Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Шестаков В. Эрос и культура: философия любви и европейское искусство

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1 Философия любви в Древней Греции и Риме

Античная культура давно ушла в прошлое, и сегодня она воспринимается как далекое и недостижимое "детство человечества". Навсегда исчез гармонический мир древнегреческого искусства, пластические образы античной скульптуры, живописи, архитектуры. Но духовное наследие античности осталось. Оно незримо присутствует в европейской культуре и до сих пор определяет многое в ее характере, в особенности в развитии ее нравственных и эстетических идей. Это воздействие античной традиции на европейскую культуру ярче всего проявляется в такой, может быть, специальной, но тем не менее чрезвычайно важной области, как теория любви. Известно, что античные мыслители и писатели создали систему идей и образов, которые на многие века вперед определили развитие европейских представлений о любви, воплощавшихся в искусстве, литературе, системе нравственных и эстетических понятий. Поэтому античные теории любви представляют интерес не только для изучения самой античной культуры, но и еще в большей степени для понимания европейской культуры на различных этапах ее исторического развития. Все это придает античным теориям любви важное культурологическое значение, которое становится совершенно очевидным, если мы будем рассматривать эти теории не только как пережиток, проявление устаревшей системы нравственных ценностей, но прежде всего как феномен, постоянно воспроизводившейся и развивавшейся на более высоких этапах становления европейской культуры - в литературе, искусстве, философии.
У древних греков существовала чрезвычайно дифференцированная терминология, связанная со словами "любовь", "любить". Прежде всего сюда относится греческий термин "eros". Первоначально он обладал смыслом "желание". У Гомера в "Илиаде" "eros" означает не только желание женщины (Ил., XIV, 315), но и желание пищи или питья (Ил., 1,469). От этого существительного были произведены прилагательные: erannos, erateinos, eratos, eroeis, которые означали "привлекательный", "красивый" по отношению к людям, предметам и действиям. Широко употреблялся также глагол "eran", что означало "желать", "быть влюбленным". Отсюда производился глагол "erasthenai" - "влюбиться", "обрести желание". Все эти слова имели отношение к сексуальной сфере. Кроме того, существовало божество по имени Эрос как персонификация той могущественной силы, которая заставляет людей влюбляться и искать взаимности друг друга.
Употреблялся также термин "philia", наделенный смыслом "любовь", но далеко не всегда в сексуальном плане. Прилагательное "philos" означало "быть близким", "дорогим", "милым"; существительное "philos" имело значение "друг" или "родственник". Чаще всего эта группа слов относилась к сфере любви между родителями и детьми. Правда, греки не всегда строго различали "eros" и "philia" и часто смешивали их, однако главное различие состояло в том, что термин "eros" относился к тому, к кому испытывали желание, a "philia" означал любовь в сфере родственных отношений.
Кроме того, существовали термин "agape" и производное от него "agapan" (быть довольным, удовлетворенным). Позднее средневековые авторы использовали этот термин в противоположность "эросу" для обозначения любви, которая не включает в себя никакого элемента сексуальности. Следует отметить, чтоантичная культура породила не только разнообразную терминологию, связанную с понятием "любовь", но и множество литературных жанров, связанных с описанием любви и любовного чувства. Среди них - эпический, лирический, сатирический, философский, бытоописательный. Действительно, феномен любви присутствует и в античном эпосе, и в лирике, и в сатире, и в философской литературе. Это разнообразие жанров породило и разнообразие типов понимания и истолкования любви, из которых можно выделить следующие четыре: мифологический, космологический, фшюсофско-этический и, наконец, эротико-гедонистический. Следует рассмотреть каждый из них в отдельности.

1. Мифология любви

Как известно, исторически самым ранним способом осмысления любви была мифология. В античной мифологии существовали специальные боги, которые отвечали за сферу любви и все, что с нею было связано: браки, деторождение и т. д. Этим богам поклонялись, строили им храмы, испрашивали у них помощь и силу. Антропоморфный характер греческой мифологии позволял представить этих богов в пластичных и совершенных образах.
Конечно же, главную роль в этой сфере играла Афродита, богиня любви икрасоты. О ее силе и могуществе свидетельствует прежде всего ее происхождение. По свидетельству Гомера, она - дочь Зевса и Дионы. Правда, Гесиод в своей "Теогонии" излагает другой вариант происхождения Афродиты. Здесь рассказывается о ее рождении из морской пены, которая образуется, когда кровь оскопленного Кроном Урана попадает в море. С этим связано происхождение ее имени - "пеннорожденная".

Вот как рассказывает Гесиод о рождении Афродиты в своей "Теогонии"(189-200):

Член же отца детородный, отсеченный острым железом,
По морю долгое время носился, и белая пена
Взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене
В той зародилась. Сначала подплыла к Киферам священным,
После же этого к Кипру пристала, омытому морем.
На берег вышла богиня прекрасная. Ступит ногою -
Травы над стройной ногой вырастают. Ее Афродитой,
"Пеннорожденной" и еще "Кифереей" прекрасновенчанной
Боги и люди зовут, потому что родилась из пены.
А Кифереей зовут потому, что к Киферам пристала,
"Кипророжденной", - что в Кипре, омытом волнами, родилась.

На ранних этапах развития античной мифологии Афродита символизировала изначальную производительную силу природы. Не случайно ее имя ассоциировалось с силами плодородия, природного изобилия, вечного обновления жизни. Впрочем, подобное понимание образа Афродиты сохраняется и в более позднее время. Так, римский писатель Вергилий в своих "Георгиках" говорит, что с Венерой связано и плодородие, и размножение всех существ как в воде, так и на суше (III, 210-285).
Однако специфическая сфера, на которую распространяется власть Афродиты, - это любовные отношения, браки и деторождение. Силе любви, которую воплощает и изливает из себя Афродита, подчиняются не только люди, но и боги. В "Гомеровских гимнах" говорится, что все существа на земле, все люди и боги подвержены власти Афродиты, за исключением разве что любящей сражения Афины, богини охоты Артемиды и скромной девственницы Гестии.

Этих троих ни склонить, ни увлечь Афродита не в силах.
Из остальных же избегнуть ее никому невозможно,
Будь то блаженные боги или смертнорожденные люди.
Зевс-молнелюбец и тот обольщаем бывал не однажды, -
Он, величайший из всех, величайшей части причастный!
Разум глубокий вскружив, без труда и его Афродита -
Стоило лишь пожелать ей - сводила со смертной женою
И забывать заставляла о Гере, сестре и супруге,
Между бессмертных богинь выдающейся видом прекрасным.

Мифологический образ Афродиты постоянно развивался, от самых ранних ступеней мифологии, где в нем проявлялись черты первобытной магии и колдовства, до изящного, антропоморфного образа богини любви и красоты, который воспевался в греческой поэзии.
Действительно, представление о неотвратимой, магической силе любви, восходящее к древним истокам мифа об Афродите, сохраняется и в более позднее время, в частности в гомеровской мифологии. В "Илиаде" рассказывается, как Гера, желая помочь ахейцам в их войне с троянцами, решила завлечь Зевса и таким образом усыпить его бдительность. Для этого она тщательно совершает туалет, одевается в красивые одежды, но, не будучи до конца уверенной в своих силах, обращается за помощью к Афродите. Та дает Гере свой волшебный пояс, в котором заключаются и любовь, и желание, "шепот любви" и слова обольщения. Гера надевает этот "узорчатый" пояс Афродиты и, действительно, легко добивается своего. Когда она встретила Зевса, тот воспылал к своей супруге такой страстью, которой он не испытывал со времен своей юности. В результате Зевс засыпает сладким сном в объятиях Геры и не мешает Посейдону помогать ахейцам.
В этой истории пояс Афродиты - магическое средство, орудие колдовства, пережиток древних представлений о колдовской, магической силе любви. Но представление об Афродите менялось. В олимпийской мифологии образ Афродиты постепенно приобретает все более изнеженный, изысканный и даже кокетливый характер. С ней связаны не только любовная нега и радость желания, но и кокетство и обман.
В этом смысле представляет интерес любовная история Афродиты и Ареса, о которой с такой пленительной иронией и юмором рассказывает Гомер в "Одиссее". Воинственный бог Арес, обманув бдительного хромоногого супруга Афродиты Гефеста, добивается ее взаимности. Но Гелиос подглядывает тайные свидания Афродиты и Ареса и докладывает о них ревнивому супругу. Тогда искусный Гефест сковывает из тончайшей, невидимой глазу проволоки крепкую сеть и подвешивает ее над кроватью. Арес, узнав, что Гефест удалился на Лемнос, приходит в дом к Афродите, берет ее за руку, называет по имени и предлагает разделить роскошное ложе. Афродита охотно соглашается, но, когда они засыпают, сеть Гефеста падает и сковывает их так, что они не могут двинуть ни одним своим членом. В это время в дом возвращается Гефест и поднимает страшный крик, призывая всех богов посмотреть на обман. Приходят боги, в том числе Аполлон, Гермес и Посейдон, и начинают смеяться и подшучивать над Гефестом. А Аполлон даже спрашивает у Гермеса, не хотел бы он сам очутиться в подобном положении. Гермес отвечает, что пусть его оплетут хоть тройной сетью, пусть соберутся все боги и будут смотреть на него, лишь бы лежать ему в постели с золотою Кипридою. В конце концов Гефест, уступив заступничеству Посейдона, освобождает любовников из плена, и те разлетаются в разные стороны, Арес - во Фракию, а Афродита, не слишком смущенная, с "приветной улыбкой" прилетает в свой алтарь в Пафосском лесу, где принимает ванну и занимается туалетом.
Эта история подтверждает склонность Афродиты к любовным увлечениям. Поэтому Гесиод не случайно говорит, что ей даны в удел "девичий шепот любовный, улыбки, и смех, и обманы" (Teog., 206).
В "Гомеровских гимнах" повествуется и о других любовных увлечениях Афродиты, о ее страсти к троянскому герою Анхису, о любви К Адонису. Со временем миф об Афродите эволюционировал, ее образ приобретал новые черты. У Сафо она становится коварной богиней, "плетущей козни", "кознодейкой". Сафо обращается к Афродите с мольбой:

Пестрым троном Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!
Я молю тебя, - не круши мне горем
Сердца, благая!
Но приди ко мне, как и раньше часто
Откликалась ты на мой зов далекий
И, дворец покинув отца, всходила
На колесницу
Золотую. Мчала тебя от неба
Над землей воробушков милых стая,
Трепетали быстрые крылья птичек
В далях эфира
И, представ с улыбкой на вечном лике,
Ты меня, блаженная, вопрошала, -
В чем моя печаль и зачем богиню
Я призываю.

Сафо вторит и Феогнид:

О Киферея-Киприда, искусная в кознях, могучим
Даром тебя одарил Зевс, отличая тебя.
Ты покоряешь умнейших, и нет никого, кто настолько
Был бы могуч или мудр, чтобы тебя избежать.

В еще более гедонистических тонах образ Афродиты, ее связь со страстью и наслаждением рисует Мимнерм:

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?
Я бы хотел умереть, раз перестанут манить
Тайные встречи меня, и объятья и страстное ложе.
Сладок лишь юности цвет и для мужей и для жен.

