Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти

ОГЛАВЛЕНИЕ

Книга вторая. Величие и превратности чудотворной королевской власти

Глава первая. Обряд исцеления золотушных больных посредством возложения рук и его популярность до конца XV в.

§ 4. Исцеление золотушных посредством возложения рук в церковной литературе

В XI веке, вскоре после возникновения во Франции целительного обряда, жизнь всей католической Европы потрясло до основания великое движение в недрах самой церкви. Историки обычно называют его григорианским, по имени папы Григория VII. Я буду следовать этой традиции. Необходимо, однако, помнить, что это религиозное пробуждение, плод глубокого чувства, было прежде всего творением коллективным. Группа монахов и прелатов совершила революцию в церковной жизни. Людей этих, оказавших столь сильное влияние на церковь, ни в коей мере нельзя назвать мыслителями-новаторами; идеи, которые они повторяли без устали, были высказаны задолго до них; их самобытность заключалась в другом: в неумолимой логике, которая заставляла их требовать безоговорочного воплощения принципов, заповеданных традицией, но за долгие годы слегка утративших свою силу; в суровой откровенности, которая придавала самым избитым теориям новый оттенок; а главное, в героических усилиях, предпринятых этими реформаторами ради того, чтобы воплотить в жизнь идеи, которые, будучи по большей части древними, как само христианство, уже много столетий считались исключительной принадлежностью богословских или моралистических трактатов, не имеющих никакого отношения к жизни практической. Влияние этих людей на много лет предопределило ту позицию, которую церковная литература заняла по отношению к королевскому чуду; в чем заключалась эта позиция, мы скоро узнаем .

Чтобы понять политические теории григорианцев, следует сделать то, о чем нередко забывают, а именно очень точно представить себе, каковы были взгляды их противников. Мирская власть, против которой григорианцы восставали с такой страстью, не имела ничего общего с тем светским государством, которому много позже суждено было подвергнуться нападкам других католических мыслителей; власть эта не только не стремилась порвать все связи с религией, но, напротив, сама притязала на обладание характером по преимуществу религиозным; то была сакральная королевская власть, унаследованная от старых времен и освященная – быть может, весьма опрометчиво – церковью VIII и IX столетий. Обряд помаза ния королей после его появления в Западной Европе обретал все больше значения и престижа. Как мы неоднократно увидим в дальнейшем, он неопровержимо доказывал – во всяком случае, для представителей определенных кругов общества, – квазисвященную сущность королевской власти. Императоры и короли использовали миропомазание как средство подчинить себе не только собственное духовенство, но и самого папу римского.

Так вот, реформаторы задались целью в первую очередь лишить этих мирских владык, возомнивших себя священными особами, их сверхъестественного облика, низвести этих королей – что бы ни думали на сей счет их верноподданные – до уровня простых смертных, властных только над вещами сугубо земными. Вот почему – и парадоксом это может показаться лишь на первый взгляд – в эпоху, о которой идет речь, сторонников народного происхождения государства, теоретиков своего рода общественного договора следует искать среди наиболее фанатичных защитников авторитета церкви. При Григории VII эльзасский монах Манегольд Лаутенбахский в трактате, посвященном апологии папской власти, объяснял, что король, избранный, дабы препятствовать деяниям злых людей и защищать людей добрых, должен, если уклонится от исполнения своих обязанностей, быть лишен сана, ибо в подобном случае он несомненно «сам расторгает соглашение, силою коего произведен он в короли»; соглашение же это между народом и его главой, безусловно отменяемое, Манегольд несколькими строками ниже, не смущаясь, сравнивает с тем уговором, который заключает владелец свиней с пастухом, дабы тот пас их «за подобающую плату» : формулы чрезвычайно жесткие; 197 быть может, сам автор не вполне сознавал их огромное значение, а между тем они прекрасно соответствовали глубинной логике того течения, под влиянием которого были написаны. Историки часто пытались изобразить это течение как попытку подчинить мирское духовному, – интерпретация в общем точная, но неполная; прежде всего оно представляло собою энергическое стремление положить конец старинному смешению мирского и духовного.

Нам известно мнение самого Григория VII о монархической власти; он высказал его в знаменитом послании, адресованном 15 марта 1081 г. епископу мецскому Герману. В эту пору папа вторично отлучил от церкви императора Генриха IV; он сознавал, что начал борьбу не на жизнь, а на смерть и отныне может не соблюдать излишних предосторожностей; в этом пламенном манифесте он обнажает свою душу; быть может, он прибегает к выражениям более сильным, чем обычно, однако сами его преувеличения только лишний раз подчеркивают основные положения его чрезвычайно связной и четкой доктрины. С какой-то яростью он возвышает священство и унижает королевскую власть, третируя ее, словно установление поистине дьявольское. Из чего же проистекает, с точки зрения Гри гория, вопиющее несовершенство земных государей? Из того, что, будучи людьми светскими, они остаются чужды сверхъестественной благодати; много ли значит император или король, каким бы могущественным он ни казался на земле, рядом со священником, способным «единым своим словом» пресуществить хлеб и вино «в тело и кровь Христовы», – да что там! рядом с причетником (под этим словом разумеется клирик третьего из младших священных чинов); император или король повелевают исключительно людьми, причетник же – и тут Григорий весьма кстати цитирует сам ритуал рукоположения – есть «император духовный, поставленный, дабы изгонять демонов» . Тут папа добавляет слова, на которые нам следует обратить особенное внимание: «Где найти среди императоров и королей такого, который чудесами своими сравнялся бы не только с апостолами или мучениками, но даже со святым Мартином, святым Антонием или святым Бенедиктом? Кто из императоров или королей воскрешал мертвецов, возвращал здоровье прокаженным, зрение слепым? Взгляните на блаженной памяти императора Константина, на Феодосия и Гонория, Карла и Людовика, – все они были друзья справедливости, проповедники христианской веры, покровители церквей; святая церковь восхваляет их и почитает, но не утверждает, будто прославились они подобными чудесами» .

Таким образом, Григорий VII недвусмысленно отказывает светским государям, даже самым благочестивым, в способности творить чудеса. Говоря это, имел ли он в виду ту чудотворную мощь, которую уже в продолжение жизни двух поколений приписывали себе французские монархи? Слишком общая форма, в которую он облек свою мысль, не позволяет различить в его словах конкретного намека, вдобавок в ту пору все взгляды были устремлены не столько на маленькое королевство Капетингов, сколько на Империю. Скорее всего, папа стремился, не останавливаясь на частных случаях, сделать напрашивающиеся выводы из сложившихся у него представлений о природе политической власти. Однако та же самая мысль, неизбежно вытекающая из принципов григорианской школы, посетила и других людей, которые не замедлили применить ее к французским и английским королям. Конечно, церковь всегда учила, что чудеса не доказывают святости; способность творить чудеса дается людям от Бога, который избирает своим орудием, кого ему угодно . Однако эта теория, в которой сговорчивые умы, вроде Гвиберта Ножанского, видели способ согласить королевские исцеления с ортодоксальным вероучением, не могла не казаться богословам более строгим всего лишь жалкой уловкой; они прекрасно знали, что народ думает иначе. Авторы, признававшие, что светский государь способен, именно потому, что он – государь, совершать чудесные исцеления, укрепляли – хотели они того или нет – в душах то самое представление о сакральности королевской власти, которое реформаторы изо всех сил старались разрушить.

Их умонастроения превосходно выразил в то время, когда обряд возложения еще только складывался, Уильям Мэлмсберийский, который, как мы помним, рассуждая о чудесах, приписываемых святому Эдуарду, спорил с теми, кто, «толкуя о сих чудесах лживо», утверждает, будто «не оттого король обладал даром исцелять, что был свят, но оттого, что дар сей – наследственная привилегия королевского его рода» . Удивительно, что этот откровенный протест остался единственным в своем роде. Другие сторонники той же доктрины также протестовали на свой лад, однако делали это в более завуалированной форме. Во Франции в течение почти двух столетий вся литература церковного происхождения (а к таковой в рассматриваемую эпоху относились все сочинения исторического и дидактического характера) хранит насчет чудотворного обряда почти единодушное молчание; точно так же обстояло дело и в Англии, причем там молчание продлилось еще дольше, и кто поверит, что причиной тому была случайность или небрежность? Возьмем, например, сочиненное между 1235 и 1253 гг. письмо, в котором епископ Линкольнский Роберт Гростет (Большеголовый) объясняет своему государю Генриху III, по его просьбе, природу и следствия помазания на царство ; напрасно стали бы мы искать в этом тексте хоть одного намека на чудесный дар, который, по убеждению толпы, сообщается королю при миропомазании; поверить в то, что епископ забыл о нем, невозможно; значит, речь идет о сознательном умолчании. Лишь два автора составляют исключение из правила: Гвиберт Ножанский во Франции, Петр из Блуа при английском дворе; ничего удивительного в этом нет: оба всегда относились довольно прохладно к идеям новой григорианской школы; Гвиберт, современник грозного папы, не сочувствовал гонениям на женатых священников ; Петр из Блуа, приближенный Генриха II, судя по всему, одобрял церковную политику своего повелителя, как известно, относившегося весьма неблагосклонно к «свободам» духовенства . Лишь люди столь безразличные к заветным идеям реформаторов могли упоминать в своих сочинениях о королевском чуде; другие молчали, повинуясь своего рода приказу – негласному, но тем не менее весьма властно принуждавшему умы к подчинению. Ведя речь о французском обряде, я уже говорил, что старания историков отыскать упоминания о нем в текстах определенного, довольно длительного периода остаются безрезультатными; теперь мы знаем причину этого безмолвия текстов; она заключается во влиянии, которое оказало на умы великое пробуждение XI века и которое было столь мощно, что продолжало сказываться в течение двух последующих столетий. Не стоит удивляться тому, что влияние это распространялось с равной силой на всех писателей этой эпохи, не только на богословов или на монастырских хронистов, но также и на авторов, писавших на народной латыни, на жонглеров, которые, кажется, никогда, ни в одной эпической поэме, ни в одном рыцарском романе не вывели легендарных королей совершающими те чудесные исцеления, которые постоянно совершали на глазах у этих авторов короли реальные. Сегодня нам известно, что все эти люди в гораздо большей степени, чем считалось прежде, подчинялись велениям церкви .

