Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Комментарии (1)

Юдин А. Русская народная культура. Мифология восточных славян

ОГЛАВЛЕНИЕ

Восточнославянская демонология

Едва ли не единственным разделом славянской мифологии, доступным непосредственному наблюдению и изучению в его живом функционировании, является демонология - совокупность представлений о низших мифологических существах, мыслившихся тождественными друг другу, "серийными", лишенными ярко выделенных индивидуальных черт. Сведения о них фольклористы и этнографы черпают из самых разных источников, прежде всего из собственных полевых записей бесед с носителями традиционной культуры и произведений особого фольклорного жанра - коротких рассказов, посвященных встречам с нечистой силой, случившихся с самим рассказчиком или кем-то третьим (в первом случае их называют былинками, во втором, когда речь о третьем лице, - бывалъщинами). Их рассказывали на долгих вечерних посиделках, в ночном у костра (см. прекрасный рассказ "Бежин луг" из "Записок охотника" Тургенева).

Происхождение нечистой силы народные предания толковали по-разному. Говорили, что нечисть сотворил черт, подражавший Богу при творении мира; что Адам постеснялся показать Богу множество своих детей, и спрятанные им стали темной силой. Рассказывали, что нечисть - это "восставшие против Бога ангелы, низринутые с неба на землю и в тартар. Кто упал в воду - превратился в водяного, в лес - лесного, в дом - домового хозяев. По другой версии, лесовые - проклятые люди. При сотворении мира их не было. Когда Моисей выводил евреев в прекрасные земли, им нужно было перейти море. Моисей разделил море на две части и провел евреев посуху, а за ними шли египетские народы, которые их догоняли. Моисей проклял египтян, и море залило их, но не всех: кого залила вода, те превратились в водяных и русалок, а кто остался на берегу - леших (Владимирская губ.)". Несмотря на христианский облик приведенных объяснений, перед нами явные остатки языческой веры в многочисленных духов природы, воплощающих все сферы известного человеку мира. Дело в том, что христианская церковь вовсе не объявляла всех этих духов, как и языческих богов, несуществующими. Как писал еще в начале XX в. философ, историк и культуролог Л.П. Карсавин о ситуации в поздней Римской империи, христианство, "религия мучеников и героев в эпоху гонений... стало господствующей религией и вобрало в себя языческий мир, внешне и неполно к нему примкнувший. <...> Оно не отрицает языческих богов и демонов, но, вскрывая их бесовскую природу, зовет мир к святым и ангелам, богочеловеку и Троичному Божеству, неизреченному в Своей непостижимой Сущности" . Попросту говоря, древние боги были объявлены бесами, но в их существовании никто не усомнился. А мелкие демоны природы и вовсе остались неизменными, сохранив, вероятно, даже прежние названия.

На основании народных рассказов можно даже составить примерные "портреты" всевозможной нечистой силы , с которой постоянно встречался традиционный человек.

Леший (лесной, лесовик, лешак и др.), например, являлся в образах обычного человека; старика, ковыряющего лапоть при свете луны; родственника или знакомого; человека огромного роста; человека в шерсти, с рогами; ягненка, оленихи, вихря на дороге. Он - хозяин лесов, живет в непроходимой чащобе. Если по лесу раздается эхо, значит, откликается леший. Очень любит сбивать людей с пути, а затем хлопает в ладоши и громко смеется.

Не менее вариативен и "моральный облик" лешего: он может представляться как добрым и честным простаком, так и страшным злобным людоедом. Лесовик неравнодушен в девушкам и женщинам, которых он норовит увести в свое жилище и даже взять в жены, особенно кем-то проклятых (желательно близкими родственниками). Вообще люди, проклятые или обруганные с упоминанием черта, находясь в лесу, становятся легкой добычей лешего. С другой стороны, леший может уберечь человека от хищных зверей, присмотреть за оставленным родителями ребенком. Он наказывает не выполняющего религиозный обет, но может на праздник зайти в гости к знакомому мужику или заглянуть в кабак выпить ведро водки. Но в любом случае контакты с ним представлялись сомнительными и опасными, а заручиться его помощью (например, в охотничьем промысле) можно только исполнив обряд, содержащий антихристианские действия (выстрелить в лесу в сторону церковного звона или в Св. Дары, унесенные за щекой после причастия, и т.п.).