Афродита - союзница влюбленных, но в то же время она строго карает тех, кто пренебрегает любовью. Так, Ипполита и Нарцисса она наказывает смертью, а Пасифае, жене критского царя Миноса, внушает противоестественную любовь к быку. Ревнивой и жестокой Афродита предстает и в "Метаморфозах" Апулея.
Другое божество, связанное со сферой любви, это Эрот (или Эрос, у римлян - Амур или Купидон). Это древнее божество, потому что в нем отразились первые, самые ранние представления об устройстве природы и космоса. В древних мифологических представлениях Эрот - одно из четырех космогонических первоначал, наряду с Хаосом, Геей и Тартаром. Некоторые источники объявляют его сыном Зевса или самим Зевсом. Так, по Ферекиду, "Зевс, намереваясь быть демиургом, превратился в Эроса".
В "Орфических гимнах" Эрот изображается не только как игривый крылатый стрелок, но и как бог, владеющий ключами от земных недр, моря, эфира и даже подземного царства:

Клич великого, чистого, милого бога Эрота!
Меткий крылатый стрелок, огневой, летучий, проворный,
Ты и людьми, забавляясь, играешь, и даже богами,
Хитрый затейник, двусущий, имущий ключи, что отверзнут
Равно и недра, и море, небесный эфир, дуновенья
Ветров, - их Гея, родившая все, высыпает для смертных, -
Все, что и Тартар широкий хранит, и шумливое море.
Все это - дом твой, Эрот, и всем этим ты управляешь.

Таким образом, Эрос в древней античной мифологии - всевластная мировая сила, всемогущее космическое начало. В его образе сливается игривая любовная сила с мощью мировых стихий.
В олимпийской мифологии Эрос - сын Афродиты и Ареса. Вооруженный луком, стрелами и факелом, этот вечно юный божок постоянно сопровождает Афродиту, выполняя ее поручения. Но довольно часто он помыкает своей матерью, не слушает ее наставлений и служит источником всяческой сумятицы и беспорядка.
В эллинской поэзии Эрос часто изображается как бог, вселяющий в человека безумие. У Ивика он "темный, вселяющий ужас всем".

Эрос влажномерцающим взглядом очей своих черных
глядит из-под век на меня
И чарами разными в сети Киприды
Крепкие вновь меня ввергает.
Дрожу и боюсь я прихода его.

У Алкмана "Эрос бешеный дурачится, как мальчик". У Сафо он подобен горному ветру, все сокрушающему, приносящему и горе, и радость. Сафо находит волнующие слова для описания силы Эроса:

Снова Эрос волнует, крушит меня,
В нем и горе, и радость, с ним сладу нет.
Снова Эрос, напав, всколыхнул мне грудь,
Словно вихрь, горный вихрь, что деревья валит.

Подобное же представление об Эросе мы находим и у Еврипида В его трагедии "Ифигения в Авлиде" хор обращается с мольбой ж Афродите, чтобы она даровала чистую любовь, избавив от любовного безумия, которую может принести "бог златокудрый", хранящий в своем колчане две стрелы - одну желанную, другую - отравленную:

Благо тому, кто из чаши чар
Капля за каплей умеет пить,
Светлый дар Афродиты:
Жало безумья не жжет его,
Волны баюкают нежные,
Там, где в колчане соблазнов две
Бог златокудрый стрелы хранит -
Ту, что блаженным навек человека творит,
С той, что и сердце и жизнь отравит.
Эту вторую гони от меня,
Сжалься, богиня дивная!
Чистого дай мне желанья жар,
Негой любви упиться мне дай,
Буду Киприде всегда рабой -
Только с ума не своди меня.

Здесь, таким образом, проявляются две стороны любви, которые символизируют Эрос: нежная страсть и любовное безумие, сжигающее ум. Если Афродита означает спокойную уверенность и силу любви, то Эрот - необузданную страсть, лукавство и легкомысленность. Так пишет о нем, например, Плутарх в своем трактате "Об Эроте".
О похождениях Эрота, о его любовных приключениях увлекательно рассказывает в "Метаморфозах" Апулей. Здесь в четвертой и пятой книгах содержится прелестное описание мифа об Амуре и Психее. Следует отметить, что этот миф оказался предметом многочисленных воспроизведений в изобразительном искусстве (например, "Амур и Психея" Кановы), в литературе и даже в кинематографе. Попытаемся хотя бы вкратце пересказать его содержание.
У неких царя и царицы было три дочери, причем младшая, по имени Психея, была такой чудной красоты, что люди стали поклоняться ей, как богине. Со всех концов к ней прибывали толпы людей. Храмы же, посвященные Венере, опустели, никто не украшал их цветами и лентами, не совершал в них жертвоприношений.
Все это вызывает возмущение Венеры, и она клянется отомстить девушке, рискнувшей сравниться своей красотой с богиней. Она призывает к себе своего крылатого шаловливого сына Амура, показывает ему Психею и заклинает его отомстить за поругание матери. Вслед за этим Апулей дает описание сцены путешествия Венеры к океану, неоднократно изображавшейся различными художниками: "Сказав так, она долго и крепко целует сына полураскрытым ртом и идет к близлежащему краю омываемого морем берега; едва ступила она розовыми ступнями на влажную поверхность шумящих волн, как вот уже покоится на тихой глади глубокого моря, и едва только пожелала, как немедля, будто заранее приготовленная, показалась и свита морская: здесь и Нереевы дочери, хором поющие, и Портун со всклокоченной синей бородой... и маленький возница дельфинов Палемощ вот по морю здесь и там прыгают тритоны: один в звучную раковину нежно трубит; другой от враждебного солнечного зноя простирает шелковое покрывало, третий к глазам госпожи подносит зеркало, прочие на двупряжных колесницах плавают. Такая толпа сопровождала Венеру, которая держала путь к Океану".
Между тем Психея от своей красоты не имела никакой выгоды, никто не решался просить ее руки, тогда как две старшие дочери счастливо вышли замуж и покинули родной дом. Тогда отец Психеи обращается к прорицателю и получает от него следующее наставление: одеть Психею в погребальный наряд и поставить ее на краю обрыва. Опечаленные родители так и поступают, после чего возвращаются домой. Когда все удалились, нежное дыхание Эфира подымает Психею и уносит со склона горы далеко в долины и медленно опускает ее на цветущий луг.
Наутро Психея просыпается и обнаруживает в роще прекрасный богато украшенный дворец. Здесь она принимает ванну, а затем засыпает. Темной ночью к ней на ложе приходит некто, делает ее супругой и с восходом солнца удаляется. И так продолжается много ночей, пока Психея не начинает тосковать по своим родителям и сестрам. И тогда таинственный ее супруг разрешает ей увидеться с сестрами и те с помощью Зефира попадают в роскошный дворец. Обнаружив сестру здоровой и счастливой в богатом доме, сестры, поначалу обрадовавшись, начинают ей завидовать и, наконец, замышляют разрушить счастье младшей сестры. Они говорят ей, что по ночам к ней является страшное чудовище, ядовитый змей, который сожрет и саму Психею, и ее будущего ребенка.
Испуганная речами своих предательниц-сестер, Психея решает последовать их совету: ночью, когда супруг пришел к ней на ложе, она зажигает светильник, берет в руку бритву, чтобы поразить чудовище. Но, засветив лампу, она обнаруживает на своем ложе прекрасного крылатого бога, у ног которого лежат лук и стрелы. Психея рассматривает стрелу и нечаянно укалывается, после чего безумно влюбляется в своего супруга. Но неожиданно она брызгает горячим маслом на плечо Амура, тот вскакивает и улетает. Здесь кончается романтическая часть истории и начинается описание страданий недалекой и доверчивой Психеи.
Венера, обнаружив, что ее сын, вместо того чтобы преследовать Психею,сделал ее своей супругой, страшно разгневалась. Она отчитывает его, говоря, что он с самого раннего возраста был плохо воспитан: "...На руку проворен, старших всегда толкал без всякого почтения, мать свою, меня, ты, убийца, каждый день раздеваешь и ранишь частенько, ни во что не ставя, словно вдову какую-нибудь..." Положив сына залечивать ожоги от масла из лампы, Венера начинает преследовать Психею. Здесь она выступает в новом качестве чрезвычайно ревнивой и мститель-вой богини, заставляет Психею выполнять трудную работу, помыкая ею я браня на каждом шагу. Правда, эта история, носящая скорее сказочный, чем мифологический характер, кончается счастливо, как и положено всякой сказке: после многочисленных злоключений, в которых Психея большей частью сама виновата, боги берут ее на небо и делают бессмертной.
В этой трогательной истории дается характеристика образов Венеры и Амура. Образ Амура, пожалуй, остается традиционным, зато Венера предстает в новом качестве: она ревнива, злопамятна, мстительна, ворчлива, завистлива, она не помогает, а мешает любви других. Очевидно, что подобная интерпретация характерна для поздней античности, когда боги получают слишком земной, слишком человеческий характер.
Так возникали и развивались образы богов любви, живущих на Олимпе. С разложением олимпийской мифологии боги мельчают, делаются односторонними, они лишаются могущества и монументальности, свойственной им в более ранние периоды развития античной мифологии.

