Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Мелетинский Е., Неклюдов С., Новик Е., Сегал Д. Структура волшебной сказки

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОПЫТ СТРУКТУРНОГО ОПИСАНИЯ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик, Д.М. Сегал
ПРОБЛЕМЫ СТРУКТУРНОГО ОПИСАНИЯ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

1

В своей «Морфологии сказки» (Л., 1928) В.Я. Пропп вскрыл единообра-
зие волшебной сказки на сюжетном уровне в чисто синтагматическом пла-
не. Он открыл инвариантность набора функций (поступков действующих
лиц), линейную последовательность этих функций, а также набор ролей,
известным образом распределенных между конкретными персонажами и
соотнесенных с функциями.
Классическая работа В.Я. Проппа открыла пути для строгого построения
полной модели волшебной сказки — как в плане синтеза, так и в плане
анализа. Дальнейшее углубление структурного изучения сказки (включая
описание парадигматических отношений между функциями) требует рас-
смотрения других уровней, сопоставления с другими жанрами, выделения
структурных разновидностей внутри волшебной сказки и т. п.
11
Дополнительные связи между функциями, их единая природа — как
синтаксическая, так отчасти и семантическая — обнаруживаются при ана-
лизе более абстрактного уровня больших синтагматических единств.
Такими синтагматическими единствами являются различные виды испы-
таний и приобретаемых героем в результате испытаний сказочных ценно-
стей. Испытание — это синтагматическая категория именно сказки, но
ритм потерь и приобретений объединяет волшебную сказку с мифом и с
другими видами повествовательного фольклора. Аналогичную испытаниям
(по своей дистрибуции) ключевую роль играют в мифах космогонические и
культурные деяния демиургов, в животных сказках — трюки зооморфных
плутов (трикстеров), в новеллистической сказке — особые категории испы-
таний, ведущих к разрешению индивидуальной драматизированной колли-
зии. Однако в этих общих рамках волшебная сказка выделяется структур-
но своими специфическими особенностями. Они сложились в процессе
длительной жанровой эволюции, ход которой необходимо иметь в виду
для их правильного понимания.
2
В архаическом повествовательном фольклоре господствует известный
синкретизм: сказка еще окончательно не отделена от мифа, ее разновид-
ности только начали дифференцироваться, значительное количество ска-
зок сохранило отчетливые реликты мифа. Многие сюжеты прикреплены к
популярным мифическим персонажам, ибо только такие персонажи обла-
дают в глазах представителей родо-племенного общества необходимой
свободой самодеятельности. В сказках часто встречаются зачины, форма-
лизующие отнесение действия к мифическим временам первотворения, к
тому времени, «когда звери еще были людьми» (или, наоборот, люди —
зверьми), и концовки этиологического характера. По мере трансформации
мифа в сказку этот финальный этиологизм все больше оттесняется пери-
петиями основного сюжета и приобретает орнаментальный характер, но
границы долго остаются весьма зыбкими. Терминология аборигенов обыч-
но делит повествовательный фольклор на две
12
большие группы, условно соотносимые с мифом и сказкой (лымныл и пы-
ныл — у чукчей, адаох и малеск у цимшиан, хвенохо и хехо у дагомейцев и
т. п.) по принципу сакральность/несакральность и строгая достовер-
ность/нестрогая достоверность. Однако можно назвать множество
примеров десакрализованных мифов. Кроме того, согласно этим критери-
ям вместе с мифами в одну группу порой попадают исторические преда-
ния. Интерпретация фольклорных произведений средой очень сильно ко-
леблется от племени к племени, от одной группы населения к другой (эзо-
теричность и экзотеричность).
Но очень часто, — и это, по-видимому, самое главное, — сказки в из-
вестной мере остаются мифами и функционально: они, например, одно-
временно объясняют возникновение каких-либо черт рельефа, повадок
животных или календарных циклов, санкционируют известные ритуалы и
правила поведения, развлекают и восхищают слушателя благородными
подвигами или хитрыми проделками своих героев. Подобное синкретиче-
ское сосуществование мифа и сказки, между прочим, обязывает нас, ис-
пользуя опыт К. Леви-Строса и его школы, разработать методику ком-
плексного изучения структуры мифа-сказки сразу в различных аспектах, в
частности — в сочетании анализа повествовательных синтагматических
механизмов и глубинной этнографической символической парадигматики.
