Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Крапивенский С. Социальная философия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава четырнадцатая. КУЛЬТУРА

1. ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРЫ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

ИСХОДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О КУЛЬТУРЕ

Понятие культуры принадлежит к категориям общеисторическим и общефилософским, то есть к таким, которые имеют силу для всех эпох.

У В. Даля мы находим следующее толкование слова "культура": "...обработка и уход, возделывание, возделка; образование, умственное и нравственное..." [1]. Такое толкование полностью соответствует первоначальному латинскому употреблению слова cultura, ведущего свое происхождение от colo, colere - взращивать, возделывать землю, заниматься земледелием. Историкам не может не быть известен труд Катона Старшего "Агрикола" ("О земледелии"). Но уже в римские времена, у Цицерона, мы встречаем и более расширительное применение этого термина в связи с выдвинутой им задачей философской обработки, философского возделывания человеческого ума. И все же в нынешнем понимании слово "культура" известно в Европе лишь с XVIII века, с эпохи Просвещения. Более ранние аналоги ему встречаются в китайской ("жэнь") и индийской ("джарма") философии, а также у греков ("пайдейя").

1 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М. 1979. Т. 2. С. 217.

Если верно представление о том, что каждое новое понятие есть своеобразный узелок на нескончаемой нити человеческого познания, свидетельствующий о его очередном успехе, то понятием культура обозначился узелок чрезвычайно важный. Впервые было осознано, что обнаруживаемое в человеке и, следовательно, в обществе не может быть сведено без остатка к природному началу либо к началу божественному: есть еще и то, что детерминировано собственной деятельностью общественного человека. Так был открыт мир культуры - мир от начала до конца создаваемый самим человеком, а тем самым открыта и зависимость человека от самого себя, от своей собственной деятельности, способной преобразовывать окружающую нас действительность.

Между прочим, кристаллизация понятия "культура" в обществознании не случайно совпала во времени с всплеском субъективного идеализма (Д. Беркли, Д. Юм). Вообще, последовательность

311

появления каждого из основных направлений в философии (материализма и идеализма) и вариантов внутри них производна от логики познания человеком окружающего мира. Вначале до человека доходит, что мир объективен, независим от него, и он должен к нему приспосабливаться. Так в голове нашего предка, который отнюдь не был профессиональным философом, возникает, по сути дела такое решение, которое впоследствии будет названо материалистическим решением основного вопроса философии. И тут же перед человеком встал другой вопрос: если этот мир независим от меня, то от кого же он зависим? Допустить, что "мир никем не создан, ни из людей и ни из богов", как это сделает потом Гераклит, совершенно беспомощный еще перед лицом природы первобытный человек не мог. В этих условиях неизбежно рождалось решение в духе идеализма объективного, причем в его нерафинированном, религиозном виде. И только через много веков, по мере того как под воздействием физических и духовных усилий человека зримо изменился окружающий мир, созрел вывод о человеке как субъекте истории. Оторванный от признания объективности этого мира и возведенный в абсолют этот вывод лег в основу субъективно-идеалистического решения основного вопроса философии.

Таким образом, у процесса выделения понятия "культура" и у субъективного идеализма обнаруживаются одни и те же гносеологические корни: признание активности человека, в том числе и активной роли его сознания. Впрочем, на этом сходство не кончается. Подобно тому, как Беркли и Юм абсолютизировали роль сознания и за собственными ощущениями перестали видеть отражающийся в них объективный мир, Вольтер, Тюрго, Кондорсе сводили содержание культурно-исторического процесса к развитию человеческого разума.

В дальнейшем для истории социальной философии становится характерной попытка выйти за пределы такого узкого понимания культуры. Результат - наличие в культурологической литературе не менее двухсот определений предмета своего исследования. Такое обилие определений вряд ли может быть объяснено лишь субъективизмом их авторов, хотя субъективизм во многих случаях действительно присутствует. Главную же причину сложившейся познавательной ситуации, очевидно, можно понять только с учетом чрезвычайной сложности самого познаваемого объекта - феномена культуры. Каждый из авторов, будучи не в силах охватить объект в целом, фиксирует свое внимание на каких-то отдельных существенных его сторонах. Одни связывают культуру с традициями, рассматривают ее как социальное наследие общества; другие подчеркивают нормативный характер культуры и трактуют ее как свод правил, определяющих образ жизни

312

данного общества; третьи на передний план выдвигают приспособительную функцию культуры, позволяющую человеку приспособиться к конкретным условиям данной социальной и природной среды и т.д. Каждое из этих определений при всей своей односторонности верно схватывает какую-то важную сторону в облике культуры.

И все же положение с определением культуры не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Если попытаться классифицировать те сотни определений, о которых сейчас шла речь, то довольно четко вырисовываются три основных подхода.

1. Эмпирический, описательный подход, представляющий культуру как сумму, результат всей деятельности человека, то есть как совокупность предметов и ценностей, из которых складывается этот результат. Отметим определенные недостатки такого подхода. Во-первых, культура предстает в этой концепции в статичном состоянии - в виде набора застывших продуктов деятельности человека. Во-вторых, жестко разводятся материальная и духовная области культуры. Такое разведение нередко из социальной философии проникает в историческую науку. Можно вспомнить, что академический Институт археологии в свое время назывался Институтом истории материальной культуры, что заведомо неверно, ибо археология по добываемым предметам исследует и историю духовной жизни общества.