2. Любовь как логос

Олимпийская мифология не могла существовать вечно. С разложением общинно-родового строя ее влияние как универсальной системы понимания мира постепенно падало, она вытеснялась новыми, рациональными формами сознания. Античные философы, и прежде всего так называемые досократики, стремятся построить картину мира, основанную на различных природных или космических первоначалах. Этот исходный космологизм философской мысли определяет и то, что первые философские концепции любви носили космологический характер. Нагляднее всего это проявилось в философии греческого мыслителя V в. до н.э. Эмпедокла.
В натурфилософской поэме Эмпедокла "О природе" содержится по сути дела первая философская теория любви. В этой поэме Эмпедокл выступает как противник мифологии и пытается создать новую, демифологизированную картину мира, в которой главное - не боги, а естественные, природные первоначала. "Зевсом он называет огонь, Герой - землю, Аидонеем - воздух, Нестис же - воду". По словам Эмпедокла, эти четыре первоначала древнее самих богов и из них под влиянием двух космических сил - Любви и Вражды - создается все в этом мире. Любовь и Вражда - полярные силы, они борются друг с другом. И хотя эта борьба вечна, она включает различные этапы и состояния.
Первоначально в космосе господствует Любовь, благодаря чему он находится в состоянии мира. Это состояние Эмпедокл представляет в виде шара, "всюду равного самому себе". Но Любовь постепенно заменяется Враждой, которая приводит мир к хаосу и беспорядку. Однако силой Любви в мире вновь состояние раздора сменяется гармонией И эта борьба Любви и Вражды длится вечно, никогда не прекращаясь. Такова картина мира, которую рисует Эмпедокл.
Любовь понимается Эмпедоклом широко. Это прежде всего универсальная космическая сила, означающая взаимное влечение всех элементов друг к другу. Мир держится Любовью, без нее распалась бы связь всех вещей и элементов. Но, кроме того, она и источник дружелюбия, соединяет не только небо и землю, но и людей друг с другом. "Она-то считается врожденною смертным членам, благодаря ей у них (людей) являются дружелюбные помыслы, совершают они дружные дела, прозывая ее Гефозиной (радостью), а также Афродитой (наслажденьем)".
В этой картине мира Эмпедокла довольно много неясного и неопределенного. Понятие любви употребляется им в самом символическом, обобщенном виде, оно в большей мере относится к явлениям природы, чем к человеческой жизни. Вместе с тем нельзя не видеть, что это космологическое понимание силы любви тесно срастается с европейской философской традицией и мы вновь встречаемся с ним даже тогда, когда натурфилософия Эмпедокла уходит в далекое прошлое, например у неоплатоников эпохи Возрождения или у немецких романтиков.
И мифологическое, и космологическое понимания любви отличались наивностью и непосредственностью. Гораздо более сложную трактовку любовь получает в античной мысли прежде всего у Платона, создавшего глубокую и диалектическую философию любви. Не будет преувеличением сказать, что для всей европейской культуры она послужила центром и отправной точкой любых попыток теоретического истолкования любви.
Главное сочинение, в котором Платон специально рассматривает вопрос о сущности любви, - это диалог "Пир". Структура диалога проста и предельно отчетлива. Он состоит из вступления и семи речей, посвященных любви. Во вступлении описывается встреча Аполлодора из Фалера с Главконом, который просит рассказать о пире в доме Агафона и о произнесенных там речах в похвалу Эроту. Далее излагаются речи Федра, Павсания, Эриксимаха, Аристофана, Агафона, Сократа и Алкивиада.
В первой речи, принадлежащей Федру, приводятся мифологические сведения о происхождении и жизни Эрота, из которых становится известно, что Эрот - один из древнейших богов. В речи Павсания говорится об Афродите небесной и Афродите земной (вульгарной), а также о противоположности двух Эротов, с ними связанных, двух типов любви - истинной и грубо-чувственной. Эриксимах воспроизводит в своей речи древние космологические представления об Эроте, о том, что его сила проявляется не только в человеческих душах, но и в животных и растениях. В речи Аристофана развивается идея андрогинизма, представление о том, что в древности люди совмещали в себе женское и мужское начала. Но они провинились перед Зевсом, и он разрезал их на отдельные половинки, мужчин и женщин. С тех пор люди страстно стремятся найти друг друга, чтобы вернуться к первоначальной целостности. В пятой речи - речи Агафона - излагаются основные признаки Эрота, его связь с красотой, молодостью, рассудительностью, нежностью и т. д. Последние две речи - Сократа и Алкивиада - представляют особый интерес, так как излагают точку зрения самого Платона. В речи Сократа Платон рассказывает свой собственный миф, не похожий ни на что иное в античной мифологии.
В отличие от большинства источников, Платон изображает Эрота не богом, а демоном. Назначение демонов - быть посредниками между богами и людьми, они передают людям, во сне или наяву, божественные наказы и наставления. Одним из таких демонов и является платоновский Эрот.
Демоническая сущность Эрота определяется у Платона его происхождением. Эрот - сын Пороса и Пении, то есть богов изобилия и бедности. О его рождении Платон рассказывает так: "Когда родилась Афродита, боги собрались на пир, и в числе их был Порос, сын Метиды Только они отобедали - а еды у них было вдоволь, - как пришла просить подаяние Пения и стала у дверей. И вот Порос,охмелев от нектара - вина тогда еще не было, - вышел в сад Зевса и, отяжелевший, уснул. И тут Пения, задумав в своей бедности родить ребенка от Пороса, прилегла к нему и зачала Эрота. Вот почему Эрот - спутник и слуга Афродиты: ведь он был зачат на празднике рождения этой богини, кроме того, он по самой своей природе любит красивое: ведь Афродита красавица" (Пир, 203 b-c).
Поскольку Эрот - сын богов изобилия и бедности, он соединяет в себе крайности обоих родителей. Как сын Пении, он беден, груб, неопрятен, необут и бездомен, он валяется на земле, под открытым небом, у дверей чужих домов и постоянно терпит нужду. Но как сын Пороса, он тянется к прекрасному, он ловок и смел, "искусный ловец, постоянно строящий козни", колдун и чародей. Кроме того, он находится также посередине между мудростью и невежеством, для него характерна любовь к красоте. Наконец, любовь - это стремление к вечному, она связана с бессмертием. "Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем - порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого" (Пир, 207 d).
Таким образом, платоновский миф об Эроте содержит диалектическую идеюсочетания противоположностей: бедности и богатства, мудрости и невежества, грубости и стремления к красоте, смертности и бессмертия.
Но Платон не останавливается только на этом. Далее он переходит к идее эротического восхождения, связывая таким образом любовь с поступательным движением знания. Платон намечает несколько ступеней такого восхождения. Самая первая ступень эротического восхождения - это рождение детей, позволяющее оставлять о себе память на веки вечные. Вторая ступень - это всякое практическое порождение вещей ,связанное с поэтическим, художественным или техническим творчеством. Но есть и еще более высокие ступени эротического восхождения, в основе которых лежит любовь к красоте. Здесь Платон говорит сначала о любви ко всем телам вообще, затем от красоты тела переходит к познанию более высшей красоты души, а от него - к самому высшему типу эроса, связанному с любовью к самому знанию всех видов вещей.
"Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное" (Пир, 211 с-d).
Каков же итог этой сложной платонической концепции любви? К чему же в конце концов приходит Платон?
Первый и самый очевидный вывод из платоновского "Пира" - утверждение связи любви и познания. У Платона любовь - это процесс движущегося, поднимающегося со ступени на ступень знания. Поэтому диалектика любви у Платона представляет собой диалектику знания, платонический эрос - это эрос познания.
Второй очень важный вывод, содержащийся в "Пире", - связь эротического знания с красотой. В конце концов любовь есть познание высшей формы красоты. Здесь философия любви у Платона органично перерастает в эстетику, любовь оказывается стремлением к прекрасному, к эстетическому переживанию красоты.
Этот аспект платонической теории любви прекрасно раскрывает А. Ф. Лосев. Комментируя "Пир", он пишет: "Эстетическое переживание есть любовь. Любовь есть вечное стремление любящего к любимому. Это стремление завершается браком как в чувственной, так и в духовной области. Результатом брака является порождение нового, в котором любящий и любимая уже даны в виде устойчивого достижения, где оба слиты до неузнаваемости. Эти достижения являются объективациями любви, будь то в чувственной области, будь то в области духа... Таким образом, эстетическое и в своем субъективном аспекте есть любовное стремление, и в своем объективном аспекте пронизано этими же любовными стремлениями" {Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 200.}.
Подводя итог идеям, содержащимся в рассматриваемом диалоге Платона, с необходимостью приходишь к выводу о богатстве теоретического содержания этого сочинения, о его неисчерпаемости. Художественная структура "Пира", отсутствие в нем замкнутой логической системы позволяют давать ему самые различные истолкования. Так оно и было в истории. Одни авторы обращали внимание на идею о двух типах любви, соответствующих двум типам Афродиты -вульгарной и небесной (речь Павсания), другие - на миф об андрогинах ("мужеженщинах"), существах обоего пола, которых Зевс расчленил на отдельные половины, заставив их вечно искать друг друга (речь Аристофана), третьи - на космологическое значение любви, на идею ее разлитости в природе (речь Эриксимаха). Все это действительно есть в диалоге, и подобная неисчерпаемость послужила причиной того, что "Пир" был и остается самым, пожалуй, важным источником по теории любви во всей европейской литературе.
Теме любви посвящен и диалог Платона "Федр". В нем, правда, нет такой сложной диалектики, как в "Пире", зато здесь раскрываются некоторые новые стороны любви, о которых речь не идет в "Пире".
В "Федре" Платон прославляет божественное вдохновение (mania). Чтобы раскрыть природу этой божественной силы, он прибегает к сравнению души с колесницей, запряженной двумя конями, добрым и злым, тянущими душу в разные стороны. Души людей, которые стремятся ввысь для созерцания истины, воспаряют на крыльях, те же души, которые не способны подниматься ввысь, роняют крылья и падают на землю (Федр, 246 с). Душа, которая помнит о прекрасных формах, созерцаемых в мире божественных истин, оперяется, рождение крыльев вызывает мучительную сладость. "Она неистовствует и от исступления не может она ни спать ночью, ни днем оставаться на одном месте. В тоске бежит она туда, где думает увидеть обладателя красоты" (251 e). Так рождается Эрос, который вызывает в душах неистовство, экстаз и чувство блаженства.
В целом "Пир" и "Федр", сочинения, относящиеся примерно к одному и тому же времени, прекрасно дополняют друг друга и дают представление о платоновской философии любви.
