Быть может, к этому сплетению сказок присоединилось еще смешение имен: Thomas и Gotama. Вопрос о возможности воздействия христианства на браманскую Индию, и в особенности на культ Кришны, стоит вне черты, на которой мы должны остановиться.