Деление на материальную и духовную культуру, разумеется, условно и относительно. В действительности эти области единой системы культуры не только тесно взаимосвязаны, но и взаимопроникают друг в друга. Особенно отчетливо это выявляется в условиях научно-технической революции, ведущей ко все большей интеграции материальной и духовной культур. С одной стороны, непрерывно возрастает роль и значение материальной стороны духовной культурь, (техники средств массовой информации - печати, радио, телевидения, кино, "домашних" средств потребления культуры - телевизора, магнитофона, радиоприемника, электронных игр -и учебных тренажеров), а с другой - в материальной культуре возрастает роль ее духовной стороны ("онаучивание" производства, возрастание роли производственной эстетики и т.д.). На стыке материальной и духовной культур возникают такие общественные явления, которые нельзя отнести только к одной из них (например, дизайн). Все это свидетельствует о целостности культуры как общественного явления, н присущий в связи с этим культуре атрибут системности как раз и не фиксируется эмпирическим, описательным подходом: ведь сумма еще отнюдь не есть система.

2. Оценочный (аксиологический) подход, при котором "культурность" и "некультурность", равно как и степень культурности, определяются путем соотнесения оцениваемого с тем, что избрано в качестве эталона. Вполне понятно, что такой подход носит в значительной степени произвольный и относительный характер. Так, с

313

точки зрения европоцентризма мерой культурности всех остальных исторических регионов оказывается степень их приближенности к европейской культуре. При этом игнорируется приспособительная функция культуры: ведь то, что с европейской колокольни представляется "недоразвитостью" культуры, в действительности сплошь и рядом оказывается необходимым и достаточным для приспособления к конкретной среде, социальной и природной.

Сказанное сейчас о недостатках оценочного подхода вовсе не является призывом к его отбрасыванию. Ведь так или иначе исследователю приходится сравнивать и оценивать исторические эпохи по разным параметрам, в том числе и по уровню культурного развития, а посему и понятие "культура" по необходимости должно включать в себя оценочный момент.

3. Деятельностный подход, рассматривающий культуру как внебиологический, специфически человеческий способ деятельности.

Термин "внебиологический" в данном случае имеет целью выразить средства и механизмы, потенциально не заданные биологическим типом организации, а не сам материал их воплощения, который в принципе может иметь сугубо биологическую природу (например, одомашненные животные).

Знакомясь с деятельностным подходом к культуре, важно понять главное: культура - это не сама деятельность, а тот способ, которым она осуществляется. Например, само по себе добывание пищи, ee прием и усвоение могут быть процессом, не имеющим отношение к культуре (животные тоже этот процесс осуществляют). Элементы культуры в него вносятся по ходу развития человека и общества - меняются способы добывания, внедряется предварительная термическая обработка, входят в обиход ножи, ложки и вилки (кстати, еще во времена Шекспира даже при дворе английского короля не пользовались вилкой), применяются разнообразные добавки, способствующие улучшению аппетита и лучшему усвоению пищи (соль, соусы, приправы) и т.д.

Именно деятельностный подход к пониманию культуры начинает сегодня преобладать в научной литературе. И это не в последнюю очередь связано с тем, что деятельностный подход не отверг два других - описательный и оценочный, а впитал в себя их рациональное содержание.

Действительно: не данный от природы, но благоприобретенный способ человеческой деятельности равен по объему результатам этой деятельности. Принципиально новый результат позволяет и принципиально изменить наш способ деятельности в той или иной сфере, а некоторые из этих результатов по своей объективной роли становятся способом, благодаря которому меняется стратегия функционирования социума, он поднимается на новую ступень. Так, научно-техническая революция, связанная с созданием и массовым внедрением информационно-компьютерных систем, оказывается способной вслед за кардинальным изменением технологического базиса цивилизации (и на основе этого изменения) внести

314

принципиальные изменения буквально во все важнейшие структурные элементы социума, начиная с производственных отношений и кончая психологией общества. Сравнивая между собой способы человеческой деятельности в разные исторические эпохи, в разных регионах, в разных сферах мы, по сути дела, используем рациональный момент, содержащийся в оценочном подходе к культуре.

Будучи сверхсложной системой, культура - и это вполне естественно - обладает многофункциональностью, выполняет ряд важных, жизненно необходимых для общества социальных функций. Об одной из этих функций - приспособительной у нас уже был повод высказаться. Обозначим некоторые другие функции культуры.

Функция познавательная, заключающаяся в том, что многие достижения культуры выступают в качестве новых способов дальнейшего познания окружающего мира и использования этого знания в человеческой практике (обуздание стихийных сил природы, оптимизация социальных отношений и т.д.). Возможности культуры в этом отношении зависят от того, насколько полно она осуществляет синтез всех форм общественного сознания, предоставляя тем самым в распоряжение познающего субъекта целостную культуру познания и освоения мира. В то же время - в порядке обратной связи - сама культура, ее уровень и состояние, служат индикатором, позволяющим безошибочно судить об успехах человека в "очеловечивании" природы и самого себя.

Функция информативная, связанная с накоплением и трансляцией социального опыта. Речь идет о трансляции по разным адресам: от одного поколения к другому, внутри одной страны в пределах жизни одного поколения, от одного народа к другому. Подчеркнем, что другого, помимо культуры, механизма передачи асоциальной наследственности" общество не имеет. (Сама же культура для реализации этой функции должна представлять собой сложную и все более усложняющуюся по мере количественных и качественных изменений социального опыта знаковую систему. Такими знаками являются слова и понятия, математические символы, формулы науки, язык музыки и живописи, орудия производства и предметы потребления. В своей информативной функции культура выступает как "память" человечества.