Водяной (водовик, водяник, водяной дедушка и др.) - часто такой же черный и мохнатый, как и леший, но может являться ягненком, ребенком, собакой, селезнем, лебедем, рыбой и стариком. Живет он на дне глубокого озера или реки, в омуте, под водяной мельницей (мельников обычно подозревали в сношениях с водяным хозяином). По ночам, случается, вылезает на берег и чешет волосы; то же может делать и его супруга, безобразная водяниха (водяница). Водяному приносили жертвы самого разного рода - от животных (например, черной свиньи или ворованной лошади) до табака, который поморы на Русском Севере бросали в воду с бранью: староверы считали, что "табак и ругань как порождение "нечистого" должны были служить угодным ему подношением" . Поморы, кстати, верили, что и в море живет враждебный человеку дух - "морской сотан", мешающий промыслу и губящий рыбаков. Водяной, как леший, женолюбив и вообще склонен похищать людей, которые навсегда остаются в его подводных хрустальных чертогах.

Водяниху отчасти напоминает русалка, образ которой, впрочем, весьма варьируется по регионам. В значительной части северных районов вовсе не знают такого образа, а если знают, то представляют ее старой безобразной женщиной с отвислыми грудями, напоминающей лихачиху и не связанной с водной стихией. Более известный нам тип речной или лесной красавицы, чешущей волосы, чарующей мужчин и губящей девиц, распространен в Южной и Центральной России, а также на Украине. "С Троицыня дня, - пишет Т.А. Новичкова, - они выходят из воды, где живут постоянно, и вплоть до осени гуляют по полям и рощам, качаются на ветках развесистых ив или берез, ночью водят хороводы, поют, играют, аукаются друг с другом. Там, где они бегали и резвились, хлеб родится обильнее. Играя в воде, они путают рыбачьи сети, портят у мельников плотины и жернова, на поля насылают проливные дожди и бури. У заснувших без молитвы женщин русалки похищают нитки; полотна, разостланные на траве для отбеливания, развешивают на деревьях. Отправляясь в лес, запасались предохранительным средством от русалок - ладаном и полынью. Русалка встретится и спросит: "Что у тебя в руках: полынь или петрушка?" Скажешь "петрушка", русалка обрадуется: "Ах ты, моя душка!" - и защекочет до смерти, скажешь "полынь" - обиженно бросит: "Прячься тын!" - и пробежит мимо". (Характерный пример функционирования вегетативного кода модели мира: полынь (этимологически, вероятно, родственна глаголу "палить", т.е. "спаленная") связана с огнем, сухостью, горечью, соответственно - "верхней правой" стороной модели мира, потому защищает от русалки, связанной с влагой, женским началом, ночью, т.е. "нижней левой" стороной; в украинской традиции в роли "русалкиного" растения обычно выступает мята: если назвать ее, русалка зловеще отвечает: "Тут тебе и хата!")

"По происхождению русалки, - пишет Т.А. Новичкова, - дети, умершие некрещенными, или девушки-самоубийцы, утопленницы. <...> На множестве примеров Д.К. Зеленин в книге "Очерки русской мифологии" (Пг., 1916, переизд. М., 1995. - A.Ю.) доказал, что в народном мнении русалки - не просто души умерших, но души погибших неестественной смертью, убитых или самоубийц. К русалкам относили также исчезнувших когда-либо людей, проклятых матерями или украденных у них нечистой силой детей". Покойники, умершие "не своей" смертью, назывались "заложными". Это слово, как писал Д.К. Зеленин, в Вятской губ. звучало "заложенные" и происходило от древнего способа их погребения: их клали в овраги, закладывая кольями, досками, сучьями, в противоположность покойникам захороненным, т.е. зарытым в землю. В XVII - XVIII вв. их хоронили в больших ямах с сараем сверху, так называемых "убогих домах", "скудельницах", уничтоженных в 1771 г. Екатериной П. Захоронение и общая панихида происходили в Семик. О связи с заложными покойниками русалок и времен активизации последних - "русальной неделе" - речь еще пойдет в гл. 4.