Однако, могут спросить меня, отчего же сторонники григорианских идей избрали тактику молчания? как объяснить, что эти отважные фанатики не осудили резко и открыто тот обряд, который, должно быть, вызывал у них отвращение? С другой стороны, ведь и они, в конце концов, были не единственными хозяевами положения; наверняка даже в рядах духовенства у них нашлись ловкие и красноречивые противники; отчего же никто из этих последних не вступился напрямую за королевское чудо? Григорианское движение вызвало обширную полемику, оказавшую решающее влияние на политическое становление средневекового мира; отчего же вышло так, что в ходе этой полемики никто ни разу не заговорил об исцелении золотухи посредством возложения рук? Ответ прост: эта великая схватка идей разворачивалась по преимуществу вне Франции и Англии. Тот загадочный английский или нормандский писатель, которого, за неимением лучшего, мы называем Иоркским Анонимом, представляет собой, пожалуй, единственное исключение из правила ; ему, однако, нельзя бросить упрек в том, что он хранил молчание об обряде, который в его время только что возник, а может быть, даже еще и не сформировался. Все остальные авторы, участвовавшие посредством книг и памфлетов в сражениях вокруг григорианской реформы, были немцы или итальянцы, думавшие только об Империи и пренебрегавшие западными королевствами. Это не означает, что великое сражение regnum с sacerdotium (монархии со священством. – лат). не потрясло основы государства также и в этих странах, однако долгое время результаты этого сражения сказывались только на конкретных деталях, касавшихся назначения на те или иные церковные должности или же фискальных либо юридических свобод духовенства. Конечно, хотя эти ожесточенные споры и были ограничены предметами сугубо практическими, за позициями спорящих угадывалось противостояние соперничающих концепций и контрастных чувств. Однако этот глубинный антагонизм чаще всего оставался если не неосознанным, то, во всяком случае, невыраженным. Это правило знало несколько исключений, однако они были чрезвычайно редки, и позже мы увидим, что самое яркое из них породили обстоятельства сами по себе исключительные. В общем, объяснялось ли это мудрой сдержанностью (ибо никогда ни во Франции, ни даже в Англии борьба не достигала такого накала, как в Империи) или же отсутствием склонности к теоретическим спекуляциям, но в обеих интересующих нас странах никто никогда не стремился к обсуждению основополагающих принципов. По крайней мере, во Франции этого избегали вплоть до того момента, когда при Филиппе Красивом Капетинги, сделавшие свое королевство великой европейской державой, стали претендовать на то место, которое оставили пустым Гогенштауфены, покинувшие мировую политическую сцену; в эту пору французский король принялся в свой черед защищать мирскую власть; французские полемисты, по примеру своего государя, вступили в бой и, как мы сейчас увидим, не преминули вспомнить о чудотворном королевском даре.

Впрочем, в нашей стране заговор молчания начал постепенно нарушаться еще в середине XIII века. Два безвестных церковных писателя, анонимный автор «Чудес святых из Савиньи» – сочиненных между 1242 и 1244 гг. – и Клеман, составивший около 1260 г. житие нормандского священника То ма Бивильского, вскользь поминают один «королевскую болезнь» , другой, с большей точностью, «болезнь золотуху, которую король Франции исцеляет своими руками милостию Божией» . Видные же священники осмелились пренебречь старинным запретом лишь после смерти Людовика Святого и ведя речь о нем. Благочестивый король, казалось, освящал все, до него касающееся. Примечательно, однако, с какой осторожностью вступают французские авторы на эту скользкую почву. Гийом де Сен-Патюс упоминает о возложении рук лишь походя . Жоффруа из Болье, напротив, посвящает ему целое рассуждение, стремясь обнажить религиозный характер этого сомнительного королевского занятия; он не довольствуется заверением в том, что произносимые при возложении рук слова суть «истинно святые и католические»; он доходит до того, что утверждает, будто его герой первым ввел в обряд крестное знамение, «дабы исцеление скорее силе крестного знамения приписывалось, нежели власти королевской» . Мы не вправе поверить этому утверждению; мы знаем от Хельгота и Гвиберта Ножанского, что исцеляемых осеняли крестом уже Роберт II и Людовик VI; нет никаких оснований считать, что традиция эта была на какое-то время прервана. Жоффруа допустил неточность – сознательно или нет? Кто может ответить? Впрочем, ответ не так важен; в любом случае причина такого поступка ясна: Жоффруа хотел показать, что благочестивый государь выказывал свою целительную мощь в полном соответствии с самыми строгими предписаниями католической церкви. Ничто не свидетельствует так убедительно о сомнениях, владевших церковными мыслителями .

Настало время Филиппа Красивого. Тут, вступив в великое сражение с курией, апологеты французской монархии впервые, как я уже упоминал выше, стали использовать в качестве аргумента королевское чудо. Мы уже знаем свидетельства Ногаре и Плезиана . Ту же мысль развивает довольно пространно маленький трактат под названием «Quaestio in utramque partem» (Тяжба о взаимных обязательствах. – лат.), который приобрел в свое время такую известность, что почти сразу после написания копия его была внесена в одну из книг королевской канцелярии; в следующем веке Карл V преисполняется к нему такого почтения, что велит своему придворному переводчику Раулю де Прелю перевести его на французский язык. Вместо того чтобы переводить самому, я процитирую этот перевод. Анонимный автор перечисляет доказательства «законного звания» короля Франции на свой престол: «Во-вторых, доказывается то же самое очевидными чудесами, каковые всему миру явственно знакомы и знакомо явственны. И господин наш король, подтверждая законное свое звание, может произнесть слова евангельские, каковыми Господь Иисус Христос отвечал на козни иудеев: "Когда не верите мне, верьте делам моим". Ибо как по праву наследства сын сменяет отца на престоле королевском, так же переходит по праву наследства от одного короля к другому умение творить те же чудеса, каковые Господь совершает через них, как и через служителей своих» .

Следом за публицистами за дело берутся историки: светские, как Гийом Гиар в царствование Филиппа Красивого , и церковные, как, в царствование Филиппа V, монах Ив из Сен-Дени, бывший в своем роде официальным историографом ; и те, и другие отныне не боятся упоминать в своих сочинениях о «чуде» с исцелением золотушных. Более того: сами мастера церковного красноречия начинают в это время прославлять чудотворную мощь Капетингов. Нормандский доминиканец брат Гийом Соквильский сочинил любопытную проповедь на тему «Осанна сыну Давидову» , произнесенную около 1300 г. Оратор не скрывает обуревающего его чрезвычайно сильного чувства национальной гордости; он настойчиво провозглашает независимость Франции от Империи, каковую Империю даже осмеивает при помощи тяжеловесной игры слов (Empire = en pire, то есть к худшему). В то время великий спор французских авторов с папством подкреплялся другой полемикой – выступлениями против притязаний императоров на мировое господство . Французский король, говорит брат Гийом, достоин имени сына Давидова; почему? Потому что Давид – это «сильная рука» (manu fortis), а королевская рука сильна в исцелении страждущих: «Всякий государь, наследующий французский престол, получает тотчас миропомазание и корону, а с ними особенную благодать и особый дар – умение исцелять страждущих одним прикосновением руки: посему из разных мест и многих земель приходят к королю несчастные, пораженные королевской болезнью». Этими словами проповедь открывается . Защитительные речи полемистов до толпы не доходили, но зато какое влияние, должно быть, оказывали на нее подобные речи, произносимые с высоты церковной кафедры!

Примерно в то же самое время жил в Италии писатель, чьему отношению к целительному обряду было суждено оказать в дальнейшем огромное влияние на мнение всех духовных особ. Фра Толомео, монах-доминиканец, уроженец Лукки, умерший в 1327 г. в сане епископа Торчелло, был весьма плодовитым историком и политическим теоретиком. Из его сочинений затруднительно вывести связную доктрину; мыслителем этот компилятор был весьма заурядным. Бесспорно, что к Империи он относился враждебно и сочувствовал верховенству папы; однако, по всей вероятности, его следует рассматривать не столько как приверженца папской власти, сколько как преданного слугу Анжуйского дома, интересы которого совпадали в ту пору во многом – хотя и не во всем – с интересами Святого Престола. Для уроженца Лукки это было совершенно естественно: ведь Лукка проставляла собою самый надежный оплот анжуйской политики во всей Северной Италии; Карл Анжуйский, наместник императора в Тоскане, пользовался в Лукке большим уважением; Толомео дважды называет его своим сеньором и королем. После смерти великого завоевателя-гвельфа наш доминиканец, кажется, перенес свою привязанность на его потомков; в 1315 г., когда принц Карл Тарантский, племянник короля Роберта Неаполитанского, пал в бою под Монтекатини, именно Толомео, в ту пору приор монастыря Санта-Мария-Новелла во Флоренции, отправился к победителям-пизанцам за телом погибшего . Между тем Карл Анжуйский, брат Людовика Святого, был Капетингом и в качестве такового, несомненно, верил в королевское чудо, причем верил тем более твердо, что, став королем в Италии, сам, как мы сейчас увидим, начал претендовать на обладание чудотворным даром. Все эти обстоятельства объясняют благосклонность Толомео к обряду возложения рук. На сей счет он высказался в двух своих произведениях. Сначала в полемическом сочинении, известном под названием «Краткое изложение прав Империи» (Determinatio compendiosa de jurisdictione imperil) и сочиненном около 1280 г. специально для защиты интересов неаполитанского короля от короля римлян и от самого папы; в главе XVIII, стремясь доказать, что королевская власть дается от Бога, он приводит среди прочих следующий аргумент: теорию эту подтверждает «пример иных нынешних государей, добрых католиков и благочестивых прихожан; в самом деле, по особому Божьему изволению и большей, нежели у простых смертных, близости к Господу дана им особая власть над болящими: таковы короли Франции, таков господин наш Карл» – вот он, анжуйский след, – «таковы, говорят, и короли Англии» .