Функция коммуникативная, позволяющая людям вступать в общение друг с другом. Нетрудно догадаться, как генетически связаны между собой коммуникативная и информативная функции: мы можем вступать в общение между собой только благодаря тем знаковым системам, которые предоставляет в наше распоряжение культура, и, прежде всего, благодаря естественным и искусственным языкам. Важное значение для налаживания и поддержания массовых коммуникаций имеет техническая культура общества. Даша невооруженным глазом заметно, как с помощью технических средств все большее значение приобретает косвенное общение, причем применение спутниковой связи позволяет сделать его масштабы воистину планетарными.

315

Функция нормативная, регулирующая поведение отдельных индивидов и целых социальных групп. "Цензура" культуры распространяется буквально на все, что делают люди - на их труд и быт, на сферу межгрупповых и межличностных отношений. При этом возникают довольно существенные противоречия между требованиями культуры и индивидуальными особенностями, наклонностями, потребностями людей. О том, какие коллизии могут возникать при этом, хорошо сказано у 3. Фрейда, видевшего в прессинге, осуществляемом "цензурой" культуры, главную причину невротических заболеваний. Между прочим, об уровне культуры общества надо, наверно, судить и по тому, насколько оно, с одной стороны, и индивид, с другой, способны гасить эти противоречия, не доводя их до стадии антагонизма. В этом отношении первостепенной является роль морали и права - главных регуляторов в системе культуры.

Функция цивилизационная, гуманистическая, выступающая в качестве главной, системообразующей функции культуры. Мы рассматриваем ее последней "по счету", ибо ее истинная роль может быть понята только после того, как охарактеризованы все ее другие функции. Приспособительная, познавательная, информативная, коммуникативная, нормативная функции культуры подчинены гуманистической (цивилизационной) и фактически выступают как ее модификации. И. Гердер писал: "Гуманность - это сокровище и награда за все труды человеческие... Воспитание гуманности есть дело, которым следует заниматься непрестанно; в противном случае мы все... возвратимся к животному состоянию, к скотской грубости". [1] Гуманистическая направленность культуры призвана выполнять роль специфического селектора, выводящего за пределы системы культуры все безнадежно устаревшее, а потому реакционное, возвращающее нас к нецивилизованному состоянию, равно как и попытки возродить подобные архаизмы. К сожалению, как мы увидим, эта селекторная роль не всегда эффективно реализуется.

1 Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 111.

2. ИСТОРИЯ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС

"Культура, - писал Ж.-П. Сартр, - никого и ничего не спасает и не оправдывает. Но она дело рук человека - в ней он ищет свое отражение, в ней он узнает себя, только в этом критическом зеркале он и может увидеть свое лицо." Что имеет в виду Сартр и во всем ли с ним можно согласиться?

Сартр совершенно прав, когда рассматривает культуру в качестве критического зеркала, в котором только и может человек увидеть свое лицо. Много это или мало? Очевидно, мало, если чело-

316

век просто удовлетворится тем, что удалось посмотреться в "зеркало". И в то же время много, если он, всмотревшись, сумеет сделать практический вывод: способен он или не способен по своему культурному обличью на свершение задуманного? Сказанное применимо и к обществу в целом. Следовательно тот же Сартр не прав, когда уверяет, что культура никого и ничего не спасает. Спасает - и тогда, когда она способна помочь человеку в его исторических действиях; и тогда, когда критически оценив себя (что несомненно тоже является актом высокой культуры), общество воздерживается от утопичных и бессмысленных в данных социокультурных условиях действий.

Итак, культура, с одной стороны, есть результат предшествующей деятельности человека (общества), но, с другой стороны, она выступает как один из детерминантов их дальнейших успехов. В "Критике Готской программы" К. Маркс писал: "Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества" [1]. И хотя культура в этом высказывании определенным образом "экономизирована" по своему происхождению, она ставится Марксом в один ряд с экономикой среди детерминантов общественного развития. Экстраполируя сказанное Марксом применительно к праву на общественное развитие в целом, мы нисколько не грешим против истины: ведь именно право выступает регулятором нашей деятельности во всех сферах - начиная с распределения материальных благ и кончая участием масс в управлении делами общества.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 19.

Детерминантный статус культуры особо зримо обнаруживается в эпохи революционно-реформаторских изменений в обществе. Как и куда выведет революция общество, в определяющей степени зависит от культурного уровня борющихся сил. Вот и сегодня мы вынуждены задумываться не только над тем, от чего должно отказаться во имя успеха реформ, но и над тем, от чего мы не в силах отказаться по уровню своей культуры, в частности, по складу своего менталитета.

Учитывая детерминантный статус культуры, следует внести уточнение в понимание общества, определив последнее как социокультурное образование.

Несмотря на детерминантный, как мы выяснили, статус культуры, ее история продолжает оставаться мало исследованной. Это замечание относится и к страноведческому, и тем более к региональному аспекту истории культуры. И это приходится констатировать спустя не менее 200 лет после появления работ Гоббса, Вико, Гердера.

Такое положение дел легко обнаруживается при знакомстве с учебниками по истории, независимо от того, идет ли речь о древ-

317

нем Востоке или европейской античности, средневековье или Новом времени. Изложение истории культуры выглядит в них довеском к истории той или иной эпохи, к тому же сюжетом соответствующих параграфов является не культура в ее целостности; краткого обзора удостаиваются, как правило, лишь технический, художественный и научный компоненты культуры и остаются в тени моральная, политическая, правовая культура общества. При таком подходе к культуре у читателя никоим образом не может сложиться представление об истинном месте и роли культуры в системе общества.

Еще хуже обстоит дело с всемирной историей культуры, которой посвящено лишь несколько основательных исследований (В. и А. Дюранты, Р. Мунье).