Задача эта очень сложна и не предлагается для решения в рамках данной
статьи. Сейчас для нас важно другое — подчеркнуть отсутствие структур-
ных различий между мифом и сказкой в рамках архаического фольклора.
На отсутствие таких различий в фольклоре американских индейцев указы-
вал и А. Дандес в своей монографии [Dundes 1964], а также Э.К. Кёнгас и
П. Маранда в работе «Структурные модели в фольклоре» [Köngäs, Maranda
1962]. А. Дандес прав в том, что миф и сказка у индейцев для нас
могут быть различимы только в зависимости от того, идет ли речь о потере
(недостаче) и приобретении «коллективных» (в том числе космических ог-
ня, света, небесных светил, пресной воды, ритуалов) или «индивидуаль-
ных» ценностей1.
Становление классической сказки о животных (уже отделившейся от
этиологических мифов, но еще не превратившейся в чисто аллегориче-
скую нравоучительную басню) происходит в период разложения перво-
бытной культуры, а
13
формирование классической волшебной сказки — далеко за ее предела-
ми. Классическая волшебная сказка (объект структурологического изуче-
ния В.Я. Проппа) полностью отдифференцирована от мифа. Мифологиче-
ское мировоззрение здесь превратилось в форму сказки, в которой фанта-
стические лица и предметы действуют в известной мере вместо героев,
добывают утерянные сказочные ценности, восстанавливают нарушенную
справедливость и т. д.
Очень существенно, что сказочная фантастика в основном уже оторвана
от конкретных племенных верований (связь с сохранившимися суевериями
осуществляется в быличках) и приобрела условно-поэтический характер.
Соответственно и правила поведения героя в сказке определяются не ма-
гическими предписаниями, страхом перед различными духами-хозяевами,
ритуальными и обычно правовыми нормами, а гораздо более отвлечен-
ными социально-нравственными идеалами и довольно формальными мо-
делями поведения, порой приобретающими характер своеобразных «пра-
вил игры». Этот момент, по-видимому, упустил из вида К. Леви-Строс, об-
винив В.Я. Проппа в формализме.
Только на основе потери сказочной фантастикой всякой этнографиче-
ской конкретности возможна вполне сознательная установка на вымысел в
развитой волшебной сказке. На вымысел как на главную особенность
сказки смотрят Э.В. Померанцева и многие другие сказковеды. Установка
на вымысел ярко проявляется в зачинах и концовках. Зачины обычно под-
черкивают неопределенность времени и места действия (в противополож-
ность мифам и первобытным сказкам), а концовки (часто с помощью при-
менения категории невозможного) намекают на то, что сказка — это небы-
лица. Структура и функция инициальных и финальных формул волшебной
сказки стали предметом интересных исследований крупнейшего румынско-
го фольклориста М. Попа [Pop 1968] и молодого румынского ученого Н.
Рошияну [Рошияну 1967]. В классической волшебной сказке, в отличие от
первобытной, особую специфическую роль играет семейная тема: в се-
мейной оболочке выступают в значительной мере уже чисто социальные
конфликты, проявляется характерная для сказки идеализация социально-
обездоленного (отмечена еще А. Н. Веселовским [Веселовский 1940]; спе-
циально семейная социология волшебной сказки рассматривается в моно-
графии Е. М. Мелетинского [Меле-
14
тинский 1958]). Семейные (социальные) мотивы часто выступают в качест-
ве обрамления более архаического (мифологического) ядра сюжета.
Указанные особенности классической формы волшебной сказки явля-
ются необходимыми предпосылками для созревания ее структуры. Струк-
тура классической волшебной сказки, возникшая исторически, во многом
отлична от структуры первобытного мифа и первобытной синкретической
сказки. Эти различия становятся совершенно очевидными не только при
анализе самого материала, но и при сопоставлении произведенных по
единой методике морфологических описаний классической и архаической
сказок в трудах В. Я. Проппа и А. Дандеса, хотя анализ здесь не выходит
за рамки синхронии2. Мы не можем согласиться с А. Ж. Греймасом, кото-
рый пытается распространить на миф несколько препарированную проп-
повскую модель сказки [Greimas 1966a, р. 28 — 29].
Первобытный миф-сказка представляет собой как бы своеобразную ме-
таструктуру по отношению к классической волшебной сказке, а эта по-
следняя обнаруживает наличие довольно жестких структурных ограниче-
ний, неизвестных первобытному фольклору. В первобытных мифах-
сказках все синтагматические звенья достаточно обособлены и структурно
равноценны. Действие может начаться как с потери, так и с приобретения.