"Пир" Платона - замечательный и неумирающий памятник европейской мысли, а в более широком смысле, и европейской культуры. Она постоянно возвращалась к нему, создавала все новые комментарии и дополнения, черпая из него новый философский смысл, получая эстетическое и интеллектуальное наслаждение. Бесчисленные комментарии на "Пир" Платона создавались и в эпоху Возрождения, и в более позднее время. С прямым подражанием ему и попытками его новой интерпретации выступали и Марсилио Фичино, и Серен Кьеркегор, и Владимир Соловьев, и многие другие.
Очень четкую и выразительную характеристику платоновского учения об эросе дал Владимир Соловьев, который сам был создателем своеобразной концепции любви. В своей статье "Жизненная драма Платона" он выделяет три главные, по его мнению, идеи Платона: понятие андрогинизма, духовной телесности и богочеловечности. Первая идея воплощается в речи Аристофана в "Пире", вторая - в определении красоты в "Федре", а третья - в самом понятии эроса как посредника между божественной и человеческой природой (слова Диотимы в "Пире").
Соловьев, анализируя учение Платона, выделяет пять путей любви. Первый он называет адским, "сатанинским", не раскрывая подробно его смысла. Очевидно, он подразумевает под этим различного рода извращения или продажную любовь, которую сравнивает с некрофильством. Второй путь любви - животный, то есть относящийся к удовлетворению физического желания. Третий путь - путь нормальной человеческой любви, связанный с браком. Наконец, четвертый путь любви - ангельский, его характеризуют аскетизм и безбрачие. Но чисто духовную любовь Соловьев не признает высшей формой любви, так как в ней нарушается единство духовности и телесности. По словам Соловьева, "аскетизм не может быть высшим путем любви для человека. Его цель - уберечь силу божественного Эроса в человеке от расхищения бунтующим материальным хаосом, сохранить эту силу в чистоте и неприкосновенности. Сохранить в чистоте - но для чего же?" {Соловьев Ел. Жизненная драма Платона // Соч.: В 2 т. М , 1988. Т. 2. С. 618.}
Все перечисленные пути ведут к смерти, это смертная, конечная любовь. Наивысший путь любви связан с преодолением смерти, он объединяет в себе андрогинизм, телесную духовность и богочеловечность. Нам представляется, что наибольший интерес представляет собой понимание Соловьевым платоновского Эроса как духовной телесности. "Любовь, в смысле эротического пафоса, всегда имеет своим собственным предметом телесность; но телесность, достойная любви, т. е. прекрасная и бессмертная, не растет сама собою из земли и не падает готовою с неба, а добывается подвигом духовно-физическим и богочеловеческим" {Там же. С. 619.}.
Такая любовь воссоединяет мужское и женское начала в человеческой природе, формирует образ цельного человека, связывает духовное с телесным, божественное с человеческим. Она есть средство преодоления смерти и достижения бессмертия. Но она не является простым даром, а требует духовного подвига.
Такова интерпретация Соловьевым платоновского эроса. В свое время она была поддержана молодым А. Ф. Лосевым, первая научная работа которого была посвящена эросу Платона. Как и Соловьев, он так же настаивал на чувственно-духовном характере платоновской любви. "Было бы грубой ошибкой сказать, - писал он, - что Платон проповедует одну лишь голую духовную любовь, но было бы еще грубее утверждать, что Платон проповедует одну лишь чувственную любовь. Он берет последнюю во всей ее экстатичности и самозабвении, во всей ее взрывности и мучительности - он берет ее. Но он хочет преобразить ее... Если бы Платон трактовал просто духовную любовь, то земная, чувственная любовь оказалась бы заключенной в скобки; перед ней нужно было бы просто закрывать глаза и оставлять такой, как она есть. Платон смело смотрит ей в глаза, называет обычным именем и преображает ее, одухотворяет. Платон хочет такого преображения мира, в котором плоть была бы чистой и плотью именно духа, а не злым началом" {Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 204}.
Как это ни парадоксально, платоновский Эрос вел не к растворению человеческого опыта в сексуальности, а, напротив, к очищению чувственности и знания от сексуальности. Поэтому платоновская теория любви включала значительный элемент аскезы, если понимать этот термин в его дохристианском значении. На это обстоятельство указал, в частности, венгерский философ Дьердь Лукач. Обращая внимание на негативные стороны платоновского учения об эросе, он пишет: "Уже у самого Платона эти ложные тенденции получают философское обоснование через идею аскезы. Речь Алкивиада, в которой личностно-эротический элемент обретает наиболее яркое выражение, заканчивается как раз аскетическим отказом Сократа от физического удовлетворения любовной страсти. Конечно, здесь перед нами опоэтизированная, полная иронии и самоиронии, так сказать, прелестная аскеза, однако именно в ней сказывается парадоксальность позиции Платона: он хочет сохранить чувственно-эротическое влечение, но лишь как отправной пункт для аскетической добродетели, которая еще очень далека от своих позднейших христианских форм, - для добродетели гражданского полиса, точнее, для его утопически идеализированного образа. Действительная полисная любовь к юношам и не подозревала о платоновской аскезе; ее связь с военной ловкостью и политически гражданской добродетелью делала ее эротичной, то есть дальше от простой сексуальности, чем античная любовь к женщине. Именно поэтому проблема эроса могла найти здесь столь полное применение" {Лукач Д. Своеобразие эстетического. М., 1987. Т. 4. С 264.}.
Теория любви Платона создала особый тип любви, который получил название "платоническая любовь". Мы полагаем, что правильнее было бы говорить о "платоническом эросе", поскольку термин "эрос" имеет у Платона специальное значение.
Конечно, Платон не был единственным мыслителем, обращавшимся к философским вопросам любви. Но если Платона в первую очередь интересовала эстетическая природа любви, ее связь с красотой, то большинство философов после Платона акцентировали внимание на нравственной стороне дела и пытались интерпретировать любовь в системе философско-нравственяых ценностей.
Мы уже отмечали, что у греков существовало разделение понятий "eros" и "philia" как любви и дружбы. Это разделение четко проводил Аристотель в "Никомаховой этике". Он различал три рода дружбы: основанной на пользе, на удовольствии и достоинстве. Истинная цель и смысл любви в понимании Аристотеля заключались именно в дружбе, а не в чувственном влечении (eros). "Любовь, таким образом, происходит скорее от дружбы, чем от чувственного влечения. Но если больше всего от дружбы, то дружба и есть цель любви. Следовательно, чувственное влечение или вообще не есть цель, или оно есть ради дружбы" {Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. М., 1978. Т. 2. С. 247.}.
Аристотель рассматривает феномен любви с точки зрения не только этики, но и естественной истории. В шестой книге "Истории животных" он подробно описывает сексуальное поведение животных, величину и положение их половых органов при копуляции. Этот аспект весьма естествен для Аристотеля, связывающего эрос с плотью и чувственными удовольствиями. Он различает три типа удовольствий: еду, питье и "удовольствия постели".
Все эти удовольствия вполне естественны. Сама природа придает сексуальной деятельности определенное удовольствие, к которому стремятся люди и животные. Аристотель находит в сексуальной деятельности определенный тип "энергии", которая присуща плоти. Здесь Аристотель формулирует классическое для всего античного мира понимание, которое было свойственно только этой эпохе и противостояло христианскому пониманию плоти.
Любовь как важная часть человеческой жизни и деятельности составляет постоянный предмет классической греческой философии. Причем наряду с позитивной интерпретацией эроса мы встречаем и довольно критический взгляд на него. Такой подход мы встречаем в двух широко известных философских школах: эпикуреизме и стоицизме.
Казалось бы, и по своим основным идеям, и по отношению друг к другу эти философские школы являются полярными и даже враждебными. Как известно, эпикурейцы прославляли чувственные наслаждения и объявляли их целью человеческого существования. Стоики же, напротив, отвергали блага чувственной жизни и призывали к воздержанию и самодисциплине. Но в конечном счете стоики и эпикурейцы, несмотря на очевидную противоположность, сходились друг с другом. "Обе системы, - писал А. Ф. Лосев, - ставят целью освобождение личности и ее счастье, блаженство, абсолютную независимость. Обе системы высшее состояние блаженства находят в апатии, в атараксии, в апонии, в покое самоудовлетворения, в невозмутимой ясности сознания. И стоики и эпикурейцы требуют большого аскетизма, ибо счастье достается далеко не даром; его надо воспитывать, его надо добиваться, и дороги к нему - умеренность, воздержание, самообуздывание, скромность" {Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1979. С. 311.}.
Поэтому, быть может, и неудивительно, что стоики и эпикурейцы давали сходное нравственное истолкование любви. Хотя эпикуреизм никогда не был философией чистого гедонизма, для него чувственные удовольствия были основой и целью человеческой жизни и были неотделимы от высшего блага. В своем сочинении "О конечной цели", фрагмент которого приводит Диоген Лаэртский, Эпикур говорит: "Не знаю, что и помыслить добром [благом] как не наслаждение от вкушения, от любви, от того, что слышишь, и от красоты, которую видишь" {Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М , 1979.С. 398.}.
Таким образом, Эпикур выдвигает три типа удовольствия: удовольствие от еды, от любви и удовольствия зрения и слуха, причем, как мы видим, любовь занимает среднее положение между слишком грубыми удовольствиями от еды и достаточно одухотворенными удовольствиями от созерцания красоты, в том числе и произведений искусства.
Но удовольствия сами по себе не были конечной целью для Эпикура. Эти удовольствия имеют ценность, когда они освобождают нас от страдания, приводят к душевному покою, то есть к тому, что Эпикур обозначал термином "атараксия".
Очевидно, Эпикур не относил любовь к удовольствиям, которые приносят атараксию. Один из фрагментов его "Обращения" гласит: "Я узнал от тебя, что у тебя довольно сильно вожделение плоти к любовным наслаждениям. Когда ты не нарушаешь законов, не огорчаешь никого из близких, не колеблешь добрых обычаев, удовлетворяй свои желания, как хочешь. Однако невозможно не вступать в столкновение с каким-нибудь из вышеуказанных явлений: все любовные наслаждения никогда не приносят пользы; довольно того, что они не повредят".
Как мы видим, любовь сводится у Эпикура к чувственным удовольствиям, которые не необходимы, но могут быть терпимы, если они не приносят вреда. Он делил наслаждения на три типа: природные и необходимые, природные, но не необходимые, и, наконец, не природные и не необходимые. В этой классификации любовь относится к наслаждениям второго типа: удовольствия, с нею связанные, природны, но они не необходимы. Поэтому лучше всего избегать любовных страстей или, во всяком случае, соблюдать в них известную умеренность.
Еще в большей степени осуждает любовь эпикуреец Лукреций Кар. В своей философской поэме "О природе вещей" он дает чисто физиологическую интерпретацию любви. По его словам, она - следствие физиологических процессов, происходящих в организме, связанных с накоплением соков, которые требуют выхода. В описании Лукреция любовь носит обездушенный и иррациональный характер: под влиянием слепой страсти любовники впиваются друг в друга губами, смешивают слюну со слюной, кусают и приносят друг другу боль. Но их стремление проникнуть друг в друга тщетно.

