Бохеньский Ю. Сто суеверий

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

То, что мы называем «воскресением из мертвых», древние египтяне именовали «выходом на свет». Эта книжка и является таким выходом на свет, интеллектуальным воскресением в двух смыслах. Во-первых, это своего рода расчет с совестью автора, который некогда разделял многие из описанных здесь суеверий, а сейчас, слава Богу, освободился от них, вышел из темноты на свет. Во-вторых, она издана с надеждой на то, что поможет кому-нибудь из читателей избавиться от заблуждений. Она должна также сыграть, хотя и опосредованно, роль небольшого введения в философию, как ее понимает автор.
В названии книжки есть два слова, которые требуют пояснения. Прежде всего, я не совсем уверен, что слово «суеверие» выбрано удачно — скорее надо говорить о заблуждениях и даже об ошибках. Ибо в «суеверии» есть оттенок чего-то магического: «суеверным» называют человека, убежденного, что достигнуть чего-либо можно, произнося заклинания или пронзая иглой восковую куклу. Значит, обычно речь идет о чем-то практическом, о своего рода «технике» абсурда. Многие же из рассматриваемых здесь точек зрения— быть может, даже большинство — носят теоретический, а не практический и, стало быть, не магический характер. И если я все-таки употребляю этот термин, то исключительно потому, что в нашем языке он порой обозначает и теоретические ошибки, а кроме того, более точно и полно выражает мою позицию в отношении тех нелепостей, какими являются суеверия. В любом случае я определяю суеверие следующим образом: верование, которое (1), конечно, в высшей степени ложно, но, несмотря на это, (2) считается несомненно истинным. Так, например, астрология представляет собой суеверие в моем понимании этого слова, ибо, будучи безусловно далекой от истины, тем не менее часто принимается за собрание аксиом.
Меня могут упрекнуть в том, что, употребляя этот скорее оскорбительный термин, я нарушаю правила корректных отношений с коллегами. Ведь в философском мире принято учтиво обходиться даже с очевидным вздором. Один мудрец заявляет, что мир не существует или же существует только в его голове; другой доказывает, что, к примеру, я не могу быть уверен в том, что в данный момент сижу на стуле, а третий учит, что мы не обладаем ни сознанием, ни чувствами; и все это называют «взглядами», «мнениями», «философской теорией» и благоговейно преподают студентам. Так вот, прошу меня извинить, но все это суеверия, и я говорю об этом совершенно открыто. Мы слишком далеко зашли в своей учтивости по отношению к суеверным мудрецам. Пора покончить с этим, отделить научную гипотезу от демагогического вымысла, науку—от фантазии, добросовестную философскую работу — от пустой болтовни. Тем более что эта болтовня, к сожалению, приводит к трагическим результатам; вспомним о диалектике Гегеля и совершенных во имя нее убийствах.
Это что касается «суеверий». В отношении слова «философские», должен признать, что если применяемый мною подход всегда остается философским (т. е. максимально отвлеченным), то рассматриваемые в этой книге заблуждения не всегда носят философский характер — некоторые из них принадлежат сфере политической экономии и социологии. И если я ими занимаюсь, то делаю это по трем причинам. Во-первых, потому что сам был жертвой этих заблуждений. Во-вторых, уважаемые коллеги экономисты и социологи обычно настолько заняты своими исследованиями, что времени на преодоление предрассудков и суеверий, относящихся к областям их собственной деятельности, у них уже не остается. Кому известна, к примеру, современная критика марксистской политэкономии (являющейся собранием явных заблуждений), предпринятая ученым-экономистом? Философы написали по меньшей мере дюжину критических монографий о заблуждениях, содержащихся в марксистской философии; экономисты же обычно отсылают нас к сочинениям, написанным еще в прошлом веке. Волей-неволей философ должен взять на себя роль разрушителя суеверий в вопросах, относящихся к области экономики и социологии. Это вытекает из самого характера философии, которая, с одной стороны, имеет дело с наиболее отвлеченными аспектами всех предметов, а с другой, ниспровергает предрассудки, следуя, так сказать, самому своему призванию.
Конечно, можно было бы считать, что некоторые — назовем их вульгарными — суеверия, такие как астрология и нумерология, не имеют ничего общего с философией, даже если понимать ее в самом широком смысле слова. Но вглядимся повнимательнее, и мы без труда обнаружим в их основании философские взгляды. Астрология проистекает непосредственно из философской веры в «разум», управляющий звездами,— из веры, в которой некогда признавались даже выдающиеся философы, например Аверроэс. А нумерология обязана своим возникновением, по крайней мере частично, Пифагору и его ученикам, утверждавшим, что числа суть нечто чрезвычайно важное, если не основное, в Космосе. Сам Платон разделял эту точку зрения; по его учению, числа являются сущностью вещей. Следует также отметить, что Галилей, творец науки Нового времени, был в то же время философом и открыто исповедовал платонизм.
Но если так обстоят дела с астрологией и нумерологией, то что же говорить о диалектике, идеализме, гуманизме и других суевериях, которым поклоняется мир? Пожалуй, источник этих предрассудков очевиден,— они проистекают из давних сочинений моих коллег по профессии. Философу гордиться нечем. Но об этом — чуть позже.