Если бы Толомео упомянул эту «особую власть» только в «Determinatio» – сочинении, которое пользовалось в свое время немалой известностью, но с XIV века известность эту полностью утратило, – его имя заняло бы в истории интересующего нас обряда самое незначительное место. Однако приблизительно в то же время он написал другой трактат, которому был сужден куда более громкий успех. Будучи последователем святого Фомы Аквинского, Толомео отыскал среди трудов учителя неоконченный «Трактат о правлении князей» и закончил его. В одной из глав, добавленных им к первоначальному тексту, несколько строк посвящены миропомазанию, в частности, тому помазанию, какое совершается над королями Франции; здесь мы читаем следующие слова: «короли, наследовавшие Хлодвигу, помазаны (елеем, некогда принесенным голубкой с небес); плоды же сего помазания суть различные знамения, чудеса и исцеления, через сих королей являющиеся» . Фраза эта менее откровенна, чем та, которую я процитировал выше; тем не менее воздействие ее оказалось куда более значительным. Дело в том, что «Трактат о правлении князей» разделил судьбу других сочинений Фомы Аквинского, пользовавшихся огромной славой; мало кто отличал написанное самим Ангелическим Доктором от того, что добавили его продолжатели. В частности, при Старом порядке апологеты возложения рук охотно ссылались на авторитет Святого Фомы , хотя, по правде говоря, имели основания ссылаться всего-навсего на авторитет Фра Толомео. Даже самые эрудированные историки до последнего времени затруднялись разрешить сложную проблему, связанную с текстом «Трактата»: отчего житель Лукки, страстный защитник церкви и папства, едва ли не первым признал «чудеса» и «исцеления», к которым не проявляли сочувственного интереса ни священники, ни папы? После публикации – сравнительно недавней – «Determinatio» ответить на этот вопрос не составляет труда. Толомео стал сторонником обряда возложения рук вследствие своих симпатий к Анжуйскому дому, а это, в свой черед, обеспечило чудотворному обряду поддержку – апокрифическую, но крайне ценную – святого Фомы Аквинского.

Первым французским публицистам, ссылавшимся на творимые королями чудеса, требовалось некоторое мужество; преемникам этих авторов оставалось лишь пожинать плоды их трудов.

Во Франции в XIV веке рассказы об этих чудесах получили наибольшее распространение в окружении Карла V. Начнем с официальной хартии, дарованной в 1380 г. самим королем Реймсскому капитулу: вверху документа стоят королевские инициалы К и А, украшенные изящными рисунками, которые изображают рядом с классической сценой дарения (государь вручает каноникам грамоту, удостоверяющую, что отныне они владеют землею Воклерк) чудесное крещение Хлодвига; в преамбуле также упоминаются легенда о Священном сосуде и, в прямой связи с нею, королевский целительный дар: «В святом храме славного города Реймса Хлодвиг, в ту пору король Франции, услышал предсказание знаменитого исповедника блаженного Ремигия, епископа достославного сего города; и вот, когда исповедник крестил того короля и народ его, Святой Дух или же ангел спустился с неба в виде голубки и принес сосуд, полный священного мира; сим-то миром и помазали короля Хлодвига, а затем в дни освящения и коронации, с изволения Божия, всех последующих королей Франции и меня самого, помазание же сие, милостию Господней, даровало королям Франции таковую силу и таковую благодать, что одно лишь прикосновение их рук избавляет страждущих от болезни золотухи, доказывают же сие со всей очевидностию случаи, с бесчисленным множеством болящих приключившиеся» .

Так впервые христианский монарх открыто объявлял себя чудотворцем. Что же касается ораторов и писателей, чье ученое красноречие цвело при дворе мудрого короля, они наперегонки превозносили могущество целительного обряда. Автор «Сновидения садовника» поминает его устами героя-воина, отстаивая в споре с клириком божественный характер мирской власти . Рауль де Прель, – тот самый, что, как мы помним, перевел с латыни на французский «Quaestio in utramque partem», – восхваляя в самых пышных выражениях французскую монархию в предисловии к своему переводу «Града Божьего», выполненному также по монаршему приказанию, не упускает случая назвать среди преимуществ французских королей дар чудотворства . Сходным образом поступает Жан Голен в своем переводе «Книги о божественной службе» Гийома Дюрана. Сходным образом поступает также и мэтр Ансо Шокар, когда в конце апреля 1367 г. от имени короля обращается к папе Урбану V, дабы отговорить его от намерения возвратиться в Рим .

Не будем заблуждаться. Прославление целительного обряда было в этих кругах не чем иным, как выражением общей тенденции, сущность которой понять нетрудно. Совершенно очевидно, что Карл V и его приближенные делают все возможное, чтобы поднять престиж Капетингов, а для этого подчеркивают священный и сверхъестественный характер их власти. Как показал г-н Ноэль Валуа, именно в это время рождается при французском дворе мысль закрепить за нашими королями в качестве отличительного признака их династии титул «христианнейшие», прежде общераспространенный . Никогда еще не распространялись так широко чудесные предания, составляющие гордость французской монархии; больше того: как мы скоро увидим, члены этого кружка верноподданных, центром которого была королевская «Библиотека», не побоялись дополнить наследство, доставшееся им от предков . Разумеется, особый интерес приобретала в глазах Карла V церемония коронации, которая, по мнению народа, накладывала на королей божественную печать; в библиотеке короля имелось по меньшей мере семь томов, посвященных французскому обряду коронации, а также книга о короновании императоров и псалтырь с текстом соответствующей английской службы ; больше того: именно по его совету один из писателей, состоявших у него на жаловании, кармелит Жан Голен, сочинил небольшой трактат о коронации королей и королев во Франции, который мы скоро рассмотрим более подробно. Чем объяснялось столь пристальное внимание Карла V и его окружения ко всему, касающемуся сакральности королевской власти? Разумеется, немалую роль сыграл сам склад ума Карла V; разом и благочестивый, и глубоко проникнутый сознанием величия собственного сана, он не мог не стремиться подчеркнуть религиозный характер «королевского звания»; с другой стороны, ум этого короля, склонный к теологическим рассуждениям и являвшийся, по словам Жана Голена, «изощренным орудием» для изучения «предметов богословских» , побуждал его к высокой оценке тех мистических и символических теорий королевской власти и коронации, какие были готовы предложить ему мыслители его времени. Однако было бы, пожалуй, наивно считать источником шума, который подняли вокруг монархических чудес официальные или официозные авторы Карлова царствования, одно лишь желание угодить бескорыстным увлечениям государя. Здесь мы имеем дело с явлением, которое будет повторяться в исследуемой нами истории поистине регулярно: всякий раз, когда французские и английские династии начинают выходить из глубокого кризиса и когда возникает необходимость исправить урон, нанесенный популярности королевского дома, излюбленными темами монархической пропаганды становятся сакральность королевской власти и, особенно, чудотворная мощь королей. Приведем здесь лишь примеры сравнительно недавние и особенно яркие: при Генрихе IV во Франции и при Карле II в Англии слуги законной монархии с особенным тщанием разрабатывают именно эту тему.

Между тем при Карле V государство также только что пережило серьезнейший кризис, – тот самый, который обрушился на все королевство после поражения при Пуатье. Некоторые современные историки склонны недооценивать опасности, которые угрожали в ту пору династии Валуа и монархии в целом. Однако на самом деле опасность эта была, судя по всему, чрезвычайно велика, и вызывало ее не только стремление некоторых умных людей поставить государство под своего рода контроль нации, но также, по-видимому, и сильнейшее чувство ненависти и протеста, которое испытывала в ту пору к знати большая часть народа. То же чувство разделяла и крупная буржуазия, которая в это время, в отличие от последующих эпох, еще не поднялась до уровня привилегированного класса. Таким образом, каста, с которой королевскую власть объединяли общие интересы, стала предметом народного гнева, и это сильно сказалось на престиже монархии; тому, кто хочет ощутить, сколь сильные чувства волновали души людей в те трагические годы, достаточно прочесть случайно дошедшие до нас три письма Этьенна Марселя. Здесь не место исследовать, каким образом династии Валуа удалось победить смуту. Нет, однако, никаких сомнений в том, что воспоминание об этих событиях оказывало на ум Карла V сильнейшее влияние и заставляло его стремиться всеми возможными способами укреплять власть монархии над душами подданных. Что же удивительного в том, что государь, который, как было весьма справедливо замечено, очень рано сумел оценить по заслугам «могущество общественного мнения», не пренебрег и таким оружием, как чудо?