Известны не только водяные, но и лесные, и полевые русалки. Последние водятся во ржи и напоминают другие женские демонические существа - полудниц. Это высокие красивые девушки в белом, которые бродят во время жатвы по полям и наказывают тех, кто жнет в полдень. Их мужской вариант - полевой (полевик) значительно менее симпатичен: "черен телом, как земля, глаза разного цвета, вместо волос - длинная зеленая трава, гол, на каждую деревню бывает по четыре полевика; по другим (поверьям) - является вместе с ветром, стоит, дует весь в белом, присвистывает. Жителям лесных зон полевик показывался маленьким уродцем, который может неожиданно выскочить из-за стога" . Мог принимать и другие образы: мужик на сером коне, человек в белом. Он водит, манит человека, гонит оказавшегося на меже поля.

Домовой (домовик, доможил, сусед, дворовик, хозяйнушко, дедок и др.) - домашний дух, черный страшный человек в шерсти, но может показаться и как женщина (его пара - кикимора), кошка, свинья, крыса, собака, теленок, серый баран, медведь, черный заяц (в связи с поверьями, что домовой - дух животного, заложенного в качестве строительной жертвы в фундамент дома); есть сведения о его змеиной природе.

Домовой - полезный дух: он помогает по хозяйству, предупреждает о грядущей беде. Душит или щиплет спящих; если при этом спросить: "к добру или к худу?" или "любя или не любя?" - отвечает, во всяком случае - дает понять. Женская пара домового - кикимора (впрочем, это название могло, вероятно, иметь и другие соотнесения, о чем свидетельствует общеизвестный эпитет "болотная"; болото в любом случае отсылает к нижнему миру воды и смерти). Она представлялась в виде крохотной безобразной старушки. "Это, - писал Е.Г. Катаров, - не особенно опасный дух, днем сидящий невидимкой возле печки, а ночью выходящий шалить и проказить; особенно любит она проказить с веретеном, прялкой, начатой пряжой. В некоторых местах Великороссии местопребыванием кикиморы считается курятник, где она вредит курам. Но против этого есть средство: нужно повесить под шестом лоскутья кумача или горлышко от разбитого глиняного умывальника, а еще лучше отыскать особый камень с природной сквозной дырой, который носит название "куричьего бога". Этот камень прикрепляют к насесту. Иногда, впрочем, кикиморе приписываются и добрые качества: она покровительствует прилежным и умным хозяйкам".

В Новгородской губ. был записан интересный обряд, в разной форме распространенный и в других регионах. При переезде в новое жилище домохозяин должен положить для домового в подполье целый небольшой хлеб и на него соли, да чашку молока. Приготовив это, хозяин ночью в одной сорочке идет в старый дом и говорит: "Кланяюсь тебе, хозяин батюшко, и прошу тебя пожаловать к нам в новые хоромы: там для тебя и местечко тепленькое, и угощеньице маленькое сделано". Без приглашения домовой не пойдет на новое место и будет плакать каждую ночь.