Венера в любви только призраком дразнит влюбленных:
Не в состоянье они, созерцая, насытиться телом,
Выжать они ничего из нежного тела не могут,
Тщетно руками скользя по нему в безнадежных исканьях.
И, наконец, уже слившися с ним, посреди наслаждений
Юности свежей, когда предвещает им тело восторги,
И уж Венеры посев внедряется в женское лоно,
Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюной,
Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе.
Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут,
Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть,
Хоть и стремятся порой они этого, видно, добиться:
Так вожделенно они застревают в тенетах Венеры...

Любовную страсть, говорит Лукреций Кар, нельзя насытить ничем, она подобна жажде, которую человек испытывает во сне и которую он не может утолить. Иными словами, любовь - обман, природа создает иллюзии, стремясь к которым человек приходит в ярость и слепое неистовство.
Любовь низменна не только в физиологическом, но и в нравственном смысле. Из-за нее юноши растрачивают состояния, накопленные их отцами, проводят время в праздности. Венера делает людей слепыми, они теряют способность замечать недостатки своих возлюбленных. Если женщина величиной с карлика, ее назовут грациозной, если она заика, то скажут, что она "мило щебечет", если она дылда огромного роста, ее назовут величавою, а если болтлива, то считается, что она "огонь настоящий", худую назовут "козочкой", а грудастую - "Церерой, кормящей Вакха" и т. д.
Лукреций выступает как настоящий моралист, когда он осуждает в любовном акте "сладострастные движения бедрами" и признает только одну-единственную любовную позу, когда грудь женщины опущена, а чресла приподняты, что, по его мнению, помогает зачатию.
В целом нельзя не видеть, что описания Лукреция Кара - скорее осуждение, чем прославление любви. Она представляет у него простой физиологический акт, лишенный всякого духовного смысла, она приводит людей не к общению, а к разъединению, делает их рабами иллюзий и физиологических влечений.
Подобное же отношение к любви мы находим и у еще одной философской школы, получившей широкое распространение в эпоху эллинизма, - у стоиков. Стоик Сенека в своих "Письмах к Луцилию" рассуждает о любви как о несовершенной форме дружбы. По его словам, "дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред" (XXXIV, 1).
Цицерон, который разделяет идеалы стоической этики, тоже призывает к умеренности в любви. В своем трактате "О старости" он ссылается на сочинение пифагорейца Архита Тарентского, который осуждает и, по сути дела, отвергает все любовные удовольствия. По его словам, они - "самый губительный бич, который природа могла дать людям". Страсть к любовным наслаждениям порождает преступления, она приводит к кровосмешению и даже к измене родине. Любовная страсть убивает в человеке ум, поэтому нигде так не необходимы воздержание и умеренность, как в любви. То, что старость лишена плотских удовольствий, это, по мнению Цицерона, не порок, а дар этого возраста, так как он уносит то, что в молодости наиболее порочно (О старости, XII, 39-42).
Таким образом, в оценке любви, ее нравственного значения позиции стоиков и эпикурейцев фактически совпадали. И те и другие приходили к нравственному осуждению любви. Любовь - это необходимое зло, которого следует по возможности избегать, или же, если это невозможно, стремиться к умеренности.
Следует отметить, что теория страстей, развиваемая эпикуреизмом и стоицизмом, основывалась во многом на выводах и предписаниях медицины. Во всяком случае медицинские трактаты достаточно много внимания уделяли описанию сексуальной физиологии. Правда, медицина того времени включала в себя и натурфилософские идеи, и этические предписания, и психологическиенаблюдения. Все это дает возможность рассматривать античные медицинские трактаты в общем контексте античного эроса. Не случайно Мишель Фуко в своей "Истории сексуальности", характеризуя положение в сексуальной сфере в Древней Греции и Риме, основывается исключительно на этих трактатах.
Греки никогда не рассматривали сексуальную деятельность как зло, но довольно часто они призывали к разумным ограничениям и указывали на те физиологические и психологические заболевания, к которым может привести бесконтрольная сексуальность. Об этом пишет, например, Гиппократ. В трактате "О семени" он дает довольно подробное описание полового акта. Он характеризует его как чрезвычайно напряженную механическую деятельность, которая завершается семяизвержением. Этот процесс сопровождается интенсивным выделением тепла, поскольку, по мнению Гиппократа, содержащиеся в крови соки (humours) создают пенный флюид, который циркулирует по всему телу, включая головной и спинной мозг. Разгоряченная пена ищет выхода и, наконец, проходя через почки и пенис, извергается с чудовищными спазмами. Весь этот процесс сопровождается также созданием в воображении скрытых образов.
Гиппократ отмечает также различие полового акта у мужчины и женщины. Хотя общий процесс является одинаковым для обоих, у женщин удовольствие более интенсивно и может быть более длительным. Сексуальное удовольствие женщины зависит от мужчины, так как оргазм наступает тогда, когда мужское семя попадает в женское лоно. Гиппократ рекомендует женщине иметь постоянные половые сношения, так как это будет способствовать здоровью ее тела. "Половой акт согревает кровь и позволяет более свободно двигаться менструальной крови; если менструальная кровь не движется, то женское тело подвержено заболеваниям" (Hippocrates. The Seed, 4). По Гиппократу, сексуальный акт связан с удовольствием и здоровьем. Но вместе с тем он порождает энергию, которую следует контролировать.
Гален во многом дополняет и углубляет Гиппократа. В частности, он отмечает сходство полового акта с эпилепсией: оба они производят жестокие конвульсии, спазмы, испарину, закатывание глаз. Эта аналогия свидетельствует о том, что сексуальное удовольствие каким-то образом связано с ужасными болезнями. Так высшая потенция природы оказывается не только благом, но и возможным ущербом для здоровья. Поэтому Гален отмечает не только положительные, но и отрицательные стороны полового акта: он способен устранению меланхолии, но порой может производить и опасный патологический эффект.
Таким образом, античная медицина, признавая положительное влияние сексуальности на здоровье человеческого тела, отмечала вместе с тем и необходимость определенного физиологического контроля в этой области. Подобный вывод во многом совпадал с принципами этики стоиков и эпикурейцев, которые постоянно призывали к умеренности и самоограничениям. Но при этом определяющим для античного сознания было убеждение, что эрос - это природная потенция, глубоко укоренившаяся в самой плоти. Поэтому надо следовать велениям природы, придерживаясь, правда, определенной умеренности "Если в христианской доктрине, - пишет Мишель Фуко, - плоть и связанная с ней исключительная сила удовольствия являются причиной грехопадения и моральной деградации, то для классической Греции характерна мысль о том, что эта сила удовольствия является потенциальным избытком природы и проблема морали заключается только в том, как противостоять этой силе, как ее контролировать и регулировать" {Foucault M. The History of Sexuality NY, 1985 Vol 2 P. 50}.

3. Античная эротика

В эпоху античности возник термин "эротика", который впоследствии стал названием литературного жанра, связанного с описанием любовных отношений и удовольствий чувственной любви. Термин происходит от имени бога Эрота и связан с описанием похождений этого шаловливого божества.
Пожалуй, наилучшим образом античная эротика была представлена в греческой лирике, о которой уже шла речь выше в связи с мифологией Афродиты и Эрота. Еще более выразительно античный эротизм воплотился в творчестве выдающегося поэта античной поры Публия Овидия Назона (кон. I в. до н. э. - нач. I в. н. э.).
Овидию принадлежит своеобразная любовная трилогия: "Любовные элегии", "Наука любви" и "Лекарство от любви". Все три произведения посвящены любви, но рассматривают они ее с разных точек зрения, в разных аспектах. Первая поэма может быть названа практикой любви, вторая - теорией, а третья - критикой. Однако при этом все три представляют апологию любви, убеждение в ее огромной нравственной и жизненной силе
Для Овидия любовь не просто украшение жизни, а вся жизнь. Без любви, без влюбленности, без постоянного любовного переживания для него нет полноценной жизни.
Эту апологию любви мы находим уже в "Любовных элегиях", описывающих разнообразные любовные истории. В отличие от более позднего "Искусства любви" Овидий не претендует здесь на роль теоретика или наставника в любовных делах. Тон его элегий скорее ироничный, беспечный. В элегиях много повседневного, живых сцен из будничной римской жизни, в них рисуются образы обманутого мужа, ловкой служанки, содержатся описания ожидания любовных встреч, радостей взаимной любви, ссор и измен, любовных побед и поражений.
Для Овидия любовь не только игра, но и одновременно предмет серьезных забот и усилий. Не случайно он сравнивает любовь с военной службой, а влюбленного - с солдатом.

Всякий влюбленный - солдат, и есть у Амура свой лагерь.
В этом мне, Аттик, поверь: каждый влюбленный - солдат.

(I, 9, 1-2)

Овидий подробно разрабатывает это сравнение. Оба они, и солдат и влюбленный, несут тяжелую повинность - оба они на страже - один в лагере, другой - у дверей возлюбленной, спят на земле, всегда в походе и ведут осаду. Любовь - тяжелая повинность, и только усердно ей служащий может рассчитывать на победу.
Правда, любовь, которую описывает Овидий в своих элегиях, не очень глубокое чувство, это не та испепеляющая страсть, которой Петрарка посвятил всю свою жизнь и творчество. Скорее это постоянная влюбленность, ненасытное чувство обладания и близости, радости, здоровой чувственности, которые никогда не приводят к пресыщению.

Только пресыщусь, едва прекратится пылание страсти,
Вихрь куда-то опять бедную душу стремит...

(II, 9а, 3-4)

В "Любовных элегиях" много игры, любовного обмана. Горячие клятвы в верности Коринне сопровождаются признанием о любовных утехах с ее служанкой. Овидий постоянно говорит о любовных хитростях и уловках, о бесконечных приключениях. Однако было бы ошибочно видеть во всех этих описаниях только послужной список любовных побед самого поэта. Уже современники не были уверены, действительно ли существовала Коринна или же это вымышленный образ возлюбленной поэта. К тому же его любовные переживания не столько лиричны, сколько носят характер объективного повествования.
Особое место в любовной трилогии Овидия занимает "Наука о любви", посвященная уже не практике, а именно теории любви. Однако мы не найдем в этом сочинении какую-то умозрительную философию, например, в духе Платона. Правда, во второй книге "Науки о любви" Овидий говорит о космологическом значении любви и, явно цитируя Эмпедокла, начинает рассказывать, как из всеобщего хаоса и смешения элементов возникли все виды и роды живого (II, 467-489). Но это цитирование Эмпедокла занимает в поэме Овидия сравнительно небольшое место, а затем Овидий и вообще забывает об этой теории.
Главное в его "Науке о любви" - теория любовной стратегии, описание того, как мужчине добиться взаимности у женщин (этому посвящены первые две книги) или, наоборот, женщине иметь успех у мужчин (третья книга).
Стратегия любви, которой учит Овидий, сложна и требует знания и усердия. Одной лишь красоты для взаимной любви недостаточно, влюбленному нужно быть и обходительным, и ласковым, и уступчивым, готовым на все тяготы, которые несет с собой любовь. Здесь Овидий вновь использует сравнение любви с ратным делом, которое он впервые употребляет в "Любовных элегиях": "Воинской службе подобна любовь. Отойдите, ленивцы!" В стратегии любви важна лишь победа и для ее достижения допустимы все средства: и лесть, и обман, и ложные клятвы:

Сам Юпитер с небес улыбается клятвам влюбленных
И развевает их вмиг взмахом Эоловых крыл.

(I, 633-634)

Овидий ищет в любви взаимное понимание и взаимное удовлетворение. Он говорит, что ему ненавистны продажная любовь и любовь к мальчикам, потому что они не приносят взаимности в чувствах.
Высказав советы мужчинам, Овидий щедро излагает любовные наставления для женщин. Он рекомендует им следить за собой, умело скрывать свои телесные недостатки, подбирать подходящее платье, уметь беседовать и т. д. Наконец, Овидий описывает и любовные позы, хотя техника любви занимает у него весьма скромное место, в особенности если сравнить эти описания с восточной эротической литературой. Овидий рекомендует выбирать позы в соответствии с физической конституцией и природной склонностью каждого. Все это он описывает тактично, с искренним убеждением, что наука любви нужна каждому для того, чтобы быть подготовленным к серьезному делу любви.

Позу сумейте найти телосложенью под стать
Та, что лицом хороша, ложись, раскинувшись навзничь;
Та, что красива спиной, спину подставь напоказ.
Миланионовых плеч Аталанта касалась ногами -
Вы, чьи ноги стройны, можете брать с них пример.
Всадницей быть - невеличке к лицу, а рослой - нисколько
Гектор не был конем для Андромахи своей.
Если приятно для глаз очертание плавного бока -
Встань на колени в постель и запрокинься лицом.
Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна -
Ляг на постель поперек, друга поставь над собой,
Кудри разбрось вокруг головы, как филлейская матерь,
Вскинься, стыд позабыв, дай им упасть на лицо.

(III, 773-784)

Вот, пожалуй, и все, связанное с техникой любви. В индийском трактате "Кама-сутра" описание любовных поз занимает половину трактата и каждой из них придается особое, порой символическое значение. По сравнению с развитой индийской эротикой эротика "Науки о любви" сравнительно скромна и довольно-таки лаконична.
И вместе с тем Овидий прямо ставит наслаждение целью "Искусства любви":

Пусть до мозга костей разымающий трепет Венеры
Женское тело пронизит и отзовется в мужском.