Однако этот хитрый политик был одновременно и набожным христианином. Кажется, что восторженные хвалы его чудесному дару, которые он слышал от своих приближенных, подчас вызывали у него некоторые сомнения. Он хотел удержать своих апологетов в рамках, предписанных ортодоксальной религией. Любопытное свидетельство его тревог находим мы в тексте, на который до сих пор никто не обращал должного внимания и о котором нам сейчас надлежит сказать несколько слов. Среди многих сочинений, которые переводились по приказу Карла его штатными переводчиками с латыни на французский, фигурирует один из важнейших литургических трактатов Средневековья, «Книга о божественной службе», сочиненная около 1285 г. Мандским епископом Гийомом Дюраном; перевод, порученный кармелиту Жану Голену, был поднесен переводчиком королю в 1372 г.; он широко известен; в 1503 г., когда дидактическая литература из Библиотеки Карла V давала иным предприимчивым торговцам такой прекрасный источник дохода, он даже был напечатан; однако до сих пор никто, как правило, не обращал внимания на то, что сочинение это представляет собою нечто большее и лучшее, чем просто перевод. В конце главы, где епископ Мандский излагает свою теорию помазания вообще, не уделяя особого внимания помазанию на царство, Жан Голен, «из почтения» к своему «грозному и властительному господину», коронованному королем Франции 19 мая 1364 г., счел должным поместить сочиненный им самим «маленький трактат об освящении государей», занимающий в оригинальной рукописи, снабженной королевским экслибрисом, не меньше двадцати двух страниц, исписанных в две колонки довольно мелким почерком. Посвящен этот «маленький трактат» не столько помазанию королей вообще, сколько совершенно конкретной церемонии – коронации французских монархов. Здесь рядом с довольно тяжеловесным рассуждением о символическом смысле и «значении таинственном» реймсской церемонии имеется множество драгоценных ссылок на французское публичное право – в особенности на легендарные основания наследственного права, – а также на теорию сакральности королевской власти и связанные с нею чудесные предания; многими из этих указаний мы в дальнейшем воспользуемся. Более того: рассуждая на одну из тем, причем именно на ту, которая интересует нас более всего, – я имею в виду целительную мощь королей, – Жан Голен выступает прямым выразителем мыслей своего господина. Рауль де Прель в своем предисловии к «Граду Божию» написал, обращаясь к Карлу V: «Обладаете вы мощью и силой, коя дана и вручена вам от Бога, дабы творили вы в своей жизни чудеса». Слова эти, как нетрудно убедиться, сопоставив их со многими процитированными выше текстами, находятся в полном согласии с бытовавшей тогда традицией. Однако, насколько можно понять, они шокировали набожного короля: «Не угодно ему, чтобы изображали его святым либо творящим чудеса», – настойчиво внушает Жан Голен; таковые речи говорятся без его «соизволения», заверяет добродетельный кармелит, после чего со всей присущей ему ученостью объясняет, что чудеса творит один лишь Бог. Разумеется. Не стоит, однако, преувеличивать смирение государя и его глашатая. Ибо, как напоминает нам Голен, эта неоспоримая богословская истина верна не только для королей, но и для святых: как те, так и другие совершают чудеса только волею Божией; люди же, не искушенные в «предметах богословских», утверждают, будто те и другие творят чудеса и исцеляют боль ных от той или иной болезни. Подобное сравнение льстило монархической гордыне. Таким образом Карл V и его схоласты примиряли стремление соблюсти верность ортодоксальной христианской доктрине и справедливое желание, дабы «королевская власть» была «уважена не меньше, чем того заслуживает по разуму» .

Начало было положено авторами из окружения Филиппа Красивого, затем их дело продолжили приближенные Карла V. С тех пор упоминание о чудесных исцелениях сделалось непременным атрибутом всякого похвального слова королевской власти. При Карле VI монах Этьенн из Конти причисляет способность исцелять к прекрасным привилегиям королей . По крайней мере дважды, при Карле VII и при Людовике XI, французские послы при папском дворе упоминают эти чудеса, дабы доказать сугубую святость французского королевского дома и логически вытекающую из нее законность власти их повелителей над церковью . Эти последние примеры особенно характерны. Позже мы увидим, что в том комплексе идей и чувств, теоретическим выражением которых стало галликанство, немалую роль сыграли старые представления о сакральности королевской власти, а среди них самое конкретное и очевидное для умов необразованных выражение этой сакральности – чудотворный дар. Поэтому не стоит удив ляться тому, что даже адвокаты, говоря о делах, связанных с церковью, прибегают к ссылкам на чудеса. В начале 1493 г. парижский Парламент разбирал дело, в котором столкнулись серьезные политические и религиозные интересы; спор велся между двумя клириками, которые, каждый со своей стороны, претендовали на звание епископа Парижского; первый, Жирар Гобай, был избран капитулом, второй, Жан Симон, назначен королем и утвержден папой. Адвокату Жана Симона, мэтру Оливье, пришлось, естественно, отстаивать право короля участвовать в распределении церковных должностей, право, одним из наиболее ярких следствий которого была духовная регалия, иначе говоря, традиционное право французского монарха на получение дохода с вакантных бенефициев; в своей защитительной речи мэтр Оливье, изъяснявшийся в соответствии с духом своего времени на латинско-французском юридическом жаргоне, воскликнул: «Точно так же король не простой мирянин, ибо он не только коронован и помазан на царство, как прочие короли, но и освящен; больше того, как говорит Жан Андре (итальянский знаток церковного права, с которым мы еще встретимся по ходу нашего рассказа) в своей новелле к Декреталиям в статье licet (дозволение), одним прикосновением своей руки король, по преданию, исцеляет больных, следственно, нечего удивляться и тому, что владеет он и правом регалии» .

В Англии, насколько можно судить, публицисты не так охотно прибегали к подобной аргументации. Возможно, это связано с тем, что в XIV и XV веках у них было меньше поводов для состязаний с Римом. Тем не менее один английский писатель сослался в шумной полемике с папством на королевский чудотворный дар. Впрочем, хоть он и был англичанином, но служил Империи. В ту пору – а дело происходило около 1340 г. – германский государь Людовик Баварский вновь вдохнул жизнь в старый спор, почти вовсе прекратившийся было после угасания династии Гогенштауфенов. Он собрал при своем дворе немало литераторов, иные из которых принадлежали к числу замечательнейших мыслителей своей эпохи; среди них был Уильям Оккам. Этот знаменитый философ принял участие в полемике, написав, среди прочего, «Восемь вопросов о правлении и достоинстве папы». Прочтем восьмую главу пятого вопроса. Оккам желает доказать в ней, что короли получают вместе с помазанием «благодать даров святого Духа», и, среди доказательств, называет исцеление золотушных королями Франции и Англии . По правде говоря, трудно вообразить себе что-либо более далекое от григорианства.

Итак, в XIV и XV веках апологеты королевской власти часто вспоминали о королевском чуде. А что думали о нем в ту же пору сторонники главенства пап? Португальский епископ Альварес Пелайо, бывший во времена Оккама одним из самых язвительных памфлетистов этого лагеря, именовал рассказы о нем «ложью и мечтанием» . Гораздо позже папа Пий II в своих «Комментариях» высказывался об исцелениях, приписываемых молвой Карлу VII, со сдержанным скептицизмом, объяснявшимся, возможно, прежде всего раздражением, которого не мог не вызывать у папы аргумент, постоянно используемый нелюбимыми им галликанскими ораторами и полемистами; впрочем, «Комментарии» не были предназначены для опубликования при жизни автора .

Подобные заявления, однако, являются исключениями из правила. Публицисты, состоявшие на жаловании у французских королей, нарушили обет молчания по поводу целительных обрядов и стали охотно на них ссылаться. Противники же их не последовали этому примеру, причем не только после того, как Великий Раскол обратил церковных полемистов к другим предметам, но и прежде этого периода; у нас нет сведений о том, что при Филиппе Красивом писатели из папского лагеря приняли вызов, брошенный им Ногаре или автором «Quaestio in utramque partem». Возникает ощущение, что к началу XIV века рассказы об исцелениях, совершаемых Капетингами или английскими королями, начинают восприниматься даже самыми строгими ревнителями веры как некая истина, установленная опытным путем. Все принимаются свободно их обсуждать – очевидно, потому, что они уже больше никого не шокируют. В Англии, в царствование Эдуарда III, Томас Бредвардин, крайне ортодоксальный философ и будущий архиепископ, упоминает их в ходе рассуждения о чудесах вообще, явно не видя в том ровно ничего дурного . Итальянские знатоки церковного права Джованни Андреа (или, как именовали его наши старинные авторы, Жан Андре) в первой половине XIV века, Фелино Сандеи в конце следующего столетия походя упоминают «чудеса», совершенные французскими королями, как факт, известный всем. Правда, Сандеи видит источник этих чудес скорее в «силе родства», то есть в своего рода наследственной физиологической предрасположенности королей, нежели в ниспосланной им Господней благодати. Однако в само существование этих чудес он явно верит и рассказы о них его отнюдь не шокируют . Чудесные способности представителей обеих династий становятся общим местом дипломатии. Брат Франсуа, обращающийся от имени Эдуарда III к венецианскому дожу , посланцы Людовика XI, обращающиеся к герцогу Миланскому , шотландский посол, обращающийся к самому Людовику XI , – все они самым естественным образом упоминают о королевском чуде. Превратиться в банальность – разве для верования, которое долгое время вызывало споры и сомнения, это не наилучшее свидетельство победы?

В то же самое время, в конце XV в., чудесные исцеления во Франции впервые входят в изобразительное искусство. Средневековые живописцы, чье творчество носило полностью религиозный характер, никогда, насколько нам известно, не осмеливались изображать это, можно сказать, почти проданное чудо; миниатюру же XIII века, которая изображает Эдуарда Исповедника, возлагающего руки на золотушную женщину, следует, разумеется, числить по ведомству агиографии. Однако в 1488 г. в том самом аббатстве Мон-Сен-Мишель Среди Морских Опасностей, которое в последние годы войны с англичанами, а главное, после основания 1 августа 1469 г. королевского рыцарского ордена, находящегося под особым покровительством архангела Михаила, сделалось подлинным национальным и династическим святилищем, по инициативе аббата Андре Лора для хоров монастырской церкви были выполнены роскошные витражи. Один из них, украшающий прямоугольную часовню, которую в ту пору называли часовней Святого Михаила на Кругу, был посвящен коронации французских королей; в разных частях витража были изображены основные эпизоды церемонии; не был забыт и чудотворный дар королей, который аббат, по-видимому, предлагал считать следствием помазания на царство; ему посвящен один из верхних медальонов. Вот как описал его в 1864 г. аббат Пижон, автор «Нового исторического и описательного путеводителя по аббатству Мон-Сен-Мишель»: «Второй медальон изображает короля, который, причастившись под обоими видами, отправляется в парк, где собралось множество больных; король прикасается к каждому из них, проводя правой рукой по лицу от лба до подбородка, а затем от одной щеки к другой». К сожалению, мы не имеем возможности сопоставить с этим не слишком подробным описанием оригинал. Тюремная администрация, в ведении которой так долго находилось аббатство, умножила число преступлений против искусства, уничтожив или продав на сторону древнейший из памятников, который верующие подданные возвели во славу чудотворной королевской власти. Ныне от витража с изображением коронации ничего не осталось . Между тем подумайте только, какой то был триумф для королевского чуда – занять, наряду с чудесами святых, место среди изображений, которым должны поклоняться в церкви благочестивые прихожане! Старая вера в чудотворную мощь государей таким образом, казалось, праздновала победу не только над политическими распрями, но даже над той – тайной или явной – враждебностью, которую долгое время питали к ней самые влиятельные представители духовенства.