Весь ход повествования чаще завершается приобретением, но в принципе
может кончиться и потерей. Между отдельными эпизодами нет иерархии.
Различные объекты поисков и борьбы героев, как правило, выступают в
своей абсолютной ценности и не являются исключительно средством для
приобретения других ценностей. В классической волшебной сказке от-
дельные звенья включены в иерархическую структуру, в которой одни ис-
пытания являются необходимой ступенью для других, одни сказочные
ценности — лишь средством для добывания других. Действие большей
частью начинается с беды (недостачи) и обязательно кончается избавле-
нием от беды и приобретением некоторых ценностей. Типичный счастли-
вый конец — женитьба на царевне и получение в придачу полцарства. Со-
ответственно сказочная женитьба оказывается как бы высшей ценностью,
а всякого рода чудесные предметы (не всегда, но большей частью) высту-
пают лишь в качестве инструмента основного успеха.
Эта особенность классической волшебной сказки отчетливо обнаружи-
вается при сопоставлении со сходными сю-
15
жетами в архаических формах повествования. В синкретических мифах-
сказках как раз наоборот — тема женитьбы была второстепенной, а добы-
вание мифических (космических) и ритуальных объектов или приобрете-
ние духов-хранителей (предшественников сказочных помощников) стояли
на первом плане. Например, в весьма архаическом древнескандинавском
мифе (пересказанном Снорри Стурлусоном в так называемой «Младшей
Эдде», нач. XIII в.) о похищении священного меда мудрости и поэзии богом
Одином (вероятно, прототипом был миф о добывании демиургом пресной
воды) любовная связь Одина и хранительницы священного меда Гуннлёд
была только средством добраться до оберегаемых ею сосудов с медом.
Гуннлёд дает своему возлюбленному выпить три глотка меда, который он
потом уносит и выплевывает в селении богов-асов. Так объясняется про-
исхождение священного меда. Даже в гораздо более близком к сказке ми-
фе о возвращении молодильных яблок и богини Идун, похищенных вели-
каном, асов явно в первую очередь интересуют яблоки, дарующие моло-
дость (подробнее об этом см.: [Мелетинский 1968]). Известная сказка о
живой воде и молодильных яблоках (AT 551)3 очень близка по сюжету ука-
занным мифам о священном меде и молодильных яблоках, а также много-
численным первобытным мифам о добывании пресной воды, всяких элек-
сиров и т. п. Она явно восходит к подобным сюжетам генетически. Но ка-
кова разница! В сказке герой должен похитить живую воду, не тронув ее
хранительницы Царь-девицы. Из-за того, что герой все же не удержался и
позарился на ее красоту, конь задел струну на стене и вызвал погоню. Жи-
вая вода добыта не благодаря, но вопреки любовной связи с ее храни-
тельницей. Да и само добывание живой воды оказывается только прелю-
дией к свадьбе с чудесной красавицей. В волшебно-героических сказках о
змееборстве, о возвращении похищенных змеем царевен (AT 300 — 303)
все неизбежно ведет к свадьбе, тогда как в соответствующих архаических
прообразах речь шла об очищении земли от хтонических чудовищ или о
возвращении шаманом похищенных душ.
В сказках выдвижение на первый план брачной темы и цели, как видим,
явно приводит к известному насилию над традиционными сюжетами. Так,
русская сказка о Морозке, одаривающем падчерицу, мотивирует отправку
бедной девушки в лес выдачей замуж. Баба-яга пытается привлечь
16
юношей своими невестами-дочерьми и т. п. Древнейший сказочно-
мифический сюжет о чудесной жене, приносящей благополучие и поки-
дающей мужа из-за нарушения табу, а впоследствии дающей тотемное
начало новому роду (AT 400), удержался в классической волшебной сказке
за счет того, что главный интерес был перенесен на поиски исчезнувшей
невесты и воссоединение с нею после ряда брачных испытаний, которым
подвергает героя ее отец. Сказка эта, в отличие от большинства других,
начинается не с потери, а с приобретения чудесной жены, но это первона-
чальное приобретение совершенно отодвинуто последующей потерей, и,
кроме того, оно воспринимается — по аналогии с другими сказками — как
приобретение помощника, поскольку чудесная красавица в дальнейшем
сама выступает в роли помощника при прохождении героем основных ис-
пытаний. В сказках о приобретении, потере и возвращении диковинок (AT
560 и последующие номера) тоже делается акцент не на первоначальном
добывании диковинок (как в мифе), а на их потере и новом обретении по-
сле испытаний. Кроме того, вместе с диковинками герой в конце концов
получает и царевну.