(III, 793- 794)

Таковы цель, стратегия и тактика любви, как они описаны Овидием в его "Науке о любви".
Но Овидий был не только пламенным певцом любовных наслаждений, заботливым наставником в трудном "искусстве любви", но и опровергателем, хулителем любви. Этому посвящена его поэма "Лекарство от любви", в которой поэт говорит прямо противоположное тому, о чем шла речь в "Любовных элегиях" и "Науке о любви". Здесь предлагаются всевозможные средства против пагубной любовной страсти.
Очевидно, замысел такой поэмы не был случайным, он связан с опытом Овидия в области риторики. Известно, что в молодости Овидий прошел риторическую школу и хорошо овладел техникой контроверсии, которая учила подбирать убедительные доводы сначала для одной, а затем для противной стороны. Эта техника дает себя знать и в любовных наставлениях Овидия. Если в "Науке о любви" он предлагает систему советов в пользу любви, то в "Лекарстве от любви" он излагает ту же систему, но с противоположным значением.
Оказывается, средств, исцеляющих от любви, не меньше, чем средств, ее возбуждающих.

Сколько есть нравов людских, столько есть и путей их целенья
Там, где тысяча зол, тысяча есть и лекарств.

(525-526)

В связи с этим Овидий дает самые разнообразные советы тому, кто хочет избавиться от любви. Прежде всего надо отказаться от праздности, ибо ведь она рождает любовь. Пусть разочарованный влюбленный займется делами - разведением скота, охотой или сельским хозяйством, тогда ему вообще некогда будет влюбляться. Но еще лучше заняться выискиванием недостатков влюбленных, представить, например, что у возлюбленной некрасивые руки, уродливые ноги, что она вообще коротышка и к тому же жадна до денег. Надо постараться все ее достоинства обратить в недостатки. Еще одно эффективное средство от любви - застать женщину в тот момент, когда она неприбрана, занимается туалетом в окружении баночек и скляночек.

Впору бывает спросить, а что ты, собственно, любишь7
Так нам отводит глаза видом богатства Амур.
Вот и приди не сказавшись; застигнешь ее безоружной,
Все некрасивое в ней разом всплывет напоказ.
Впрочем, этот совет надлежит применять с осмотреньем"
Часто краса без прикрас даже бывает милей.
Не пропусти и часов, когда она вся в притираньях;
Смело пред ней появись, стыд и стесненья забыв.
Сколько кувшинчиков тут, и горшочков, и пестрых вещичек,
Сколько тут жира с лица каплет на теплую грудь
Запахом это добро подобно Финеевой снеди.
Мне от такого подчас трудно сдержать тошноту

(345-356)

Такие и подобные им советы могут послужить основанием для того, чтобы заподозрить в Овидии противника женской красоты. Но это было бы ошибкой, непониманием иронического приема, на основе которого построена вся его антилюбовная поэма.
Нетрудно заметить, что "Лекарство от любви" содержит те же советы, что и "Наука о любви", только вывернутые наизнанку. Что одобрялось там, здесь отвергается, что там осуждалось, здесь возводится в норму. Но при всем этом "Лекарство от любви" обладает ироническим смыслом. Это та же апология любви, то же доказательство ее силы, только доказательство от противного. Вся технология избавления от любви служит ироническим приемом доказательства ее могущества.
Следует отметить, что Овидий не исчерпывает тему любви в своей любовной трилогии, он обращается к ней и в других своих произведениях, в частности в "Метаморфозах", где излагает традиционные любовные истории. Как отмечает М. Гаспаров, "до Овидия античность знала любовь-препятствие - в эпосе, где Калипсо любовью удерживала Одиссея, а Дидона - Энея; знала любовь-наваждение - в трагедии, где Деянира любовью губила Геракла, а Медея - собственных детей; знала любовь-увлечение - в комедии и эпиграмме, где влюбленный юноша делал любые глупости, чтобы потом образумиться. Любовь всегда была недолгой и почти всегда пагубной. У Овидия впервые в литературе является любовь-взаимопонимание, которая может быть и долгой и счастливой. Наглядных образцов ее следует искать, конечно, не в "Любовных элегиях", а в позднейших "Метаморфозах" - в рассказах о Кеике и Альционе, Кефале и Прокриде, Филемоне и Бавкиде. Но уверенность в том, что любовь - это единение и благо, что только в любви могут сблизиться, понять друг друга и найти свое решение любые противоположности, - такая уверенность пронизывает творчество Овидия от начала до конца" {Гаспаров М. Три подступа к поэзии Овидия // Овидий. Элегии и малые поэмы М., 1973. С. 27.}.
Действительно, "Метаморфозы" дают иное, более серьезное и, быть может, драматизированное описание различных любовных историй. Но вряд ли Овидий более оригинален в этом жанре. В историю мировой литературы он вошел скорее не как моралист, а как певец чувственной любви, и думается, что именно иронический, совсем не назидательный тон так привлекал А. С. Пушкина, который был восторженным поклонником Овидия.
Античную теорию любви трудно досконально понять и оценить, если рассматривать ее вне культурного контекста, без анализа системы семейных связей и связанных с нею правовых и юридических отношений. Следует отметить, что в античную эпоху семья еще не стала духовной ценностью, она представляла собою скорее экономическую и хозяйственную единицу. Как отмечал Ф. Энгельс, в Древней Греции семья "не была плодом индивидуальной половой любви, с которой она не имела ничего общего, так как браки по-прежнему оставались браками по расчету. Она была первой формой семьи, в основе которой лежали не естественные, а экономические условия - именно победа частной собственности над первоначальной стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать его богатства, - такова была исключительная цель единобрачия, откровенно провозглашенная греками" {Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Марк К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 68.}.
Действительно, может быть поэтому античная литература так редко связывает любовное чувство с вопросами семьи и брака. Но все-таки нельзя считать, что античные авторы вообще обошли эту проблему молчанием. Убедительное свидетельство этому - трактат греческого писателя и мыслителя Плутарха (I--II вв.) "Наставление супругам".
Следует отметить, что Плутарх во многих своих сочинениях был склонен затрагивать вопросы морали и бытовой жизни. Этот морализм и бытовизм сказывается и в рассуждениях Плутарха о семье. В "Наставлении супругам" Плутарх дает множество практических советов для тех, кто связывает себя брачными узами: как избегать ссор и взаимонепонимания, как достигать доверия и необходимого для семейной жизни духовного общения.
Большинство из этих советов носят образный характер. Так, Плутарх сравнивает молодую семью со склеенным горшком: он легко рассыпается от малейшей тряски, но со временем, когда скрепления становятся прочными, ни огонь, ни железо не способны разрушить его. Другое его сравнение брака - с огнем. Огонь, как известно, легко вспыхивает в соломе или тростнике, но такой огонь быстро прогорает. Так и любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью, но она скоро угасает, если ее не будут питать духовное общение и добрый нрав супругов.
Каждый свой совет Плутарх подтверждает какой-либо историей, мифом или анекдотом, что превращает его наставления в занимательное повествование, порой в самостоятельный рассказ. Так, он приводит совет Солона, чтобы новобрачная съедала плод айвы, тогда ее голос, облик будут сладкими. Рассказывает он и о брачных обычаях разных народов - беотийцев, спартанцев, персов, египтян, стараясь найти в них нечто полезное и нравоучительное. Он приводит глубокую мысль Катона о том, что душа влюбленного живет в душе любимого. Он спорит с Геродотом о стыдливости женщин: "Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с себя стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает".
Плутарх рассказывает, что Катон исключил кого-то из сената за то, что тот в присутствии дочери поцеловал собственную жену. Но если неприлично при посторонних целоваться и обниматься, то разве не больший стыд при посторонних браниться и ссориться?
Его подкупает прямота нравов спартанцев: "Молоденькую девушку-спартанку однажды кто-то спросил, приходилось ли ей спать с мужчиной. "О нет! - отвечала она. - Это ему со мной приходилось". Именно так, я считаю, должна вести себя замужняя женщина: не уклоняться, не выражать недовольства, когда муж затевает нечто подобное, ибо это говорит о высокомерии и холодности, но и самой не напрашиваться, ибо так поступают только бесстыжие распутницы".
Из всего этого разнообразия обычаев, привычек, мнений, историй и наставлений постепенно вырисовывается идеал семейной жизни, к которому стремился Плутарх: такое общение, при котором муж и жена поддерживают достоинство и уважение друг друга. "Наставление супругам" - это не единственное сочинение Плутарха, посвященное вопросам любви. Эти же вопросы составляют содержание его трактата "Об Эроте".
Это более сложное сочинение, в котором сочетаются различные подходы к пониманию феномена любви: мифология, философия, психология и педагогика любви. Плутарх приводит интересные сведения о происхождении Эрота и Афродиты, он, следуя за Платоном, говорит о двух Эротах: вульгарном и небесном, он проводит различия между характером Афродиты и Эрота. В его рассуждениях по вопросам философии и эстетики любви мы находим довольно сильное влияние платонизма. По его словам, истинное отношение к любви должно идти дальше поисков наслаждения. Взгляд возлюбленного "преломляется в сторону божественной и умопостигаемой красоты: встретившись с красотой зримого тела, он пользуется ею как опорой для памяти, любуется ею и, радуясь этому общению, еще более воспламеняется мыслью" (Об Эроте, 20). Здесь, как мы видим, у Плутарха содержится мысль о любви как определенном восхождении к истинной красоте.
Но самое интересное заключается в том, что Плутарх в трактате "Об Эроте" вновь возвращается к идее о браке как о наиболее высокой и соответствующей самой природе форме любви. Он говорит по этому поводу следующее: "В браке большее благо любить, чем быть любимым: это избавляет от многих ошибок... Болезненность в начале супружеских отношений, милый Зевскипп, не должна вызывать страх, как ранение или укус; а, впрочем, пожалуй, и ранение, как в прививке деревьев, не препятствие к этому, чтобы стать единым целым с близкой женщиной. Ранение к тому же и дает начало беременности: ибо нет смешения без приспособления одной части к другой" (Об Эроте, 24).
Плутарх считает, что семейная жизнь требует образования, обучения, подготовки к ней, и поэтому она поначалу может вызвать ощущение тягости. "Тяготят и детей начатки обучения, и философия - приступающих к ней юношей; но в дальнейшем не остается этой тягости ни у них, ни у любящих супругов. Эрот сначала производит некое кипение и смятение, подобно тому, какое бывает иногда при смешении двух различных жидкостей, но через некоторое время, успокоившись и очистившись, он приходит к прочнейшей устойчивости. Таково то соединение, которое поистине можно назвать соединением супругов, объединенных Эротом..."
В качестве примера истинной любви, характерной для подлинного брака, Плутарх рассказывает историю Эппона и его жены Сабины. Последний как заговорщик против императора Веспасиана был приговорен к смертной казни и долгое время скрывался в подземелье, где его прятала жена. Император все-таки казнил Эппона, но Сабина уязвила императора, сказав, что она лучше провела свою жизнь во тьме, под землей, чем он - царствуя. И действительно, род Веспасиана был полностью истреблен, а Сабина родила в подземелье двоих сыновей. Таким образом, в историю античной этики Плутарх вошел как едва ли не единственный защитник брака и певец семейной любви.
Однако в античном обществе положение женщины было униженным и подчиненным, и даже в семье она не имела равных с мужчиной прав. Поэтому она добивалась возможности выразить собственное мнение, когда оказывалась за пределами традиционных семейных отношений. В этом смысле гетера имела явные преимущества перед замужней женщиной, и ее мнения и высказывания считались заслуживающими уважения. Об этом свидетельствуют "Разговоры гетер" Лукиана (II в.), в которых довольно реалистически описывается жизнь женщин, вынужденных проституцией зарабатывать себе на жизнь.
Лукиану принадлежит еще одно сочинение, относящееся к сфере любви и, более того, даже к философии любви. Речь идет о диалоге "Две любви". Здесь греческий сатирик обращается к болезненной для античного общества проблеме, которая широко дискутировалась в античной литературе, - любви к мальчикам. Как отмечал Энгельс, мужчины в Древней Греции "развлекались любовными похождениями с гетерами, но унижение женщин мстило за себя и унижало самих мужчин, вплоть до того, что в конце концов они погрязли в противоестественной любви к мальчикам и лишили достоинства своих богов, как и самих себя, мифом о Ганимеде" {Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 67-68.}.
В диалоге "Две любви" с речами о любви выступают два собеседника. Один прославляет женщину и подтвержденную законами природы любовь к ней, другой восхваляет любовь к мальчикам. Лукиан не высказывает открыто своего отношения к той или другой речи, но характер аргументов и логика спора свидетельствуют, очевидно, о том, что он на стороне первого участника диалога, хотя он и не прочь нарисовать критическую картину женского быта. Видимо, тема любви к женщине и мальчикам была актуальна для Древней Греции. Не случайно, что и такой умеренный писатель, как Плутарх, восхваляющий прелести семейной жизни и брака, также обращается к этой теме в своем трактате "Об Эроте".
Характеризуя античную литературу о любви, нельзя пройти мимо тех произведений, в которых отразился вульгарный гедонизм, характерный для поздней римской культуры. В этом отношении большой интерес представляет "Сатирикон" Петрония (I в.), рисующий картину римской жизни эпохи императора Нерона и характерные для нее аморализм, философский пессимизм, культ наслаждения. Причем упадок морали отражается не столько в описаниях продажной или противоестественной любви, сколько в общей атмосфере абсолютного скептицизма, утраты всяких нравственных ценностей. В этом отношении весьма характерна содержащаяся в "Сатириконе" новелла о матроне Эфесской, где нравственный нигилизм перерастает в циничный и мрачный гротеск.
В античной литературе получает распространение еще один важный жанр, связанный с так называемым любовным романом. Этот жанр возник в I-II вв., повествуется здесь, как правило, о любви двух молодых людей, на пути которых судьба ставит многочисленные препятствия: они теряют друг друга, странствуют из страны в страну, попадают в руки пиратов, в рабство, но, несмотря ни на что, в конце концов находят друг друга, и любовь и верность побеждают На основе такого сюжета написана повесть Ксенофонта Эфесского "О Габрокоме и Антии". Замечательный образец такого же драматизированного любовного романа, сочетающего в себе мистику, эротику и романтическую пастораль, представляет повесть Лонга "Дафнис и Хлоя", относящаяся ко II в.
Наряду с довольно живым приключенческим сюжетом в этих произведениях несомненно присутствует новое отношение к любви как к высшей ценности, ради которой можно жертвовать всем в жизни/ Этот позднеантичный "любовный роман" оказал большое влияние на формирование европейского романа XVIII в.
Таким образом, античная литература создавала самые разнообразные жанры описания любви, содержащие прекрасные образцы высокоэстетического переживания, любовного чувства, любовного томления, преодоления всех препятствий, стоящих на пути влюбленных. В римской поэзии, например в лирике Катулла (I в. до н. э.), любовь переживается уже не космически, а как живое человеческое чувство, возникающее из роковой встречи двух личностей и ощущения несоизмеримости одной личности по отношению к другой.