Было бы абсурдно пытаться привести здесь даже самую общую библиографию трудов, посвященных григорианской реформе. Обзор недавних исследований см. в полезной работе: Whitney J. P. Gregory VII // Engl. Historical Review. 1919. P. 129. Последняя общая работа, посвященная истории политических учений этого периода: Carlyle R. W; СагlyleA.J. A history of mediaeval political theory in the West. T. Ill – IV. Edinbourg; London, 1915 – 1922. Признаюсь, что я извлек очень мало интересного из кн.: Bemheim E. Mittelalterliche Zeitanschauungen in ihrem Einfluss aufPolirik und Geschichtsschreinbung. T. I. Tubingen, 1918; напротив, обращение к работе: Кет F. Gottesgnadentum, – неизменно приносит большую пользу.

Ad Gebehardum liber. С . XXX (Monum. German., Libelli de lite. I. P. 365): «Neque enim populus ideo eum super se exaltat, ut liberam in se exercendae tyrannidis facultatem concedat, sed ut a tyrannide ceterorum et improbitate defendat. Atqui, cum ille, qui pro coercendis pravis, probis defendendis eligitur, pravitatem in se fovere, bonos conterere, tyrannidem, quam debuit propulsare, in subiectos ceperit ipse crudelissime exercere, nonne clarum est, merito ilium a concessa dignitate cadere, populum ab eius domini et subiectione liberum existere, cum pactum, pro quo consdtutus est, constet ilium prius irrupisse?... Ut enim de rebus vilioribus exemplum trahamus, si quis alicui digna mercede porcos suos pascendos committeret ipsumque postmodo eos non pascere, sed furari, mactare et perdere cognosceret, nonne, promissa mercede etiam sibi retenta, a porcis pascendis cum contumelia ilium amoveret?» (He для того народ возносит над собой единого властителя, чтобы отдать свою свободу в распоряжение тирании, но для того, чтобы оказаться под защитой от злокозненной тирании других. Когда же тот, кто поставлялся для обуздания злодеев и защиты благонамеренных, начинает развивать дурное в себе, а добрых уничтожать, тиранство же, с коим обязан он был бороться, употребляет по отношению к подданным, то неужели непонятно, что властитель сей заслуженно рухнет с высоты уступленного ему положения, а народ заживет свободным от его власти и угнетения, как только обнаружится, что человек сей сам расторг соглашение, силою коего произведен он в короли... Приведем пример из области более низкой. Если кто-нибудь поручит другому за подобающую плату пасти своих свиней, а затем узнает, что сей пастух вместо того, чтобы присматривать за стадом, начал бесчинствовать, резать свиней, истреблять их, неужели же первый, удержав обещанную плату за собой, не удалит с позором сего человека от стада? – лат.) О Манегольде см., среди прочего: FlicheA. Les theories germaniques de la souverainete & la fin du Xie siecle // Revue historique. 1917. Т . CXXV. P. 41 et suiv.; Carlyle R. W., Carlyle A.J. Op. cit.

Jaffe Ph. Gregorii VII registrum (Bibliotheca rerum Germanicarum. II). VIII, 21. P. 453 sq., особенно р. 457: «Quis nesciat reges et duces ab iis habuisse principium qui, Deum ignorantes, superbia, rapinis, perfidia, homicidiis, postremo universis pene sceleribus, mundi principe, diabolo videlicet, agitante, super pares, scilicet homines, dominari caeca cupidine et intolerabili praesumptione affectarunt» (Кому же неведомо, что короли и князья род свой ведут от тех, кто, Бога не ведая, путем гордости, грабительства, коварства, человекоубийства и, наконец, всяких преступлений по внушению Князя мира сего, то есть дьявола, над равными себе, то есть людьми, стремились владычествовать, исполненные слепой страсти и нетерпимой убежденности в своей правоте. – лат.). О превосходстве причетника над королем см. р. 459: «Meminisse edam debet fraternitas tua: quia maior potestas exorcistae conceditur, cum spiritualis imperator ad abiciendos demones constituitur, quam alicui laicorum causa saecularis dominadonis tribui possit» (Монашество твое должно помнить: причетник есть император духовный, поставленный для изгнания демонов, и принадлежит ему большая власть, чем может потребоваться кому-нибудь из людей мирских для владычества в мире сем. – лат.). О священнике см . в особенности р . 460: «Et quod maximum est in chrisdana religione, quis eorum valet proprio ore corpus et sanguinem Domini conficere?» (И есть ли что большее в христианской религии, нежели тот, кто может единым своим словом пресуществить хлеб и вино в тело и кровь Христовы? – лат.). Слова «spirituales imperatores ad abjiciendos daemones» (императоры духовные, поставленные для изгнания демонов. – лат.) присутствуют еще и сегодня в одной из молитв, произносимой по велению папского престола при рукоположении причетника; формула эта очень древняя; см., например, различные чины, собранные домом Мартеном (De andquis ecclesiae ridbus. Ed. de Bassano. 1788. Fol. II. P. 30 sq.). Что же касается вопроса о том, действительно ли Григорий VII приписывал гражданским властям дьявольское происхождение, он поднимался неоднократно; см. особенно интересное исследование каноника Коши (Cawhie /f Revue d'histoire ecclesiasdque. 1904. Т. V. Р. 588 – 597), который пытается примирить различные высказывания папы на этот счет – высказывания, форма которых, надо признать, в очень большой мере зависела от того, нравился или не нравился папе тот или иной светский государь. Его преподобие Коши приходит к следующему выводу: «нет никакого противоречия в том, чтобы сказать: 1) в реальности власть устанавливается способами дьявольскими; 2) в принципе, несмотря на этот первородный порок, следует считать власть угодной Господу или, по крайней мере, дозволенной им». Не означает ли это, что, по мнению Григория VII, ничто в мире, даже то, что делает дьявол, не происходит без соизволения Господа, или, говоря иначе, что Григорий VII не был манихейцем? – с чем мы охотно согласимся. В общем невозможно сомневаться, что Григорий различал в происхождении королевской власти нечто дьявольское: то же самое имел в виду архиепископ Льежский Вазон – григорианец до появления григорианства, – когда дал императору Генриху III знаменитый ответ на вопрос о различии между помазанием короля и священника; второе, по словам Вазона, было основано ad vivificandum (для жизни вечной. – лат.), первое же – ad mordficandum (для смерти вечной. – лат .) (Anselmi Gesta Episcop. Leodensium// Monum. German. SS. VII. P. 229).

Loc. cit P. 462: «Namque, ut de apostolis et martyribus taceamus, quis imperatorum vel regum aeque ut beatus Mardnus, Antonius et Benedictus miraculis claruit? Quis enim imperator aut rex mortuos suscitavit, leprosos mundavit, cecos illuminavit? Ecce Constandnum piae memoriae imperatorem, Theodosium et Honorium, Carolum et Lodoicum, iusddae amatores, chrisdanae religionis propagatores, ecclesiarum defensores, sancta quidem ecclesia laudat et veneratur; non tamen eos fulcisse tanta miraculorum gloria indicat».

См., например: 5. Thomas d'Aquin. Summa theolog. II, 2. Quaest. 178, art. 2.

См. выше, примеч. 56.

Ed. Luard (Rolls Series). № CXXIV. P. 350. Можно отметить также, что Жиро Камбрийский, сочинивший при Филиппе-Августе свой трактат «De principis instrucdone» (О наставлении государя. – лат.), проникнутый живейшей симпатией к династии Капетингов, не говорит в нем ни слова о королевском чуде.

De vita sua. I. С . VII. Ed. G. Bourgin (Collection de textes pour servir a 1'etude et 1'ens. de 1'histoire). P. 20.

Петр был хранителем печати при архиепископе Ричарде, который стал архиепископом Кентерберийским после Томаса Бекета (святого Фомы Кентерберийского) и не разделял политических взглядов своего предшественника. См.: Robinson J. A. Somerset historical essays. 1921. P. 108.

Следует добавить, что, насколько мне известно, авторы художественных произведений продолжали хранить молчание на втот счет и после того, как даже в самых ортодоксальных церковных кругах королевское чудо перестали подвергать остракизму. Я не знаю ни одного средневекового романического сочинения, в котором фигурировало бы исцеление золотушных посредством возложения рук. Быть может, это воздержание, выглядящее, что ни говори, весьма странно, следует объяснять рутинным складом ума сочинителей; ати авторы позднего Средневековья только и делали, что воспроизводили сюжеты, доставшиеся им в наследство от предшествующих столетий. Впрочем, спешу подчернуть, что в этом случае я еще менее, чем в любом другом, могу претендовать на то, что исчерпал весь имеющийся материал, тем более что о литературе позднего Среднековья нет таких подробных исследований, какие посвящены раннему средневековому эпосу. Изучить втот эпос и некоторые рыцарские романы мне очень помогли немецкие работы, список которых я здесь привожу: Elder A. Das Konigtum im altfranzosischen Epos (Augs. u. Abh. 65). Marbourg, 1886; Geissler 0. Religion und Aberglaube in den mittelenglischen Versromanzen. Halle, 1908; Hallauer M. Das wunderbare Element in den Chansons de Geste. Bale, 1918; Kuhn 0, Medizinisches aus der altfranzosischen Dichtung (Abh. zur Gesch. der Medizin. 8). Breslau, 1904; Law F. Ueber Krankenbehandlung und Heilkunde in der Literatur des alten Frankreichs. Gotdngen, 1904; Wemer F. Konigtum und Lehenswesen im franzosischen Nationalepos (Roman. Forsch. 25). 1908. Судя по книге Функ-Брентано (Funck-Brentano. Le Roi. P. 177, п. 4), можно подумать, будто в «Мистерии святого Ремигия», хранящейся в Арсенале (3364; рукопись XV века), есть фрагмент, посвященный королевскому прикосновению; на самом деле – ничего подобного; мистерия просто-напросто изображает чудо со Священным сосудом.