К своему домовому относились достаточно тепло - он приносил в дом благополучие. Ежегодно 28 февраля после ужина домовому кое-где оставляли на загнетке (ямка на печи для жара) горшок каши, обложенной горячими угольями. Известен и обряд умилостивения домового, связанный с жертвой петуха. "По русскому преданию, - писал А.Н. Афанасьев, - домовой бесится 30 марта, с ранней утренней зори до полночи, пока запоют петухи. В это время он никого не узнает из своих домашних, почему ночью боятся подходить к окнам, а скот и птицу запирают с солнечным закатом. Вдруг востоскуется домовой, рассказывают крестьяне, и злится так, что готов бы, кажется, весь дом сокрушить: лошадей забьет под ясли, собак перекусает, коров от еды отобьет, утварь всю разбросает, хозяину под ноги подкатывается; бывает с ним такая перемена или потому, что с весною спадает с домового старая шкура, или находит на него бешенство (чума), или захочется ему жениться на ведьме (курсив мой. - А.Ю.)". Чужой домовой считался лихим. От него следовало обороняться специальными заговорами. Оберегом от чужого домового считалась медвежья голова или сам медведь, которого водят по всем углам и шерстью которого окуривают дом. Этот обряд можно поставить в один контекст с предположениями ученых о связи медведя с Волосом, который, вероятно, покровительствовал мелким змеевидным духам, в том числе и домовым.

Известен, кстати, оберег и от лесного духа, в основе которого - магический защитный круг. На Страстной неделе в среду до рассвета хозяйка дома трижды обегала вокруг дома нагая, приговаривая: "Около двора железный тын; чтобы через этот тын не мог попасть ни любый зверь, ни гад, ни злой человек, ни дедушка лесной". Интересен выбор времени для обряда: Страстная неделя означает не только строгий пост и молитвенное сосредоточение накануне Пасхи, но и активизацию нечисти, как бы возбуждаемой к жизни символическим повторением страшных событий последней недели земной жизни Иисуса Христа; среда - "женский" день, благоприятный для сношений с нечистиками (как и хозяйка для этого предпочтительнее хозяина - ср. соотнесенность женского начала в модели мира), как и пятница, - дни с негативным значением и даже в мясоед постные; наконец, ночь до рассвета - заключительный этап начавшегося в полночь нечистого разгула; ночь, сверх того, также считалась "женским" временем, о чем подробнее речь пойдет в гл. 4.

Известен также банный дух (банник, байнушко), принимающий весьма неожиданные образы проезжего человека, старика, женщины, белой коровы, косматых людей. Бани вообще считались нечистыми сооружениями. В них не бывает икон и не делают крестов, зато часто гадают. В баню не ходят с крестом и поясом, они снимаются и оставляются в доме (то же делают женщины при мытье полов). Все, из чего моются - тазы, кадки, ушаты, шайки, ковши в банях, - считается нечистым. Нельзя пить воду в бане и из рукомойника, а последней даже споласкивать посуду. Естественно, что в бане обитало демоническое существо. Другие, как древнерусские навии, могли являться в ней. Они, вероятно, представляли собой злые, враждебные души мертвых. Название их выводится из древнерусского слова НАВЬ, означавшего мертвеца и воплощенную смерть. Это слово, видимо, восходит к древнейшему названию погребальной ладьи, на которой мертвые пересекали водное пространство, отделявшее этот мир от иного. Тот же индоевропейский корень мы видим, например, в заимствованном слове "навигация" - ср. лат. navia - "барка", "ладья". Эпидемия, случившаяся в 1092 г. в Полоцке, описана летописцем как нашествие невидимых навий на конях (видны были только конские копыта), которые рыскали по городу и "уязвляли" осмелившихся выйти из дому. Навий летописец приравнял к бесам.

В Страстной четверг (он же Чистый - накануне Пасхи) для навий топили баню и оставляли им на полу на ночь трапезу. Утром по птичьим следам узнавали, приходили ли "гостьи". Этот обряд описан в древнерусском поучении "О посте к невежам в понеделок второй недели". Представления о навьях известны и другим славянам. Например, у болгар нави - птицеобразные души умерших.

Жили "нечистики" и в других хозяйственных постройках (гу-менник, овинник, подовинник, рижный, являвшийся в виде бабы с ореховым кустом и свечкой, старика, журавля или человека в белом с волосами до пят), а также во дворе (дворовой, часто отождествлявшийся с домовым). Все они имели женские пары-соответствия.

