Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Князький И.О. Русь и степь

СКАЧАТЬ

Оглавление

Введение

Глава I. Теоретические проблемы изучения истории кочевнического общества

Глава II. Восточные славяне и тюрки Евразии (VI – IX вв.)

Глава III. Русь и Хазария

Глава IV. Русь и печенеги

Глава V. Половцы

Глава VI. Нашествие монголов. Русь и Орда

Глава VII. Русь и Орда. Исход спора

Заключение

Примечания

 

Введение

России определено было высокое предназначение... Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы: варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией.

А.С. ПУШКИН.

Для вас – века, для нас – единый час. Мы, как послушные холопы, Держали щит меж двух враждебных расМонголов и Европы.

А.А. БЛОК.

«Для Востока – мы Запад, для Запада – мы Восток» – эта известная с начала прошлого века истина своеобразно отражает исторические особенности эволюции российской цивилизации. Как ни на какую другую страну христианского мира на Россию исключительное воздействие оказало соседство Востока, с коим она в течение веков непосредственно сталкивалась в лице кочевого мира великой евразийской степи. Ни одна из волн великих переселений народов, начинавшихся в центре Азии, не минула Восточной Европы, более того, именно ее обитатели первыми и сталкивались с бесчисленными ордами номадов. Эти встречи со степью и определяли причудливые изгибы исторических судеб Руси. Соседство со степными просторами предопределило же превращение Руси в Россию, когда, восторжествовав, наконец, над Золотой Ордой, русский народ приступил к освоению необъятных пространств Евразии.

Тысячелетнее соседство Руси и степи , неизгладимый след которого мы ощущаем и ныне, естественно предопределило исключительное внимание русской исторической науки к кочевым обитателям евразийских просторов, к миру их цивилизации. «Кочевая цивилизация представляла собой отработанную веками наиболее рациональную для того уровня производительных сил форму освоения человеком внутренних регионов Азии. Это была жизнеспособная, отнюдь не примитивная система общественной организации, способная гибко реагировать как на изменение природных условий, так и на внешнюю опасность. Более того, в этом мире мерного передвижения стад, войлочных юрт, трудной жизни пастухов и постоянного хаоса междоусобиц нередко аккумулировались силы, способные подобно удару молнии поражать соседние оседлые цивилизации», – пишет российский ученый-тюрколог. И с этим нельзя не согласиться.

Не случайно, именно в российской исторической науке с XIX века и поныне столь великое место всегда находили исследования, посвященные взаимоотношениям Руси и степи в различные эпохи. Из числа крупнейших исследователей этой проблематики следует вы

делить в дореволюционной историографии П.В. Голубовского, В.Г. Васильевского, Д.А. Расовского, Г.В. Вернадского в русском зарубежье; Г.А.Федорова-Давыдова, С.А.Плетневу в русской советской науке; особое место занимают многочисленные труды Л.Н. Гумилева, чей фундаментальный труд «Русь и Великая Степь» должен был как бы увенчать изучение этой важнейшей проблематики.

Споры ученых о роли номадов в русской истории, о характере и традициях взаимоотношений русского народа с обитателями великой евразийской степи к настоящему времени не только не сошли на нет, но, пожалуй, стали еще более острыми, что связано в первую очередь с раскрепощением отечественной исторической мысли после падения коммунистического режима в России. В то же время, поскольку порой «новое – это хорошо забытое старое», во многом эти споры воскрешают, казалось бы, забытые дискуссии еще 20-х годов, эпохи рождения теории «евразийства», переживающей в России уже 90-х годов свое второе рождение. Американский историк Чарльз Гальперин, в середине 80-х годов выпустивший две работы, посвященные евразийству в том числе, где оно рассматривалось как явление, скорее историческое, нежели актуальное, тогда, возможно, был бы удивлен, узнав, что евразийству суждено вскоре вновь заявить о себе и в науке (Л.Н. Гумилев), и в освобожденной русской публицистике (ряд статей Вадима Кожинова).

Здесь необходимо остановиться на самой проблеме «евразийства» в русской исторической мысли. Ее рождению в науке предшествовало звучание евразийских идей в поэзии. А.А. Блок взял эпиграфом к своим знаменитым «Скифам», где восклицал: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, – с раскосыми и жадными глазами», – строки Владимира Соловьева:

«Панмонголизм! Хоть имя дико, Но мне ласкает слух оно».

В двадцатые годы «панмонголийское» евразийство обретает статус научного течения. Россия, по мнению адептов новой тогда теории, – это и не Европа, и не Азия, а совершенно особый мир, «мир в себе» – Евразия, границы коей практически совпадают с рубежами Российской империи к началу I Мировой войны. Она включала в

себя обширнейшие пространства, расположенные в различных климатических поясах, что, однако, никак не влияло на ее географическое единство. Таковое и объявлялось основой геополитического и этнокультурного единства евразийцев. С этой точки зрения жители Евразии, то есть, по сути, подданные Российской империи имели меж ду собой много больше черт, чем с «неевразийцами», несмотря даже на языковую и этническую близость к последним. «Таким образом, русские оказывались, например, ближе к башкирам, чем к западным славянам». Таковая близость более всего отражалась в «мирных и дружественных» отношениях между народами Российской империи. История Евразии – циклична и представляет собой «серию попыток» достичь желаемого геополитического единства «леса и степи». Основой успеха подобного объединения мог стать только «твердый и истинный» религиозный фундамент – православие.