 

Есть соблазн сблизить Анонима как политического теоретика с его современником французом Гуго Флерийским, чей «Tractatus de regia potestate et sacerdotal! dignitate» (Трактат о королевской власти и священническом достоинстве. – лат.) снабжен посвящением Генриху I Английскому; однако, несмотря на знаменитую фразу, в которой Гуго сравнивает короля с Богом Отцом, а епископа всего лишь с Христом (I. С. 3; Monum. Germ. Libelli de lite. III. P. 468), – фразу, которая, впрочем, как показал г-н Карлейль (CarlyleA.J. A history of mediaeval political theory. Т. IV. P. 268), представляет собой не что иное, как книжную реминисценцию, этого автора нельзя считать безоговорочным сторонником regnum (монархии. – лат.); Гуго Флерийский принадлежал к той группе, которую г-н Люшер, включивший в нее также Ива Шартрского, справедливо назвал французской «третьей силой» (Lavisse. Histoire de France. Т. II, 2. Р. 219).

Histor. de France. XXIII. P. 597с: «Dicebant autem aliqui qui eum visitabant quod hie erat morbus regius, id est lupus».

Histor. de France. XXIII. P. 565, § XXXVI: «morbus erat scrophularum, a quo rex Franciae tactu manuum divinitus curat». Об этом сочинении и его авторе см.: Paris Р. Hist. litteraire. XXXI. Р . 65; Delisle L. Memoire sur Ie bienheureux Thomas de Biville. Saint L6, 1912. Во французском стихотворном переводе , изданном де Понтомоном (Ed. de PontaumonL Vie du B. Thomas Helie de Biville. Cherbourg, 1868), чудеса отсутствуют, а значит, нет и интересующего нас фрагмента. Проповедь в честь святого Маркуля, по-видимому, сочиненная в XIII веке (точная датировка, впрочем, неизвестна), также содержит выражение morbus regius (королевская болезнь. – лат.); см. ниже, примеч. 481. Дю Канж, или, точнее, бенедиктинцы, дополнявшие «Глоссарий» Дю Канжа, в статье Scroellae (Золотуха) приводят следующую фразу, заимствованную из латинско-французского глоссария библиотеки аббатства Сен-Жермен-де-Пре (восстанавливаю точный текст по рукописи): « L e Escroelle, une maladie qui vient ou col, c'est l e mal d e Roy» (золотуха, болезнь шеи, – королевская болезнь). Благодаря любезности г-на Антуана Тома я смог установить тождество этого глоссария с рукописью, хранящейся в Национальной библиотеке (Lat., № 13032); фраза, о которой идет речь, находится на листе 139 v°; эта рукопись, по-видимому, датируется XIV веком и, следовательно, создана гораздо позже, чем тексты, указанные выше. Еще позднее написаны «Чудеса святого Фиакра», на которые ссылается Карпантье в дополнении к глоссарию Дю Канжа, в статье Malum Regis (Королевская болезнь. – лат.): АА. SS. Aug. VI. Р. 618.

См. примеч. 143.

Histor. de France. Т . XX. P. 20. С . XXXV: «In tangendis infirmitadbus, quae vulgo scroalae vocantur, super quibus curandis Franciae regibus Dominus contulit gratiam singularem, pius Rex modum hunc praeter reges caeteros voluit observare. Cum enim alii reges praedecessores sui, tangendo solummodo locum morbi, verba ad hoc appropriata et consueta proferrent, quae quidem verba sancta sunt atque catholica, nec facere consuevissent aliquod signum crucis, ipse super consuetudinem aliorum hoc addidit, quod, dicendo verba super locum morbi, sanctae crucis signaculum imprimebat, ut sequens curatio virtuti crucis attribueretur podus quam regiae majestad» ( Что касается прикосновения к болячкам , которые в народе именуются « чирьями », в их исцелении Господь дал королям Франции особую благодать . И благочестивый король пожелал почтить сию особость перед другими королями. Если прочие короли, предшественники его, прикасаясь к больному месту и, разумеется, вознося при сем должные слова, слова истинно святые и католические, не имели обыкновения творить крестное знамение, то король Франции внес некое добавление в обычай, в том заключающееся, что слова, произносимые при возложении рук, запечатлевал он знаком креста, так чтобы следующее за тем исцеление скорее силе крестного знамения приписывалось, нежели власти королевской. – лат.); пассаж, воспроизведенный в: Guillaume de Nangis. Ibid, P. 408.

Некоторые писатели Старого порядка (см., например: Du Laurens. De mirabili. P. 17; Ravlin. Panegyre. P. 179) приводят как свидетельство квазиофициального признания чудотворного дара, приписываемого королям Франции, фразу из буллы о канонизации Людовика Святого: «strumis beneficium liberadonis impendit» (даром обладал избавлять от нарывов. – лат.), однако фраза эта (Histor. de France. XXIII. Р. 159d) относится, конечно, лишь к чудесам, сотворенным мощами святого после его смерти; никто не стал бы включать способность исцелять золотушных, наследственный дар французских королей, в число доказательств святости Людовика IX, и булла не могла об этом говорить. Впрочем, вполне естественно, что после смерти Людовика Святого его, среди прочего, молили об исцелении той болезни, от которой он избавлял страждущих еще при жизни. Часто считалось, что реликвии Людовика Святого особенно хорошо помогают излечиваться от золотухи; см.: Valdesius J. De dignitate regum regnorumque Hispaniae. In-4°. Grenade, 1602 (реликвии из Побле, в Каталонии); Cabanes. Remedes d'autrefois. P. 40, п. 2.

См. выше, примеч. 176.

Goldast M. Monarcha S. Romani Imperil. In-4°. Hanovre, 1612. Т. I. P. 49. Латинский оригинал: Ibid. Т. II (Ed. Amsterdam, 1631). P. 102; я, впрочем, цитирую непосредственно по одной из рукописей (Arch. Nat JJ. 28. Fol. 250): «Secundo, hoc idem probant aperta miracula, universe orbi manifeste notoria et notorie manifesta. Unde Dominus Rex, de iusto titulo su respondes, dicere potest illud Euangelicum quod respondit Dominus Ihesus contra calumpnias Judeorum: Si mihi non uultis credere, operibus credite. Sicut enim hereditario iure succedit, faciente Deo, alter alteri in simili potestate huiusmodi miraculi faciendi». О самом цитируемом сочинении см .: Schok R. Die Publizistik zur Zeit Philipps des Schonen und Bonifaz VIII (Kirchenrechtliche Abhandl. hgg. von U. Stutz, 6 – 8). S. 224 folg.; совсем недавно г-н П. Фурнье (Foumier Р. Bulletin du jubile, publ. par Ie Comite francais catholique pour la celebration du sixieme centenaire de Dante. P. 172, n. 1) высказал гипотезу (на которой, впрочем, не рискнул настаивать), что автором «Quaestio» мог быть Плезиан. По правде говоря, маловероятно, что имя анонимного автора когда-нибудь станет известным.

Histor. de France. Т. XXII. P. 175. V. 198 et suiv.: «Господь небесный, верховный владыка, того, кто носит корону, так награждает, чтобы всяк, кто ее получил, прекрасные чудеса всю жизнь творил; пластырь он на опухоль не кладет, золотушных же тем исцеляет, что свою руку на них возлагает; не умеют того другие короли».

См . выше , примеч . 139.

Матф .21:9.

См .: Foumier P. La Monarchia de Dante et 1'opinion francaise: Comite francais catholique pour la celebration du sixieme centenaire de la mort de Dante Alighieri. Bulletin. 1921. P. 155 etsuiv.

Bibl. Nat. ladn 16495. Fol. 96 d. et sq.; проповедь посвящена памяти святого Николая, однако о святом в ней говорится очень мало. Начальная фраза: «Quilibet heres Francie, ex quo inunctus et coronatus, habet specialem gratiam et virtutem a Deo quod tactu manus suae curat infirmos: propter quod habentes infirmitatem regiam veniunt ad regem de multis locis et terris diversis», – приведена в статье Н. Валуа (Valois) о Гийоме Соквильском (Histoire litteraire. Т. XXXIV. Р. 298 et suiv.), откуда я заимствовал приведенные выше сведения об авторе проповеди и ее датировке.