3
Для классической волшебной сказки чрезвычайно характерно предвари-
тельное испытание героя, завершающееся получением помощника или
чудесного средства, благодаря которым он с успехом выходит впоследст-
вии из основного испытания. Открытие этого важнейшего звена в компози-
ции волшебной сказки принадлежит В. Я. Проппу. Выделяя это звено как
самостоятельное, В. Я. Пропп даже возражал против того, чтобы видеть
здесь аналогию с другими испытаниями (борьба — победа и задача — ре-
шение).
Предварительное испытание и получение чудесного средства в класси-
ческой волшебной сказке играют очень большую роль в частности потому,
что герой волшебной сказки — персонаж уже совершенно не мифический
и не обладает от природы магической силой. Правда, волшебная сказка
знает героев чудесного происхождения, но само это чудесное происхож-
дение — результат того, что родители ге-
17
роя добыли чудесное средство. Следует заметить, что герои чудесного
происхождения, имеющие силу за счет благоволения духов-дарителей к их
родителям (иногда после прохождения родителями некоторого испыта-
ния), сами редко подвергаются серьезным предварительным испытаниям,
что только подтверждает наш тезис. Любопытно, что то же самое имеет
место, когда даритель — родич. В архаическом фольклоре очень часто ге-
рой не имеет мифических предков, но проходит специальный искус, своего
рода посвящение, в результате которого он приобретает духа-помощника
или магические силы. Возможно, что сказочное предварительное испыта-
ние генетически и связано с инициацией. Впрочем, ритуалы инициации
были прообразом и для некоторых основных испытаний (особенно с реше-
нием трудных задач), и для целых сюжетов (например AT 327 — о группе
мальчиков, попавших к людоеду). Впрочем, некоторые мотивы предвари-
тельного испытания, возможно, восходят к простому акту принесения
жертвы духу. Но нас в данном случае интересует не генезис сам по себе, а
структурные различия между архаической синкретической мифологиче-
ской сказкой и классической волшебной сказкой.
Прохождение посвящения раз и навсегда давало герою известную
власть над духами, своего рода шаманское, колдовское могущество, кото-
рого сказочный герой обычно лишен. Выдержанное предварительное ис-
пытание дает в руки герою некий чудесный инструмент для решения одной
конкретной трудной задачи. Сказка знает, правда, и универсальных по-
мощников, но эти универсальные помощники часто уже совсем заменяют
героя, а их деятельность обычно ограничена определенными рамками (во
всяком случае, она прекращается после достижения конечной сказочной
цели). Кроме того, предварительное испытание имеет характер не сурово-
го ритуального искуса, а проверки некоторых качеств героя или знания им
довольно элементарных норм поведения. Герой должен проявить доброту,
скромность, сообразительность, вежливость, а чаще всего — знание свое-
образных правил игры, о чем мы уже упоминали выше и к чему еще вер-
немся впоследствии.
В предварительном испытании герой обнаруживает свои истинные ка-
чества и тем заслуживает получение чудесного средства, а в основном ис-
пытании он уже пользуется готовыми средствами, которые практически
действуют за него.
18
Однако именно такое действие с помощью чудесной силы и составляет
главный подвиг, который является подвигом не из-за богатырского напря-
жения сил (как в эпосе), а благодаря достигнутому результату — ликвида-
ции недостачи, избегания беды, добывания объекта поисков.
Специфической для волшебной сказки является двойная оппозиция
предварительного и основного испытаний (отсутствующая или, во всяком
случае, нерелевантная в архаическом фольклоре): средство противостоит
цели, проверка правильности поведения — сказочному подвигу. Основные
испытания и достижения сказочной цели вырастают на пьедестале пред-
варительного испытания и добывания сказочного средства. Указанная оп-
позиция составляет основу структуры волшебной сказки на сюжетном
уровне.