Как отмечалось в литературе, даже история отечественной культуры не освоена ни фундаментально, ни целостно [1]. Такая ситуация во многом объясняется довольно своеобразной логикой развития исторической науки у нас. Читатель помнит, очевидно, те страницы книги, где говорилось о периоде господства идеалистического понимания истории в русской историографии (в частности, о засилье так называемой государственно-правовой школы). Реакцией на такое понимание истории было появление "школы М. Н. Покровского", в трудах которого место выдающихся личностей (в том числе и в сфере культуры) заняли рента, ссудный и промышленный капитал, торговля, развитие ремесла и промышленности. Разумеется, каждый из перечисленных сейчас феноменов сам по себе есть важный элемент материальной, а конкретнее - экономической культуры общества, как это великолепно показал Ф. Бродель в своем упоминавшемся уже исследовании [2]. Но школа Покровского выбросила за борт многие другие элементы культуры и о возвышении ее социального статуса речи опять не могло быть. И хотя школа Покровского давно сошла с историографической арены, хроническое отставание в области исследований истории культуры не преодолено по сей день. При этом сложилось парадоксальное положение: с одной стороны, есть исследователи, имена которых составляют гордость всей нашей науки (Н. И. Конрад, Д. С. Лихачев, А. Ф. Лосев, Б. А. Рыбаков и др.), но они - одиночки, за ними нет школ, продолжающих их дело и осуществляющих фундаментальные и системные исследования в области мировой и отечественной культуры [3].

1 См.: Культура, человек и картина мира. М., 1987. С. 76.

2 См. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. М., 1986-1992. Т. 1-3.
3 Вышедшие за последнее десятилетие такие замечательные труды, как История византийской культуры: в 2 ч./Под ред. 3. В. Удальцовой./ М., 1984-1985; А. Я. Гуревич. Категории средневековой культуры. М., 1984; А. Е. Кертман. История культуры стран Европы и Америки. М., 1987, отнюдь не отменяют этого парадокса.

318

Принцип историзма в полной мере должен быть распространен и на наш подход к культуре.

Это значит, прежде всего, что при анализе и оценке той или иной локальной (национальной, региональной) культуры мы не можем игнорировать конкретно-исторические условия ее формирования. Только при полном учете этих условий под нашу оценку подводится соответствующее объективное основание.

Вне исторического подхода не может быть понята и противоречивость современной культуры, в которой диалектика единичного, особенного и всеобщего воплощена в своеобразной форме - в переплетении элементов общечеловеческих, национальных и классовых. Историзм выражается, очевидно, в том, чтобы, с одной стороны, не игнорировать те национальные и классовые нюансы, которые действительно присущи культуре на протяжении многих веков. У угнетенных классов, например, формируется своя система идеалов, норм, ценностных ориентаций, принципов поведения. С другой стороны, эти нюансы не следует абсолютизировать и говорить о "двух культурах" в каждой национальной культуре или возводить "китайскую стену" между культурами национальными.

Необходимость исторического подхода обнаруживается и при решении проблемы периодизации истории культуры. К сожалению, в марксистской литературе десятилетиями складывалась традиция, в соответствии с которой крупномасштабное членение культурно-исторического процесса осуществлялось по полной аналогии с членением исторического процесса в целом, то есть поформационно. Разумеется, формационное накладывает свой отпечаток на культуру, особенно в условиях классовых формаций. Но еще больший отпечаток накладывается технологическим способом производства и, если более обобщенно, определенной ступенью развития цивилизации. Во всяком случае, о выделении культур земледельческого, индустриального и информационно-компьютерного общества можно говорить с большим основанием, чем о выделении, как это сделано в социологии фриче, культур рабовладельческой, феодальной, буржуазной и социалистической.

И все же у периодизации культурно-исторического процесса при всей его органической включенности в экономическую и гражданскую историю человечества, своя, "особенная стать". Интересно, что традиция, которая выше была названа марксистской, исходит не из Маркса: последний неоднократно подчеркивал специфику культурного развития. Так, рассматривая социальную детерминацию искусства, Маркс пишет: "Относительно искусства известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества, а следовательно, также и с развитием материальной основы последнего, составляющего как бы скелет его организации". [1]

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 736.

319

Сегодня предпринимаются попытки выйти на концепции, адекватно отражающие объективные закономерности смены культурных эпох и самого типа культурного развития. Но до истины, как нам представляется, еще далеко. Сошлемся на одну из гипотез, исходящую из того, что главными моментами гражданской истории являются коренные реформы, войны и, наконец, революции. Дальнейшая логика рассуждения такова: в периоды войн, коренных реформ и революций течение культурной жизни нарушается, а то и прерывается вообще, зато в мирные периоды развития общество как бы компенсирует застойный характер своей социально-экономической жизни взлетом культурного творчества. Но: 1) утверждение о коренных реформах, войнах и революциях как главных моментах гражданской истории явно преувеличивает роль этих общественных явлений; 2) концепция выводит за пределы культуры такие ее важные элементы, как культура политическая и культура правовая. А ведь эпохи кардинальных прогрессивных изменений характеризуются как раз принципиальными подвижками именно в этих подсистемах культуры; 3) не подтверждается историческим опытом и вывод о прерывании культурной жизни общества в эпохи резкого обострения социальных отношений. Вспомним хотя бы невиданный всплеск поэзии, драматургии, музыки (от песен до симфоний) в годы Великой Отечественной войны. Да и движение в эти же годы культуры вспять, скажем, в сфере интимных отношений - это тоже культурная жизнь, но с определенным - отрицательным знаком; 4) мирные периоды развития общества далеко не всегда носят застойный характер. Достаточно этих контраргументов, чтобы понять, какое большое поле для дальнейших изысканий открывается здесь будущим философам и историкам.