Если вести речь об исторических корнях евразийства, то необходимо привести следующие оценки его: по мнению Чарльза Гальперина, основанного на выводах русского историка П.Рязановского, евразийство выпало из «теологии Владимира Соловьева, успехов ориенталистики, поэзии символистов с ее метафорой «русский-азиатский», православной экзальтацией» 5. Также Гальперин увидел в евразийстве отзвуки «европейского отчаяния», вызванного ужасами войны, влияние «Заката Европы» О.Шпенглера.

С такими выводами должно согласиться. В то же время необходимо указать и конкретные исторические причины, породившие столь своеобразные теоретические изыски.

Безусловно, исключительное воздействие на появление евразийства оказал конец 1922 года – упразднение собственно российской государственности и превращение того, что только что было Россией, в Советский Союз – прообраз будущего всемирного советского государства, что создатели СССР и не скрывали. Будущие евразийцы, в первую очередь их духовный вождь князь Трубецкой, пожалуй, ранее всех увидели трагизм, таившийся в преобразовании России в СССР. Князь Трубецкой прозорливо увидел, что теперь, при неизбежном исторически освобождении России от коммунизма, утрачены надежды на сохранение того самого единого геополитического пространства, каковым была Российская империя. Конец коммунистической тирании означает и отпад от России нацио-

нальных окраин, и неизбежное замыкание в основном в этнических границах Великороссии. Отсюда вывод: поскольку единство СССР спаяно коммунистической идеологией, то при крахе советской власти ей на смену должно немедленно выдвинуть новую моноидеологию, способную жестко духовно сплотить население 1/6 части света и, тем самым, сохранить единое государственное пространство бывших Российской империи и Советского Союза. Такой идеологией может стать только евразийство, говорящее разноименным народам: главное не то, что вы – русские, татары, малороссы, казахи, армяне; главное то, что все вы – дети Евразии, это единое геополитическое и этнокультурное пространство замкнуто в государственных пределах, охватывающих шестую часть земли, это величайшее ваше достояние и долг народов Евразии перед своей тысячелетней историей - это державное наследие сохранить.

Такая концепция и привела евразийцев, несмотря на неприятие коммунистической идеологии, к примиренчеству с большевистским режимом, главной заслугой которого они и почитали сохранение единого государственного пространства бывшей Российской империи. Примиренчество, однако, закончилось для самих евразийцев трагически, ибо втянуло многих из них в прямое пособничество ЧКГБ, за кое доблестные «рыцари Дзержинского», как правило, вознаграждали их в конце концов пулей. На эту тему была в «Иностранной литературе» историко-публицистическая статья А.Фадина.

Возрождение евразийства спустя семь десятилетий в девяностые годы XX века вне всякого сомнения также связано с политическими реалиями, являясь прямой реакцией на распад того самого единого государственного пространства в лице СССР.

Говорить о научной состоятельности евразийства излишне. Это теория, выполнявшая, и достаточно безуспешно, сугубо политическую задачу и потому не могущая в принципе обрести сущность научной. Еще Н.А. Бердяев резко осудил этатистскую утопию евразийцев. В девяностые годы XX века возрождение евразийства есть не более, чем гальванизация трупа, сколь широкое распространение прежде всего в публицистике оно не получало бы.

Особо следует сказать о трудах Л.Н. Гумилева. Прежде всего они высокоталантливы, замечательно ярко написаны и являют собой подлинно художественные произведения. Научность их – это другой

вопрос. Безусловно, исследования Льва Николаевича в области тюркологии, истории древних тюрок, хазар, воздействия биосферы на этногенез – это выдающийся вклад ученого в русскую историческую науку, труды же его в ключе евразийском, прежде всего «Русь и Великая Степь», сколь бы немалыми художественными достоинствами они ни обладали, к науке отношения иметь не могут, ибо, по словам и самого автора, основаны не столько на первоисточниках, иные из которых порой и изобретаются, сколько на интуитивных домыслах сочинителя. И талант Л.Н. Гумилева не смог избавить евразийство от тех врожденных пороков, на кои указывал Чарльз Гальперин применительно к двадцатым годам: метафизичность, идеализм, ненаучность, базирующаяся на подтасованном фактическом материале.

Евразийство 90-х лишь эпигонски повторило огрехи предшественников семидесятилетней давности. Ныне, правда, публицистический эффект вынуждает считаться с евразийством как с существующим, пусть и ненаучным направлением в современной русской исторической мысли.

Цель настоящего исследования – не полемика, а стремление проследить действительные исторические особенности взаимоотношений Руси и степи на всех их основных этапах.

СКАЧАТЬ

 

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.