В сказке очень часто (хотя не всегда) имеется еще дополнительное ис-
пытание на идентификацию героя. Герой, совершивший подвиг и добыв-
ший главный сказочный объект, должен теперь доказать, что совершил его
именно он, а не его старшие братья (сестры), спутники или другие лица, на
то претендующие. Сюда относятся такие мотивы, как демонстрация отре-
занных языков змея истинным змееборцем (самозванец показывает голо-
вы змея), как появление героя из подземного царства в день свадьбы спа-
сенной царевны с соперником-самозванцем, как различные способы напо-
минания о себе подмененной или забытой невесты, как примеривание
хрустальных башмачков Золушке и ее сводным сестрам. В сферу допол-
нительного испытания входят (при отсутствии самозванцев) и «поиски ви-
новатого» (т. е. соблазнителя хранительницы живой воды), и розыски ге-
роя, выдержавшего брачные испытания или спасшего царевну, а затем
убежавшего или скрывшегося под личиной (золотоволосый юноша в кол-
паке, Иванушка-дурачок, завязавший тряпицей звезду на лбу, и т. п.).
Если в основном испытании речь часто идет о добывании сказочных
ценностей из мифического иного мира, от чудесных существ и т. п., то в
дополнительном — о своего рода распределении добытых или наличных
ценностей внутри своей общины, в своем царстве или семье. Идентифи-
кация обычно непосредственно предшествует награде героя. В тех случа-
ях, когда дополнительному испытанию предшествует вредительство лож-
ных героев, получается особый второй тур повествования.
19
В сказках с семейными коллизиями основные и дополнительные испы-
тания часто совпадают. При наличии всех трех членов дополнительное
испытание находится в зависимости от основного, а основное — от пред-
варительного, т. е. сказка в целом предстает как некая трехступенчатая
иерархическая композиционная структура. Разумеется, в рамках этой
структуры встречаются повторения и особенно утроения отдельных ступе-
ней, но суть от этого не меняется.
4
В символической записи будем передавать все испытания вариантами
буквы Е, а .сказочные ценности L и соответственно их потери через . Для
выделения предварительного испытания и его результата воспользуемся
греческим алфавитом. Обозначим предварительное испытание через е,
основное через Е, дополнительное через Е'. Действия вредителя или даже
самого героя (нарушение запрета, «поддача» на подвохи), ведущие к беде
или к недостаче, могут быть условно интерпретированы как своего рода
испытание с обратным знаком E. Если мы соответственно обозначим по-
терю или недостачу как , чудесное средство, полученное от дарителя в
результате предварительного испытания (чудесный предмет, помощник,
совет) через λ, ликвидацию недостачи вследствие основного испытания —
через L, конечную сказочную цель через L', то получим следующую фор-
мулу:
E ... ελ ... EL ... E' '... E'L',
где ε = f(λ), a E' = f(L).
Таким образом, волшебная сказка на наиболее абстрактном сюжетном
уровне предстает как некая иерархическая структура бинарных блоков, в
которой последний блок (парный член) обязательно имеет положительный
знак. Иерархизм состоит в том, что лишь блоки ελ и EL всегда обязательно
присутствуют в любой волшебной сказке, причем между ними имеется сю-
жетно значимое противопоставление. Предварительная же часть может
быть значительно редуцирована и сведена до одного мотива. Дополни-
тельное вредительство и дополнительное испытание в значительной мере
факультативны.
20
Бинарная структура, открытая еще В.Я. Проппом, не навязывается сказ-
ке извне, а вытекает из самой природы жанра. Бинарность лежит как в ос-
нове больших синтагматических блоков (испытание — приобретение или
потеря сказочных ценностей), так и любых поступков (действие — про-
тиводействие, стимул — реакция). Поэтому все функции выступают па-
рами в форме АВ, ab, αβ , L.
Выделение указанных бинарных блоков (больших синтагматических
единств) открывает путь для решения тех задач синтеза, которые имел в
виду К. Леви-Строс в своей рецензии на «Морфологию сказки» В.Я. Проп-
па [Levi-Strauss 1960]. К. Леви-Строс предлагает открыть за относитель-
ным разнообразием функций большее постоянство, представив одни
функции как результат трансформации других (объединить инициальную и
финальную серии функций, битву с трудной задачей, вредителя с само-
званцем и т. п.), заменить последовательность функций схемой операций
типа Булевой алгебры. Очень интересная попытка такого рода была сде-
лана и последователем К. Леви-Строса — А.Ж. Греймасом [Greimas
19666]. Он также выделяет в синтагматике волшебной сказки серию испы-
таний, но не считает испытание синтагматическим блоком, специфичным
именно для сказки.