Толомео Луккскому посвящена обширнейшая литература, однако всеобъемлющего исследования о нем не существует. Большинство толковых работ о Толомео указаны и использованы в кн.: Mollat G. Etude critique sur les Vitae Paparum Avenionensium d'Edenne Baluze. 1917. P. 1 et suiv.; к ним следует прибавить недавнюю работу: Grabmann M. La scuola tomistica italiana // Rivista di filosofia neo-scolastica. 1923. Т. XV, – где Толомео посвящен § IV. Полезно также обратиться к соч.: Kruger К. Des Ptolomaus Lucensis Leben und Werke. Gotdngen, 1874; см. также введение M. Краммера к изданию, указанному в примеч. 220; за всеми прочими сведениями я отсылаю читателей к книге г-на Молла. Авторы, исследовавшие политические идеи Толомео (см., в частности: Bazaillas A. Etude sur Ie «De regimine principium» // Rec. Academ. Sciences Belles Lettres et Arts de Tarn et Garonne . 2 е serie. 1892. Т . VIII, особенно р . 136 – 143; Zeiller J. Lidee de 1'Etat dans saint Thomas d'Aquin. 1910. P. 161), на мой взгляд, уделили недостаточное внимание его связям с анжуйской партией. Об отношениях Лукки с Анжуйским домом см.: Krammer. Loc. cit. Р. XVI – XVII. Толомео именует Карла Анжуйского «rege nostro Karolo» (король наш Карл. – лат.) в «De regimine», IV, 8, и «dominus noster rex Karolus» (повелитель наш король Карл. – лат.) в «Determinado» (см. примеч. 220). В «De regimine» (IV, 8) он настаивает на полной ассимиляции французов в Неаполитанском королевстве. Наконец, сочинение «Determinatio» все целиком посвящено защите права Карла Анжуйского быть наместником в Тоскане и направлено против Рудольфа Габсбурга и самого папы Мартина IV; см. об этом, кроме введения в издание Краммера: Кет F. Die Reichsgewalt des deutschen Konigs nach dem Interregnum // Histor. Zeischrift. 1911. В . CVI. S. 71 – 74. Об эпизоде 1315 г . см .: Davidsohn R. Forsschungen zur Geschichte von Florenz. Berlin, 1908. В. IV. S. 368.

Ed. Mario Krammer. Hanovre et Leipzig, 1909 (Fontes iuris germanici antiqui). S. 39. С. XVIII: «Hoc edam apparetin modernis principibus viris catolicis et ecclesiastids, quod ex special! divina influentia super eos, ex ampliori participatione Ends, singuliorem habent virtutem super populum egritudine laborantem, ut sunt reges Francie, dominus noster rex Karolus, et de rege Anglie fertur». Ср.: Grawrt H. Aus der kirchenpolidschen Litteratur des 14. Jahrh. // Histor. Jahrbuch. 1908. Т. XXIX, особенно: S. 502, 519. Грауэрт считает, что этот трактат написан в 1300 г .; в таком случае под «rex Karolus» следовало бы понимать не Карла Анжуйского, но его сына Карла II; я предпочитаю следовать датировке Краммера. В том, что «Determinado» написано именно Толомео, не приходится сомневаться с тех пор, как Мартин Грабман (Grabmann M. // Neues Archiv. 1912. В. XXXVII. S. 818) обнаружил в другом сочинении нашего автора («Exaemeron») отсылку к этому «libellus sive tractatus de iurisdicdone Imperil et Summi Pondficis» (памфлету или трактату о разделении власти императора и первосвященника. – лат.).

De regimine principum ad regem Cypri. II. Cap. XVI; Sancti Thomae Aquinatis... opera omnia. In fol. Parme, 1864. P. 250. Col. 1, 2: «Cujus sancdtads etiam argumentum assumimus ex gesds Francorum de bead Remigii super Clodoveum regem primum Chrisdanum inter reges Francorum, et deladone olei desuper per columbam, quo rex praefatus fait inunctus et inunguntur poster!, signis et portends ac variis curis apparendbus in eis ex uncdone praedicta». 0 «De regimine» см. из новейших работ блестящее исследование: Grabmann M. Die echten Schriften des hi. Thomas von Aquin. Munchen, 1920 (Beitrage zur Gesch. der Philosophie des Mittelalters. XXII, 1 – 2). S. 216 folg. Атрибуция продолжения – которое безусловно не принадлежит Фоме Аквинскому – не кому иному, как Толомео, если и не бесспорна, то, во всяком случае, очень вероятна; добавлю, что близость пассажа, касающегося королевского чуда, к более развернутому пассажу из «Deter minado» представляется мне дополнительным аргументом в пользу этой гипотезы. Относительно того, когда именно было написано продолжение, идут споры; я охотно соглашаюсь с выводами, сделанными в работе: BussonA. Sitzungsber. der phil.-hist. Klasse der k. Akademie Wien. 1877i. В. LXXXVIII. S. 723.

См., напр.: Meurier. De sacris uncdonibus. P. 261; Mawlerc. De monarchia divina. Col. 1567; Du Peyrat. Histoire ecclesiasdque de la Cour. P. 806; Oroux. Histoire ecclesiasdque de la Cour. T. I. P. 180.

Оригинал в архиве города Реймса (Fonds du chapitre metropolitan. Vauclerc. Liasse I. № 4). Ed. dom Marlot. Historia ecclesie Remensis. T. II. P. 660 (фр. пер.: Histoire de la ville de Reims. IV. In-40. Reims, 1846. P. 631); Le theatre d'honneur. P. 757 (не полностью). Эта хартия, кажется, ускользнула от внимания Э. Дюпона (Dupont E. Notices et documents publics par la Soc. de 1'Hist. de France a 1'occasion du cinquanderne anniversaire de sa fondadon. 1884. P. 187 – 218), описавшего целый ряд хартий «с виньетками». Отсутствует она также и в составленном Л. Делилем списке хартий, в инициалах которых имеются «изображения» Карла V (см.: Delisle L. Recherches sur la librairie de Charles V. 1907. Т. I. P. 61). Цитирую по оригиналу: «quando in sancta egregie civitads Remensis ecclesia a Clodoveo, tune Francorum rege, audita est gloriosissimi confessoris bead Remigii eiusdem dare urbis episcopi predicacio, cui, dum ibidem prefatum regem cum su populo bapdzaret, Spiritus Sanctus seu angelus Dei in columbe specie, de Celo descendens, apparuit, portans et ministrans sibi ampulam sancd chrismads liquore refertam de quo ipse Rex et omnes deinceps Francorum reges predecessores nostri in eorum et nos eciam in nosn'a consecradone et coronacione, Deo propicio, suscepimus uncdonem, per quam ipsis regibus, diuina operante clemencia, virtus infunditur et gracia qua solo contactu manuum infirmos servant ab egritudine scrofularum, quod in personis innumeris per facd evidenciam constat esse probatum».

Латинский вариант: Goldast. Monarchia imperil. I. Ub. I. Cap. CLXXII, CLXXIII. P. 128 – 129; французский вариант: Brunei J. L. Traitez des droictz etiibertez de 1'eglise gallicane. Fol. 1731. Т. II. Livre I. Chap. LXXIX, LXXX. P. 81 – 82. Впрочем, автор «Сновидения садовника», как показал Карл Мюллер (Muller С. Zeitschrift fur Kirchenrecht. 1879. Т. XIV. Р. 142), повторяет Оккама почти дословно (см. ниже» примеч. 237), но с одним существенным изменением, к которому мы еще вернемся (см. с. 327).

Ed. 1531. Folio. Paris . Fol. a III v°. Напомнив о миропомазании и чуде со Священным сосудом, Рауль (обращаясь непосредственно к Карлу V), говорит: «И, не получи вы даже иного освящения, кроме этого, осталось бы сие чудо великим и благородным, ибо через него предшественники ваши и вы сами обладаете мощью и силой, коя вам дана и вручена от Бога, дабы творили вы в своей жизни чудеса столь великие и явные, и исцеляли от ужасной болезни, именуемой золотухой, от которой никакой земной государь, кроме вас, исцелять не властен». Этот пассаж повторен в кн.: Gvillebert de Metz. Descripdon de Paris, сочиненной вскоре после 1434 г .; см.: Leroux de Uncy, Tisserand L. M. Paris et ses historiens (Hist. gener. de Paris). In-40. 1867. P. 148.

Bvlaevs (du Boulay) C. E. Historia Universitads Parisiensis. In-40. Paris, 1668. Т. IV. P. 408: «ex sancdssima uncdone spiritual!, et divina, non humana, qua inungitur Rex ipse, propter quam sancdficatus est... et exinde curat morbos in signum sancdssimae uncdonis» (от святейшего помазания церковного и божественного, а не земнородного, коим помазанием помазуется сам король и через каковое освящается... силою сего святого помазания и врачует он болезни. – лат.). Об авторе речи и обстоятельствах ее произнесения см.: Delachenal R. Histoire de Charles V. 1916. Т. III. Р. 517 etsuiv. (особенно р. 518, п. 5).

Le roi tres chreden // La France chredenne dans 1'histoire, ouvrage publie... sous la direcdon du R. P. Baudrillart. 1896. P. 317 et suiv. К текстам, приведенным у г-на Валуа, можно добавить пассаж из трактата о коронации, сочиненного Жаном Голеном (см. ниже, Приложение IV. С. 640, строка 9 – 10), а также отрывок из маленького трактата Этьенна из Конти о французской королевской власти, написанного вскоре после окончания царствования Карла V (см. выше, примеч. 137) и довольно верно отражающего теории, популярные при дворе этого монарха (Bibl. Nat. ladn 8 Блок M. 11730. Fol. 32 v°. Col. 1: «Romani pondfices omnes semper scripserunt et scribunt coddie regi Francie cristianissimo (sic!), quasi suppelladvo in fide catholica, sed aliis regibus omnibus et principibus scribunt: tali regi christiano, in simplici posidvo» (Все римские первосвященники всегда, обращаясь в письмах к королю Франции, называли его «христианнейшим», как если бы превосходил он всех прочих в вере католической, к прочим же королям и государям обращаются они просто: «Такому-то королю христианскому». – лат.). Г-н Валуа превосходно описал ту пропагандистскую работу, которая велась в окружении Карла V: «Рядом с троном появляется множество клириков, которые умело извлекают из прошлого факты, способные возвеличить королевскую власть... Кто чаще них утверждал священный характер монархии? Кто более охотно рассуждал о Священном сосуде или напоминал о божественном происхождении герба из трех лилий?» (р.323).