Нечисть, кишевшую за пределами селения, возглавляли особые цари: Лесной, Морской, Водяной царь и др. К ним обычно обращались в заговорах. Известен восточным славянам и Змеиный царь, сопровождаемый бесчисленными змеями, которых он уводил на Воздвиженье зимовать в ирий (вырей) - теплую южную страну, рай, куда улетают птицы. Потому, возможно, в белорусском заговоре змеиного царя зовут Ир, а его царицу - Ирица.

Согласно отрывку, приведенному в прим. 35, славяне в древности поклонялись упырям и берегиням. Первые, очевидно, это не те упыри-вампиры, нападающие на людей и животных, которыми, согласно поверьям, становились "заложные" покойники мужского пола - умершие неестественной смертью, колдуны, самоубийцы, дети, рожденные от нечистой силы или ею испорченные. Существует предположение, что древние "упири" - это души покойников, тела которых по каким-то причинам не были сожжены по славянскому обычаю. Потому души не нашли успокоения. Впрочем, это не более, чем гипотеза, основанная на предполагаемой этимологии слова: у= - префикс, означающий отрицание, плюс корень со значением огня; авторитетные специалисты эту этимологию не поддерживают. О берегинях известно не больше. Их название сближали с именем Перуна и со словом берег, функции неясны.

Существовало множество способов, как повстречать при необходимости ту или иную нечисть. Познакомиться и подружиться, например, с домовым, было довольно сложно. Вот что говорит описание, сделанное в середине XIX в. в Вятской губ.

Должно достать травы плакуна (которую собирают в ночь на Купала. - А.Ю.), но не с черным корнем, какой у него бывает обыкновенно, а с белым, и привесить его себе на шелковый пояс, потом взять озими, добытой с трех полей, завязать ее в узелок и привязать узелок к змеиной головке, которая должна висеть на гайтане (шнурок для нательного креста. - А.Ю.) вместо креста; должно вложить в одно ухо клочок козьей шерсти (которую особенно уважает домовой), а в другое - последний в порядке домашней пряжи клочок шерсти летнины, который крестьянка бросает, когда допрядает кудель, и который должно подобрать скрытно от всех домашних; потом должно перенадеть сорочку на ночь, т.е. на левую сторону, взять горшовик (тряпку, которой берут горячий горшок. - А.Ю.) и отправиться ночью в хлев, где, завязав глаза этим горшовиком, сложенным вчетверо, и затворив за собой дверь, должно сказать:

"Суседушко, домоседушко, раб к тебе идет, низко голову несет; не томи его напрасно, а заведи с ним приятство, покажись ему в своем облике, заведи с ним дружбу да сослужи ему легку службу".

Слова эти должно повторять до тех пор, пока не запоют петухи или пока не услышишь легкого шороха в хлеве. В первом случае вызывание должно отложить до другой ночи; во втором схватиться одной рукой за корень плакуна, а другой за змеиную головку и крепко держаться за них, что бы ни делал домовой: тогда последний покажется; если же вызывающий не успеет ухватить за гайтан или корень или выпустит их из рук, то домовой, схватив гайтан, порвет его и змеиною головкой застегает вызывающего до полусмерти.

Это описание заставляет подозревать змеиную природу домового: мы видим здесь змеиную головку, а также шерсть, с которой связаны заговорные змеиные цари (обычно сидят на черном руне).

Чтобы увидеть в бане черта, надо зайти в нее ночью и, заступив одной ногой за порог, скинуть с шеи крест и положить под пяту нога. Здесь перед нами намеренное вхождение в пограничную с антимиром, миром мертвых область, которую символизирует в традиционной модели мира порог (как и полевая межа и др.).

По данным из Архангельской губ., кто хочет видеть дворового, должен первый получить от священника по окончании пасхальной заутрени красное яйцо и взять из церкви свечу, с которой стоял у заутрени. Затем следует ночью, до петухов, взять в одну руку зажженную свечу, а в другую красное яйцо, и стать перед отворенной дверью хлева и сказать. "Дядя дворовой, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал, приходи таким, каков я, я тебе христовое яичко дам". Домовой (дворовой) выйдет, по виду совершенно подобный произносившему заклятие. Свидание с ним он требует сохранить в тайне, а иначе доведет болтуна до самоубийства или сожжет его избу.