А. Ж. Греймас противопоставляет две синтагматические серии функций
— инициальную негативную, выражающую вредоносное отчуждение (на-
рушение договора), и финальную позитивную, которая знаменует реинте-
грацию, восстановление ценностей и закона. Негативная серия включает,
по А. Ж. Греймасу, такие пропповские парные функции, как выведывание
— выдача, подвох — пособничество и вредительство — недостача.
Метка — узнавание из позитивной серии коррелирует, по его мнению, с
выведыванием — выдачей как вид сообщения, а обличение — трансфи-
гурация противостоит подвоху — пособничеству как обнаружение силы
героя. Кроме того, получение волшебного средства противостоит лишению
героя героической энергии, выраженному функцией пособничества. Вре-
дительству соответствует в позитиве наказание вредителя, но недоста-
ча преодолевается не только ее прямой ликвидацией, но также свадьбой,
компенсирующей героя.
Однако предлагаемые А.Ж. Греймасом корреляции вызывают возраже-
ния. Можно ли, например, в пособничестве
21
героя вредителю видеть пару к получению волшебного средства! Первое
относится к сфере поведения героя, а второе — к актам получения сказоч-
ных ценностей. Натянутым нам кажется и сопоставление подвоха — по-
собничества с обличением — трансфигурацией. Как раз между отдель-
ными функциями инициальной и финальной серии явно нет конкретных
соответствий, есть только общий контраст между атмосферой несчастья в
начале и благополучия в конце. Кроме того, обе эти серии могут почти
полностью отсутствовать, поскольку сказка иногда начинается сразу с
вредительства или недостачи (не случайно В. Я. Пропп выделил некото-
рые функции в предварительную часть) и кончается основным испытани-
ем, т. е. тем, что В. Я. Пропп называет борьба — победа или задача —
решение.
Дополнительное испытание, как мы знаем (и соответственно функции
вроде обличения, трансфигурации, наказания антагониста), составляет
возможный второй ход волшебной сказки. Таким образом, концепция А. Ж.
Греймаса в значительной мере строится на необязательных элементах
сказки и потому недостаточно фундаментальна. Для него очень важна оп-
позиция между свадьбой и нарушением запрета, которую он трактует как
нарушение и восстановление договора. Но нарушение запрета — это
опять-таки необязательная функция из предварительной части, а вторже-
ние антагониста можно, конечно, трактовать как нарушение некоего гар-
монического миропорядка, но не общественного договора.
Пропповские функции, по нашему мнению, не связаны в столь жесткую
семантическую систему, как это представляется А. Ж. Греймасу, но они
легко группируются по указанным выше бинарным блокам. В. Я. Пропп сам
обратил внимание на дистрибутивную тождественность борьбы — победы
(БП) и задачи — решения (ЗР). Эти две функции несомненно являются ал-
ломорфами основного испытания, представляя собой богатырский и чисто
сказочный варианты. Обозначим их в наших целях другими символами, а
именно A1B1 и А2В2. Но и чудесное перемещение к цели, и магическое бег-
ство, тоже строго различные дистрибутивно (до и после борьбы) и прямо
противоположные по направлению и смыслу, суть динамические, присое-
динительные элементы основного испытания. Обозначим их как ab и соот-
ветственно . Такая форма записи ясно подчеркива-
22
ет оппозицию между этими двумя элементами. Для того, чтобы герой мог
добраться до места, где находится объект его поисков, он должен прибег-
нуть к волшебной помощи (λ) — например, воспользоваться крылатым ко-
нем. Точно так же обстоит дело и с собственно магическим бегством, вы-
ражающимся в бросании чудесных предметов, которые превращаются в
препятствия. Аналогично и возвращение героя верхом на орле, которого
приходится под конец кормить собственным мясом. Этот мотив типичен
для второго тура повествования — для дополнительного испытания. В ря-
де сказок испытание даже ограничивается этими чудесными перемеще-
ниями, обходясь без борьбы и выполнения трудных задач.