Есть еще одно во многом не вспаханное и не обработанное до конца поле - проблема преемственности в развитии культуры. Здесь от исследователя требуются повышенная осторожность и взвешенность, поскольку приходится проплывать между своеобразными Сциллой и Харибдой: с одной стороны, надо избегать примитивно-анархистских, нигилистических оценок культурного наследия, а с другой стороны, опасно причаливать к берегу, на котором развеваются флаги с лозунгами "филиация идей", "саморазвитие культуры", "единый поток". Ведь в последнем случае развитию культуры придается абсолютно самостийный, не зависящий от фундаментальных социально-экономических условий характер; культура превращается в своеобразную "кошку, гуляю-

320

щую сама по себе". Адекватно отражающий истинное положение вещей ответ должен звучать, очевидно, так: в развитии культуры закон преемственности играет чрезвычайно важную роль, но его действие носит не абсолютно, а относительно самостоятельный характер.

Нужно различать преемственность непрерывную и прерывную. Практически непрерывной выглядит преемственность в развитии культуры быта, особенно в так называемых традиционных, не затрагиваемых коренными преобразованиями обществах (хотя и здесь не обходится без исключений). Примером непрерывной преемственности является развитие языка, который сам, в свою очередь, является необходимейшим и важнейшим средством, обеспечивающим преемственность в развитии всей культуры, а значит, и общества в целом. Вряд ли можно по этому поводу сказать лучше великого русского педагога К. Д. Ушинского: "В сокровищницу родного языка складывает одно поколение за другим плоды глубоких сердечных движений, плоды исторических событий, верования, воззрения, следы прожитого горя и прожитой радости, - словом, весь след своей духовной жизни народ бережно сохраняет в народном слове. Язык есть самая живая, самая большая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое" [1].

1 Ушинский К. Д. Избранные педагогические сочинения. АЛ., 1945. С. 206.

Типичным явлением, связанным с прерывной постепенностью выступает западно-европейское Возрождение. Даже чисто этимологический подход показывает, что речь идет не о простом продолжении каких-то (в данном случае - античных) социокультурных традиций, а именно о возрождении их после более или менее продолжительной полосы забвения. Разумеется, речь идет не об абсолютном забвении, ибо из ничего, как заметил еще Лукреций Кар, и не рождается ничего.

Следует различать также преемственность непосредственную и опосредованную. Упоминавшееся сейчас западно-европейское Возрождение представляло собой первый из этих вариантов: возрождалось наследие, являвшееся результатом исторического развития непосредственно данного региона. Но ведь во многих своих существенных чертах Возрождение произошло и у народов более молодых, произошло как своеобразный отклик на культурную революцию у более древних соседей. Здесь явно присутствует и доминирует элемент опосредованности.

По сути дела, мы вторглись здесь в еще одну важную проблему - проблему взаимодействия культур, которое можно и должно рассматривать тоже как преемственность, относящуюся уже к процессу развития не одной из культур, а двух или нескольких. Проиллюстрируем это на примере взаимодействия египетской, ев-

321

рейской (древнеизраильской) и европейской культур. Общеизвестно, что самой читаемой в мире книгой по сей день остается Библия. Если к этому добавить, что в истории мирового искусства неоспоримо прослеживается приоритет библейских сюжетов и мотивов [1], а десять знаменитых моральных заповедей, якобы внушенных Моисею богом, лежат в основе современной нравственности, то степень воздействия древнееврейской культуры на европейскую станет рельефно осязаемой. Но выясняется, что в истоках самой библейской культуры есть много моментов, свидетельствующих о восприятии ею всего лучшего, что было в культуре соседних народов - древнеегипетской, вавилонской, шумерской. В этой связи можно отослать читателя к интересным рассуждениям Зигмунда Фрейда о своеобразном синтезе египетского и иудейского в мировоззрении и действиях Моисея и в монотеистической религии евреев [2]. Итак, цепочка замыкается: Египет - Иудея и Израиль - Европа. Разумеется, мы взяли лишь одну линию развития европейской культуры - внешнюю, оставив в стороне не менее важную - внутреннюю, о которой уже было немного сказано в связи с Возрождением. Очень велико и обратное воздействие. В результате многовекового рассеяния евреев по всему миру сегодняшняя израильская культура оказывается в значительной степени европеизированной, арабизированной и т.п. В частности, в связи с тем, что поток репатриантов из России является наиболее массовым и образованным, можно слышать не лишенное резона мнение о современной культуре Израиля, как культуре русской по своим корням и ряду важных черт.

1 Ветхозаветные сюжеты и мотивы мы встречаем в творчестве Микеланджело и Гоббса, Шекспира и Рембрандта, Гюго и Манна, Пушкина и Куприна, Гумилева и Ахматовой, многих других выдающихся писателей, художников, композиторов.
2 См.: Фрейд 3. Человек по имени Моисей и монотеистическая религия. М., 1993.

ЗАПАД, ВОСТОК, РОССИЯ В ДИАЛОГЕ КУЛЬТУР

В исторической и философской литературе, в публицистике вот уже полтора века оживленно обсуждается вопрос о характере русской культуры и русского менталитета в контексте их взаимодействия с культурами Запада и Востока. Вспомним "славянофилов" и "западников", обратим внимание на аналогичные им идеологические группировки сегодня и мы без труда поймем, что спорящие стороны, как правило, не стремятся ограничить себя узкими рамками теории: их концепции устремляются в политику и находят свое прямое отражение в стратегии и тактике авторов и сторонников очередных реформ, нацеленных на догоняющее развитие России, равно как и в деятельности их противников. Отсюда - повышенная актуальность данной проблемы в современных российских условиях.