Имеется группа верований (отнесенных мною к суевериям), которые вызывают трудность иного рода. Речь идет о верованиях в области морали, т. е. о тех, которые касаются норм поведения, как, например, альтруизм, наказание и любовь. Трудность связана с тем, что философия, на мой взгляд, является (или по крайней мере должна быть) наукой, а наука рассматривает исключительно факты, то, что есть, а не то, что должно быть, не нормы; во всяком случае, она не вправе ничего предписывать. И если в словаре речь идет также и об этих верованиях, то лишь потому, что люди, их разделяющие, нарушают нормы, которые сами же считают обязательными. Иначе говоря, их можно было бы назвать не этическими, а логическими заблуждениями.
Наряду с разделением суеверий на менее философские и более философские существует и иное их различение. Надеюсь, что большинство суеверий, рассмотренных в этом словаре, будут интересны и философу-непрофессионалу, однако некоторые из них весьма специальны, и публика наверняка обратит на них внимание лишь в порядке исключения. Примером может служить теоретико-познавательный идеализм. И эти на первый взгляд чисто технические и абстрактные ошибки рассматриваются здесь, несмотря на присущую им эзотеричность, только из-за своих пагубных последствий. Если соответствующие выводы покажутся кому-то чересчур сложными, автор просит опустить их при чтении, а в качестве оправдания позволит себе напомнить ту известную истину, что философия исследует проблемы, интересные только самим философам (Бертран Рассел).
Возможно, заслуживает внимания и то, что если некоторые суеверия — к примеру, гуманизм— возникают вследствие отрицания фактов, а другие, скажем астрология, в результате нарушения фундаментальных принципов методологии, то причиной третьих является смешение понятий. Таковы, например, заблуждения, касающиеся демократии (целых шесть значений слова!), идеализма и коммунизма. Факт смешения понятий требует осмысления. По моему мнению, вина здесь лежит на философах Нового времени (XVI— XIX вв.), которые, в противоположность их предшественникам, пренебрегали анализом языка и занимались спекуляциями с понятиями «самими по себе», забывая, что понятия — всего лишь значения слов. Как удачно выразился один из моих учеников, они фантазировали по поводу понятий, витавших в воздухе. В результате люди перестали обращать внимание на многозначность большинства слов, что и привело к возникновению заблуждений.
Кроме того, в названии книжки обозначено, что речь идет о «кратком» словаре. Дело не только в том, что анализируемые заблуждения рассматриваются в нем вкратце, но и в том, что разбирается лишь малая часть философских предрассудков. Можно было бы спросить, чем я руковод- ствовался при составлении словника. Отвечаю: ничем. Я писал о том, что мне приходило в голову, и, разумеется, меня интересовали прежде всего те суеверия, жертвой которых некогда был я сам. Из-за этого, наверное, упущено из виду множество важных заблуждений—но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, мне кажется, что дозы нелепостей, рассмотренных ниже, хватит для исцеления сознания, его прояснения, «выхода на свет».
Просматривая список суеверий, с которыми я расправился, не могу отделаться от неприятного чувства, которое немцы называют, кажется, Katzenjammer, что по-польски можно передать словом «хандра» (словом, правда, не очень польским). Мой «Словарь» показывает, что в мире царит множество предрассудков —и каких! Не нужно становиться жертвой суеверия о Постоянном Прогрессе Человечества, чтобы считать людей XX века чуть-чуть более сознательными, более разумными, чем троглодиты. Но количество заблуждений, разделяемых миллионами людей в Лондоне, Нью-Йорке и Париже, таково, что эта праведная вера начинает угасать. Трудно противиться чувству стыда за то, что принадлежишь к тому же поколению. Особенно досадно, что мне и самому пришлось быть слепым приверженцем многих суеверий. Хуже того, мой стыд, скажем так, «цеховой»: философы-профессионалы, к которым я принадлежу, либо прямо виновны в измышлении суеверий, либо причастны к их возникновению.
Наконец, позволю себе сделать замечание личного характера. Легко убедиться, что этот словарь является «иконоборческим», ибо суевериями здесь названы взгляды, всеми почитаемые за истинные, благие, достойные, чуть не за священные, такие, например, как альтруизм и гуманизм. Да, так оно и есть. Призвание философа — в том, что он иконоборец, ниспровергатель предрассудков и суеверий. Его главная задача — свержение идолов. Другое дело, что это занятие не сулит ему никаких выгод. Напротив, философ, верный своему призванию, должен быть готов к преследованиям со стороны благочестивых идолопоклонников и других адептов суеверия. Неправда, будто истории известно множество мучеников науки: если кто и подвергался преследованиям за свою борьбу с суевериями, так это философы.
Но тут уж ничего не поделаешь. Кроме того, в наше время каждый, кто чувствует в себе силы, просто обязан бороться с суевериями. Столько людей — среди них и подлинные философы — самым недостойным образом пасуют перед заблуждением марксизма. В Польше человек вообще зачастую может выбирать только из двух типов суеверий: из тех, что провозглашены компартией или же невежественными католиками.
Что касается суеверий второго типа, у автора есть предшественник в истории, некий св. Фома Аквинский, которого подвергли проклятию и в Париже, и в Оксфорде за то, что он осмелился посягнуть на учение реизма о душе и высказать (единственно истинное) суждение, что душа есть сущность тела (forma corporeitatis). Таким образом, хотя св. Фома и не является моим гуру, именно его следует считать небесным покровителем иконоборчества, с которым читатель встретится в этом словаре.