И ненавижу ее и люблю. "Почему же?" - ты спросишь.
Сам я не знаю, но так чувствую я - томлюсь.

Как мы видим, вся античная культура, в особенности литература, включала в себя эротику как существенный элемент. Однако она никогда не знала эротики в чистом виде, эротизм всегда был встроен в общую систему культуры. Если сравнивать Древнюю Грецию и Рим с культурой Востока, то можно сделать вывод, что эротика занимает здесь сравнительно скромное место, а главное - она была подчинена определенной системе эстетических, нравственных и педагогических целей. Когда Овидий описывает способы физической любви, он преследует скорее не эротические, а нравственные и педагогические задачи.
Следует отметить, что античный эрос выходил далеко за пределы теории наслаждений. У Платона он оказался органически связанным с учением о красоте и познании, с представлением о восхождении личности к универсальным ценностям бытия. Платон предполагал, что мощь стихийных эротических сил может быть преображена, преобразована в творческое начало, иначе говоря, в феномен культуры и познания. Именно это понимание прочно вошло в европейскую традицию и оказало на нее влияние на всех этапах ее исторического развития.

4. Эрос и искусство

Античное искусство постоянно обращается к теме эроса. Эта тема универсальна для всех периодов греческого искусства, как архаического, так и классического и эллинистического. Здесь мы можем выделить три главных иконографических типа эроса, относящихся к божественной, человеческой и животной любви. И хотя они редко изображаются изолированно, в целях систематизации следует рассмотреть эти три сферы раздельно.

"Божественная любовь"

Наиболее популярной темой древнегреческого искусства является миф об Афродите, рассказанный Гомером и Гесиодом. Архаическое искусство изображает Афродиту как сидящую или стоящую неподвижно фигуру. Исследователи свидетельствуют, что прототипом греческой Афродиты являются бесчисленные терракотовые фигурки, найденные на Кипре. Они изображают женскую фигуру в длинном одеянии, держащую в правой руке яблоко или цветок, тогда как левая рука прижата к груди. Эти терракотовые скульптуры свидетельствуют о восточном происхождении культа и образа Афродиты.
Поэтому архаический образ Афродиты в греческом искусстве носит явные следы восточного стиля. Как правило, он связан с изображением Афродиты Урании, или небесной Афродиты, которая наполняет своей плодоносящей силой всю природу. Только гораздо позже, в середине V в. до н. э., греческие скульпторы создают новый тип классической Афродиты как прекрасной женщины, обладающей высочайшей степенью красоты и очарования. Известно, что Фидий изваял три скульптуры Афродиты, Алкамен создал скульптуру "Афродита в садах", Скопас - изваяние земной Афродиты - Афродиты Пандемос.
Любопытно, что скульптурный образ Афродиты в классической Греции отражал платоническую идею о противоположности двух Афродит: Афродиты Уранос и Афродиты Пандемос, иначе говоря, Афродиты земной и небесной. Эта противоположность двух Афродит отражалась различными способами и, в частности, с помощью такой важной детали, как одежда. Афродита Урания, древняя богиня - покровительница брака и семьи, изображалась, как правило, одетой в длинное платье и хитон. Но постепенно богиня теряла свои одежды, и в конце концов Афродита Пандемос изображалась совершенно обнаженной.
Этот переход образа от одетой фигуры к фигуре обнаженной прекрасно отражает "Афродита Милосская" ("Венера Мшюсская"), которая изображалась частично одетой, с обнаженными плечами и грудью Первый греческий скульптор, который снял с Афродиты все покрывала и изобразил ее абсолютно нагой, был Пракситель. Плиний сообщает, что Пракситель изваял две статуи Афродиты, одну одетую, другую обнаженную. Первая была выбрана жителями Коса, другая - жителями Книда, посвятившими Афродите специальный храм.
Наиболее излюбленным сюжетом греческого искусства было рождение Афродиты. Обычно она изображалась выходящей из моря, одевающейся и готовящейся к встрече с Олимпийскими богами. Прекрасный образец произведения на эту тему - знаменитый "Трон Людовизи", скульптурный рельеф, представляющий собою часть алтаря. В центральной его части изображена только что вышедшая из моря Афродита, сидящая на каменистом берегу. Две нимфы помогают ей одеться. Две другие части рельефа изображают двух женщин слева обнаженная гетера играет на авлосе, справа - женщина, одетая в пеплос, совершает обряд жертвоприношения. Вся композиция пронизана лиризмом и отличается музыкальным ритмом: складки хитона, который надевает Афродита, как бы отражают мерный ритм волн, из которых она только что родилась и вышла на берег.
Интересно отметить, что подобная же композиция характерна для недавно найденного "Бостонского трона", находящегося в Музее изящных искусств Бостона (США). Это тоже триптих. В его центральной части изображен Эрос, окруженный двумя богинями: Афродитой и Эос. Боковые рельефы изображают пожилого мужчину (слева) и юношу, играющего на лире.
Поражает определенное сходство этих двух рельефов: на обоих воспроизведена Афродита, оба изображают контрасты человеческого возраста - юности и старости - и на обоих присутствует музыка, как бы придающая пластическому изображению музыкальную организованность.
Другой тип изображения сюжета с рождением Афродиты представляет фигуру Афродиты, сидящей или стоящей на раковине. Эта иконография была особенно популярна в терракотовых фигурках, в изображениях на медалях и монетах. Именно этот тип изображения послужил впоследствии главным мотивом в картине Боттичелли "Рождение Афродиты" ("Рождение Венеры").
Образ Афродиты особенно привлекал античных скульпторов, создавших классический тип богини любви и красоты. К сожалению, скульптура классического периода сохранилась до нашего времени лишь частично, и о ней мы знаем больше по эллинистическим копиям. Среди них "Афродита Милосская", "Афродита из Кирены", "Афродита Книдская", "Афродита в садах". Очень часто эти изображения показывают Афродиту купающуюся. Другие версии изображают богиню застегивающей сандалии или расчесывающей мокрые волосы. Все они свидетельствуют о том, что образ Афродиты в это время теряет свой религиозный или сакральный смысл, которым обладала Афродита Урания Напротив, эллинистические художники и скульпторы стремятся изобразить Афродиту в интимной обстановке, как прекрасную и очаровательную женщину.
Существует также большое число изображений, где Афродита присутствует не одна, а с другими богами. Ее постоянным спутником является Эрос. На некоторых композициях она изображается с богом войны Аресом или с Адонисом, который был убит диким вепрем. Еще один популярный сюжет греческой вазовой живописи - это "Суд Париса", где Афина, Афродита и Гера под предводительством Гермеса ожидают награды за красоту.
Другой широко распространенный образ античного искусства - Эрос (или Эрот). Известно, что в греческой мифологии существуют две версии происхождения Эроса. По одной из них, позднейшей, он сын Афродиты, по другой, более древней, он гораздо старше самой Афродиты и даже всех остальных богов Олимпа.
Раннее греческое искусство изображает Эроса в контексте ранней мифологии: здесь он выглядит не как ребенок, а как взрослый юноша и чаще всего без крыльев. Но со временем Эрос становится все более и более молодым. В классическом искусстве он изображается в виде крылатого мальчика, который никогда не становится взрослым. Чаще всего он занят бытовыми делами: сопровождает Афродиту, застегивает ей сандалии, помогает невесте, ожидающей своего жениха, или уносит на руках молодую девушку, появляясь неожиданно, как ветер. Он правит колесницей, запряженной лошадьми или летящими гусями ("Триумф любви"). Эрос - шаловливый бог, он играет с оружием Ареса, что символизирует силу любви над силой войны. Обычно он вооружен луком и стрелами, с помощью которых воспламеняет любовь у людей и богов.
В классическом и эллинистическом искусстве сюжеты с Эросом широко популярны. Среди них:
1. Воспитание Эроса. Эрос изображается за обучением, которым руководит Гермес.
2. Наказание Эроса. За плохое поведение Эроса Афродита или богини-девственницы Артемида (Диана) и Афина отнимают у него стрелы или бьют его пучком роз.
3. Эрос, укушенный пчелой. Этот сюжет изображает Эроса, пытающегося украсть мед из сотов. Искусанный пчелами, он приходит с жалобой к Афродите. Мед здесь символизирует сладость и горечь любви.
4. Эрос и Антерос. Эрос и его брат Антерос часто изображаются сражающимися, символизируя противоречия любви.
Эрос был популярной темой европейского искусства в течение многих веков, причем его образ изменялся. В позднем Риме он появляется даже на саркофагах, в сценах похоронной процессии. Здесь функции Эроса как бога любви существенно меняются: он становится также и богом смерти. В таком случае эротизм смыкается с мистицизмом, с идеями ставших популярными Элевсинских мистерий о возрождении после смерти.
Правда, в средние века Эрос почти исчезает из искусства. Практически только начиная с Джотто крылатый бог любви вновь возвращается в скульптуру и живопись. Правда, в эпоху Возрождения древний образ бога любви перерождается в образ "putto", который далеко не всегда связан с эротическими сюжетами (итальянское слово "putto" означает младенец или ангелок). "Putto" - популярный образ многих художников эпохи Возрождения - Дуччо, Донателло, Андреа делла Робиа, Рафаэля. Здесь он не столько бог любви, сколько "декоративный ангел", ангел-ребенок, играющий у ног Богоматери в сценах, изображающих Святое семейство. Прекрасный образец подобной трансформации Эроса дает нам "Сикстинская мадонна" Рафаэля, где два ангела, изображенные в нижней части картины, как бы поддерживают занавес, разделяющий реальный и интеллигибельный миры, играя на границе времени и вечности.
Искусство барокко дает "putti" как бы новую жизнь. "Putti" - необходимый элемент барочных картин; здесь они присутствуют в бесчисленном количестве, танцующие, поющие, играющие на музыкальных инструментах, несущие эмблемы, поддерживающие занавес или гирлянды цветов. Эрос трансформируется в совершенно новый образ, обладающий иными пластическими и эстетическими функциями {Об этих превращениях Эроса см: Kaufmann J. The Transformation of Eros Edinburgh; London, 1964.}. Но искусство Ренессанса и барокко использует и классические образы Эроса и Афродиты (Венеры), о чем мы будем говорить ниже.