"Запад" и "Восток", противопоставляемые России и сопоставляемые с ней, выступают в этих спорах не как географические регио-

322

ны, а как два особых типа цивилизованного и культурного развития. Под Западом имеется в виду техногенная цивилизация, сложившаяся первоначально в Европе (XV-XVII веков) и распространившаяся позднее на Северную Америку, Австралию, а с конца прошлого века - и на Японию. Для западного типа цивилизацион-ного и культурного развития характерны безудержное стремление к овладению силами и богатствами природы, влекущее за собой ускоряющиеся прогрессивные изменения технико-технологического базиса общества и связанных с ним наук, непрерывное изменение социальных связей и отношений. Восток - это так называемые традиционные общества и традиционные культуры, характеризующиеся позицией невмешательства в протекание природных процессов; установкой на адаптацию индивида к сложившейся социальной среде, а не на ее преобразование; коллективистским менталитетом в противовес индивидуалистической доминанте на Западе.

Что же представляет собой русская культура, русский менталитет (и, следовательно, к какому типу цивилизационного развития тяготеет Россия)?

Если иметь в виду "славянофилов" и "западников", то вырисовываются, казалось бы, две альтернативные концепции:

1. Россия идет совершенно самобытным путем, узловые точки ее культуры, менталитета, исторического поведения не имеют ничего общего ни с западным, ни с восточным вариантами. Поэтическое выражение эта концепция нашла в знаменитом четверостишии ф. Тютчева:

Умом Россию не понять.
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.

Обнаружив несомненную самобытность отечественной культуры и менталитета, эта концепция бескомпромиссно абсолютизировала их "русскость".

2. Россия по своим социокультурным истокам и своему менталитету, безусловно, тяготеет к Западу и должна ориентироваться только на него, когда речь заходит о попытках модернизации, о догоняющем развитии страны. Историческая приобщенность России ко многим духовным ценностям западной цивилизации и культуры не подлежит сомнению. С Запада в Россию пришло христианство (правда, в его юго-восточном, византийском варианте); в течение веков мыслящая Россия впитывала в себя элементы западного рационализма, просветительства, романтизма, социального утопизма, авангардизма и пр.; со времен Петра I было перенято западное уважение к научной рациональности. Однако в концепции "западников", также как у "славянофилов", присутствует абсолютизация. Во-первых, она сказывается в стремлении к всеохватывающему, в том числе и к механическому, "дурному" заимствованию западного опыта, что мы наблюдаем сегодня и в экономи-

323

ке, и в искусстве, и в других сферах жизни, когда наряду с целесообразным, высокодуховным перенимается устаревшее в социально-экономическом плане, безнравственное в плане духовном и т.п. Во-вторых, сбрасывается со счетов колоссальное обратное воздействие русской культуры на Запад (художественной литературы, музыки, балета, политических и нравственных концепций, системы образования). В-третьих, игнорируются восточные моменты и мотивы в русской культуре.

Как реакция на категоричность "славянофильства" и "западничества" вполне логично должна была родиться еще одна концепция. И она появилась:

3. Россия представляет собой специфический тип культуры - евразийский, связанный с ее географическим местоположением, историческими перипетиями судьбы, взаимодействием с восточными и западными соседями. Евразийство как особая концепция социокультурного места России возникло в начале 20-х годов нашего века в среде русской эмиграции, пытавшейся разобраться, с одной стороны, в истоках и смысле происшедших потрясений, и, с другой, - в перспективах дальнейшего развития родной страны. В отличие от западников евразийцы не хотели, по их словам, смотреть на Россию как на культурную провинцию Запада, с запозданием повторяющую ее "зады". Более того: по их мнению, "богиня культуры", чья палатка столько веков была раскинута среди долин и холмов европейского Запада, перемещается на Восток" [1]. В то же время в отличие от славянофилов евразийцы учитывали воздействие на русскую культуру и западной, и южной (по преимуществу византийской), и восточной культур. На разных этапах исторического развития России на авансцену выступала одна из трех линий социокультурной ориентации: в период Киевской Руси - византийская, в столетия татаро-монгольского ига - восточная, со времен Петра - западная. При этом русская культура не просто впитывала все эти элементы, но синтезировала их в целостность.

1 См. Евразийский искус.// Философские науки. 1991. № 12. С. 105.

Особое место в культурно-историческом развитии России евразийцы отводят роли "азиатского элемента" - "степной стихии, дающей мироощущение "континента-океана". Азиатское воздействие глубоко вошло в ткань русской политической культуры, впитавшей в себя централистско-деспотическую организацию государства, подчинение общества государству, стремление к экспансии. Широко повлияли на Россию и бытовой уклад степного Востока (разумеется, не только монгольского, но и скифо-сарматского), психологическая установка на коллективность.

Читатель, несомненно, обнаружит в концепции евразийства солидное рациональное зерно, которое необходимо учитывать, размышляя над происходящим сегодня в России, а тем более осуществляя ее практическое реформирование.

324

3. КУЛЬТУРА В ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

Может ли в этом противоречивом и бушующем мире быть непротиворечивой и однозначно обнадеживающей культура? Разумеется, нет. Тревогам и надеждам, связанным с состоянием современной культуры и посвящен этот параграф.

325

ВАНДАЛИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ КАК ГЛОБАЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ

Вынесенная в подзаголовок проблема действительно глобальна, ибо опасность вандализации культуры нависла сегодня и над регионом развитых стран (причем генетически во многом проистекает именно отсюда), и над

регионом "третьего мира", и - в силу ряда внутренних и внешних причин - вызывает растущую тревогу у нас. Проблема эта является одной из важнейших среди глобальных, поскольку вандализация культуры ведет к разрушению (по крайней мере, к деградации) личности.