Претензии самозванца и опознание истинного героя (включая сюда
пропповские функции узнавания героя и обличения ложного героя, кото-
рые практически трудно дифференцировать) составляют ядро дополни-
тельного испытания; его можно условно обозначить как А'В'. Выше нами
было указано, что в сферу дополнительного испытания может входить и
чудесное возвращение героя из нижнего мира, аналогичное магическому
бегству ( '). По существу, убегание «скромного» героя или скрывание его
под личиной и поиски виноватого — это негативный вариант дополнитель-
ного испытания. Учитывая многовалентность, синкретизм функции4, можно
сказать, что убегание или прятанье героя под личиной функционально со-
ответствует (как негатив позитиву) одновременно и самозванству ложного
героя, и насильственному удалению (заколдованию) героя его соперника-
ми. Самозванство ложного героя и «скромность» настоящего изредка со-
существуют вместе, но это не типично, поскольку нарушает некоторые
принципы сказочного баланса (см. об этом ниже).
Таким образом, этот акт героя может быть интерпретирован и как эле-
мент самого дополнительного испытания (–А'), и как одно из действий,
создающих недостачу, предшествующую дополнительному испытанию
(E').
Если первоначальное вредительство, создающее исходную недостачу,
обозначим через W, а вредительство со стороны соперников перед допол-
нительным испытанием через W', то самоустранение героя может тракто-
ваться как –W'. Такого рода бегство героя можно трактовать и как обра-
щенную форму магического бегства (– ; минус на минус дает
23
плюс!). Учитывая все же, что с магическим бегством сопоставимо только
убегание героя, но не его маскировка и что эта функция может в принципе
сосуществовать с претензиями самозванца, а в отношении строгой допол-
нительности она находится только с насильственным устранением героя,
целесообразно выбрать интерпретацию –W'. Бегство и маскировку можно
соответственно обозначить как –W1' и –W2'.
Прежде чем обратиться к другим функциям, предшествующим в ходе
синтагматического развертывания сюжета основному и дополнительному
испытанию, необходимо напомнить то, что говорилось выше о двух кате-
гориях поступков героев, о противоположности подвигов и обычных пра-
вильных поступков, точнее — поступков по правилам. Напомним, что под-
виги специфичны для основного испытания, а проверка правильного пове-
дения — для предварительного. Дополнительное испытание в этом плане
не дает четкой картины. В дополнительном испытании представлены и
подвиги, и специфические проявления поведения героя, и своеобразная
игра превратностей и счастливых обстоятельств — стихия, в принципе бо-
лее присущая авантюрной и новеллистической сказке. Дополнительное
испытание сходно с предварительным в том смысле, что в нем присутст-
вует момент контроля, проверки, но не свойств героя, а авторства подвига.
Выше был уже отмечен парадокс: личность героя гораздо отчетливее
манифестируется не в подвигах (поскольку они совершаются при помощи
волшебных сил), а в типе поведения. В правильном поведении всегда
проявляется добрая воля героя (и злая воля ложного героя).
Деление поступков на две категории, соответствующее в известной ме-
ре оппозиции предварительного и основного испытания, представляется
чрезвычайно важной характеристикой классической волшебной сказки.
Система поведения сказочного героя является некоей идеальной нормой
для всех персонажей сказки, но герой реализует ее наиболее последова-
тельно именно потому, что он герой. Соответственно ложный герой всегда
нарушает эти правила.
Поведение сказочного героя не обусловлено системой конкретных ве-
рований и ритуалов, не мотивировано этнографически, как это имеет ме-
сто в мифе и архаических сказках. В нем сказываются некоторые общие
патриархальные идеалы и отвлеченные моральные принципы, но еще в
24
гораздо большей мере — то, о чем мы уже неоднократно упоминали, —
достаточно формализованные правила игры. В сказке имеются только ре-
ликты верований. Разумеется, хождение Иванушки на могилу отца есть
исполнение культа предков, да еще младшим сыном — хранителем очага
(отсюда, может быть, в конечном счете — запечник). Однако в сказке этно-
графия подобного мотива почти стерлась, и дело сводится к выполнению
просьбы отца.
Этические нормы и формальные правила, основанные на принципе
стимул — реакция, действие — противодействие, составляют как бы
два уровня. Первый уровень реализуется в рамках второго, т. е. добрый
поступок (например, освобождение зверя из капкана, вежливый ответ
встреченному на дороге старичку) и скромный поступок (выбор невзрачно-
го дара) одновременно являются формальным удовлетворением просьбы
и правильной реакцией на предложение выбора.
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел литературоведение

Список тегов:
русская сказка 











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.