"Животная любовь"

Предметом изображения в античном искусстве были не только сцены из жизни богов, но и мифологических существ, отчасти людей, отчасти животных - сатиров и кентавров. Многочисленные истории об этих существах очень важны для понимания античного мира, потому что они символизируют животную, звериную сторону человеческой природы, то есть то, с чем греческий мир постоянно сражался. Кентавры или человеко-лошади изображались в греческом искусстве в виде лошади с человеческим торсом. Особую популярность имел миф о кентаврах, которые, будучи приглашены на свадьбу к королю лагшфов, подвыпив, стали похищать лапифских женщин. Эта история служила примером животного поведения, контрастом тому, что считалось нормой поведения для греческих граждан. Сцены битв с кентаврами украшали не один греческий храм. Существовали также и сатиры, постоянные спутники бога Диониса, которые имели дело с вином, музыкой, танцами. Иллюстрации сексуальной жизни и привычек сатиров представляли очень важную, но чаще всего скрытую сторону отношения греков к сексу и эросу. Эти сцены чрезвычайно популярны в греческой и эллинистической вазописи.
Наиболее характерной анатомической особенностью сатиров является их гиперсексуальность; как правило, они изображаются с непропорционально большим фаллосом. Следует отметить, что греческая эстетика предпочитала обычно нормальные гениталии на скульптурных или живописных изображениях. Аристофан в "Облаках", описывая идеал молодого человека, говорит, что ему пристойно иметь "большую грудь, широкие плечи, короткий язык и небольшой пенис".
И действительно, большой фаллос никогда не был атрибутом героя, например Геракла, несмотря на его известные сексуальные подвиги. Это признак не человека, а скорее животного, или в крайнем случае человека низкого социального положения, например раба. Поэтому человек с повышенной сексуальной энергией или большим фаллосом являлся предметом комедии или сатиры. Комические актеры привязывали огромные фаллосы, вызывая смех публики символами повышенной сексуальности.
Аналогичный эффект, очевидно, имели изображения с участием сатиров в вазовой живописи. Здесь одним из популярных сюжетов были сцены "комоса" - процессий в честь бога вина Диониса. В этих сценах сатиры танцуют, подглядывают за женщинами, преследуют их. При этом они никогда не имеют успеха у женщин, греческие художники всегда проводят строгую линию между животным и человеческим мирами.
Все это позволяет нам понять эстетическое и нравственное значение бесчисленных сцен с сатирами, где, как правило, не существует никаких ограничений: сатиры здесь преследуют менад, занимаются мастурбацией, спариваются с ослом, занимаются любовью друг с другом. Мир сатиров - мир абсолютной дозволенности, здесь царствует животное начало.
Очень часто в сценах с участием сатиров изображаются фаллосы, которые ведут самостоятельную жизнь и представляются в виде какого-либо орудия или животного. На краснофигурной амфоре (Бостон, 98.892) сатир угрожающе размахивает огромным фаллосом, на конце которого изображен глаз. На другом сосуде сатир в леопардовой шкуре подбирается к жертве, держа в руке вместо копья фаллос. На краснофигурном пиктере, принадлежащем кисти Дуриса (Лондон Е 768), изображается сатир, на фаллосе которого находится сосуд, куда другой сатир наливает вино или воду. На краснофигурном килике (Брюссель А 753) сатир галопирует на огромной птице, у которой голова и шея изображены в виде огромного фаллоса. На чернофигурной вазе (Париж К 414) изображена женщина, несущая в одной руке фаллос в виде птицы, а в другой - корзину, наполненную фаллосами. Еще на одном сосуде фаллос изображен в виде пасущегося коня. Все эти фантастические изображения - фаллос-конь, фаллос-птица - символизируют сексуальную энергию животного мира, то, что свойственно звериному началу, в отличие от человека. Следует сказать, что границы этого мира довольно жестки. Даже бог Дионис, который всегда окружен сатирами и менадами, никогда не изображается участвующим в активной сексуальной сцене. Все это - антимир, противостоящий нормальной человеческой сексуальности. Не случайно, что при этих сценах никогда не присутствуют ни Эрот, ни тем более Афродита. Поэтому сексуальная жизнь сатиров, их животная эротика как бы противопоставлялись человеческой эротике как сфере культуры и укрощения животных инстинктов {Lissarrgue F, The Sexual Life of Satyrs // Before Sexuality New Jersey, 1990 P 53-81.}.
Другая область грубой и гипертрофированной сексуальности связана с изображением комических сцен. В этом смысле характерна черно-фигурная вазопись из Беотии, в которой традиционные сюжеты афинской мифологии - странствующий Одиссей или даже Зевс-громовержец - изображаются в подчеркнуто комическом и даже гротескном виде. Как правило, на этих изображениях, как и в сценах с сатирами, огромные фаллосы, имеющие цель, очевидно, усилить комическое впечатление, принизить героя, заземлить героический сюжет до бытовой сценки/
Таким образом, в классической античной вазописи гипертрофированная сексуальность не подчеркивает, а принижает мужское достоинство. Огромный фаллос - атрибут не гуманной человечности, а звериности.

"Человеческая любовь"

Главным материалом античного искусства была, как известно, мифология. Это не означает, что греческие художники отказывались от изображения повседневной жизни. Наряду с высокоидеальным и монументальным изображением существовал и чисто бытовой жанр, рисующий обычные повседневные сценки и любовные приключения. Жанр этот относится к вазовой росписи, он-то и позволяет увидеть и ощутить многое, связанное с жизнью древних греков, - их обычаи, традиции, привычки, вкусы, симпатии и антипатии. Действительно, в вазовой живописи мы находим чрезвычайно реалистическое изображение всех оттенков чувства, связанного с Эросом, разнообразные традиции, обряды и верования, которые он порождал.
Известно, что в воспроизведении жизни художники Древней Греции отличались высоким гражданским этосом, чувством уравновешенности. Правда, некоторые изображаемые сцены поражают известной смелостью в передаче сексуальных отношений. Но чаще всего подобная откровенность касалась жизни не столько людей, сколько мифологических персонажей.
Вазовая живопись является важным источником наших знаний о сексуальной жизни в Древней Греции и Риме. Здесь мы можем увидеть сцены любви, соблазнения, измен, свадеб, ухаживаний, сексуальной магии, сексуального воспитания, серьезной драмы и эротических шуток, лирической поэзии и эротических игр.
Сцены любви с поцелуями, объятиями очень часты в античной вазописи. Вархаический период они еще не лишены религиозного и культового значения, как это видно на этрусской онохойе VII в до н.э
По мере того как появилась возможность изображать человеческое тело в движении, в эротических сценах стали преобладать чувственность и грациозность. Художники греческой классики обладали высочайшим талантом в изображении идеальной телесности, и поэтому в откровенно эротических сценах обязательно присутствует чувство гармонии, совершенства и катарсического очищения.
Во многих современных работах о сексуальности или эротике древних греков главный интерес исследователей сосредоточивается на гомосексуализме, в большой степени свойственном античной культуре. Но при этом довольно часто забывают, что греки были не только гомосексуальны, но и в значительной степени гетеросексуальны. Поэтому нам кажется, что было бы слишком односторонне, как это делает, например, Джулия Кристева, связывать античный эрос только с "чувством гомосексуальности" или с повсеместным "господством фаллоса". Античная сексуальная культура была разнообразной и часто изысканной, способной одухотворять чувственность и придавать идеальный характер повседневной жизни. Именно это получило отражение в античной литературе и изобразительном искусстве.
Античный эрос является прекрасным выразителем особенностей античной культуры. Как известно, античная культура представляла собой прежде всего культуру тела. Поэтому все античное искусство было в высшей мере пластичным, оно выразительно передавало телесность, которая не была лишена духовности, изображала ее не оторванной от тела, а существовавшей через него. На этуособенность античной культуры обратил внимание Освальд Шпенглер. Онсравнивал ее с "фаустовской" культурой, в основе которой лежит глубокое понимание пространства как преодоления телесности. "Из античного идеала, - писал Шпенглер, - вытекало безоговорочное принятие чувственной видимости, из западного - ее столь же страстное преодоление. Аполлоническая душа, евклидовская, точечная, ощущала эмпирическое, зримое тело совершенным выражением своего способа существования, фаустовская душа, рвущаяся в дали, находила то же выражение не в персоне, soma, а в личности, характере или как бы еще это ни называли. "Душа" - для подлинного эллина была в конце концов формой его тела. Так определил ее Аристотель. "Тело" - для фаустовского человека было сосудом души. Так ощущал Гете" {Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993. С. 432-433}.
С этим пониманием телесности был связан античный Эрос так, как он получил отражение в античной скульптуре и вазовой живописи. Здесь чувственность и телесность находятся в нерасторжимом единстве.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.