Наконец, тот, кто хочет сойтись с лешим, должен также выполнить определенный ритуал приобщения к иному миру. Ключом оказывается осина, осмысляемая в рамках вегетативного кода модели мира как своего рода "антидерево", связанное с демоническим и потусторонним миром (ср. осиновый кол, вбиваемый в могилу ведьмы или "бродячего" покойника, а также предания о том, что Иуда удавился на "горьком древе" осине, отчего она все время дрожит). Итак, требовались две осины (четное число, связанное с "левой" стороной модели мира, с миром мертвых - ср. четное количество цветов, приносимых покойнику), причем не срубленные топором и не сломанные руками (отрицание естественного порядка вещей, т.е. "антипуть", ведущий к "антицели" - встрече с нечистым). Потому желающий сойтись с лешим должен отправиться в лес, срубить тупицей (тупым топором, предназначенным для колки дров, рубки льда или костей) сосну в обхват, но так, чтобы она при падении уронила две хотя бы небольшие осины. На эти осины следует встать, оборотясь лицом к северу, и сказать: "Лесовик-великан, пришел к тебе раб (имярек) с поклоном: заведи с ним дружбу. Коли хошь, так топеря же иди, а не хошь, как хошь" (Вятская губ.).

Лешего, как и домового, можно также увидеть, сидя под тремя составленными боронами, они состоят из множества крестов, потому нечистый ничего не может сделать с наблюдающим. Архангельский заговор на вызов лешего также сходен с заклинанием домового: "Дядя леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись таковым, каков я". В Тотемском уезде Вологодской губ., как пишет Т.А. Новичкова, "против проказ леших писали прошения главному лесному хозяину на огромных листах бересты углем, их приколачивали к деревьям и не смели ни трогать, ни глядеть на них. Такие прошения писали те, кого леший обошел и завел в непроходимую чащу, кто потерял в лесу лошадь или корову"'.

До нас дошел пример одного такого "прошения", адресованного трем царям и написанного на бересте ("антиматериал", как и осина). Писали такого рода тексты справа налево (обыкновенно только начало, а остальное договаривали) в трех экземплярах, один привязывали к дереву в лесу, другой зарывали в землю, а третий бросали с камнем в воду. Содержание письма следующее.

"Пишу, царю лесному, царице лесной, с малыми детями; царю земляному и царице земляной, с малыми детями; царю водяному и царице водяной, с малыми детями. Уведомляю я вас, что у раба Божьего (такого-то) потерялась бурая (или какая) лошадь (или корова, или другая скотина, обозначить с приметами).Ежели найдется у вас, то пошлите, не мешкая ни часу, ни единой минуты, ни единой секунды. А как по-моему не сделаете, буду молиться на вас святому великомученику Божью Егорию и царице Александре".

После этого пропавшая скотина должна прийти сама на двор к хозяину (Ветлуга, совр. Горьковская обл.).

Итак, мы видели, что судьба представлений о персонажах различных уровней мифологической иерархии оказалась неодинаковой. Если культы высших богов были уничтожены огнем и мечом при христианизации Руси, то вера и поклонение более низким, малозначительным, неиндивидуализированным персонажам сохранились практически до настоящего времени. В результате синтеза, слияния в народном сознании языческих и христианских представлений, древние боги в некотором смысле сменили имена, совместившись с образами наиболее популярных христианских святых. Остатки мифологических представлений о менее значительных персонажах законсервировались в фольклоре, в обрядах и поверьях. Низшие уровни мифологической системы почти не подверглись изменениям. С поразительной устойчивостью они впитали в себя христианские представления, не изменив своей древней сущности. Показать, с одной стороны, истоки и механизмы проникновения новых идей, а с другой - вскрыть хотя бы в общих чертах проступающую сквозь них неизменную традиционную восточнославянскую модель мира - задача следующих глав.

Комментарии (1)
Обратно в раздел культурология










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.