Анализируемая опасность является глобальной не только в смысле своей распространяемости: она - звено в той зловещей цепочке, преднамеренное или случайное детонирование которой положит конец земной цивилизации. И в то же время вандализация культуры сама выступает в качестве одного из потенциальных детонаторов, серьезного препятствия на пути выработки основными социальными силами современности нового политического мышления. Вандализация культуры и новое политическое мышление - процессы-антиподы, они диаметрально противоположны по своей направленности, если учесть, что новое политическое мышление призвано придать большую цивилизованность и международным отношениям, и формам классовой борьбы внутри каждой из стран, и характеру межнациональных отношений.

В качестве одной из общих причин процесса нарастания тенденции к вандализации культуры следует указать на технизацию (в ущерб гуманитаризации) общественной жизни человечества и нарушение того оптимума в системе "цивилизация - культура", который относительно выдерживался на предшествующих цивилизационных стадиях ("волнах").

Вандализация культуры, дегуманизация личности происходит не только за счет объективно складывающихся социальных условий. В этом же направлении действует пропагандистская машина любого эксплуататорского общества, любого тоталитарного режима.

В свою очередь указанное выше нарушение оптимума "цивилизация - культура" в основательной степени связано с выходом в конце XIX и особенно в XX веке на авансцену истории радикально настроенных, но недостаточно культурных масс. Разумеется, речь идет не об отрицании прогрессивного (в целом) характера деятельности масс. Во-первых, вторжение широких масс в сферу активного исторического творчества не есть причина разыгравшихся в

325

XX веке трагедий: сам этот выход был следствием неприемлемого для масс антигуманного хода общественного развития. Следовательно, между этими трагедиями (две мировые войны, кровопролитные революции) и невиданной доселе активностью масс связь не причинно-следственная, а функциональная. Во-вторых, выход масс в сферу активного исторического творчества представляет собой явление в целом прогрессивное, хотя и сопровождающееся значительными и долгосрочными социокультурными издержками.

Внешние по отношению к нашей стране вандализационные факторы воздействовали на советскую культуру и образ жизни в той степени и в тех формах, в каких это допускало внутреннее состояние нашего общества. Внешнее воздействие накладывалось на культурный уровень страны, которая до начала революционных преобразований была крайне отсталой в этом отношении. Вандализации культуры способствовали деформационные процессы, которые, возникнув в политической надстройке, перекинулись в первичные сферы общественной жизни - экономическую и социальную. Отсюда - общая социальная коррозия, негативно сказавшаяся на культуре общества, на его духовном облике и настрое. Небывалый для нашей страны рост преступности, являясь следствием вандализации культуры, выступает в то же время как стимулятор и мультипликатор дальнейшей вандализации. Под воздействием миллионов, получивших "воспитание" и "довоспитание" в репрессивных учреждениях, наша культура все более становится лагерной, происходит смешение криминальной и обычной зон жизни, криминальным становится наше мышление и "блатным", вульгарным, во многом нецензурным наш язык. "Остаточный подход" к сфере заботы о человеке не что иное, как симптом вандализации.

Если вспомнить, что производство общественной жизни есть производство и воспроизводство материальных и духовных благ, производство и воспроизводство общественных отношений, производство и воспроизводство самого человека, то обнаруживается, что вандализация культуры оказывает пагубное воздействие на каждый из этих аспектов. Ее нельзя свести только к уничтожению материальных и духовных ценностей в узком, прямом смысле слова. Происходит вандализация культуры отношений: межличностных (например, "внеуставные отношения" в армии), сексуальных (растущая половая распущенность), межнациональных и т.д. Происходит и вандализация самого человека: в одних случаях неусвоение, в других - подтачивание нравственных ценностей.

И все же не хотелось бы главу о культуре кончать на столь пессимистической ноте. Но что же может вселять оптимизм в этой отнюдь не радостной ситуации?

326

Очевидно, для его обнаружения нужно ответить на два извечных (по крайней мере для российской общественной мысли) вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать?". А в поисках ответа на эти вопросы придется обратиться к сущности самой культуры, к ее внутренней структурированности.

Начиная с античности в философии сложилось четкое представление о трех ликах культуры: Истине, Добре и Красоте, образующих триединство и обусловливающих друг друга. Так, подлинная Истинность всегда облекается в Эстетические формы и призвана служить Добру [1]. Эти стороны культуры нашли воплощение в различных сферах человеческой деятельности - в науке, философии, искусстве. Но со временем их стали противопоставлять друг другу, а в определенных исторических условиях дело дошло до огромного разрыва между ними, который О. Шпенглером и его последователями был зафиксирован как разрыв между культурой и цивилизацией, а позднее более точно определен Чарльзом П. Сноу как разрыв единого организма культуры на традиционную гуманитарную (условно, Красота + Добро) и новую, так называемую "научную культуру", производную от научно-технического прогресса XX века [2]. В какой-то степени об этом разрыве уже говорилось на предыдущих страницах.

1 См.: Волков Г. Н. Три лика культуры. М., 1986.
2 См.: Сноу Чарльз П. Две культуры. М., 1973. С. 17-39.