См . ниже , с . 339 и 344.

Delisle L. Recherches sur la librairie de Charles V. II. Inventaire general des livres ayant appartenu aux rois Charles V et Charles VI . № 227 – 233, 226,59.

См. ниже. Приложение IV, с. 652.

Delachenal. Histoire de Charles V. Т. II. P. 369; «Карл V еще до того, как стать королем... очень четко осознавал могущество общественного мнения». О движении против знати немало выразительных свидетельств можно найти в той же книге (Т. I. Р. 395 et suiv.). He составило бы большого труда и дополнить этот ряд.

В связи со всем вышесказанным я могу лишь отослать читателя к Приложению IV, где он найдет анализ трактата Жана Голена и пространные отрывки из него. Следует заметить, что Голен возражает – очень вежливо, но совершенно недвусмысленно – Раулю де Прелю (см. с. 651).

См. выше, примеч. 137. К тем авторам XV века, которые писали о королевском прикосновении, можно добавить Никола де Ларисвиллу (Nicolas de Larisvilla), сочинителя «трактата... об освящении храма святого Ремигия... 1460 года» (см.: Marlot. Le theatre d'honneur. P. 758).

Впервые это произошло в Мантуе 30 ноября 1459 г . в присутствии Пия II (см.: D'Achery. Spicilegium. Fol. 1723. Т . III. P. 821. Col. 2; ср .: Du Fresne de Beaucourt. Histoire de Charles VII. T. VI. P. 256. Вторично – в 1478 г . в присутствии Сикста IV ( см .: De Manlde. La diplomatic au temps de Machiavel. P. 60, n. 2; ср .: CombletJ. Louis XI et le Saint Siege. These Lettres Nancy. 1903. P. 170). В первом тексте прямо упоминается исцеление золотушных; во втором – «чудеса», совершенные королями, без уточнения их характера.

Новелла – изменение, которое вновь изданный закон вносит в действующее законодательство. ( Примеч . пер .)

Arch. Nat. X I А 4834. Fol. 141 (5 fevr. 1493): «Pareillement le roy n'est pas pur lay quid, поп solum coronatur et inungitur, sicut ceteri, ymo consecratur; il у a plus, car, comme dit Jehan Andre in N<ovel)la in D<ecretales), c. licet, ad solum tactum dicitur sanare langwdos et egrotos et par ce ne se fault esmerveiller s'il a droit de regale». О процессе см .: Ibid. Fol. 122 v°; Gallia Christiana. VII. Col. 155 – 156.

Octo quaestiones super potestate ас dignitate papali. Quest. V. Cap. VII – IX; Goldast. Monarchia S. Romani Imperil. II. P. 372 (О датировке сочинения см.: LittleA. G. The Grey Friars in Oxford. Oxford, 1892. P. 233). Обсуждаемый вопрос состоит в следующем: «an rex hereditarie succedens ex hoc quod a persona ecclesiasdca inungitur et consecratur et coronatur, gradam consequatur doni spiritualis?.» (наследует ли король по наследственному праву благодать даров святого Духа на том основании, что он освящается, помазуется и коронуется лицом духовным? – лат.). Среди аргументов в пользу утвердительного ответа на этот вопрос фигурирует следующий: «Naturalis curatio aegritudinis corporalis est gratia Dei spiritualis. Quibusdam autem regibus, scilicet Franciae et Angliae, sicut fertur, per uncdonem regalem confertur potestas curandi et sanandi specialiter scrophulas parientes. Ergo per huiusmodi uncdonem rex consequitur gradam doni spiritualis» (Естественное исцеление от телесного недуга есть благодать даров святого Духа, даруемая от Бога. Некоторым королям, а именно королям Франции и Англии, ниспосылается, как говорят, дар исцелять и врачевать болящих, прежде всего, страдающих золотухой. Стало быть, через сие помазание король наследует благодать даров святого Духа. – лат.}. В соответствии с правилами схоластического спора, Оккам приводит ниже также и доводы в пользу отрицательного ответа, и среди них: «Ad secundum modvum respondetur, quod si reges Angliae et Franciae habent gradam curandi de scrophulis, non habent potestatem propter uncdonem regalem: quia muld alii reges, quamvis inunguntur, huiusmodi grada non decorantur: sed sunt digni huiusmodi grada propter aliam causam, que nec licet nec potest ab homine indicari» (На второй же приводимый довод отвечаем: если королям Англии и Франции ниспослан дар исцелять золотуху, то свершается сие не вследствие помазания, ибо множество Других королей-помазанников сей благодатью не отмечено. Оные же короли удостоились благодати сей по иной причине, изъяснить каковую человеку и не подобает, и не возможно, – лат.). Поскольку в дальнейшем (глава X) победа остается за утвердительным ответом, невозможно сомневаться в том, что именно таково было мнение самого Оккама. Однако следует признать, что в сочинении, сотканном из предложений и контрпредложений, возражений и ответов на возражения и проч. различить собственную мысль автора чрезвычайно затруднительно; можно понять ужас, который оккамовские приемы внушали людям эпохи Возрождения. Именно сочинения Оккама послужили источником вдохновения для автора «Сновидения садовника»; см. выше, примеч. 224 и ниже , с . 327.

Collirium super hereses novas // Scholz R. Unbekannte kirchenpolidsche Streitschriften aus der Zeit Ludwigs des Bayerns. Teil II. Rome, 1914 (Bibl. des Kgl. Preuss. Insdt. in Rom. X). S. 509; «Nec dicat heredcus quod reges Frande et Anglie gradam curadonis habere consueverant, quia hoc apocrifum enim vel sompnium... Item constat quod hec virtus curadonis non est virtus corporis sed anime... sicut nec regnum, quod insdtutum est ad bene regendum, datur sanguini, sed vite...» (А что говорят еретики, будто короли Франции и Англии наделены обыкновенно даром целительным, сие есть несомненно ложь и мечтание. Точно так же известно, что благодать сия есть сила не тела, но души, подобно тому как королевство, предназначенное для доброго управления, вверяется не крови, но человеку. – лат.). Об Альваресе и его сочинениях см.: Scholz R. Unbekannte Streitschriften. I. (Bibliothek, IX). 1911. S. 197 folg. (с библиографическими ссылками). Альварес не всегда придерживался такого мнения о королевском чуде; см. ниже, с. 243.

Livre VI. Я цитирую текст, приведенный в кн.: QuicheratJ. Proces. deJeanne d'Arc (Soc. de 1'hist. de France). T. IV. P. 514 – 515 (о паломничестве Карла VII в Корбени, намек на которое содержится в этом отрывке, см. ниже, с. б55): «Mos enim Franciae regibus est, die quae coronadonem se quitur , templum quoddam peregrinando petere , cui sanctus Marchoul praesidet , atque ibi aegrotos curare . Miraculum Galli vulgaverunt, niorbum quemdam humano in gutture nasci, qui solo regis tactu et arcanis quibusdam curetor verbis; idque post coronationem in hoc tempio fieri... quarta die peregrinatio facta est, in qua de curatione morborum nihil satis compertum habeo, quamvis GaUici omnia ilia credant fieri miraculose» ( В обычае у французских королей в день , следующий после коронации , совершать паломничество к одному из храмов , находящихся под покровительством святого Маркуля , и там исцелять болящих . Галлы разнесли весть о чуде: будто если в горле у человека заводится некая болячка, избавить от оной может одно только королевское прикосновение с присовокуплением тайных слов; что и случилось после коронации в храме сем... на четвертый день совершилось паломничество, верных же сведений касательно исцелений я не имею, хотя галлы верят в сотворенные там чудеса. – лат..). -

См. выше, примеч. 152.

Andreae J. J. С. Bononiensis, In sextum Decretalium librum Novella Commentaria. Fol. Venise, 1581. Lib. III. Tit. IV. De praebendis et dignitadbus. Cap. II. Fol. 94 v°. Андреа излагает причины, по которым, если верить французам, короли Англии и Франции имеют право на раздачу церковных должностей: «Item ad solum manus tactum certos infirmos sanare dicuntur» (говорят, что страждущих определенными болезнями исцеляют они одним лишь прикосновением руки. – лат.). Дж. Андреа умер в 1348 г .; ср. выше, примеч. 236. Фелино Сандеи (1444 – 1503): Commentaria in V libros Decretalium. Folio. Bale, 1567. Lib. II. Tit. XX. Cap. LII. P. 823; автор утверждает, что для того чтобы святой был канонизирован, следует доказать не только тот факт, что он творил чудеса, но также и то, что он вел «sanctimonia vitae» (благочестивую жизнь. – лап.): «quia muld non sancd faciunt miracula, aut vi verborum: ut consecrado eucharisdae, aut vi parentelae, ut Rex Franciae, vel illi de domo sancd Pauli arte magica» (поскольку многие, и не будучи святыми, творят чудеса, силою ли слова, как в таинстве евхаристии, силою ли родства, как в случае с королем Франции, или же, как было это со святым Павлом, силою неведомою. – лат.). О «семействе святого Павла» – итальянских колдунах, которые утверждали, будто они ведут свой род от апостола язычников, – см. ниже, примеч. 615. О теории Сандеи см. также ниже, с. 561.

См. выше, примеч. 16.

De Mavlde. Les origines de la Revoludon francaise. P. 26 – 27 (27 февраля 1478 г .).

Эльфинстоун , будущий епископ Абердинский , был в 1479 г . послан Яковом III к Людовику XI; его речь воспроизведена ( возможно , с исправлениями ) в кн .: Boetius H. Murthlacencium et Aberdonensium episcoporum vitae. Ed. J. Moir (New Spalding Club). In-4 0 . Aberdeen, 1894. P. 73 (первое издание этих житий вышло в 1522 г .).

См. Приложение II, № 1 (о миниатюре, изображающей чудо святого Эдуарда) и № 2 (о витраже из Мон-Сен-Мишеля).

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.