В результате рассматриваемого разрыва образуются два полюса: на одном из них - масса людей, невежественных в научном отношении, на другом - нравственно и эстетически неграмотных. Вполне понятно, что в обоих случаях речь идет не об абсолютно неграмотной массе, но о людях односторонне "грамотных". Кстати, и страшна прежде всего не абсолютно неграмотная масса, ибо ее воспитание, как это ни парадоксально звучит, проходит в естественно-исторических условиях своей среды более или менее гармонично: традиции и навыки, связанные со всеми тремя ликами культуры передаются стабильно из поколения в поколение - агрокультура, нормы межличностных (в том числе семейных) отношений, эстетика быта и т.п. Страшна полукультурная масса, зацикленная, в лучшем случае, на научно-познавательной, технической ипостаси, но не впитавшая в себя заложенные в культуре многовековые пласты моральных и художественно-эстетических традиций. Как заметил однажды А. Твардовский, страшен не тот, кто за всю жизнь не прочитал ни одной книги, а тот, кто прочитал лишь одну.

А теперь о том, "что делать?". Когда-то Чехов мечтал о синтезе таких ипостасей культуры, как искусство и наука. "Я подумал, - встречаем мы у него, - что чутье художника стоит иногда мозгов ученого, что то и другое имеют одни цели, одну природу и что, быть может, со временем, при совершенстве методов, им сужде-

327

но слиться вместе в гигантскую чудовищную силу, которую трудно теперь и представить себе...". Может быть, синтез этот произойдет в отдаленные от нас времена, может быть, ожидание его, учитывая тенденции развития общественного сознания, отдает определенной утопичностью, но о другого рода синтезе трех ипостасей культуры - о необходимом и возможном синтезе на микроуровне, на уровне индивида мы можем говорить с достаточными основаниями.

Процесс подобного синтезирования, а следовательно, и гармоничного развития личности, не может происходить стихийно. Ведь человека сегодня в значительной степени образует образование (да простится автору эта тавтология!), и оно-то должно быть перестроено соответствующим образом. Речь идет о гуманитаризации образования и школьного и вузовского.

На синтез трех ипостасей в культуре индивида должны работать все вузовские курсы и среди них не в последнюю очередь, разумеется, философия. Имеется в виду не философия в том усеченном виде, в каком она преподносилась десятилетиями, а в духе лучших классических традиций (в том числе марксистских), когда философов - Аристотеля и Канта, французских энциклопедистов и Гегеля, русских революционных демократов и Маркса - в равной степени интересовали и законы развития природного мира, и императивы человеческого поведения, и роль прекрасного в реализации императивов.

Из какого определения культуры ни исходить, как ни группировать эти определения, ясно одно: культура несводима к какому-то одному компоненту социума, ибо все внебиологическое, сверхприродмое в нем, все выработанное человеком и есть культура. С одной стороны, все компоненты социума - от технико-технологического базиса до политической и идеологической надстройки - суть результаты специфически человеческой деятельности, с другой стороны, они же выступают как способ продолжения и совершенствования этой деятельности. Сказанное полностью относится и к социуму в целом, поскольку он является единственным способом существования и воспроизводства общественного человека. В общем, логически объемы "социума" и "культуры" совпадают за вычетом, как может показаться на первый взгляд, того природного, что сохраняется в жизнедеятельности индивида и совокупного человека, хотя, разумеется, тоже в специфически человеческом социализированном, окультуренном виде. Вот почему, с учетом сделанной сейчас оговорки, и оба "фланговых" составляющих фундамента социума - природная среда общества и его этнические особенности - тоже вписываются в габариты как социума, так и культуры.

328

Если представить объем социума (а следовательно, и культуры) в виде параллелепипеда, то предлагаемая схема 1 выражает структурный срез того и другого. Технико-технологическому базису соответствует определенная культура материального производства (совокупность технических средств, технологическая культура, культура индивидуального труда), экономическому базису - культура производственных отношений в узком смысле слова, культура распределения, культура обмена, культура потребления; политической надстройке - совокупность наработанных обществом соответствующих институтов и учреждений, культура межклассовых и межпартийных отношений и т.д.

Для сравнения приведем схему, отражающую структуру социума в традиционном марксистском понимании (схема 2). О традиционности ее можно говорить хотя бы потому, что в течение десятилетий она перекочевывала из одного учебника в другой, обогатившись только одним компонентом - общественной психологией [1].

1 Для сравнения см.: Основы марксистской философии. М., 1958. С. 352; 2-е изд. М., 1962. С. 301; Основы марксистско-ленинской философии: учебник. М., 1971. С. 273; Введение в философию: Учебник для высших учебных заведений. /Д., 1989. Ч. 2. С. 459; Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 475.

Иногда думают, что предлагаемая нами схема менее гуманистична по сравнению с традиционной, поскольку в фундаменте последней - производительные силы общества, а следовательно, и человек как главный компонент этих сил. Новая же схема, по

329

мнению оппонентов, элиминирует человека и посему является техницистской. Напрашиваются контраргументы.

Во-первых, схемы сами по себе не могут быть гуманистичны или негуманистичны. Но если уж давать им подобную оценку, то более гуманистичны те из них, которые ближе к истине, адекватней отражают объект и способны, в силу этого, облегчить поиски путей гуманизации общественных отношений.

Во-вторых, и предлагаемая схема, и традиционная характеризуют не отдельного индивида (структуру его природы, сущности, например): они призваны отразить структуру социального коллектива (социума), то есть совокупного общественного человека. Вот почему аргументация к человеку при сравнении этих схем теряет смысл (как практический, так и идеологический).

Мы привели для сравнения две схемы структуры социума с целью не просто вскрыть ограниченность одной и преимущества другой, но и высветить все то рациональное из социологического наследия, что должно быть использовано при движении к многомерному видению истории.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. В чем сущность каждого из трех основных подходов к определению культуры?
2. Каковы основные функции культуры?
3. Каким образом культура оказывает детерминирующее воздействие на развитие общества?
4. В каком смысле говорят о дегуманизации культуры как глобальной опасности?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.